Текст книги "Завещание фараона (СИ)"
Автор книги: Ольга Митюгина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
– Есть, – кивнул Атрид, улыбнувшись. – Тимандра. Только она уже была замужем, когда началась вся эта история. За Эхемом, царем Аркадии. А сейчас вся Эллада знает, что недавно эта красавица наставила своему мужу рога и в итоге сбежала к другому, к царю острова Дулихий. Даже сынишку бросила. – Молодой человек печально вздохнул – а потом махнул рукой. – Это их семейные дела, пусть сами разбираются. Просто невольно задумаешься – а зачем такая жена?
– А больше у Тиндара дочерей нет? – не сдавалась Агниппа.
– Есть. Клитемнестра. Этой малышке только-только пять лет исполнилось, ну какая из нее невеста? – Атрид улыбнулся.
Агниппа вернула улыбку.
– Ну да… Никакая.
– О! – весело хлопнул себя по лбу молодой человек, словно вспомнив что-то важное. – Еще есть Елена! Ей вот-вот три стукнет! – он значительно поднял указательный палец.
Агниппа уже давилась смехом.
– Ладно-ладно, я все поняла!
Юноша посерьезнел.
– А потом… может… Агамемнон считает, что в брак стоит вступать только по любви? Может, ему нравится другая девушка? Которая живет в его родных Афинах. И никаких заморских царевен ему не надо?
– О! – запрокидывая голову, рассмеялась дочь фараона. – Ты не знаешь царей! Если того потребуют интересы государства, они вступят в брак и с горгоной!
Агамемнон иронически вскинул брови.
– Какие познания о царях! У тебя ум политика, – помолчав, вдруг серьезно проронил он. – Ты и сама вполне могла бы быть дочерью царя.
Агниппа опустила голову и зарделась. Жар ее румянца спорил с багрянцем цветка в золоте волос.
– Я же… Мена ведь говорил тебе, что мой отец был богат и…
– Кстати, – подхватил юноша. – Значит, ты знаешь персидский?
– Да, в совершенстве! – кивнула девушка. – А что?
– Ничего, – пожал плечами Агамемнон, не переставая любоваться ею. – Просто хочу получше узнать тебя. На египетском, наверное, тоже говоришь?
Агниппа пожала плечами.
– Это же мой родной язык. Ну… Вернее… моего отца, – поправилась она.
– А на финикийском?
– Похуже… – уклончиво ответила воспитанница Мена. – В совершенстве я знаю лишь четыре языка: египетский, греческий, персидский и ассирийский.
Атрид присвистнул:
– Это немало – знать языки всех ведущих государств Ойкумены! А танцевать и петь любишь?
Девушка замялась:
– По настроению… Хотя, конечно, у меня хорошо получается. А еще, – оживилась она, – я немного играю на лире! Уже здесь, в Афинах, научилась.
Атрид чуть не споткнулся на ровном месте.
– Здесь?..
– Да.
– Но… разве в Беотии тебя этому не учили?
Агниппа побледнела и невольно сделала шаг назад, даже не заметив, что оказалась на самом краю обрыва.
– Н-нет…
– Почему? Ведь в богатых семьях этому учат.
– Так ведь… я… э… А… А мы жили бедно, – совсем растерялась девушка и тут же поняла, что противоречит сама себе. – В смысле… я…
Слова кончились.
– Погоди-погоди! – Атрид нетерпеливо мотнул головой. – Ты же сама сказала, что ваша семья когда-то была богата. Да и Мена мне об этом говорил. Ты знаешь языки, умеешь танцевать. В конце концов, у тебя есть такие дорогие вещи, как пряжка, которую ты мне сегодня подарила. Я не понимаю, Агниппа, – мягко закончил он. – Зачем ты сейчас вдруг начала мне врать?
– Я… – Агниппа провела языком по пересохшим внезапно губам. – Я не понимаю, почему ты… с чего я должна перед тобой отчитываться?
– Нет, не должна, – с жаром ответил Атрид. – Просто я сейчас стою перед очень важным… очень серьезным решением. Если бы от него зависела только моя судьба! Но от того, какой выбор я сделаю, зависят судьбы многих людей. Ошибиться я не имею права. И потому, Агниппа, – мягче промолвил он, – пожалуйста, будь со мной честна. Я должен… мы должны верить друг другу!
– Не понимаю!
Агниппа была бледна, зрачки лихорадочно пульсировали. Она бросила беспомощный взгляд в сторону Мена, который отошел от них уже на довольно приличное расстояние.
– Боги… – прошептала она.
Атрид шагнул к своему золотоволосому чуду, чтобы успокоить, нежно взять за руку…
Она отшатнулась – и сорвалась с обрыва.
Юноша вскрикнул и замер, словно превратившись в соляной столб. Сердце ухнуло в холодную черную пустоту.
Несколько долгих мгновений звенящей тишины… и, забыв обо всем на свете, забыв себя, Агамемнон кинулся спускаться по почти отвесной скале.
Он не думал об опасности, не думал о долге государя – он не думал ни о чем. Перед глазами его стоял образ лежащей на камнях окровавленной Агниппы – и Атрид не полз, а почти бежал по таким отвесным местам, где казалось невозможным не сорваться.
Юношей словно овладело безумие.
Лишь одна мысль, одно стремление вело его – Агниппа!
Неужели ее больше нет?
Как же близко лежит та грань, что отделяет жизнь от смерти! Кто знает, когда переступит ее?
Иногда, увы, внезапно.
Всего полминуты назад он спокойно болтал с девушкой, а теперь…
Зачем он завел этот глупый разговор?!
Наконец молодой человек осмелился бросить полный отчаяния взгляд вниз, и увидел…
Он сразу увидел Агниппу.
Под скалами, вдоль подножия, узкой полосой тянулись заросли маквиса[5] – кустов, над которыми поднимались невысокие деревья с упругими, плотно переплетенными кронами – на их густую сеть и упала девушка. Ветви спружинили, и Агниппу отбросило ниже, на плотный кустарник. Тот хрустнул, частично подломился, частично сдержал удар – и золотоволосое чудо скатилось на галечный пляж.
И осталось лежать, не двигаясь.
Агамемнон закончил спуск и легко спрыгнул с нижнего уступа на узкую галечную полосу между скалами и маквисом. Сдернув с пояса нож, молодой человек прорубился через заросли и подбежал к девушке.
На лбу у нее красовалась царапина, царапины покрывали плечи, руки и ноги, туника разодралась в нескольких местах, из растрепавшихся волос исчез цветок – но девушка была жива, и румянец уже возвращался на ее лицо.
Атрид упал на колени возле нее. Слезы облегчения катились по его щекам – он даже не замечал. Он мог только шептать благодарность богам, осматривая, а затем осторожно прижимая к себе бессознательную девушку.
Ласково шумело за его спиной море, кричали чайки, ветер трепал волосы…
Прижав Агниппу к груди, Атрид поднял взгляд и посмотрел наверх, на отвесную каменную стену, по которой спустился.
Горькая, насмешливая улыбка тронула его губы.
Какой же он глупец… Глупец и трус.
«Ты и сейчас посмеешь утверждать, что не любишь ее? – сам себя спросил Агамемнон. – Имей же мужество признаться себе в том, чего уже не изменить! Ты любишь, и любишь самозабвенно. Ни один, даже самый преданный, друг не кинулся бы следом за ней по скале. Да, она – моя судьба. Она та, кого я с удовольствием сделал бы царицей Эллады… Вопрос в другом – захочет ли она ею стать…»
Юноша невесело усмехнулся.
Простит ли его Агниппа?
Не как царя, а как парня, из-за которого сорвалась со скалы?
Атрид тяжело вздохнул.
Сзади послышался скрип гальки под чьими-то шагами, и, оглянувшись, молодой человек увидел Мена.
Старик услышал вскрик Агамемнона, когда сорвалась Агниппа, и прибежал на место происшествия. Он видел все – и удачное падение девушки, и невозможный спуск Атрида. Сейчас он окончательно убедился в чувствах их жильца к Агниппе – в чувствах, которые заметил уже давно и в которых не находил ничего плохого: ему нравился этот искренний и добрый юноша, всегда готовый помочь, и он действительно уже присматривался к нему как к жениху своей приемной дочки.
Поняв, что все кончилось благополучно, Мена спокойно дошел до пологой тропки, ведущей вниз, и спустился на пляж.
– Как она? – спросил египтянин.
– Жива, – коротко ответил Атрид. Ему было все еще трудно говорить от волнения.
– А ты? Ничего не сломал, не ушибся?
Молодой человек только мотнул головой.
– Я в порядке.
– Положи ее, – велел Мена. – Понимаю, что ты пережил, но дай ей дышать свободно. Не прижимай так к себе.
Агамемнон покраснел и осторожно уложил девушку на галечник. Старик аккуратно побрызгал ей на лицо водой из фляжки – которую предусмотрительно положил еще дома в корзину для ракушек вместе с лепешками, сыром и вареным мясом.
– Она приходит в себя! – Атрид бросил радостный взгляд на Мена.
Агниппа медленно открыла глаза.
– Где я?.. – прошептала она.
– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросил советник свою царевну, а Атрид лишь счастливыми и виноватыми глазами смотрел на нее. – Ничего не болит?
Девушка медленно приподнялась на локтях.
– Я… Все тело болит…
– Еще бы! Посмотри на себя, дочка: вся в ссадинах и ушибах! – покачал головой Мена, пряча улыбку. – Я о другом. Острой боли нигде нет?
Агниппа неуверенно помотала головой.
– Давай-ка… медленно… попробуем встать… – Мена осторожно придерживал девушку, пока она поднималась. – Вот так… Все хорошо?
– Все в поря… ой! Нога…
Мужчины озабоченно переглянулись. Старый воин опустился на колени и внимательно оглядел стопу девушки.
– Так больно? А так?
– Нет.
– Просто сильный ушиб. Ничего страшного. Пройдет. Правда, ходить тебе пока нельзя…
– Можно, я ее понесу? – быстро спросил Атрид, но девушка тут же испуганно возразила:
– Нет! Пусть Мена.
Эти слова, а особенно их тон, болью отдались в сердце молодого человека. Он посмотрел на Агниппу взглядом побитой преданной собаки – и тихо отошел в сторону.
На следующий день Атрид вновь, как велел ему долг, пришел во дворец разбирать государственные дела.
Огромный мегарон встретил своего хозяина прохладой и запахом благовоний – тонким морским и хвойным ароматом янтаря. Ипатий, в длинном золотистом хитоне и в алой хлене, перекинутой через плечо, привычно шагнул навстречу владыке Эллады – в этом одеянии более похожий на царя, чем сам царь – в простой белой тунике.
– Я рад видеть тебя, великий Атрид! – приветствовал он своего властелина. – Как ты провел день Гекаты? Надеюсь, все в порядке?
Советник имел право задать этот вопрос – Атрид осунулся, выглядел хмурым и задумчивым. В глазах его застыло какое-то непонятное выражение.
Агамемнон дернул щекой, как от зубной боли.
– Царь?..
Молодой правитель сел на трон и, встряхнув головой, резко потер лицо руками.
– Ипатий, я не знаю, что мне делать! – вдруг сказал он – как-то очень просто и спокойно, просто констатируя факт. – Твоего совета я не прошу, потому что дать его ты не сможешь. Но ситуацию хочу тебе объяснить.
– Я слушаю, царь, – внутренне замерев, Ипатий опустился на ступени тронного возвышения. Сейчас… Он буквально кожей чувствовал, что именно сейчас должна разрешиться вся та абсурдная ситуация с болезненной привязанностью владыки Эллады, что длилась вот уже почти месяц.
– Я люблю ее, Ипатий, – глядя в пустоту, уронил Атрид, и только теперь молодой аристократ наконец понял выражение его глаз.
Обреченность.
Ипатий только сглотнул – и промолчал.
– Ты был прав, с Афродитой действительно опасно шутить… – криво улыбнулся Атрид.
– И… что теперь?
О боги, неужели этот страшный миг настал? Кто-то имеет на царя больше влияния, чем он, советник!
– Не знаю, – Атрид, понурившись, помотал головой. – Не знаю!
– Ты на ней… не женишься? – осторожно спросил царедворец.
Горький смех, ставший ответом, отдавал истерикой.
– Если бы я мог!
– Великий Атрид?..
– Если я скажу ей, кто я, она тут же укажет мне на дверь! – Агамемнон вздохнул. – Она и без того внимания на меня почти не обращает, а уж что будет, признайся я во всем…
– Государь! Женщины всегда дарили тебя вниманием, и я уверен – любая девушка, которой ты скажешь о своей благосклонности и о том, что тебе было бы приятно сделать ее царицей Эллады, будет без ума от счастья и со слезами благодарности… просто… повиснет у тебя на шее! – не сдержался советник.
Атрид иронически хмыкнул.
– Да?.. Знаешь, я сам был бы без ума от счастья, если бы всего одна-единственная, конкретная девушка хотя бы посмотрела на меня не как на пустое место! А она со вчерашнего дня только так и смотрит. Смотрит и не желает видеть! – Пальцы молодого царя до белизны костяшек стиснули подлокотники кресла. Разве объяснишь этому придворному льстецу, какая мука разрывает сердце?
Юноша обхватил голову руками.
– Как же мне разорвать этот замкнутый круг? – прошептал он.
Ипатий молчал. В его душе тревога сменялась радостью, радость – тревогой. Да, Атрид был влюблен. Да, появилась женщина, которая имеет на него слишком… непозволительно большое влияние. Но еще не все потеряно. Царь еще не принял главного решения…
Агниппа еще не царица.
И даже не невеста.
Значит…
Значит, есть время.
Время… бескорыстно и тайно помочь владыке Эллады.
Избавить его от этой… позорной привязанности, от которой он не в силах избавиться сам.
Атрид наконец поднял голову и решительно тряхнул своими густыми каштановыми кудрями.
– Ладно, Ипатий! Пока так все и будет. Я постараюсь объясниться с ней… Не как владыка Афин, не как государь. Как… обычный юноша, которому ее отец дал крышу над головой. А потом… От ее ответа будет зависеть все. Замкнутые круги надо разрывать.
– О да, повелитель, – склонил голову советник, пряча улыбку. – Ты совершенно прав. Замкнутые круги… не имеют права на существование. Особенно рядом с тобой, любимец богов.
Царь остановил его нетерпеливым жестом.
– Выкладывай все дела. Я тороплюсь. – И улыбнулся: – Я хочу ее видеть.
[1] Эос – богиня зари в древнегреческом пантеоне.
[2] 29–30 таргелиона примерно соответствуют нашим 12–13 июня.
[3] В Древней Греции три последних дня каждого месяца были посвящены подземным богам, а первый и последний день – Гекате.
[4] Хламида – короткий древнегреческий плащ, скреплявшийся спереди завязками или пряжкой. Надевался поверх туники или хитона.
[5] Маквис – заросли вечнозеленых жестколистных и колючих кустарников, низкорослых деревьев и высоких трав в засушливых субтропических регионах. Наиболее распространены по склонам гор и холмов в средиземноморском климате, особенно в континентальных районах Балканского и Пиренейского полуостровов. Маквисы двухуровневы. Первый уровень – собственно маквис – состоит из низкорослых деревьев, произрастающих на высоте от 0 до 400 м выше уровня моря.
Часть 2. Глава 15. Послы
Атрид сам не мог бы сказать, каким усилием воли сумел сосредоточиться на государственных делах и делах города. С другой стороны, они помогали отвлечься от переживаний и невеселых мыслей о том кошмарном положении, в каком он оказался. Разве мог он позволить себе разрываться вечно между своими чувствами – любовью к прекрасной и нежной девушке, которую боготворил, и долгом царя – владыки страны, которую он сам сделал великой? Одной из тех, что определяли положение дел в Ойкумене, страны, которую ему требовалось вести средь бурных волн политики и рифов интриг. Он не имел права бросить управление Элладой, ведь в ней жила и его девушка…
Царь прекрасно видел недовольство Ипатия. Видел, что тому не по нраву отлучки правителя. Возможно – и эта мысль вызывала у Агамемнона улыбку, – если бы советник мог, то попытался бы воспользоваться ситуацией и захватить трон…
Увы и ах, ни Ипатий, ни какой другой интриган не сумел бы этого сделать. Во-первых, захватив трон Афин, он неизбежно столкнулся бы прежде всего с прямой угрозой вторжения войск Менелая, расквартированных в Спарте, а во-вторых, цари других греческих областей, что признавали власть Атридов, вряд ли бы поддержали нового афинского правителя – скорее всего, они воспользовались бы шансом вновь обрести независимость. А еще никто не дал бы узурпатору гарантии, что с Киферы не примчался бы дядюшка Агамемнона, Фиест, дабы вновь повоевать за престол.
Нет, в той каше, что заварилась бы в случае цареубийства и переворота, горе-заговорщик не только не удержал бы власть, но, скорее всего, погиб бы и сам. Процветание и благополучие придворным сейчас могло принести лишь одно – близость к царю. Его милость. Его доверие. И ничто иное.
Все это Агамемнон прекрасно понимал. Но понимал он также, что вряд ли Ипатий с восторгом воспринял известие о любви своего владыки. Молодой правитель уже жалел, что под влиянием момента поделился с царедворцем своими переживаниями. Что ж… Пока он во дворце, у Ипатия связаны руки, а когда он уходит – то сразу же идет в дом Мена и Агниппы, нигде не задерживаясь. Вряд ли Ипатий или его люди рискнут что-либо предпринять против девушки в присутствии своего государя. Им остается лишь одно: либо под любым предлогом задержать его во дворце – а он не позволит этого сделать, – либо выманить из дома Агниппу. Все же вряд ли, например, они отважатся устроить поджог или разбойное нападение посреди бела дня, в благополучном районе, на глазах соседей. А подосланный наемный убийца…
Нет, нельзя, чтобы Мена уходил на рынок. Надо будет сегодня же вечером сказать, что лучше бы ему оставаться неотлучно дома. Не продавать рукоделие Агниппы, не закупать продукты, ага…
А как он это объяснит старику? «Знаешь, я все время вам тут врал, на самом деле я царь, и поэтому есть люди, которые не хотят, чтобы твоя дочь стала царицей…»
Или… в те дни, когда Мена уходит, пусть Агниппа отправляется в гости к той же Меропе… или пусть та к ним приходит. Главное, чтобы золотоволосое чудо не оставалось одно!
Меропа будет в восторге, надо полагать. Своих дел и планов у нее, конечно, нет.
О даймос!
Псы Гекаты, в самом деле… что за ужасы он тут себе напридумывал? Ипатий, конечно, недоволен, но вряд ли настолько подл, чтобы нанимать убийц…
Хотя…
Агамемнон поднял голову от документа, лежавшего перед ним на переносном столике, и внимательно посмотрел на советника.
– Ипатий, если вдруг с Агниппой что-то случится, я казню тебя, – просто сказал он – ни с того ни с сего, как показалось придворному.
Советник побледнел и несколько раз моргнул.
– Но… за что, государь?
– Я найду за что. Истинную причину мы будем знать оба, а другим не обязательно.
Ипатий сглотнул.
С чего Агамемнон… как он догадался…
– Ты меня понял? – глаза владыки Эллады были холодны и внимательны.
Под этим ледяным безжалостным взором Ипатий только и смог что кивнуть.
– Прекрасно.
И Атрид, как будто ничего не случилось, вновь погрузился в документ. На душе его стало немного спокойнее.
Если бы еще и проблемы с любимой так же легко решались, как с трусливыми и подлыми царедворцами…
Девушка, которая была ему дороже всех на свете, за весь вчерашний вечер и все сегодняшнее утро ни разу не удостоила его ни единым взглядом. Атриду казалось, что она стала его даже бояться.
Нога к вечеру у нее почти прошла, хотя Агниппа еще слегка прихрамывала, но, стоило ему вчера зайти в ее комнату, чтобы справиться о здоровье, как девушка тут же, несмотря на боль, вскочила с кровати и чуть ли не опрометью выбежала в гостиную, к Мена.
Тот, кстати, на Атрида ничуть не сердился. Даже научил рецепту мази, что сводит ссадины за два-три дня. Старый воин заставил юношу, когда шли обратно с побережья, набрать по дороге сосновых иголок – сосны как раз очень удобно росли вдоль тропы наверх, – а потом, растерев хвою в порошок, смешал ее в равных долях с размягченным сливочным маслом – благо была корова. Этой мазью он велел Агниппе натирать три раза в день все царапины и ссадины, обещая, что от них и следа не останется, она и глазом моргнуть не успеет. А на ушибы велел прикладывать холод – с чем Атрид полностью соглашался.
Агниппа выполнила все указания Мена – и утром уже выглядела куда лучше. Агамемнон попытался сказать ей об этом, но девушка не стала даже слушать. Прошла мимо, головы не повернув.
И вот сейчас, покончив с государственными делами, владыка Эллады возвращался на западную окраину с твердым намерением объясниться с любимой.
Во всяком случае, попросить прощенья за вчерашнее.
Увы, его планам не суждено было осуществиться. Когда Агамемнон вернулся, выяснилось, что Агниппа уже уснула – учитывая, что она пережила, тут не было ничего удивительного. Поэтому они просто поужинали с Мена при свете масляной лампы, вокруг которой танцевали ночные бабочки, и под уютное пение сверчка улеглись спать.
Проснувшись, Атрид увидел уже одетого Мена в дверях.
– Пойду прогуляюсь немного, – подмигнул старик. – Поброжу, полюбуюсь морем на рассвете. Потом на рынок заверну. Вставай, Агниппа скоро проснется.
Молодой человек внимательно посмотрел на египтянина – и слегка улыбнулся.
– Спасибо, – только и произнес царь.
Мена кивнул.
– Давай. Не съест она тебя.
И вышел за порог.
Молодой человек быстро привел себя в порядок и, понимая, что при нем девушка вряд ли выйдет из комнаты, сделал вид, что уходит. Он даже вышел со двора и, пройдя до конца улицы, свернул за угол.
Он стоял, молча наблюдая, как разгорается зарево восхода над плоскими крышами квартала, как прыгают птицы у него над головой в ветвях дерева – и пытался унять суматошно стучащее сердце. О боги! Сегодня воистину решится судьба владыки Эллады…
Наконец, когда небо наполнилось чистейшей голубизной, царь, глубоко вздохнув, решительно пошел обратно. Агниппа наверняка уже встала и даже позавтракала – и сейчас, скорее всего, сидит за рукоделием.
Собака вяло брехнула ему навстречу и, приветствуя, сонно повела хвостом. Атрид невольно улыбнулся и потрепал ее за ушами. Конечно, «сторож» уже стар и ни на что не годен, и как же добры Мена и Агниппа, что не выгнали этого мохнатого бедолагу, а дали ему спокойно доживать свой век в уютной конуре и с полной всегда еды миской! Если боги будут благосклонны сегодня, то, забрав отсюда девушку вместе с ее приемным отцом, он не забудет и этого пса. Пусть на старости лет понежится в царских псарнях.
Юноша легко взбежал на крыльцо – и замер. Может, нужно было цветы принести… или…
О даймос!
Закусив губы и тряхнув головой, Агамемнон решительно открыл дверь.
Он не ошибся: из комнаты девушки действительно доносились звуки. Вот лязг ножниц, вот глухой стук крышки – видимо, Агниппа открыла и закрыла коробку с нитками.
Глубоко вздохнув, юноша подошел ко входу в горницу и, откинув занавески, шагнул внутрь.
Она сидела на аккуратно застеленной кровати, рядом со столом, и, держа в руках длинные прямоугольные пяльцы с туго натянутой тканью, вышивала. Волосы, заплетенные в две толстые косы, струились по плечам девушки в белом гиматии до самого пола – вдоль подола, обрисовывавшего колени этой невероятной красавицы…
Солнце, лившееся сквозь окно, золотило ее воздушную челку.
Атрид на мгновение замер.
О боги, как же она прекрасна…
А ссадины… их почти и не видно. Зато целебная мазь терпко пахнет сосной. И, наверное, от этого запаха так сильно кружится голова.
Агниппа, услышав, что в комнату кто-то вошел, вскинула глаза – и вздрогнула, смертельно побледнев. Заметив это, Атрид не решился войти, замерев на пороге – и тем самым отрезав ей путь к бегству.
– Агниппа, – начал он, и столько звучало в его голосе боли и мольбы, что девушка вновь посмотрела на него – с изумлением.
– Агниппа, я понимаю. Ты имеешь право сердиться на меня. Я вел себя как последний дурак. Ты чуть не погибла из-за меня… – Он глубоко вздохнул. – Слушай, тебе просто надо было велеть мне заткнуться! В конце концов, ты не обязана отвечать на мои вопросы. Я… я даже не знаю, что мне еще сказать. Я не смею просить у тебя прощения… Прошу лишь, чтобы ты не вздрагивала так, когда меня видишь. Я ведь правда не хотел ничего плохого! Дай мне шанс загладить свою вину. Я…
– Подожди. – Девушка с засиявшими от счастья глазами подалась вперед. – Подожди, Атрид! Ты хочешь сказать, что спрашивал просто из любопытства?
– Ну да, – немного растерянно ответил он.
– О-о! – Этот вздох облегчения, казалось, вырвался из самой глубины ее души. – Великие боги!
Вышивание полетело в сторону. Девушка вскочила и подбежала к юноше.
– Атрид! Я так рада! Я прощаю тебя с таким удовольствием, если бы ты знал!
В следующий миг Агамемнон почувствовал, как его шею обняли ее нежные руки, и…
И щеку обжег поцелуй!
А еще через секунду Агниппа, вся красная, словно тот самый цветок граната, уже выталкивала его прочь из своей комнаты в общую.
Атрид, не чувствуя от восторга ног, рухнул на лавку и одним глотком осушил кувшин с водой, стоявший на столе. Голова кружилась от счастья. Он знал, что теперь все будет хорошо.
А Агниппа, стоя за занавеской, тоже никак не могла прогнать улыбку со своего лица. Она ведь вчера вообразила, что Атрид – шпион Нефертити, и сердце ее разрывалось от боли. Каково осознавать, что ты любишь того, кого должна ненавидеть?
И какое же облегчение – понять, что ты ошиблась…
Она знала, что теперь все мелкие недоразумения и ссоры позади, а впереди – большое чувство…
От которого без крыльев летаешь.
Когда девушка вновь украдкой глянула из-за занавески, Атрида в доме уже не было. Рассудив, что он все-таки ушел на работу, к своим горшечникам, царевна на какое-то мгновение ощутила даже нечто похожее на досаду. Но – дела не ждали. Прихватив из угла подойник, она направилась в хлев.
Корову, в конце концов, за нее никто не подоит.
Атрид, между тем, никуда не ушел. Он считал, что успех надо развивать, но нужно выбрать для этого подходящий момент. И совершенно точно не стоит навязываться, когда тебя выталкивают из комнаты. Поэтому, рассудив, что пока нужно дать девушке немного успокоиться и осмыслить случившееся – а поцелуй, пусть и в щеку, дорогого стоит! – молодой человек решил заняться хозяйством.
Он отправился за дом, где давно валялся рассохшийся колченогий стул – видимо, оставшийся еще от прежних хозяев, – и взялся за его починку. Инструменты у Мена лежали тут же, под навесом.
Быстренько ошкурив занозистую поверхность пемзой, юноша вынул из паза сломанную ножку и, присмотрев подходящую по размеру деревяшку, с досадой понял, что у Мена в коробке осталась всего пара гвоздей – разумеется, обычных, деревянных, а не медных или бронзовых, какие использовались в хозяйстве аристократов.
Атрид знал, что запасливый египтянин хранит их целый пакет на полочке в хлеву, который исполнял также и функцию сарая, а потому, долго не раздумывая, направился туда.
Они с Агниппой столкнулись в дверях хлева, и девушка выронила подойник, полный молока. Оба едва успели отскочить.
Молоко медленно, белой лужей, растекалось по земле.
Агниппа невольно ахнула, Атрид всплеснул руками:
– Опять все из-за меня!
Он видел в глазах своего золотоволосого чуда улыбку, и потому сокрушался тоже полушутливо.
– Ты не можешь без происшествий, Атрид, – смеясь, покачала головой девушка. – Ну почему у тебя всегда что-нибудь случается?
– Нет. Только вокруг меня! – весело запротестовал юноша.
Агниппа невольно рассмеялась, но почти сразу посерьезнела.
– Как же теперь быть? – взглянула она на разлитое молоко. – Мена скоро придет. Он что-то там из него готовит обычно… А корову теперь только вечером снова можно будет подоить.
Атрид невольно улыбнулся.
– Да боги с ним, с этим молоком! Мена не обидится.
– Я понимаю, что не обидится, – кивнула девушка. – Просто он… ему для здоровья надо.
– А что с ним такое? – встревожился Атрид.
– Он каши-размазни на нем варит. Говорит, что, когда такие не поест, в желудке начинается жжение.
Юноша озабоченно нахмурился:
– А… Ему, может быть, хорошего лекаря?
– У него предписания хороших лекарей остались от прежних времен, – покачала головой Агниппа. – Он их помнит и старается соблюдать.
– Тогда и в самом деле нехорошо получилось… – пробормотал Атрид.
– А знаешь что? – оживилась девушка. – Я к соседке схожу. Она даст. Уж на кашу-то Мена хватит!
– Отличная идея! – подхватил царь. – Я с тобой?
– А пошли! – весело согласилась она.
– Значит, ты на меня не сердишься? – шутливо уточнил молодой человек.
Агниппа почему-то замерла, и в глазах ее появилось странное выражение.
– Я не могу на тебя сердиться, Атрид, – очень тихо ответила она. – Совершенно не могу…
Ветер шелестел в ветвях цветущих деревьев, подступавших к хлеву так близко, что казалось, будто в целом мире нет больше никого: лишь он, она и сад…
Атрид ощутил неповторимость момента.
– Почему? – тоже очень тихо и серьезно спросил он.
– Не заставляй меня говорить это, Атрид… – потупилось золотоволосое чудо.
«Именно сейчас!» – понял Агамемнон.
– Агниппа, я давно хотел тебе сказать… – начал он. – Видишь ли… Ты, наверное, заметила… Как лучше выразиться, не знаю…
Он замолчал. Даймос, идти в атаку на персидские сотни было легче!
Агниппа тоже молчала, не поднимая глаз. Только румянец на ее щеках то полыхал, то сменялся бледностью.
Она ждала.
Ветер шелестел листьями, качал цветущие ветви.
Агамемнон сделал над собой героическое усилие и снова заговорил:
– Ты, наверное, поняла, догадалась, что… – Юноша сбился, а потом решительно тряхнул головой. – Что я испытываю к тебе. Я люблю тебя! Теперь… Теперь можешь делать со мной что хочешь! – Атрид покаянно повесил голову. – Одно твое слово – и я исчезну навсегда из твоей жизни. Но если…
Ее легкая ладонь легла на его губы, прерывая эту сумбурную речь. Агниппа подняла голову и смотрела на него с едва заметной, нежной улыбкой.
И глаза ее светились счастьем.
Она медленно подошла к нему вплотную.
Атрид, замерев, белый, как мраморная статуя, молча глядел на нее, ожидая, что она скажет.
– Я так долго ждала этих твоих слов, Атрид, – тихо произнесла Агниппа. – Потому что для меня в целом свете тоже нет никого дороже, чем ты. Я люблю тебя!
Весь мир исчез для них. Остались только он и она. В глазах Агниппы Агамемнон читал бесконечную любовь и нежность – и невероятное, огромное счастье, которое переполняло и его самого.
Он обнял девушку и бережно привлек к себе, а Агниппа, закрыв глаза и слегка запрокинув голову, подставила ему губы для поцелуя…
* * *
С этого дня Мена стал замечать, что отношения их постояльца и Агниппы разительно изменились. Раньше девушка избегала молодого человека и очень редко разговаривала с ним, теперь же, по вечерам, когда Атрид возвращался с работы, они часто садились вместе на крылечке и болтали о сущих пустяках – умолкая, стоило Мена выглянуть к ним за двери. После ужина юноша вставал и уходил «немного прогуляться», а минут через пятнадцать, накинув от вечерней прохлады химатион[1], выходила и Агниппа – «к подруге».
Хотя никаких близких подруг у нее в округе не было – ведь вряд ли сплетницу Меропу царевна считала таковой…
Мена лишь усмехался про себя. Словно он не понимал! Старик уже серьезно подумывал, не пора ли копить на свадьбу.
Он знал, где встречаются влюбленные. Лазутчик фараона считал бы себя плохим отцом, если бы пару первых раз тайком не проследил за этими встречами. Лишь убедившись, что Атрид ведет себя с девушкой благородно и дальше поцелуев дело не заходит, египтянин стал позволять им действительно оставаться наедине. Воистину, с этим парнем его дочка находилась в полной безопасности!
Он не ошибся в нем.
Молодые люди встречались в небольшой рощице за городом, и Мена было легко различить между деревьев и красный химатион Агниппы, и белую тунику Атрида. Разумеется, старик ничего не сказал ни юноше, ни, тем более, своей приемной дочке. Да и возвращались эти голубки не вместе, а поодиночке: Агниппа раньше, «из гостей», а Атрид минут на пять позже, «с прогулки».
