Текст книги "Завещание фараона (СИ)"
Автор книги: Ольга Митюгина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
– Я?.. – изумилась она, вскинув на молодого человека кроткий взгляд своих черных глаз. – На что?.. Нет, Атрид, ты ошибаешься!
– Но мне так кажется. Ты совсем перестала говорить со мной; проходишь мимо, словно я пустое место… Если я обидел тебя, прости, прошу от всей души! Я не хотел. А в знак примирения возьми эти цветы! Я заметил, ты их любишь…
Агниппа глубоко вздохнула и осторожно высвободила свою руку из пальцев молодого человека.
– Атрид! – твердо заговорила она, покраснев так, что позавидовала бы и Эос[1]. – Ты ошибаешься. У меня нет причин обижаться на тебя. Поэтому у меня нет причин брать твои цветы. Я… – она замялась под его испытующим взглядом. – Я просто подумала, что нам нельзя… слишком часто говорить… а тем более встречаться наедине! – быстро закончила девушка и, проскользнув под рукой Атрида, убежала к себе.
Агамемнон был воспитанным человеком и потому не побежал следом за ней в ее комнату. К тому же он вполне понимал ее опасения, пусть и беспочвенные.
Они делали честь ее скромности и здравому смыслу.
Уходя «на работу», он положил ландыши на порог ее комнаты.
Когда за ним закрылась дверь, Агниппа вышла из своего убежища и, подняв букетик, уткнулась в еще влажные от росы листья, глядя на то место, где еще недавно стоял юноша, и только цветы знали, как долго счастливая улыбка не могла оставить ее губ…
Атрид шел по улицам Афин счастливый, полный радостного облегчения и какого-то необъяснимого восторга.
Она не сердится на него!
– Царь! – приветствовал Ипатий владыку Эллады, стоило тому переступить порог главной залы. – Да благословят тебя боги! Правду сказать, я немного волновался…
Агамемнон замер, с удивлением глядя на друга и советника.
– А что случилось?
– Ну, как же… – немного растерянно улыбнулся тот в ответ. – Сегодня истекают две недели, что ты хотел провести у этих людей. Я немного беспокоился, ведь ты задержался… Я уж подумал, будто ты решил… не знаю… во всем признаться им… Но, как я вижу, ты просто прощался с ними.
Атрид замер, как громом пораженный.
Глаза его широко распахнулись.
– Что?.. Две недели уже прошло?.. – пробормотал он.
– Да! – живо подтвердил Ипатий. – Именно сегодня ты хотел окончательно вернуться наконец к…
Советник запнулся, увидев нахмуренные брови царя.
Сначала молодой правитель растерялся, но, чем дальше говорил советник, тем больше поднималось в нем необъяснимое раздражение. Откуда такая уверенность в его намерениях? Разве он что-то обещал Ипатию? Он, кажется, просто поставил его в известность, что собирается пожить у Агниппы и Мена две недели, но ведь о том, что по их истечении царь обязан уйти оттуда, речи не шло! Ипатий действительно считает, будто по щелчку его пальцев сын Атрея вышвырнет из своей жизни людей, с которыми ему хорошо? Откажется от увлекательнейших вечерних бесед с Мена, от возможности видеть золотоволосое чудо, Агниппу, пытаться поймать ее взгляд – и радоваться, замечая, что и она украдкой делает то же?..
По мнению Ипатия, он от всего этого должен отказаться?
А ради чего, собственно?
Государственные дела он не оставил, он по-прежнему заботится о своем народе и о стране… А где проводить свое свободное время, а уж тем более – где ночевать… Уж позвольте царю самому разобраться, господа советники!
– Не хочу тебя огорчать, – холодно улыбнулся Агамемнон, – но я еще ничего не решил насчет Агниппы и ее приемного отца. Так что увы, Ипатий, придется тебе подождать еще недели две.
Советник даже отступил на несколько шагов – и растерянно моргнул.
– Ты… не решил… насчет Агниппы?.. – испуганно пробормотал он. – А… в чем же состоит решение, которое ты ищешь? Быть может, я смогу помочь?..
Агамемнон усмехнулся.
– Вот когда мне потребуется твой совет, тогда я непременно попрошу его у тебя.
Вечером он снова был в доме Мена и Агниппы – с небольшим холщовым мешочком хрустящей жареной пшеницы, за которой специально забежал на рынок.
Со смущенной улыбкой юноша попросил Мена передать угощенье девушке…
Следующие недели не принесли Атриду облегчения. Наоборот! Он еще больше запутался. Царь ловил себя на том, что старается как только возможно сократить занятия государственными делами и поскорее вернуться… домой. Именно так. Домой. Маленький домик на западной окраине стал ему столь же дорог, как дворец, в котором он родился и вырос, каждый уголок которого знал. Теперь огромные роскошные покои вызывали в душе лишь тоску.
Никто не ждал его там по-настоящему, кроме старушки-няни, но она лишь охала и ахала, причитая, что ее Агик с лица спал, побледнел и вообще, наверное, плохо питается.
При всей сыновней нежности, что царь питал к Фелле, эти сетования больше раздражали его, чем радовали.
К тому же он действительно потерял аппетит.
Агниппа все так же избегала разговоров с ним, даря лишь ласковой улыбкой, когда проходила мимо. Как же он тосковал! Девушка даже снилась ему… Может, он и в самом деле похудел и побледнел? Кто знает! В зеркало на себя царь не любовался.
Зато от Агниппы не мог оторвать восхищенных глаз.
В те редкие моменты, когда она все же заводила с ним разговор, он не упускал случая осыпать ее комплиментами, сказать, как она прекрасна и умна, как ему хорошо с ней рядом. Увы, такие речи ее лишь больше смущали!
Иногда Атрид думал, что имя «Агниппа» ей совсем не подходит. Ничем, ничем она не напоминала ему кобылицу, тем более огненную. Скорее, была пуглива и осторожна, как лесная лань.
Почему, почему же она избегала его? Разве посмел бы он хоть нескромным взглядом ее обидеть?..
Он чувствовал, когда она входила в комнату за его спиной. Чувствовал, когда смотрела на него. Мог угадать ее настроение по одной походке.
И мучительно искал название всему этому, с ужасом избегая одного-единственного слова, того самого, такого простого и ясного, объяснившего бы все.
Любовь…
Атрид боялся этого слова, как смертного приговора.
О даймос, ведь он царь Эллады, Атрид Агамемнон, тот, кого так ненавидит это золотоволосое чудо! Вот в чем заключался источник его мучений, вот почему юноша боялся признаться даже себе, что любит Агниппу.
Ни честь, ни совесть никогда не позволили бы Агамемнону играть с доверчивой девушкой. Если ты любишь – женись. Но чтобы попросить руки Агниппы, ему пришлось бы признаться ей не только в любви, но и в обмане. В том, кто он на самом деле. Мало того, что золотоволосое чудо не может простить его за ту треклятую улыбку на площади, так теперь она еще и решит, что он все эти недели смеялся над ней!
Он не мог рисковать всем, делая такое признание. Слишком велика оказывалась цена проигрыша.
Самое дорогое, что теперь есть у него в жизни…
За эту девушку он бы отдал все – свой царский титул, свои богатства, могущество своей страны… Все хотел бросить к ее ногам – и не смел.
Вот поэтому он и занимался самообманом, гоня прочь мысли о любви, уверяя себя, что его чувства – просто привязанность. Но в глубине души понимал, что это не так.
Неизвестно, сколько мог бы продолжаться этот спор с самим собой, если бы не прогулка за съедобными морскими раковинами.
Наступил последний день месяца таргелиона[2] – день, посвященный Гекате и другим подземным богам[3]. Сегодня ни один здравомыслящий человек не взялся бы ни за какое дело – ведь это не просто сулило неудачу, но было опасно. Только безумец решился бы навлечь на себя гнев владычицы Тьмы!
Закрылись все лавки, затих базар – и Атрид при всем желании не смог бы уйти «на работу»: в квартале горшечников тоже все отдыхали. Впрочем, царь накануне предупредил Ипатия, что не станет сегодня заниматься государственными делами и советует другу самому хорошо отдохнуть, чтя подземных богов.
И как же прекрасно провести целый день рядом с золотоволосым чудом…
Атрид признавался себе, что уже давно с нетерпением ждал этого.
Утро было прекрасно. В окно вместе с солнечным светом вливались ароматы яблонь и груш – они уже отцветали, и под ветром их лепестки белой порошей осыпались на траву. Мена, что-то напевая себе под нос, возился у очага.
– Проснулся, Атрид? – весело спросил он, когда молодой человек сел на постели. – Сегодня, я так понимаю, ты дома?
– Дома, – кивнул юноша, чувствуя, что, помимо воли, губы его расползаются в счастливой улыбке.
– Ну вот и отлично! – старик подмигнул. – Уйду я сегодня… погуляю. По берегу пройдусь, пособираю съедобных ракушек. А вы тут с Агниппой похозяйничаете…
Улыбка Мена была доброй и лукавой. Горло у Атрида перехватило, а сердце забилось часто-часто.
– Что?! – занавески вдруг дернулись, и в комнату просунулась голова Агниппы – еще растрепанная после сна. – В смысле, мы похозя… – девушка осеклась. – Нет-нет-нет! Я иду с тобой!
– Но… – начал было Мена.
– Я устала сидеть в четырех стенах! – заявила отчего-то покрасневшая девушка. – А прогулка за раковинами – отличная мысль. Я сто лет не плавала! Покупаемся… соберем еду и пойдем на весь день!
– Тогда и я с вами, – решительно тряхнул кудрями Атрид. – Если позволите, конечно, – он перевел взгляд на Мена.
– Да с удовольствием, – кивнул египтянин.
Агниппа покраснела еще больше, закусила губы, потупилась – и скрылась за занавеской. В последний миг Атрид успел увидеть, как на ее лице промелькнула досада – и, опечалившись, решил, что девушку огорчило его решение пойти с ними.
Откуда ему было знать, что Агниппа досадовала сама на себя за то, что безумно радовалась этому…
Целый день рядом с ним!
О боги…
А еще это целый день с морем и солнцем! Она и в самом деле сто лет не плавала… Значит, надо одеться соответствующе.
Девушка надела легкую купальную тунику, что не мешала бы в воде, а поверх – обычный белый гиматий, перехваченный кожаным поясом. Свои роскошные волосы она убрала в высокую прическу, скрепив ее гребнем, и пустила вдоль щек два вьющихся локона.
Любуясь на свое отражение, она с невольной улыбкой думала, оценит ли Атрид ее старания… заметит ли, какая у нее красивая шея?.. И как на ее белизне золотятся выбившиеся из прически тонкие волоски…
– Идемте! – весело объявила девушка, выходя из своей комнаты.
Атрид не обманул ее ожиданий. Она упорно не смотрела на него, но буквально кожей чувствовала, каким восхищением горят его глаза.
– Постой-постой. Подожди! – Мена с улыбкой покачал головой. – Дочка, ну так ведь можно тянуть до бесконечности. Кто мне всю неделю плакался, что хочет сделать подарок Атриду, да все никак не решится? Вот и давай, момент подходящий.
Атрид замер. Ему казалось, он даже забыл, как дышать. Неужели?.. Неужели она и правда?..
Девушка потупилась и наконец-то посмотрела на него – из-под опущенных ресниц. Опять щеки ее полыхали, споря своим огнем с сиянием Эос. Она прерывисто вздохнула.
– Атрид! Я… я… – она покосилась на Мена, но тот лишь посмеивался, не торопясь приходить ей на помощь. – Я подумала, что… ты… У тебя ведь совсем ничего нет, кроме твоей старенькой туники. И вот я… – Агниппа коротко и быстро вскинула на него глаза, тут же снова потупилась и быстро пробормотала: – Я сшила тебе новую тунику и хламиду.[4]
Атрида с головой захлестнула нежность. Невероятно! Эта чудесная девушка заботится о нем – вот так бесхитростно, бескорыстно. Он ей действительно небезразличен…
На миг защипало в глазах.
Атрид глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки.
– Я так благодарен тебе! – просто ответил молодой человек – и глаза его говорили в сто раз больше…
Девушка на минуту вернулась в свою комнату, а когда, не поднимая глаз, вышла вновь обратно, то передала Мена сложенные аккуратной стопкой вещи – и старик протянул их Атриду.
– Надень их, – тихо попросила Агниппа.
– Надень, надень, – поддержал Мена, весело поглядывая на смущенного юношу. – Слышишь, мастерица просит.
Агамемнон не успел ответить, как Агниппа скользнула в свою комнату, бросив на него молящий взгляд.
– Видишь? – спросил Мена. – Ушла. Не будь невежей, примерь!
Молодого человека не надо было упрашивать. Он быстро скинул старую тунику и надел новую, белоснежную, из хорошего мягкого холста.
Юноша сразу понял, что Агниппа очень старалась – девушка сшила ему одежду точно по фигуре и по росту. Мена даже одобрительно крякнул, рассматривая Атрида. Царь взял с лавки хламиду и начал ее разворачивать, как вдруг услышал стук.
Из плаща выпала пряжка.
Молодой человек нагнулся, поднял ее – и замер.
По весу он сразу понял, что держит золото – да и под солнцем безделушка сверкала так, как и положено золоту. В выгравированном рисунке, изображавшем какое-то сражение, царь сразу опознал египетскую чеканку, а по краям пряжки переливались чистейшие кристаллы горного хрусталя.
Эта пряжка стоила баснословных денег, но ведь Мена говорил, что распродал все украшения Агниппы, выплачивая долги. Неужели все же что-то осталось?.. Теперь царь вспомнил, что еще тогда, на площади, заметил на косах девушки серебряные накосники с прекрасной зеленой смальтой. Заметил – и удивился. Потом, уже через минуту, вылетело из головы – мелочь, пустяк…
А сейчас вдруг вернулось яркой вспышкой.
Почему же, имея такие вещи, они не продадут их, чтобы купить себе дом получше? Или пару рабов, чтобы помогали по хозяйству?
«Странно. Что это все значит?..» – задумчиво нахмурившись, сам себя спрашивал он.
В комнату вошла Агниппа.
– Это тоже мне? – спросил Атрид, протягивая девушке пряжку.
– Да! – громко и решительно ответила девушка, тряхнув головой – и даже не посмотрела на укоризненно взглянувшего на нее Мена.
Могли ли знать советник и царь о том, что царица Тэйя, заменившая Агниппе мать, будучи уже тяжело больной, незадолго до своей смерти подарила эту пряжку своей приемной дочери со словами:
– Девочка моя, помни меня; помни, что я любила тебя. Возьми эту безделушку на память обо мне! Пусть она всегда будет с тобой, а если надумаешь подарить ее кому-то, то, пожалуйста, подари только человеку, которого полюбишь…
– Я обещаю тебе это, мамочка! – ответила ей тогда Агниппа.
* * *
Все веселой компанией вышли из дома и направились по улице, вдоль соседских заборов, к воротам западной стены, что находились не так уж и далеко.
Перевешиваясь через глухие стены, затеняли улицу тяжелые ветви яблонь, груш, гранатов и смоковниц. И если на фиговых деревьях уже кое-где мелькали среди густой листвы первые зеленые завязи, то груши и яблони устилали уличные камни белоснежной порошей опавших лепестков. А гранаты… Гранаты полыхали пышными яркими цветами, наполняя воздух терпким, горьковатым ароматом.
Атрид подпрыгнул и сорвал один, огромный и алый, с низко нависшей ветки – только листья зашумели, – и с улыбкой протянул его Агниппе.
Девушка со смущенной улыбкой потупилась и взяла.
– Жаль, что у нас в саду таких нет… – пробормотала она. И добавила: – Мена, может, нам тоже посадить гранат? Хотя бы один? Он такой красивый…
Старик только лукаво хмыкнул.
– Саженцы дорогие… Но я подумаю, дочка. – И, весело покосившись на Атрида, добавил: – Дарить гранат, да еще в день подземных богов… Это говорит о серьезных намерениях молодого человека. Хотя, конечно, цветок – не зернышко, но, тем не менее…
И, рассмеявшись при виде лица ошеломленного парня, ускорил шаг, оставив юношу наедине с девушкой. Царь только схватил воздух ртом и застыл, словно статуя.
Агниппа тоже остановилась и с недоумением взглянула на спутника:
– О чем… Что Мена имел в виду?
Атрид встряхнул головой, приходя в себя – и изумленно воззрился на свое золотоволосое чудо. Она не знает такого известного предания?
– Аида и Персефону, – пробормотал он.
Царь и сам не знал, почему пояснил. Может, лучше было бы прикинуться, что понятия не имеет, на что намекнул старик?
Агниппа только озадаченно моргнула. Агамемнон улыбнулся, поглубже вдохнул для смелости – и продолжил:
– Ведь Персефона взяла в дар от Аида зерно граната как символ… – он закашлялся. – Ну, ты поняла.
Голова кружилась. Сердце, кажется, забыло, как стучать.
Девушка только неуверенно пожала плечами.
– Нет…
Глаза Атрида расширились от удивления… но в тот же миг царь, как ему показалось, понял девушку. Ведь прикинуться, что ничего не взяла в толк – пожалуй, в сложившейся ситуации самое верное решение.
Если… Если все хочешь оставить как есть.
Юноша неловко улыбнулся. Он и сам не знал, обрадовала его или огорчила такая реакция девушки.
А если бы она сказала – «да»?
Тогда бы он… Тогда бы…
Вот зачем Мена так сделал?
– Ну… неважно! Просто… просто цветок красивый, ага?
– Очень! – с облегчением улыбнулось золотоволосое чудо, поднося подарок к лицу и с наслаждением вдыхая его аромат. – Пойдем, мы от Мена вон как отстали!
И легко побежала вперед.
Атрид только глубоко вздохнул.
– Догоняй! – обернувшись на ходу, задорно крикнула девушка.
Встряхнув головой, царь сорвался с места и сразу догнал Агниппу.
Они миновали ворота и, свернув вслед за уверенно шагающим впереди Мена на петляющую меж камней тропку, сейчас шли вдоль скалистого обрыва над протянувшимся далеко внизу галечным берегом.
Там распахивалось, докуда хватало глаз, сияющее под солнцем море, и ветер приносил запахи йода и высохших водорослей, качал головки алых ветрениц-анемонов и синие соцветия гиацинтов, росших вдоль тропки, шумел в кронах олив, что высились в отдалении, вдоль дороги на Элевсин, Мегару, Коринф – и дальше, к городам самой Спарты…
– Интересно… – задумчиво произнесла Агниппа, глядя вдаль и крутя в пальцах алый цветок. – А почему брат царя, как говорят, живет в Спарте?
Агамемнон невольно усмехнулся.
– Менелай… – хмыкнул он. – Видишь ли, там все очень непросто… Если говорить одним словом – это политика.
– Политика? – Агниппа с интересом повернулась к своему спутнику. – Я слышала, люди говорят, будто прежний царь, Атрей, Элладу разделил между своими сыновьями, Агамемнону всё, а Менелая будто бы наместником в Лакедемон… Как-то несправедливо, не считаешь? – приподняла бровь девушка. – Агамемнону не слишком ли много будет одному?
– Опять ты его каким-то чудовищем делаешь, – с печальной улыбкой покачал головой царь.
Агниппа только фыркнула.
– А больше люди ничего не говорят, нет? – не удержался Атрид. – Я там детей не кушаю, случайно, а?
– Да при чем тут ты?.. – изумилась девушка. – Про тебя соседи очень хорошо отзываются, – немного смущенно добавила она, краснея и отворачиваясь. – Зачем им про тебя сплетничать?.. Меро… ну, Меропа, наша соседка, так она даже… ну, неважно! – Агниппа махнула рукой.
– Я не знаю, что там говорит Меро – она, конечно, авторитет, – с легкой иронией кивнул царь. – Но Атрей никогда не делил Элладу между на… хм… между сыновьями. Хотя бы просто потому, что правил только Аттикой. Все началось с переворота. Атрея ведь убили, а его сыновей… Знаешь, когда ты всего лишь подросток и посреди ночи просыпаешься от криков, пытаешься что-то понять, а когда понимаешь… Ярость, боль, бессилие… и осознание: единственное, что ты сейчас можешь… обязан сделать – это поскорее хватать младшего и бежать из собственного дома, чтобы этого беспомощного ребенка и тебя тоже не прирезали… родной дядя и двоюродный брат… Словом, неважно! – Молодой человек поморщился, словно от боли. – Погоня, поиски укрытий, потом лесные ночевки у костров, разбойники, дикие звери… Голод, последняя монетка за поясом и на руках младший братишка… И вас травят, как бешеных волков. А ты сам – мальчишка совсем, пятнадцать лет… Эллада тогда не была такой, как сейчас. Теперь Агамемнон все полисы объединил и с Грецией считается весь мир. Лучший флот, самая богатая государственная казна на северном берегу Великого моря. Мы можем выдерживать атаки Персии и не платим ей дань, в отличие от той же Троады или Лидии, например. Люди знают, что такое праздники, могут лишнюю драхму потратить на сладости, на ленточки – детям на подарки. А тогда… В каждой области свой полновластный царек и повелитель. Может, это и спасло сыновей Атрея – когда Аттика осталась позади. Агамемнон тогда по областям метался, выискивая союзников, словно нищий подаяния… – юноша хмыкнул с плохо скрытой горечью. – Видел, что делается в стране. Видел последнюю лепешку в домах крестьян и невыплаканные слезы в глазах женщин, исхудавших от непосильной работы. Видел голодных детей. Видел, что каждый царек творит свой закон как хочет, по праву сильного. Внешние враги грабят и жгут в приграничных областях, а у «владык» этих местечковых нет ни желания, ни силы что-то менять. В конце концов Агамемнон решил, что, если боги будут милостивы и вернут ему власть над Аттикой, он поможет всем тем простым людям, что некогда помогли ему и Менелаю в их скитаниях. Он объединит все области, где звучит греческий язык и чтят Олимпийцев. Сделает Элладу сильной, а жизнь людей – спокойной, богатой и безопасной, свободной от произвола местных царьков и внешних врагов. Он поклялся себе в этом. Ведь даже закон гостеприимства был почти забыт! Может, в паре полисов и нашлись сердобольные правители, которые хотя бы на двери парням не указали, как самозванцам. Брат их деда, например, царь Крита. Покормил, руками с сочувствием развел и дальше в путь-дорогу отправил. Спасибо, хоть его сын, Идоменей, на корабль их посадил.
Агниппа чуть нахмурилась.
– Странно… Они ведь родственники. Почему царь Крита хотя бы просто не оставил их в своем доме? Почему фактически выгнал?
Агамемнон тяжело вздохнул.
– Думаю, дело в его племяннице, Аэропе. Точнее…
– В их матери?
Молодой человек побледнел и закусил губы. Молчание длилось несколько долгих секунд.
– Да, – наконец почти беззвучно выдохнул он. – В их матери. Она… Ее… Атрей приказал казнить ее, когда… Менелаю тогда едва год исполнился. Я… А Агамемнону было пять. Но… думаю, он до сих пор ее помнит…
– Казнить? – широко распахнула Агниппа глаза. – Какой ужас… За что?!
– За… – Атрид вздохнул. – Словом, тогда, много лет назад, Фиест предпринял первую попытку захватить власть. Он вскружил голову Аэропе… и вместе они попытались убить Атрея. Как ты понимаешь, ничего не вышло. Своего брата Атрей пощадил – как показала жизнь, на свою голову, – а жену простить не сумел. Ее бросили в море со скалы. – Он остановился и устремил взгляд в синюю бесконечность, что раскинулась перед ними до самого горизонта.
Долго молчал.
Агниппа тоже молчала, потрясенная до глубины души.
– Как ты понимаешь, члены семьи Аэропы – и Девкалион в частности – в восторг от этого не пришли, – наконец промолвил молодой человек. – Хотя и возмущаться права не имели. Как ни крути, Аэропа предала мужа и совершила государственную измену.
– Но… Но ведь мальчики не виноваты, что Атрей… так жестоко поступил. Возможно, ему стоило просто отослать ее домой.
– Согласен, – помолчав, вздохнул наконец юноша.
– Агамемнон, наверное, не смог простить отца?
Юноша вновь тяжело вздохнул и опустил голову.
– Атрид, а ты сам… Ты сам что думаешь об этом?
Молодой человек криво улыбнулся.
– Говорят, их род проклят, так что чему удивляться…
– Проклят?
Атрид поморщился, но продолжил, словно не услышав вопроса:
– Я не виню Атрея, хотя на его месте поступить так не смог бы никогда. Я не сумел бы отдать приказ о казни матери своих детей, что бы она ни сделала… Но как? Как она могла?! – в этом вырвавшемся почти детском возгласе было столько боли, что у Агниппы защемило сердце. – Как она могла поверить Фиесту? Променять Атрея и своих детей на человека, который… который когда-то изнасиловал собственную дочь?!
Агниппа вздрогнула, широко распахнув глаза. Заметив это, юноша попытался взять себя в руки.
– Прости. За такие подробности. Сорвалось с языка, я не хотел. Давай вернемся к странствиям изгнанных царевичей, – через силу улыбнувшись, предложил он. – Что ж… Двоюродный дядя посадил их на корабль. В итоге беглецы добрались аж до Спарты, – Агамемнон невесело усмехнулся. – Правил там Тиндар… да что говорить, он там и сейчас фактически правит.
– И он помог? – Агниппу помимо ее воли увлек рассказ. Слишком живо он пробуждал не столь уж давние воспоминания о собственном бегстве. Она прижала руки с зажатым в пальцах пламенеющим гранатом к сердцу. – Тиндар помог?
– Помог, – кивнул с кривой усмешкой Агамемнон. – Разумеется, не просто так. Он попросил в качестве благодарности огромную часть афинской казны, а его войска… о, его войска долгое время еще оставались в Аттике после возвращения власти Атридам – разумеется, с самой благородной целью! Чтобы поддержать, в случае новых беспорядков, – Атрид усмехнулся с горькой иронией.
– Я понимаю, – кивнула Агниппа, вспомнив стражу, охранявшую башню, где держала ее саму солнцеподобная. Разумеется, Нефертити приставила этих воинов исключительно ради безопасности любимой сестры!
Ну да, а как же иначе?
Агамемнон внимательно посмотрел на ставшее таким строгим лицо девушки и понял – действительно понимает.
– Ну вот, – продолжил он. – Царю пришлось тайно от командиров этих войск, верных Тиндару, собирать и усиливать свои собственные войска, чтобы однажды – с благодарностями, вежливо – указать загостившимся помощникам на дверь. Потом было выполнение данной себе клятвы. Объединение полисов. Много недовольных… Но все же никто никого с трона не выкидывал, цари, правившие в своих землях, по-прежнему могли называться царями… Никому Агамемнон не припомнил своих скитаний и унижений. Просто Эллада стала единой и сильной, а Агамемнон – царем над царями. А Тиндар…
– За семь лет?! – Агниппа даже остановилась от изумления. Легкий ветерок трепал локоны девушки, кидал на лицо. Ласкал лепестки цветка. – Он добился всего этого за семь лет?!
Атрид невольно улыбнулся.
– Это были очень сложные семь лет, – просто сказал он.
– Слушай, а… А эти… дядя с двоюродным братом, которые власть захватили… Он их казнил?..
– Нет.
– А… Но… Они сбежали?
– Агамемнон отпустил их на Киферу – это остров недалеко от Крита.
– Как?.. Вот так просто… отпустил? Отпустил убийцу своего отца, совратителя матери… насильника той девушки… дочери Фиеста? Что с ней стало, кстати?
Агамемнон вздохнул.
– С Пелопией?.. Родила Эгиста. И руки на себя наложила, в конце концов. Но… Дядя, знаешь ли, тоже имел право злиться на от… на Атрея. Я, когда узнал… – Он поморщился. – Увы, там не все столь просто было. Послушать, так волосы дыбом. Атрей в свое время Эгиста послал Фиеста в темнице заколоть. Может, считал это справедливой местью за судьбу Пелопии, но, как ни крути, все же Фиест был отцом мальчишки. Да и о заступничестве у алтаря Геры дядя молил, когда войска Агамемнона город взяли. Словом, милосердие всегда лучше жестокости, ты не считаешь? – улыбнулся Атрид. – А Эгист так и вообще мальчишка, за что его наказывать?.. Наверняка делал то, что ему говорили. Он воспитывался вместе с Агамемноном и Менелаем, как родной брат, и вряд ли бы добровольно стал что-то делать против них. Скорее всего, его принудили. Так что… может, он вообще жертва? Я иногда думаю об этом, и мне становится грустно, – опустил голову молодой человек. – Не слишком ли жестоко с ним поступил царь, отправив в изгнание вместе с настоящим преступником?..
Агниппа саркастически хмыкнула, пиная камешек по тропинке.
– Знаешь… – задумчиво протянула она. – В Египте… или в Персии, например, – поспешно добавила девушка, – разбирать бы не стали. Казнили бы, и все.
Атрид, шедший рядом, чуть нахмурился.
– Ты считаешь, казнить без рассуждений – это правильно?
– Нет, – не поворачивая головы, ответила девушка. – Я хочу сказать, что удивлена. Я не ожидала от Агамемнона такого великодушия.
– Почему? Разве с тобой он поступил жестоко? Когда ты не поклонилась.
– Он выставил меня дурой! – фыркнула девушка, отворачиваясь.
– А ты хотела выглядеть героиней – ценой жизни? – чувствуя, что начинает злиться, не сдержался Атрид.
– Я… – Агниппа схватила ртом воздух, сверкнула глазами и замолчала. Пальцы так сильно сжали цветок, подаренный юношей, что стебелек переломился.
Они шли над обрывом, и только море тихо шуршало внизу галькой да кричали чайки. Ветер смешивал запахи соли и йода с ощутимым ароматом смолы – видимо, где-то поблизости росли сосны.
Девушка, кусая губы, остановилась и отвернулась, пытаясь сморгнуть слезы.
В самом деле… Чего она тогда хотела? Зачем так поступила? На что рассчитывала?
Действительно ведь – дура.
– Так что там с Тиндаром? – шмыгнув носом и не оборачиваясь, спросила она. А потом, окончательно отломив, отбросила стебель и резким движением воткнула цветок граната себе в прическу. – Ты не закончил.
Больше всего сейчас Агамемнону хотелось обнять девушку, прижать к себе, уткнуться в ее чудесные волосы… И попросить не сердиться. Увы, позволить себе таких вольностей он не мог. Оставалось лишь принять предложенный ею способ примирения – сделать вид, что ничего не случилось.
– Тиндар… Тиндар довольно непредсказуемый человек, – вздохнув, ответил царь. – Он сильный правитель. И, с одной стороны, поддерживал начинания Агамемнона, но – и это с другой стороны – делал это не просто так. Помогая Атриду возвращать власть, а потом не мешая объединять полисы, он всегда имел в виду, что царь теперь уже всей Эллады ему должен. И Тиндар никогда не упускал случая напомнить об этом: ты обязан мне троном, ты обязан мне стабильностью в стране, ты обязан мне всем, что сейчас имеешь… Сделай для Спарты то, сделай для Спарты это… а теперь, когда я уже не могу тебе диктовать, о великий владыка Эллады, просто не вмешивайся в мои внутренние дела и помни, что ты мой вечный должник.
Атрид вздохнул.
– Как-то так…
Лицо Агниппы стало напряженным. Брови нахмурились от негодования.
– Благодеяния ради корысти… Которыми попрекаешь… Это уже не дружба!
– Да. Согласен.
– А… Агамемнон не думал, что Тиндар, недовольный чрезмерным усилением Афин, однажды решит скинуть его с престола так же, как когда-то на него и посадил?
Молодой человек улыбнулся.
– Он не посадил, он лишь помог. Да и теперь у Тиндара уже нет возможности взбрыкнуть, а когда была… – он пожал плечами. – Вот, собственно, потому-то в Лакедемоне и живет Менелай. В сопровождении верных ему войск. Потому что «очень любит этот прекрасный край», – Атрид невесело усмехнулся. – Не слишком-то хорошо, конечно, поступать так же, как поступили некогда с тобой, контролируя своими войсками чужое владение, но лишать власти, а то и казнить человека, который, что ни говори, пришел тебе на помощь, когда все отвернулись – так поступать и вовсе скверно. Возможно, Агамемнон и хотел бы верить Тиндару настолько, чтобы считать его своим искренним другом, но пока не получается. И так, пожалуй, лучше для всех. У царя Спарты нет соблазна совершить глупость, а царю Эллады нет надобности становиться неблагодарным мерзавцем.
– Ну да, и все равно некрасиво как-то получается… – пробормотала девушка. – А может… может, царю стоило бы заключить брачный союз? Это укрепило бы доверие между ним и Тиндаром. У царя Спарты есть дочери?
