Текст книги "Сокол на запястье"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Но и погони не пришлось долго ждать. Со стороны Кобыльего Холма к ним двигалось большое облако пыли.

IV

Левкон очнулся от глубокого сна, но приходил в себя медленно. Вокруг было темно, как в утробе матери. Никто не гнал его на работу, а проспал он долго! Даже шея затекла и позвоночник ломило от непривычной позы. Ему давно уже не приходилось так чудовищно много спать. Только дома в Пантикапее, до плена. Но это было настолько давно… В последние месяцы Левкону казалось, что он просыпается, как только закроет глаза – в степи вставали рано.

Но здесь, в непроглядной душной темноте дремота не уходила. Она наваливалась на человека, прижимая его к полу, не давала поднять веки. Едкий запах, висевший под невидимыми сводами, тоже не давал толком вздохнуть. Левкон поднял руку и с усилием потер затылок. В голове гудело. Стоило пантикапейцу сесть, как он почувствовал тошноту. «Боги, чем это так воняет?»

Дышать было действительно трудно. Жалких глотков воздуха, которые остались в могиле Псаматы, не могло хватить надолго. Вероятно, потолок гробницы неплотно присыпали землей, а в досках где-то имелась щель, через которую просачивался ветерок с улицы. В противном случае рабы задохнулись бы уже давно.

Сейчас Левкон слабо понимал, где находится. Его разум продолжал дремать в клубах конопляного дыма. Стараясь подняться, он толкнул серебряный горшок с поминальным киселем, и только вмазавшись всей пятерней в клейкую овсяную слизь, вдруг вспомнил, что кого-то хоронили.

Стук покатившейся по полу посуды вернул его к реальности. Хоронили! Да! Не совсем его. Но вместе с ним!

Вот почему вокруг такая темень! Он в могиле. А эта сладковатая гарь, повисшая в остатках воздуха, никогда не рассеется. Она будет все сильнее и сильнее забираться ему в нос, глаза, под небо, пока окончательно не удушит.

Где-то локтях в трех от него кто-то завозился и застонал. Левкон не на шутку испугался. Мертвые должны быть мертвы. Он не верил, что Псамата сейчас встанет со своего погребального ложа и будет жить в кургане, как в доме: готовить еду, ходить туда-сюда, покрикивать на слуг.

Слуг? Кого-то похоронили одновременно с ним. Лошади, собаки, возницы, лучницы, мальчик-пастушок…

– Кто здесь? – слабым голосом позвал Левкон, но не получил ответа.

Бывший гиппарх не знал, почему в последние минуты жизни его так интересует второй человек, оказавшийся с ним под одной земляной крышей. Ляг тихо и помирай – все равно не выбраться. Но Левкон не хотел тихо. Он встал на четвереньки и, шаря вокруг себя руками, начал осторожно продвигаться вперед.

Грохот сшибаемых горшков и шорох пересыпающихся кремневых наконечников сопровождал каждое его движение. Впереди кто-то посапывал с храпами и пересвистом. «Вдруг, это Асай?» – думал пантикапеец. Вот кому бы он пожелал смерти. Сварливая и приметливая ключница была для рабов Псаматы сущим наказанием.

Рука Левкона наткнулась в темноте на костлявую старушечью ногу, обутую в кожаный скифик. На мгновение гиппарху пришло в голову, что это вполне может оказаться одна из сестер Алмастай – дело-то под землей – уродливая старуха с костяными ногами, как у скелета, открывающая дорогу в царство мертвых.

Весь эллинский скепсис разом слетел с гиппарха. Вот она сейчас набросится на него и утащит в огненную печь, которая у нее всегда за спиной… И какие только мысли не лезут в голову даже вполне здравому человеку, когда он на дне могилы, а над его макушкой пара локтей сырой земли!

Левкон стиснул пальцы и изо всех сил дернул ногу «Алмастай» на себя. Сопение прекратилось, и через секунду щемящей тишины послышался душераздирающий вопль. Кричала явно женщина. Живая, хоть и старая. Он сделал ей больно, а разве костяным ногам можно причинить боль?

Между тем Асай куда быстрее, чем грек, сообразила, где находится и решила, что это Тутыр – волчьеголовый сторож царства мертвых – тянет ее в преисподнюю.

– Чур меня! Чур! – закричала старуха и, схватив подвернувшуюся под руку плошку с жертвенной бараниной, огрела оборотня по башке.

Тот вскочил от неожиданности на ноги и треснулся затылком о плоский деревянный свод погребального шатра.

– Сухтар-р рах-хаш! – рявкнул Левкон по-скифски. – Жженое дерьмо!

Он даже не заметил, что от сильного удара распиленные бревна над головой чуть-чуть сдвинулись со своих мест. Зато старуха заверещала еще громче и метнулась в темноте, ища убежища по углам. По грохоту погребальных горшков легко можно было определить, где она. Но Левкон сейчас не собирался гоняться за злобной «Алмастай». Куда больше его занимала земля, тонкой струйкой сыпавшаяся сверху на его лицо. Значит где-то там есть щель и, если ее расшатать…

Гиппарх поднял руки и, вцепившись пальцами в край бревна, стал толкать его, не обращая внимания на целую кучу земли, осыпавшейся ему на голову.

И тут по ногам понтийца что-то скользнуло. Толстое и шершавое. Это была не Алмастай, ее он больше не боялся. Стыдно бояться старухи, которая так орет, будь она хоть сама Смерть. Нет, то что сейчас коснулось его сапог, было гибким и скользким, как корень большого дерева, вывернутый из сырой земли. Только он двигался, извивался, полз… Даже сквозь одежду Левкон чувствовал его холод. Гиппарха прошиб пот.

Прежде он никогда не встречал змей такого размера. Может быть, это был червяк? Огромный дождевой червяк, роющийся в могилах? Но память услужливо подсказывала гиппарху степные истории о полозах. Все кочевники верят, что под землей ходит Владыка Сурук, погребенный заживо первый муж Великой Матери, который теперь управляет преисподней. Он шевелит землю своим змеиным телом, и там, где проползает, образовываются дыры и воронки, через которые Сурук утаскивает в свое царство то зазевавшихся людей, то скот. Он всегда не сыт и готов посягнуть на любое живое существо под солнцем, а уж причитающиеся ему по праву погребальные дары не упустит ни в коем случае.

Левкону стало по-настоящему страшно. Он перестал трясти бревно над головой. И тут же полоз замер, прекратив перетягивать через его ногу свое безразмерное тело. Гиппарх знал, что в могиле где-то должно быть оружие Псаматы. Но, куда его положили при погребении, он не видел. А искать в такой темноте не имело смысла. Зато его самого уж точно должны были похоронить с молотом и клещами. Хозяйке в загробном мире понадобится кузнец, а Левкон за недостатком хороших кузнецов у арихов нередко возился то со сбруей, то с медными котлами. Вот только оружия ему никогда не давали – пленные не по этой части.

Гиппарх осторожно нагнулся, стараясь не потревожить змея, и наугад сунул руки в темноту. Надежда была почти призрачной. «О, Иетрос, отец Пантикапея…» Ладонь скользнула по деревянному настилу, разметая осыпавшуюся с потолка землю, и пальцы ткнулись в холодную бронзовую ручку клещей.

В тот же миг, почувствовав движение, полоз зашевелился, туго обвиваясь вокруг ноги Левкона. Гиппарх не удержал равновесия и неуклюже ткнулся лицом в пол. Зато вторая его рука уперлась в погребальное ложе, чуть сдвинула его и, схватив воздух, обрела долгожданный молоток, закатившийся под одр Псаматы.

– Получай, гадина! – Левкон ударил наугад, сначала по телу толстого червяка, потом по голове. Она очень вовремя поднялась, чтоб мужчина мог попасть по ней в темноте.

Гиппарх бил и бил, не видя, куда колотит и только получая в ответ увесистые удары хвостом. Если б он в первый момент промахнулся и не попал по черепу, то сейчас могильный раб – законная добыча смерти – уже давно лежал бы удушенный, а Владыка Сурук подвигался бы к своей второй жертве, забившейся за горшки в углу.

Но Левкон работал, как в кузнице, с той лишь разницей, что клещами, зажатыми в левой руке, он тоже молотил по врагу, а не держал его: змей был слишком толст. Только когда содрогания большого шершавого тела прекратились, гиппарх в изнеможении опустил руки. Он сознавал, что уже несколько минут бьет по мертвому полозу – змеи и с отрезанной головой продолжают какое-то время извиваться.

Понтиец же хотел убедиться в смерти врага. Хотя зачем? Его все равно скоро прикончит отсутствие воздуха. Только разжав молот, мужчина почувствовал, как устал, хотя сражение продолжалось недолго. Просто в могиле уже совсем нечем было дышать.

Интересно, когда люди разроют этот склеп (а они его обязательно разроют в поисках золота), что скажут, увидав на полу скелет человека с молотом и кости большой змеи у его ног? Догадаются ли, что он сопротивлялся в свой смертный час? И прославят ли его как героя? Или просто, разбросают ногами прах, заберут драгоценности и уйдут?

Какое ему до всего этого дело? Левкон выпрямился: он не хочет умирать. Его ослабевшие руки уперлись в деревянный брус потолка и толкнули еще раз. Кажется, бревна подались. Кажется, земли стало больше. А потом, у-ух, она посыпалась, как из развязанного мешка, сбив его с ног. Над головой образовалась большая воронка, сквозь которую в могильник хлынул свет. И воздух!

В первый момент от его обилия Левкон потерял сознание. Он мог бы и умереть, потому что сверху на его груди лежало изрядное количество земли, придавившей пантикапейца к полу. Гиппарх очнулся от того, что кто-то наступил на него, карабкаясь вверх, а потом сорвался и плюхнулся обратно. Прямо костлявой задницей на живот. Слава богам, через землю не так больно! Но встряска получилась что надо. Левкон открыл глаза.

– Эй, Асай! Ты никак решила, что я помер?

Старуха пыталась подпрыгнуть и ухватиться руками за разъехавшиеся над головой бревна. Но она была для этого слишком мала ростом.

– Никакая зараза тебя не берет. – укоризненно сказал ей Левкон, сгребая с себя землю. – А ну, отойди.

Он неловко уцепился ладонями за край бревна. Его все еще вело из стороны в сторону, но он сумел подтянуться.

– Держись за мой пояс, старая карга!

Ключница показалась ему претяжелой, но хорошее эллинское воспитание не позволило бывшему гиппарху бросить ее здесь на произвол судьбы. «Выволоку наверх и пусть проваливает!»

Но вышло иначе. Едва поднявшись над гребнем развороченного кургана, беглецы из преисподней заметили людей. Арихи, собиравшие в степи хворост, увидели, что с могилой творится неладное и поспешили к ней. Когда же их глазам предстал чумазый, выпачканный кровью и обсыпанный землей раб, на поясе которого, как охотничий трофей, болталась седая костлявая «Алмастай», они рассвирепели еще больше.

Никто не смеет отнимать приношения у смерти! А то она придет за новыми! Размахивая кто камнем, кто палкой, люди бросились на пантикапейца и забили бы его тут же на краю могилы, если б в воздухе не раздался дробный топот множества копыт и из-за соседнего холма не появился большой вооруженный отряд. За ним следовал другой. Всего пара сотен. Но шутки с ними были плохи.

Почувствовав, что спасение близко, Левкон из последних сил кинулся к всадницам. Старуха в припрыжку мчалась за ним по пятам, громко крича:

– Милосердия! Милосердия!

Не слишком склонные к проявлениям последнего «амазонки» озадаченно взирали на них. Начальница первой сотни даже подняла руку, приказывая остановиться. Гиппарх добежал первым и рухнул под ноги ее лошади.

– Спасите нас! Спасите! – верещала не отстававшая от него ключница.

– В чем дело? – осведомилась Бреселида, подъехав к командиру первого отряда. Ее сотня шла следом. – Чего стоим, Ясина?

Рослая меотянка осклабила щербатый рот.

– Могильные рабы сбежали. – сказала она. – Просят убежища.

– Эти? – Бреселида подняла брови. – Какая толпа! – она хлыстом указала вперед, где застыли разгневанные арихи, не решавшиеся приблизиться к вооруженным всадницам. – Вас что земля не принимает? – сердито бросила она беглецам. – Не хватало еще устраивать драку из-за…

Первый камень, полетевший из толпы, ударил Бреселиду в щеку. Сотница покачнулась в седле и, если б подруги не подхватили ее, обязательно упала бы на землю.

– Ответим. – командир второй сотни взмахнула рукой.

Прежде чем Бреселида пришла в себя, плотная туча стрел взлетела в воздух, и тореты начали падать один за другим. Не прошло и трех минут, как на поле у разоренного кургана не осталось ни одного человека. Чуть только первые ткнулись лицами в землю, остальные, гомоня, кинулись к деревне.

– Ну ты строга-а. – протянула Бреселида, вновь выпрямляясь в седле и с силой растирая щеку. – Что нам теперь весь зимник Псаматы перестрелять? – в ее голосе слышалось недовольство. Она взмахнула рукой, и обе сотни сорвались с места, поскакав к деревне.

– А с этими что делать? – Ясина ткнула пальцем в сторону беглецов, державшихся сбоку от ее лошади.

Бреселида поморщилась.

– Ты начала грабеж деревни, значит все трофеи твои.

Ясина подняла нагайку и полоснула ею старуху по голове.

– На что мне эта рухлядь?

Ключница взмахнула руками, прижала их к окровавленному темени и застыла на месте. Через плечо Левкон видел, как она падает на траву.

– А ты держись за подпругу! – гаркнула на него сверху всадница. – Будешь хорошо бегать, останешься жив.

Отряд Бреселиды устроил настоящее побоище на подступах к зимнику. Но тех, кто остался в живых после штурма, сестра царицы приказала пощадить. Даже Ясина ничего не посмела возразить ей.

Отчасти жестокость меотянок была вынужденной, потому что арихи встретили их градом камней и стрел из-за опрокинутых повозок. Разыскав в толпе помилованных родственников Псаматы – Багмай осталась жива, Барастыру попали стрелой в плечо, но от этого еще никто не умирал – Бреселида узнала, наконец, куда делась Радка.

Она приказала всадницам двигаться на север к деревне торетов. Ясина хотела было прихватить скот, но сестра царицы запретила ей, бросив через плечо:

– Я пошутила на счет трофеев.

«Хороши шутки!» – подумал Левкон. Новая хозяйка ему очень не понравилась.

* * *

Около двух часов отряд скакал на север, и бывший гиппарх не выдержал бы дороги, если б козлоногий парень не пригласил его на круп своей лошади.

Бреселида напряженно вглядывалась вдаль. Денек сегодня выдался на редкость хлопотный, и она не ожидала от сородичей Радки ничего хорошего. Предчувствия не обманули сотницу. Деревня торетов еще не показалась из-за пологих, вылизанных дождями холмов, а на горизонте уже возникла какая-то суета. Мелькание черных точек, то пропадавших, то появлявшихся над ржавой полосой травы, заставило Бреселиду еще больше насторожиться.

– Туда! – сестра царицы вскинула нагайку. «Клянусь Иетросом, сегодня в степи толчея, как на базаре!»

Низенькие лохматые кони меотянок понеслись среди мокрой травы, и вскоре всадницы уже могли различить внушительный отряд мужчин-торетов в традиционных красных платках, узлом закрученных надо лбами. Они преследовали странную пару. Сначала Бреселиде показалось, что это два седока, скачущих на одной лошади. Но приглядевшись, она поняла, что перед нею женщина и кентавр.

– Опять жеребец бабу украл! – меланхолично бросила Ясина. – И когда это кончится?

Она хотела повести свой отряд наперерез, чтоб перехватить человека-коня и помочь преследователям, но Бреселида остановила ее. Не похоже было, чтоб женщина сопротивлялась. Напротив, она припала к торсу кентавра, крепко вцепилась руками ему в плечи и то и дело оглядывалась назад.

– Это Радка. – сообщил Элак, подъехав к госпоже. Его зрение было куда острее человеческого. К тому же юноша-пан прекрасно различал запахи и за версту чуял аромат чебреца, всегда исходивший от одежды синдийки.

Бреселида дала знак, и всадницы поскакали к кентавру. Они вклинились между беглецами и погоней как раз вовремя, чтобы отделить жертвы от преследователей.

Радка с вытаращенными от страха глазами рухнула на руки подруг. Кентавр, привезший ее, смущенно переминался с ноги на ногу, явно не ожидая такого бесстыдного внимания к своей персоне.

– Что вы натворили? За что вас преследуют? – сестра царицы встряхнула подругу за плечи. – Рассказывай! Мне сейчас говорить с твоими сородичами.

– Они убили всех кентавров. Загнали женщин по домам. Захватили власть в родах. А я убила Ганеша. Он… он… верховодил у этих скотов! – выпалила Радка, все еще цепляясь за шею Хиронида.

– Луки готовь! – коротко приказала Бреселида и развернула коня в сторону преследователей. Ей все было ясно. В степи продолжался безобразный кошмар, начало которого она застала в Дандарике, а продолжение в горах над Цемессом.

Выгоревшие брови сотницы сдвинулись к переносице. Дома, в Горгиппии, она пощадила царя, не открыв Тиргитао правду. Но здесь Делайса не было, и Бреселида обязана была навести порядок.

Две сотни хорошо вооруженных всадниц медленно развернулись к торетам, вынимая луки и вытягивая первые стрелы. А потом, как волна, идущая на стремнине против течения, понеслись вперед. Бой был коротким, преследователи не устояли после первого же дружного выстрела. Но и уйти никому не удалось: меотянки знали свое дело.

Со вторым отрядом торетов, шедшим вслед за первым, «амазонки» столкнулись у холма Кобыльей Матери. Их легко окружили и взяли в плен. Напуганные участью товарищей, люди почти не оказали сопротивления.

В деревне женщины-торетки встретили «освободительниц» угрюмо. Многие уже смирились с потерей первенства в делах и теперь горевали при виде мертвых сыновей и братьев.

– Кто поступил с тобой так? – сурово спросила Бреселида у кентавра.

– Мы уже убили Ганеша. – отозвался Хиронид. – Остальным я мстить не хочу. Зачем увеличивать зло?

– Ты добр. – недовольно бросила сотница. – Так можно все простить.

– Он мудр. – возразила Радка. – Он сын Хирона.

– Счастлива приветствовать ваше высочество. – рассеянно кивнула Бреселида. – Ну что, неумехи? – обратилась она к столпившимся посреди деревни тореткам. – Этих вам оставить? – ее хлыст уперся в сторону угрюмых пленных. Их было человек 20, не больше. – Хватит на развод?

Женщины дружно закивали и подались к своим недобитым сородичам. «Что-то мы делаем не то, – пронеслось в голове у Бреселиды. – Сейчас эти бабы ненавидят нас, а не их. В конце концов, они сами уступили власть…» – сотница оборвала крамольные мысли.

– Едемте!

Оставаться в деревне не имело смысла. Кто же отдыхает среди побежденных? «Земля занимается под ногами. – со злостью думала сестра царицы. – Нам уже негде провести ночь. Вторая деревня и в обеих нас перерезали бы, закрой мы глаза».

– Бреселида. – Радка тянула подругу за рукав. – Разреши Хирониду остаться с нами. Ему некуда идти. Все его сородичи убиты.

– Отчего же? – не без раздражения отозвалась сотница. – Пусть остается. Без него наш бродячий зверинец далеко не полон. Мальчик-козел, грифон, кентавр… Кто следующий?

Синдийка не слушала ее брюзжания. Она пересела на оседланную лошадь и подъехала к Хирониду.

– Командир разрешила тебе остаться в сотне. – сказала она человеку-коню, которому Элак осматривал раны. Руки сатира были целительны, и от его прикосновений засыпала боль в ссадинах и рубцах. Но он не мог излечить главного, и это удручало обоих.

– Что мне делать в отряде? – угрюмо спросил кентавр. – Здесь все глазеют на меня, как на чудовище.

– Они скоро привыкнут. – ободрил его пан. – На меня тоже когда-то пялились. А теперь признали за своего и даже любят. Некоторые особенно. – он лукаво стрельнул глазами по сторонам.

– Куда ты пойдешь? У тебя ведь все погибли. – сокрушенно продолжала Радка. Она не могла себе признаться, что просто не хочет отпускать Хиронида. В один день найти кого-то из своей семьи и сразу же потерять!

– Поедешь с нами в Горгиппию, – поддержал девушку пан, – Будешь служить царице. Но главное – Бреселиде. – он скроил хитрую рожу. – С нашей госпожой случаются удивительные вещи, и уж поверь моему двойному зрению, вокруг нее так и дрожит волшебство! Может, и тебе на долю перепадет немного чудес?

– Только чуда мне теперь и не хватало. – скептически протянул кентавр. Он вымученно улыбнулся Радке и слегка наклонил голову: «Не бойся, сестренка, не уеду».