Текст книги "Сокол на запястье"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

– Говори, Мокс, не слушай старосту. Хоть время скоротаем.

– Не всю же ночь дрожать!

Пастух победно оглянулся по сторонам, предвкушая благодарных слушателей, и нахохлился, как большая птица.

– Давно, говорят, было, а продолжается до сих пор. Когда-то все женщины принадлежали богам, а мужчин на земле не было. Тех мальчиков, которые рождались, боги тут же съедали. А чтоб матери не жалели малышей, боги поили женщин колдовским зельем. Вот раз ударил гром, и молния разбила чашку, где мешали волшебный напиток. Великая Мать, не выпив зелья, пожалела своего новорожденного сына и спрятала его в горе, а из осколка чашки сделала ему колыбель. Так же поступили и другие женщины. Сыновья выросли, вышли на свет, а во главе – сын Богини по имени Загрей. И стали женщины брать их в мужья вместо богов. Тогда началась большая война между богами и людьми. Увидела Великая Мать, что стало из-за ее милосердия – вот-вот земля опрокинет небо – и устыдилась своей слабости. Золотым серпом она убила Загрея, а его останки сложила в колыбель и снова спрятала в горе.

– Но люди все равно победили? – подал голос из-за корзины с лепешками Тарик.

– Нет, боги. – погрозил ему костлявым пальцем старик.

– И как же вышло, что мы живы? – с враждебной усмешкой осведомился Филопатр, который слушал эту историю уже тридцатый раз и все с новыми подробностями.

– А так. – обрезал рассердившийся пастух. – В наказание боги решили дать женщинам то, чего они больше всего хотели. Их мужей. Жены стали жить со смертными и тяжело работать. А раз в год, осенью, после сбора урожая, приходить с дарами к богам. Те принимают их, как прежде, и поят волшебным зельем. Чтоб забывали женщины все вокруг и помнили только, какое счастье потеряли. Потому-то осенью на Дионисиды пьют и веселятся менады на склонах гор. Скачут всю ночь до рассвета по лесам, счастливые от близости к бессмертным и пьяные от ненависти к мужчинам за то, чего лишились, ради них. Ни одно живое существо – ни лань, ни заяц, ни человек – не должно перебегать им путь. С визгом бросаются они в погоню, рвут жертву на части, пьют ее кровь. Душат змей и подпоясываются ими… Страшное это зрелище не для мужчин.

– Вот бы хоть одним глазком взглянуть. – протянул зачарованный Тарик. – Ведь никто же на самом деле не видел, чем они занимаются.

– Болтовня все. – бросил один из пастухов помоложе. – Что бесятся, это точно. А вот насчет богов не скажу. – он отхлебнул вина, довольный тем, что внимание слушателей перешло к нему. – В прошлом году мы гоняли стадо на верхнее пастбище как раз после Дионисид. Ливанули дожди и внизу луга затопило. Так вот, у Пещеры, куда бабы таскаются, все и вправду истоптано, как будто скакал табун ужаленных оводами кобылиц. Вонь, змеи понакиданы, блевотина по кустам, кое-где и кровь была. – пастух провел ладонью по усам. – И козьих следов видимо-невидимо. Я думаю, с козлами они там балуют каждый год. Сраматища одна! Вот и все боги.

– Пойти бы туда с дрекольем, – подал голос другой крестьянин, – да отучить их раз и навсегда по лесам шастать, платья драть и скотину калечить. – на его бледном лице проступили красные пятна негодования.

– А что, правда! Пойдем! – раздались голоса. – Сколько можно терпеть? Топоры возьмем, вилы. Чего бояться? Скажем: здорово, девочки! Это мы, принимайте в игру, а козлов – по боку!

Предложение еще час назад, показавшееся бы всем безумным святотатством, теперь вызвало крики одобрения.

– Пойдем! Пойдем! Хватит, насиделись взаперти!

– Глупцы!!! – голос Филопатра покрыл возбужденный гул в амбаре. – Это не безопасно! Что им ваши топоры и вилы? Середина ночи. Менады уже спустились с гор. Никого не узнают и вас не узнают! Они вам и слова сказать не дадут – разорвут в клочья. Там бабы из четырех соседних деревень, а нас, – староста обвел глазами амбар, – человек 30, не больше. Говорят, после зелья они сильны, как воловья упряжка. На них пахать можно!

* * *

– Люди! Там люди за воротами!

В двери амбара забарабанили кулаки и в треугольную щель между неплотно пригнанными досками просунулся чей-то крючковатый нос. Прижавшись к створкам толстыми губами раб-тавр, запоздавший со своего двора, тараторил без умолку.

– Там, на дороге! Они бегут сюда! За ними гонятся!

Но его голос уже перекрывали топот и крики, далеко разносившиеся в ночной тишине. Через минуту в ворота Дороса стучали изо всех сил. Чьи-то кулаки выбивали дробь на ветхих створках.

– Спасите! Добрые люди! За нами гонятся духи гор!

Все мужское население деревни взметнулось на насыпь с внутренней стороны частокола и любопытством уставилось за остро отточенные бревна ограды. Внизу у ворот толкались трое задыхавшихся от быстрого бега прохожих. В темноте трудно было разглядеть их лица. Виднелись только заплечные мешки да небольшие луки, торчавшие из-за спин непрошеных гостей.

– Пустите нас! Мы пришли с миром!

– Разве добрые люди шляются ночью Дионисид? – вопросил Филопатр, уперев руки в бока. Ему нежданные путники явно пришлись не ко двору. Кто их знает, что они за люди и зачем пожаловали?

– Ступайте вверх по холму, там есть пещеры в скале. В них и укройтесь! – крикнул он. – А ворота мы открывать не будем!

Пришельцы внизу завыли страшными голосами.

– Разве боги освободили вас от законов гостеприимства? Вы нарушаете их, не давая нам крова!

– Не та сейчас ночь, чтоб встречать гостей. – не смутился староста. – Приходите завтра и мы разделим с вами хлеб. А сегодня проваливайте, честью просим!

– Звери! Ублюдки! Дети воронов! – понеслось с другой стороны частокола. – Это ведь ваши бабы гонятся за нами по дороге и уже разорвали нашего товарища!

В подтверждение их слов за ближайшим поворотом в темноте вспыхнуло множество веселых огоньков, а еще через несколько секунд до ушей похолодевших от ужаса крестьян донеслись пение, смех, бряцанье тамбуринов и приближающийся топот ног.

Тарик, вертевшийся тут же под локтем у старосты, смог разобрать среди общего гула мелкое цоканье копыт, словно по сухой каменистой дороге кто-то рассыпал горох.

Колышащиеся за листвой огни стали ближе, освещая странное шествие. Вот из-за скрюченной старой шелковицы появилась толпа менад с факелами и чашами в руках. Мгновение столпившиеся на валу крестьяне молча смотрели на приближавшихся лохматых, голых, перепачканных кровью и землей существ не в силах признать среди них знакомые лица. Потом кто-то не выдержал и закричал:

– Да сбросьте же им веревки! Пусть карабкаются!

– Боги! Помогите им!

В последний момент на голову путникам были скинуты ременные вожжи. Незнакомцы уцепились за них и кое-как начали взбираться по частоколу. Двое из них уже перевалили за ограду, а третий – толстый и тяжелый – прыгал еще внизу, когда гогочущая волна менад с размаху врезалась в запертые ворота и створки затрещали.

– Убьют! Убьют! – в ужасе вопили на стене.

Людской прилив нахлынул на тело оставшегося по ту сторону путника. Тарик видел море голов, но что делалось на земле, различить не мог. Потом менады с радостными воплями отхлынули, размахивая окровавленными кусками добычи.

На стене воцарилась мертвая тишина. И тут кто-то бросил вниз камень. Еще один. Затем целая груда булыжников обрушилась на головы столпившихся под воротами фурий.

– Бейте их! Убийцы!

В первую минуту женщины не соображали, откуда на них нападают, а вертели головами в разные стороны. Они вообще, кажется, ничего не узнавали вокруг. Едва ли даже понимали, что стоят у ворот собственной деревни. Но потом заметили обидчиков и повели себя, как раненые животные. Вместо того, чтоб отступить под градом камней, менады, охваченные яростью, стали наскакивать на ворота, пытаясь прошибить их своими телами. Их не смущало, что с каждой минутой под частоколом растет груда тел, оглушенных ударами сверху.

Некоторые из осаждавших вцепились в доски и сумели оторвать от одной из створок довольно внушительный кусок дерева. Образовалась дыра, сквозь которую можно было проникнуть внутрь, но женщины сами мешали друг другу, устроив свалку у вожделенного лаза. Они визжали, царапались и толкались.

– Луки! Несите луки! – крикнул кто-то.

– Опомнитесь! Не убивать же своих! – в отчаянии завопил Филопатр.

– Нет, ждать, пока они нас убьют. – свистящим шепотом сказал ему на ухо один из уцелевших путников. Это был смуглый курчавый мужчина лет 30, загорелый и высохший на солнце, как долька абрикосовой дички. У него за спиной, кроме лука, еще виднелся боевой топор, а на поясе бряцал короткий меч в дорогих, явно краденых ножнах.

– Вы не добрые люди. – запоздало прозрел староста. – Вы разбойники-женоубийцы, я слышал о вас! Хватайте их, люди! – он не успел договорить.

Широкая ладонь незнакомца легла старосте на рот, а другая рука, в которой он сжимал нож с кривым лезвием, привычно полоснула по горлу. Крик Филопатра захлебнулся и ноги разъехались в хлынувшей на землю крови.

В сутолоке у ворот никто не заметил, отчего упал староста. Несколько менад все-таки влезли в дыру, но тут же рухнули под ударами своих же мужей и братьев. Остальные раскачивали сломанную створку, и было видно, что долго она не простоит.

Тарик, наблюдавший за всем с вершины насыпи, едва протолкнулся к спасительным стенам домов. Он видел, как погиб Филопатр, но кричать об этом сейчас было бесполезно. Его никто бы не расслышал, а если и расслышал, то не понял. Думать надо следовало о другом: чем защитить себя и поселок? Опрометью мальчик бросился по узкой улице к дому, распахнул ворота, потом загон для овец и начал пинками выгонять скот. Жалобно блея, отара потрусила привычной дорогой к воротам, а Тарик уже лез через забор в соседний дом, чтоб выгнать чужую скотину.

Стуча животных по бокам первой попавшейся палкой, мальчик направил их прямо к побоищу на площади, и блеющее стадо врезалось в ряды дерущихся, создавая дополнительную сумятицу.

Менад было больше, чем деревенских мужчин. Но в своей слепой жажде крови они мало что понимали вокруг и подчас накидывались друг на друга. Общая свалка могла спасти положение.

– Отходите к домам! – надрываясь, кричал Тарик, рупором приложив руки ко рту. – Уходите от ворот!

Но его никто не слышал. Вдруг чья-то жесткая ладонь легла мальчику на плечо. Раб вздрогнул и обернулся, инстинктивно перехватив покрепче палку. Сзади стоял разбойник, убивший старосту, и криво усмехался. Его белые зубы хищно поблескивали в темноте.

– А ты сообразительный парнишка. – сказал он. – Хочешь пойти с нами?

Тарик сбросил его руку.

– Как?

– Сейчас свалка здесь, у ворот. Никто не помешает нам миновать пустую деревню и перелезть через частокол с задней стороны. Менады ворвались сюда, на дороге и в лесу мы их больше не встретим. – разбойник снова улыбнулся. – Мы потеряли двоих товарищей. Нам нужно пополнение, а ты парень с головой. Решай.

Тарик заколебался. Ему всегда хотелось бросить Дорос. Но смуглый путник и его приятель пугали мальчика.

– Почему я должен вам доверять? – хрипло спросил он. – Может, вы зарежете меня, как Филоптра? – он вскинул потемневшие глаза на разбойника.

Тот снова рассмеялся.

– Может быть. А может быть и нет. Что ты теряешь? Скоро вся деревня заполыхает и тебя все равно убьют.

К ним подошел второй путник, коренастый крепыш с окладистой бородой.

– Так мы идем? – он вопросительно посмотрел на старшего. – Поторопись, Эвмил. Скоро тут будет жарко.

Тарик решился.

– Хорошо. Я проведу вас. В частоколе за деревней есть лаз. Не придется даже карабкаться на стену. Только, – он помедлил, – я хотел бы знать, вы правда разбойники-женоубийцы, о которых так много болтают страшного?

Оба новых товарища хрипло засмеялись.

– Мы просто люди, не поладившие со своими родами. – сказал Эвмил. – А что болтают, это точно: болтают много. Пошли.

Втроем они миновали пустую деревню, выбрались задами к частоколу, который за огородами был ниже, чем у ворот.

– Тихо вылезайте. Здесь один зуб у забора гнилой. – по-хозяйски пояснил Тарик. – А зря вы, дяденька Эвмил, старосту зарезали. Он был неплохим господином, недрачливым.

* * *

Отряд Бреселиды остановился у водопоя. И кони, и люди нуждались в отдыхе. Впереди за поворотом дороги маячила деревня. Странно тихая в этот поздний час, когда солнце уже встало вровень с горным хребтом и нещадно палило на землю.

Было бы естественно встретить в такой близости от жилья стадо с пастухом или женщин, набиравших у источника воду. Впрочем, женщин нет. Сотница поморщилась: вчера были Дионисиды, значит здешние бабы, вернувшись из леса, отлеживаются по домам. Ну, мужчин – кто-то же должен поить скотину!

Однако всадницы не встретили за первую половину дня ни единой живой души. Это настораживало. Сотница приказала сделать привал на тесной поляне у ручья. Но прежде чем разрешить женщинам ополоснуться в ледяной воде, послала десяток всадниц на разведку в деревню. Сама она села на плоский камень и принялась, прищурив глаза, оглядываться по сторонам.

Хотелось есть. Очень хотелось вытянуть спину и немного поспать на соломе, а не на земле. Может статься, через полчаса все это у них будет, если деревня дружественна и не представляет опасности. Но сердце почему-то говорило Бреселиде, что Дорос не даст ее отряду крова.

– Деревня пуста. – сообщила Радка, вернувшаяся вместе с дозором. – Во всяком случае на первый взгляд. Она горела.

– А люди сбежали? – уточнила сотница.

– Хуже, – тряхнула головой подруга. – Все там, но только…

– Что только? – взорвалась Бреселида. – Превратились в соляные столбы? Перепились и сгорели? Совокупились с табуном кентавров и скончались от изнеможения?

– Они все мертвы, и похоже, – Радка наморщила лоб, – что они сами поубивали друг друга. Никаких следов разбойников я не вижу. Мы зашли в несколько домов. Вещи на месте, амбары с зерном целы. Только скот – его немного осталось. Кажется, здешние жители порезали еще и скотину.

– Милосердные боги! – устало протянула Бреселида. – Едемте, – обернулась она к своим немытым и недовольным спутницам. – Сдается мне, что здесь небезопасное местечко.

Не успели всадницы тронуться в путь, как внимание их командира было привлечено приглушенным ржанием, доносившимся выше по склону. Казалось, что где-то среди туго переплетенных кустов терна застряла лошадь. «Жеребец», – поправила себя Бреселида: ржание было глухим и раскатистым.

Натянувшая узду Радка вопросительно уставилась на подругу. Обе питали слабость к хорошим лошадям и обе не могли пройти мимо попавшей в беду скотины.

– Посмотреть что ли?

Бреселида поколебалась. Это могла быть ловушка. Не стоило рисковать отрядом, ради своей прихоти.

– Лошадей тебе мало? – женщина с досадой ударила пятками по бокам Пандоры.

Ее кобыла нехотя отвернула голову и послушно затрусила вперед, издав на прощение жалобный переливчатый звук, которое жеребец в праве был оценить как призыв. За спиной у всадниц послышался адский хруст ломаемых веток. Казалось, что по склону вниз, не разбирая пути, съезжает целый отряд разбойников. Женщины как по команде вскинули луки. Однако вместо горных грабителей на дорогу буквально рухнул белый с дымчатыми подпалинами конь, ободранный и грязный.

Было ясно, что он отбился от стада и всю ночь проскитался по горам, чудом не сломав себе шею. Секунду всадницы молчали, а потом залились дружным смехом, на все лады расхваливая храброе животное.

– Какой красавчик! Пандоре повезло.

– Шея-то, шея! На ноги гляньте! Он на корпус выше наших лошаденок!

– Сразу видно – не степной!

– Тихо!!! – прекратила шум Бреселида. – Минуту назад все своими лошадьми были довольны. Это скакун. Очень дорогой, как я вижу. По закону, такая добыча – для царицы.

С ее словами никто не посмел спорить. Белерофонт захромал прямо к Пандоре и, пока конь ласково тыкался мордой в шею новой знакомой, всаднице удалось накинуть на него узду.

Отряд снова тронулся в путь и скоро подъехал к сорванным с петель воротам деревни. Казалось, здесь пронесся смерч. На площади за частоколом глазам изумленных лучниц предстали следы недавнего побоища. Груди тел лежали вперемежку со скотом. Многие крестьяне сжимали топоры, вилы или просто камни, у некоторых были луки.

– Смотри-ка, и эти с оружием! – присвистнула Радка. – Везет нам на взбесившихся мужиков. И что на них нашло?

Бреселида не ответила, внимательно разглядывая картину схватки. Среди беспорядочно разметанных трупов валялись черные чаши с фигурами нимф, удирающих от панов. Амфоры и мехи с вином. Ритуальные свечи и погремушки в виде фаллосов. Женщины были растрепаны и наги, у них на шеях еще висели змеи.

– Менады. – констатировала Бреселида. – Совсем ополоумели! Уже в деревни врываются.

Радка продолжала, как зачарованная, смотреть на лежащих на земле людей.

– Эй, есть кто живой? – крикнула сотница. – Не бойтесь, мы люди царицы Тиргитао! – потом помолчала, прислушиваясь.

– Кажется, там стонут. – Радка показала рукой на лево, где лежало несколько коз с рогами, увитыми виноградной лозой.

Тронув пятками бока Пандоры, всадница подъехала ближе.

– Так и есть. Стонут. – она спешилась, и несколько женщин помогли ей раскидать трупы, начавшие уже костенеть на дневном ветру.

– Ты что ли живой?

Из-под завала всадницы извлекли на свет исцарапанного и избитого подростка лет 15, который потрясенно таращился на них и не мог вымолвить ни слова.

– Как тебя зовут?

– Э…Элак. – выдавил из себя юноша.

– Ну ты и счастливец, парень. – Бреселида отстегнула от пояса фляжку. – Обычно никто из тех, кого менады уводят в горы, не выживает. А ты, я вижу, был там. – она прищурилась, рассматривая венок на голове и обнаженное тело спасенного.

– Я не раб. – тихо выдохнул он. – Я сын жрицы, я сам ушел туда.

– И где же твоя мать, малыш? – скептически осведомилась Радка. – Мамы должны следить за детьми.

Элак вспыхнул. Он повернул гневное лицо к девушке, глаза его вдруг остекленели и губы, будто сами собой, выпалили:

– Молчи, начинка для жертвенного пирога! Не смей раскрывать рот в присутствии царицы!

Обступившие их всадницы дружно захохотали.

– Я не царица. – мягко поправила его Бреселида. – Я лишь командую этим отрядом. Ты не верно понял рисунки на наших щитах. Великой и могущественной Тиргитао здесь нет.

Но Элак уже снова пришел себя и виновато смотрел на Радку, которая побелела, как меловой склон.

– Откуда он знает, что меня дома чуть не убили? – зашептала она на ухо Бреселиде. – У нас действительно пекут такие пироги… Это не простой юноша. Смотри, какие у него ноги!

– Покажи свои ноги, мальчик. – потребовала Бреселида. – Да они у тебя, как у козла! Чур меня! – воскликнула она, когда Элак с трудом извлек из-под наваленных вокруг него тел свои затекшие конечности. – Слава богам, у тебя нет копыт!

– Убейте его! – закричали женщины вокруг. – Это горный дух прикинулся ребенком.

– Тихо! – цыкнула на них сотница. – Нельзя же убивать человека только за то, что у него волосатые ноги. Вставай, малыш. Мы не причиним тебе вреда, если ты честно расскажешь, что здесь произошло.

Как оказалось, Элак ровным счетом ничего не помнил. Последнее, что ярко отпечаталось у него в мозгу, была торжественная процессия козлоногих духов, во главе со своим предводителем уходившая вглубь горы. Мохнатый бог вел за руку раскрасневшуюся от счастья Алиду, которая отныне покидала мир людей и навсегда присоединялась к своему теплоносному супругу в краю вечного веселья.

– Моя мать там, в горе. – повторял Элак. – И отец тоже.

– Бедный, – протянула старая Гикая. – Он совершенно помешался от увиденного. Нельзя же бросить его здесь. Он погибнет. Возьмем его с собой, Бреселида?

«Среди вас-дур мне не хватало еще и мальчика-козла. – подумала сотница. – Что я с ним буду делать?»

– А я и так пойду с вами. – неожиданно подал голос юноша. – Мой отец Пан затворился в горе. Он уже стар и отдает эти леса на кручах мне во владение. Но я наполовину человек и должен искупить это, служа первому встречному. – он хитро посмотрел на Бреселиду. – Вы, госпожа, первая, кого я увидел, придя в себя.

«Так это еще и мой личный козел». – вздохнула всадница.

Элак умоляюще сложил руки.

– Я ухаживал за этим жеребцом. Его зовут Белерофонт. Без меня вам с ним не справиться.

– Ну хорошо-о. – без восторга протянула Бреселида. – Если ты и правда ухаживал за конем, садись на него, да смотри поаккуратнее, у него передняя правая хромает. Поехали. Будешь приглядывать за ним в дороге. А там решим…

– Спасибо, госпожа. – Элак встал и, растерев затекшие ноги, поплелся к Белерофонту.

– Дайте ему что-нибудь из одежды! – крикнула Бреселида. – Не может же он ехать голым.

Так и не отдохнув, ее отряд снова тронулся в путь.