Текст книги "Сокол на запястье"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

– Я давно уже не женщина.

– Молчи. – Пан прижал палец к ее губам. – Сейчас ты такая, какая должна быть. Ночь открывает наши настоящие лица.

Действительно, Бреселида чувствовала себя так, точно только что родилась. Девочка с расширенными от восхищения глазами стояла на лесной тропе, и присевший у ее ног золотой зверь, звал подругу в чащу, готовый в любую минуту броситься на звук грохочущего за камнями ручья.

У ближайшей россыпи камней что-то ярко светилось из-под земли.

– Это коса Уммы. – Элак пальцем показал на коричневато-оранжевое сияние. – Даже отрезанные женские волосы долго сохраняют свою силу. Запомни.

Вода тоже светилась. Бледно-голубым и белым. Серебристый туман брызг висел в воздухе.

– Смотри, ручейные нимфы. – сказал Элак. – Они купаются. Тихо! Тихо! Тебе туда нельзя!

Юноша удержал за руку уже готовую броситься к источнику «амазонку».

– Они разорвут тебя! Нимфы не любят женщин. – Пан продолжал сжимать похолодевшие пальцы Бреселиды, чувствуя, как ее ладонь постепенно становится влажной. – Они ревнуют нас к людям, – с легкой хрипотцой в голосе пояснил он, – И не напрасно…

Но Бреселида уже увлеклась яркой птичкой, перепархивавшей с куста на куст. Та вдруг скрылась в осоке и сразу последовал булькающий звук.

– Это баклан-водолаз, – пояснил Элак. – Днем он серый и незаметный. Ты видишь его таким, каким он сам себя считает. Забавно, правда?

Бреселида снова не ответила. В ней поселился детский восторг, и она хотела дотронуться пальцем до всего, что попадалось на глаза. Трава у воды испускала слабое голубоватое свечение. Рак, выползший на камень, отливал мокрым углем панциря. Клочья тумана свисали с веток.

Страха не было. Через несколько шагов «амазонка» увидела свою Пандору в обществе рослого Белерофонта. Кони затеяли любовную игру. Вокруг их тел пульсировал теплый оранжевый свет. С лошадей сыпались на землю искры, когда они встряхивали гривами или покусывали друг друга. Им было хорошо, но Бреселида удивилась, почему Кони не стреножены, хотя она точно помнила…

– Это я их развязал. – сказал Элак. – Идем. – он почти властно потянул спутницу за руку. – Здесь недалеко След Великана. Если окунуться в него, можно стать совсем другим. Таким, каким всю жизнь хотел и не решался.

– Я не знаю, хочу ли я стать другой. – на секунду задумалась Бреселида, но мысли, словно хоровод ночных мотыльков, упорхнули от нее в небо.

– Идем. – повторил Элак. – С воды видно небо.

И женщина, послушавшись его голоса, двинулась через прибрежный кустарник вслед за Паном. Козлоногий спутник прекрасно выбирал тропинки и шаткие камешки, по которым можно было следовать вдоль потока.

– Еще немного. – сказал Пан, хотя Бреселида его ни о чем не спрашивала. – Садись ко мне на спину.

Амазонка хотела возразить, что не устала. Ей нравилось идти, куда глаза глядят, ни о чем не думая. Но Элак подхватил всадницу под колени, и в следующую секунду она уже соприкасалась внутренней стороной ног с его золотой шерстью.

– Я хочу, чтоб ты ощутила бег Пана. – шепнул он и понесся, как ветер, под аркадой ореховых веток, испускавших зеленоватое сияние.

Через минуту его шерсть взмокла, и Бреселида почувствовала сначала покалывание, затем жжение, перешедшее в настоящий пожар. Она с силой ерзнула, и козлоногий бог понял, что пора. Он оторвался от земли и, подняв тучу брызг, обрушился вместе со своей всадницей с гребня валуна прямо в ручей.

– А вот и След Великана! Не промахнись! Слава богам, могли бы и разбиться!

Оглушенная «амазонка» не слышала его. Только теперь она поняла, что вода ледяная. Но находиться в ней было приятно. Словно Бреселиде в миг даровали новую кожу.

Рядом с ней из воды вынырнул золотой зверь. Сияющие градины влаги, как жемчуг, катились по его драгоценной шерсти. Элак прямо в воде освободил спутницу от мокрой одежды и помог доплыть до плоского валуна, лишь слегка поднимавшегося над потоком.

Деревья здесь были не такими густыми, как в чаще, и, пробиваясь сквозь их причудливые кроны, луна покрывала камень пляшущими пятнами.

Бреселида с наслаждением прижалась спиной к его гладкой поверхности, ощущая странное, противоестественное тепло, исходившее от ночного светила. Лишь ее ступни оставались в воде. Она видела, как золотой зверь подплывает к ней, как берется руками за край камня, и не чувствовала в себе сил сказать «нет».

Но в тот миг, когда тело Пана отделилось от воды, Элак исчез. Вместе с неожиданно высокой волной на Бреселиду обрушился совсем другой мужчина.

В эту ночь в Гаргиппии царю Делайсу привиделся странный сон, с которым он не стал бы обращаться к гадателям. Ему снилась сотница Бреселида, совершенно обнаженная и мокрая, возлежащая на камне посреди ручья. Она казалась такой притягательной и прекрасной, какой, конечно, не была в жизни. Ее кожа отливала молоком, волосы потемнели от воды, а на шее вздрагивали прозрачные капли.

Делайс плыл к ней, больше всего на свете жалея прижаться губами к узким рыбкам ступней, на которые набегал поток. Дыхание колом встало у него в горле, мышцы в паху свело, и огромной волной он обрушился на ее беззащитное тело, разбившись о него мириадами брызг.

Царь вскочил в кровати, обнаружив липкую смятую простыню, и несколько минут сидел не в силах остановить скачки сердца.

– Дьявол! – прошептал он. – Все беды от воздержания!

V

– Рыжая! Рыжая! – чумазые ребятишки бежали следом за отрядом амазонок и кидались мелкой галькой в перепуганную Беру.

Маленькая деревушка Цемесс, куда спустились с гор всадницы Бреселиды, лежала на северо-восточном берегу Эвксина, отгорожанная от остального мира амфитеатром скалистых хребтов. Она быстро росла, кочевники-тореты сгоняли в нее скот на продажу, из-за моря привозили ткани и пурпурную краску. Каждую весну десятки новых колонистов высаживались на деревянные доски пристани и наполняли Цемесс разноязыкой толпой. Многие оседали на склонах обступивших деревню гор и разбивали на очищенных от можжевельника террасах виноградники.

– Рыжая! Рыжая!

– Что за напасть? – Бреселида сплюнула на землю. – Чего они на нас пялятся?

– Мне не нравится, что здесь одни кочевники. – отозвалась Радка. Она сдавила коленями бока лошади и, приподнявшись над седлом, повертела головой в разные стороны.

К сотнице подъехал Ярмес и неуклюже свесился с седла.

– На море нет ни одного паруса.

– Действительно! – всполошилась Радка. – У пристани не видно кораблей. Даже лодки куда-то подевались.

– Скоро мы все узнаем. – подбодрила спутников сотница. – Минуем центр деревни, встанем на постой в рыбачьих хижинах и разведаем, что тут происходит.

– Боги! Да это же сама Бреселида! – раздался вдруг громкий, как труба, голос. – Милость Девы послала нам тебя и твоих всадниц!

Перед лошадьми выросла мощная женская фигура в охровой пепле и необъятной черной накидке, лихо перехватывавшей грудь и поясницу. Она широко расставила ручищи, преградив путь, и было видно: если «амазонки» не остановятся, встречная готова стряхнуть Бреселиду прямо на дорогу, а потом задушить в своих объятьях.

– Полегче! Полегче, тетя Амага! – ты кричишь, как лосиха над соляной жилой. – по усталому лицу сотницы расплылась улыбка. – Что у вас тут делается? Где люди и откуда столько кочевников?

– А ты зайди в мой трактир. – подбоченясь, заявила Амага. – Там и поболтаем. Говорю же, что Трехликая Мать послала вас нам на выручку! Черт бы побрал этих кочевников, а с ними вместе и трусов-купцов, которые не решаются причаливать к пристани, едва заслышали о разбойниках.

– О каких разбойниках?

– Э-э, девочка, слезай! – Амага похлопала Пандору по холке. – Зайди, пропустим по килику цемесского, старая тетя Амага тебе все расскажет.

– Мы все не забьемся к тебе в трактир. – возразила сотница. – Обожди часок, я расположу отряд и загляну к тебе. А нет, так полезай на круп моей кобыле и рассказывай, что знаешь.

– Тетя Амага знает все! – толстая трактирщица, кряхтя взобралась на лошадь, поддержанная под локти двумя «амазонками».

Ей трудновато было оторвать ноги от земли, и шустрый Элак, спешившись, не преминул подтолкнуть тетку под увесистый зад.

– Брысь! Охальник! – Амага огрела его толстой ладонью по уху. – Чудной у тебя мальчишка, Бреселида! Чистый козленок!

Всадницы дружно захохотали.

– Настоящий козел. – неодобрительно закончила Амага. – Ну, поехали, поехали. – она попрыгала на крупе Пандоры, устраиваясь поудобнее. От чего кобыла даже присела на задние ноги. – Туда направляй! – гаркнула трактирщица в самое ухо сотнице. – Все рыбаки сбежали, их дома пусты. Там и разместитесь.

– Как сбежали? Куда? – удивилась Бреселида. – Их кочевники выгнали?

– То-то что не кочевники. – весело заявила Амага. Кажется, ее доброе расположение духа не могли поколебать даже самые неприятные мысли. – Кочевники сами от страха жмутся к берегу, подальше от гор. А у кого были лодки, так те и вовсе, – бойкая женщина махнула рукой в сторону моря, – ушли на запад к Горгиппии. Так что теперь Цемесс пуст, как амбар весной.

– А крестьяне? – спросила сотница, – ну те, у кого виноградники?

– Многие здесь, но сидят у родных по домам. На улицу носа не показывают. – ответила Амага. – А те, что посмелее, остались, надо же кому-то урожай собирать. Только у большинства урожай отобрали и самих угнали в горы. Так что им жадность боком вышла! Где они теперь, одни боги знают!

– Да кто угнал-то, Амага? – не выдержала Бреселида. – Что ты главного не говоришь?

– Как? – вытаращила глаза трактирщица. – Да разве ты не из-за них прискакала сюда с целой сотней? – она прищурилась и окинула взглядом отряд амазонок. – Пожалуй, и не с целой. Так вы уже успели повоевать?

– Да, под Дандариком. – нехотя кивнула Бреселида.

– Тоже мужики взбесились? – выпытывала трактирщица. – Охо-хо, что-то не ладно вокруг.

Сотница даже натянула поводья от неожиданности.

– Что значит «тоже»? Откуда тебе известно?

Амага добродушно рассмеялась.

– Не думала я, что разбойники и до болот добрались. А здесь в горах пошаливают. Сама видишь, всех переполошили.

– Что о них известно? – уточнила Бреселида. – Сколько? Где?

– Разное говорят, – пожала необъятными плечами трактирщица. – Мужики ничейные. Сбились в стаю и нападают на всех. Скот угоняют, режут баб, жгут святилища. И не признают ничьей власти.

Бреселида смотрела, как с каждой секундой сереет лицо Радки, еще не забывшей растерзанные трупы жриц на поле за Дандариком.

– Если они напугали столько народу, то их должна быть целая армия, – предположила синдийка.

– У страха глаза велики. – остановила подругу Бреселида. – В горах и горстка бойцов может наделать много шуму. – она сдула прилипшую на лоб прядь волос. – Я не верю, чтоб люди целыми семьями уничтожали своих матерей и сестер.

– А Дандарик?

Сотница не знала, что ответить. Для нее события на болотах до сих пор оставались загадкой.

– Роды мирно живут веками. – покачала она головой. – А тут в одну осень… И Дандарик, и Дорос, и Цемесс. Если б семьи нападали друг на друга, тогда я знала бы, что делать. Но здесь! И как они, интересно, собираются жить без женщин?

– То-то и оно, – вставила Амага, уязвленная невниманием Бреселиды. – Это пока они баб выгнали, а потом грозятся прийти домой и устроить все по-своему. Они хотят найти Золотую Колыбель и завладеть ею. Говорят, де они должны править родами, решать, когда гнать скот, а когда пахать землю. Алтари Великой Матери снести. Нечего, говорят, понапрасну людей изводить. Что это за мать, которая своих детей режет?

«Не могу упрекнуть их в отсутствии логики,» – вздохнула Бреселида.

Миновав центр Цемесса: тесную площадь, рынок и дом собраний – отряд выехал в рыбачье предместье.

На камне у обочины дороги сидел тощий старик в засаленной хламиде и продавал почтовых голубей. Его плетеные ивовые клетки свисали с мощных веток шелковицы, как гигантские диковинные плоды. Он был, наверное, последним из оставшихся в Цемессе уличных торговцев и просто не знал, что делать со своим товаром.

Долгим тревожным взглядом старик проводил отряд, зацепившись глазами за высокую фигуру Ярмеса.

– Ну, довольно, – сказала Амаге «амазонка». – Накаталась. Слезай. Мы расположимся здесь и пойдем к кочевникам повыспросить, что они знают о бандитах. – она спешилась, помогла трактирщице благополучно спуститься на землю и только тут заметила, как внимательно наблюдает за нами Ярмес.

Вероятно, он и дорогой, держась поодаль, изо всех сил прислушивался к разговору.

Бреселида знаком подозвала горца.

– Ты о них слышал? О бандитах, я говорю?

Ярмес нехотя кивнул.

– Что?

– Что у них собираются люди без родов. Сами по себе. Как я. – он опустил голову и теребил в руках уздечку.

– И? – всадница сдвинула брови.

– Ну и я к ним хотел податься. А что? – Ярмес вскинул на нее взгляд. – У Собак разве лучше? У людоедов? Я потому с вами и увязался: думал, убегу по дороге. Да Умму пожалел. И мальчишка твой, козел, все ночи на пролет на меня зелеными глазищами пялился. Думал, отойду два шага, точно съест. Не человек он вовсе.

– Это правда. – согласилась Бреселида. – Я ему приказала за тобой следить. Значит, была права: ты ненадежен.

– Выходит так. – согласился Ярмес.

– Вот дурак! – ахнула Амага, изумленно глядя на горца. – Чего ж ты, сынок, в таких вещах признаешься?

– Он дикарь. – остановила ее Бреселида. – Его мама врать не научила.

– Извини, – обратилась она уже к Ярмесу, – но теперь нам придется тебя связать. Я не могу позволить, чтобы кто-нибудь в моем отряде проснулся с перерезанным горлом как раз тогда, когда рядом разбойники.

– Как скажите. – вздохнул горец. – Только напрасно это. Я вас не предавал.

– Но можешь предать. – покачала головой сотница. – Умма!

Девушка-медведь едва живая от усталости сползла на землю.

– Придется тебе караулить своего приятеля, чтоб не сбежал к разбойникам. – обратилась к ней командир. – Мы видели, как он дерется, и никому из нас не хотелось бы сойтись с ним на узкой тропе. Ты же помни, что он единственный свидетель по делу о твоем брате. Без него царица тебе не поверит.

Меотянки, ведя лошадей под уздцы, разбрелись по рыбацким дворам в поисках места для отдыха.

* * *

Кочевники, заполонившие Цемесс, ничего нового не добавили к рассказу Амаги. В сопровождении охраны из 20 спутниц Бреселида отправилась побродить среди пестрых кибиток, раскинувшихся за поселком по подолу холма. Здесь были разные роды: доильщики кобылиц с Гипаниса, горные и равнинные арихи, керкеты с татуированными ляжками. Все они держались особняком друг от друга и старались не пересекать воображаемых границ, пролегавших между стадами.

Синдийки в цветных платках и ярких вязаных шапочках привычно распоряжались на стоянке, громко болтали и тыкали пальцами во всех проходящих. Они обступили Бреселиду гурьбой, жаловались и махали руками. Выходило, что подданными Тиргитао их роды себя не считают, но немедленной защиты от разбойников требуют именно у всадниц царицы.

– Раз вы гости, то и кочуйте себе на север. – заявила Бреселида. – Ваши пастбища далеко отсюда. Властью, данной мне, я закрываю Цемесс для торговли, пока не выбью шайку с горы.

– Мы проехать не можем! – возмущались женщины. – Выданное ли дело, гнать скот прямо в лапы бандитам? Сначала расчисти дорогу!

– Да ваш скот сам кого хочешь затопчет! – возмутилась «амазонка». – Если думаете остаться, дайте мне отряд в сто лучниц для поддержки.

– Сто не дадим. – упрямились синдийки. – У нас мужики сами не свои, как узнали про разбойников. Того и гляди в горы сбегут. Боимся, как бы не ударили в спину! 20 еще куда ни шло.

– Смешно слушать.

– Ну 25.

– Проваливайте!

– 30 и не всадницей больше.

– Я не торгуюсь. Лошадей оставьте внизу. Лучницы мне нужны. Лучницы!

– Твое право. 50.

На том и сговорились. Оказалось, что в последний раз разбойников видели над водопадом. Возможно, там они только брали воду, а жили где-то выше в горах.

– Прежде чем делать засаду, надо отправить кого-нибудь на разведку. – Бреселида помешивала палкой пепел в рыбачьем очаге.

Командиры десяток сгрудились в одной хижине и вполголоса обсуждали положение. В трактир к Амаге, не смотря на обещание, сегодня никто не пошел.

– Ну и попали мы. – подала голос Гикая. – Думали дорогу сократить. Сократили.

Из Дандарика в Горгиппию был прямой путь – строго на юг. Но прямой – не всегда самый короткий. Из-за разлива Гипаниса долину реки заболотило, и всадницам пришлось сделать крюк, переправиться выше по течению, взобраться в горы, выйти к Цемесской бухте и двигаться к столице по побережью.

– Навести в Цемессе порядок – наша прямая обязанность. – заявила Бреселида. – Так кто пойдет?

– Степных не посылать. – подала голос Радка. – Мои всадницы в горах, как дети на базаре. Ничего не поймут, в любую яму свалятся.

– Хорошо тебе! – зашумели другие. – Всегда ты, Радка, свих выгораживаешь! Пользуешься дружбой с командиром!

– Завтра перед разбойниками все будете равны. – одернула их Бреселида.

– Можно я пойду? – робко вызвалась Умма. – Не могу больше Ярмеса караулить. Жалко. Того и гляди отпущу.

– Только попробуй. – пригрозила сотница. – И на суд Тиргитао можешь не рассчитывать.

– Пусть идет! – загалдели «амазонки». – Горы – ее дом.

– Ее дом высоко. – раздался от двери голос Элака. – Умма и на вершине, как медведь, только ветки ломает. А таскаться по кустам и козьим тропам – не ее дело. Хотите потерять человека, посылайте Беру.

– Ты не сам ли напрашиваешься? – подозрительно покосилась на него хозяйка.

– А почему нет? – не растерялся мальчик-пан. – Я одной крови с каждой травинкой на склоне. Как ветер проскользну, никто не заметит. Смотреть в упор будут – не увидят, я взгляд отведу.

– Может и так. – протянула старая Гикая. – Но стоит ли на тебя полагаться? Разве ты не мужчина?

Элак зашелся блеющим смехом.

– Совсем недавно ты звала меня козлом!

– Довольно. – Бреселида хлопнула ладонью по колену. – Я решила: пойдет он. – сотница ободряюще улыбнулась подругам. – Не стоит его опасаться. Если Элак не одного пола с нами, то он и не одной крови с разбойниками. Он дух леса, хотя и на половину, поэтому с мужчинами связан гораздо меньше, чем с женщинами.

– Я бы сказал: я им враждебен. – вставил Элак. – Они только попусту тратят с вами время, тогда как я…

В хижине раздался смех. Многие из отряда за последние дни испытали домогательства юного Пана и далеко не все отказали козлоногому мальчику. Во всяком случае никто не жаловался.

– Хорошо, пойдешь ты. – Бреселида вытерла с глаз набежавшие слезы. – А теперь спать. Радка, проверь караулы. Я после торговли с твоими сородичами не в силах.

Однако сразу улечься всадницам не удалось. За окном на улице раздался плеск мощных крыльев, словно на землю спускалась целая старя бакланов.

– Боги, только не это. – простонала сотница. – Как он нас нашел?

– Бреселида, девочка, здравствуй! – орлиный клекот огласил побережье. – Я с ног сбился тебя искать!

В сумеречном небе зависла огромная туша и на фоне догорающего заката на землю плавно спустился мощный черно-золотой грифон.

– Нестор! Какими судьбами? – особого энтузиазма в голосе командира не было.

– Хочу есть! – заявил зверь. – Ты совсем отбилась от рук, девочка! Разве так встречают друзей?

Бреселида не удостоила его ответом. Сейчас он ей мешал.

Нестор надулся и хлопнул крыльями, делая вид, что собирается взлететь.

– Куда? – молодая женщина вовремя схватила его за загривок. – Нам и без тебя хватает хлопот. В горах разбойники.

– Разбойники? – оживился Нестор. – Какая потеха! Вы уже устроили засаду? Я пойду на разведку…

«Боги, нет!» – взмолилась сотица.

– Сиди смирно. – вслух сказала она. – Мы уже выбрали лазутчика.

– Я мог бы обидеться. – зверь потянулся львиным телом и встряхнул головой. – Но вижу, ты не в настроении шутить. Так вот, – его клюв щелкнул в воздухе, – твоя сестра недовольна и просит тебя поторопиться домой. Вы слишком долго ездите за паршивым хлебным обозом. Где он, кстати?

Сотница только молча развела руками.

– Ну да ладно. Это не мое дело. – продолжал зверь. – Грифоны хлеба не едят. Я согласился передать тебе, если встречу. У меня здесь свои заботы.

Бреселида кивнула. Грифоны издавна служили царицам «амазонок». Эти чудесные животные с телом льва и орлиной головой даже стали символом всадниц. С годами они повывелись, но Нестор утверждал, что высоко в горах еще живет несколько почтенных семейств его сородичей. Сам Нестор был придворным хронистом. В молодости он много путешествовал и даже участвовал в битвах, но под старость обленился, полюбил греть кости у очага и вести бесконечные беседы о прошлом.

Бреселида слышала, что обычно грифоны живут лет 300. Нестору недавно исполнилось 280, величиной он был с хорошего теленка, уже заметно отяжелел и летал не без труда. Что заставило его пуститься в далекий путь? Во всяком случае не желание угодить царице. Хронист давно хотел поискать себе ученика из хорошей грифоньей семьи с древней родословной. Лет десять Нестор намеревался учить нового летописца, а там сдать ему дела и остаток жизни повести под платаном, потягивая горячее вино и паря перед сном лапы.

– Мы рады тебе, – сказала сестра царицы, стараясь придать осипшему голосу мягкость. – Но, клянусь богами, ты прибыл в опасное время. В горах, может, и есть твои сородичи. Но куда больше там бандитов.

– Эх, не знавала ты меня в лучшие деньки. – снисходительно хмыкнул зверь и заковылял к рыбачьим засолочным цистернам, от которых явственно несло рыбой.

* * *

Ночная дорога над Цемессом была тихой. Она огибала поселок и поднималась в предгорья. С высоты было хорошо видно, что сама деревня пуста. В ее черной сердцевине не теплилось ни одного огонька. Зато по краям, где расположились кочевники, темноту озаряли крошечные глазки костров. Поселок казался Элаку гигантским цветком с огненными лепестками.

Пан покинул засыпающих «амазонок» сразу, как только Бреселида разрешила ему тронуться в путь. С тех дней, когда Элак считал себя человеком, прошла целая вечность. В одну ночь он потерял мать, дом, сородичей и обрел самого себя. Стал вечно юным лесным богом. Вернее готовился им стать и получить в наследство целое царство красоты. Он словно застыл в прыжке к своей лесной короне – задние ноги уже оторвались от земли, а передние еще не успели ее вновь коснуться. Элак поймал себя на том, что думает о себе, как о животном. Это не огорчило его. Сейчас он чувствовал большую близость к черной громаде гор, поросшей темным можжевельником, чем к крошечному островку человеческой жизни на побережье.

Единственным звеном, связывавшим мир людей с его новым – более прекрасным и просторным домом – были женщины, все еще соприкасавшиеся с вечной силой земли пальцами, чтоб потом передать ее веретену. Они приходили в леса любить и принимать в свое лоно мощь первородных стихий. Они пропитывались ими до корней волос. По тонкой грани между людьми и всеми остальными скользили существа его крови, созданные только для того, чтоб не прерывать нить.

Прошлой ночью пан ощутил свою силу и показал ее хозяйке. Теперь Бреселида знала, что он честно служит ей и на него можно положиться. Элак считал это маленькой победой над ее великим недоверием. Когда после страшной ночи Дионисид он очнулся едва живой и увидел Бреселиду, склонявшуюся над горой похолодевших тел, солнце било ей в спину. В золотом венце лучей она была окружена теплым сиянием, как существо из его мира.

Мальчик был тогда напуган, растерян, едва жив, а собравшиеся вокруг всадницы наперебой требовали «добить козла»! Элак хорошо помнил, кто оставил ему жизнь и надежду со временем окончательно стать собой. Иногда он думал, что было бы, если б обещанным «первым встречным» оказался тупой пастух с горы или староста соседней деревни. Тогда юный Пан со всеми своими талантами вынужден был бы служить таким же враждебным к нему крестьянам, как и его односельчане.

Теперь Элак по крайней мере мог посмотреть мир. Бреселида была сестрой самой царицы и направлялась в столицу! Не говоря уже о том, что служить «амазонке» куда почетнее, чем получать пинки от углежогов и пахарей.

Сейчас он увивался вокруг сотни женщин. Вооруженных женщин! Ему это нравилось.

Кроме того, выбор божественным родителем Бреселиды в качестве хозяйки для будущего царя леса не мог объясняться ни случайностью, ни винными парами. Старый Пан знал, что судьба «амазонки» как-то связаны с судьбой сына: оба должны помочь друг другу достичь чего-то важного, недостижимого поодиночке.

Понять, в чем состоит эта связи и к какой цели она ведет, значило для Элака в конечном счете обрести обещанную зеленую корону и перепрыгнуть барьер, отделявший его от счастья абсолютной божественности.

А потому он охотно лез во все дыры, куда только не обращала взгляд Бреселида, и уже сейчас, на четвертый день знакомства знал о ней куда больше, чем она могла предположить. Молодой Пан чувствовал, например, что всадница неизвестно почему уверенна, будто разбойники над Цемессом, не просто очередная банда громил, а часть чего-то большего, опасного и неотвратимого, что еще не показалось целиком, но отбрасывало свою пугающую тень на обе стороны пролива. Другими частями этой головоломки были сожженный Дандарик, уничтоженный менадами Дорос, съеденный брат Уммы и угрюмый неразговорчивый Ярмес, который рассказал далеко не все, что знал о людях в горах.

* * *

– Умма.

Золотое колечко света вокруг глиняной лампы-лодочки с девятью рожками становилось все уже. Масло догорало. Его никто не доливал. В чужом доме нельзя найти даже соли, гласила старая меотийская пословица. Оказавшись в брошенных хижинах рыбаков «амазонки» убедились в ее справедливости. Они и не пытались разобраться в нехитром хозяйстве прибрежных жителей. Похватали циновки и одеяла, кое-как устроились среди рваных сетей и корзин из ивовых веток.

Сон в пропахших рыбой лачугах был плохим. Многие ушли на воздух. Но и здесь с каждым порывом ветра от коптильни доносился стойкий аромат вяленой камбалы.

Бреселиду всегда выворачивало при одном виде сырой рыбы, а уж запах стоячей воды, старого рассола для бычков, в котором на жаре гнили и разлагались забытые тушки, буквально довел сотницу до исступления. Взяв плащ, она по примеру подруг отправилась на берег.

Лишь Бера, вынужденная сторожить Ярмеса, осталась сидеть в хижине и вдыхать непривычный аромат соли, тины и йода.

– Умма. – снова повелительно повторил голос в темноте. – Развяжи меня, ты же знаешь, что я вам не враг.

– Ты сбежишь. – отозвалась девушка.

– Клянусь, что нет.

– Тогда зачем тебя развязывать? – медведице казалось, что она очень сообразительна.

– Ты заснешь, а Собаки меня зарежут. – возразил Ярмес. – Я им не выгоден на суде.

Бера помялась.

– Я бы отпустила тебя. – с сомнением в голосе сказала она. – Но ты же знаешь, Бреселида приказала…

Ярмес не удержался от досадливого смешка.

– Бреселида! – передразнил он. – Я заступился за тебя, там, в стойбище, когда Собаки кинулись грызть тебя, как кость. А ты не можешь даже…

Он осекся, потому что за стеной послышался шорох. К двери в хижину явно кто-то пробирался.

– Скорее. – процедил Ярмес сквозь зубы. – Перережь веревки и мы их скрутим при попытке нового убийства.

Умма повиновалась. Она сама не знала, почему верит волку. Он вел себя странно, и где-то в глубине души медведица догадывалась, что с Ярмесом все совсем не так просто, как кажется на первый взгляд. Но она почему-то не могла не слушаться его.

Бронзовым ножом девушка принялась пилить веревку на руках, и чуть только первый моток лопнул, Ярмес отобрал у нее нож, чтоб освободить ноги.

Они успели как раз во время. Приоткрытая дверь заскрипела, и в хижину широкой полосой проникла уличная темнота. Но вместо сестер-собак на пороге возникла сухонькая фигура старика.

– Ярмес, – позвал он шепотом. – Пора уходить.

Умма не успела вскрикнуть, потому что сильная деревянная ладонь зажала ей рот и нос.

– Я уже иду. – сдавленно прохрипел пленник, продолжая держать Беру в тяжелых объятьях.

Девушка несколько раз дернулась всем телом и затихла, лишившись возможности дышать. Ярмес немедленно отнял руку от ее лица и осторожно пощупал пульс на шее.

– Обморок. – удовлетворенно кивнул он. – Боялся не рассчитать.

– Лучше бы ты ее убил. – отозвался старик от двери.

– Помалкивай. – повелительно оборвал его Ярмес. Он осторожно уложил тело Уммы на пол, подсунул под голову свернутый плащ и, сотворив над девушкой знак оберега, выпрямился. – Прости меня, Бера, сестра Бера. – в его шепоте слышалась грусть, почти раскаяние. – Жаль, что так вышло. – он обернулся к старику. – Идем.

Оба, как тени выскользнули на улицу.

Ночь не была тихой: то тут, то там всхрапывали лошади, скрипел песок под ногами прогуливавшихся между домами меотянок, слышались обрывки приглушенных разговоров.

«А я его по самые уши в землю…»

«Будет знать, как таскать сено из стойла!»

«Два абола в неделю? Да это смешно!»

«Хорошая лошадь стоит…»

«А раб…»

«И вот он мне говорит: завтра тебе снесут голову, куда я с детьми денусь?»

«Ну Тиргитао, ну сука! Два абола!»

– Как ты меня нашел. – Ярмес засунул кинжал Уммы себе за пояс. – Как ты вообще попал в Цемесс?

Согнувшись, они двинулись вдоль плетневого забора к коптильне и только за ее глинобитной стеной выпрямились в полный рост. Но не успели спутники сделать и пары шагов, как им на встречу от стены отделились две фигуры. Крадучись, они шли к хижине, которую только что покинул пленный. Вероятно, гости не ожидали наткнуться на чужаков. От неожиданности женщины взвизгнули, но не успели закричать громко. Ярмес вскинул бронзовый нож и одним длинным ударом полоснул обеих по горлам. Жертвы, как подкошенные, рухнули на землю.

Даже в темноте старик заметил, что их грубые безрукавки мехом внутрь не похожи на кожаные туники меотянок.

– Это Собаки? – с удивлением прошептал он. – Зачем они…

– Все-таки я был прав. – Ярмес кивнул своим мыслям. – Что ж, по крайней мере Умма теперь может спать спокойно.

Беглецы торопливо миновали рыбачье предместье, оставили в стороне кибитки кочевников и, обогнув Цемесс, двинулись к реке.

– Так как ты здесь очутился, Харс? – вновь потребовал ответа Ярмес.

– Я и не чаял тебя встретить. – отозвался старик. Его беззубый рот, так же как и впалые глазницы, напоминали молодому охотнику черные дыры. – После того, как тебя поймали Собаки, мы не знали, как подступиться к их стойбищу. Ты удрал?

– Если бы. – невесело хмыкнул спутник. – Мое первое бегство, сам видишь, увенчалось полным успехом. – в его голосе звучал едкий сарказм. – Собаки нашли меня уже в Дубовой яйле и едва не забили до смерти, чтоб больше не пришло в голову бросать родичей. Но потом опомнились: кому охота кормить калеку? – Ярмес снова зло хмыкнул. – Однако за пределы стойбища я больше не выходил. Спасибо, на веревке не держали. Но все котлы, камни, бревна, которые им надо было перетащить, передвинуть, отмыть или взгромоздить куда-нибудь, были мои. Короче, – прервал он свои излияния. – Где наши?