Текст книги "Сокол на запястье"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

III

– Они съели моего брата! Вы, самки ехидны! Отвечайте, чья это работа? – рослая плотная девушка в безрукавке из козьей шкуры выволокла из пещеры двух отбивающихся от нее женщин. – Сучье племя! Дочери ослиц! Я поубиваю здесь всех до одной! Признавайтесь, грязные потаскухи, где Бер? Что вы с ним сделали?

Лохматые девицы, бившиеся в ее медвежьих объятьях, визжали и кусались. Но Умма крепко держала их за волосы. Она даже ухитрилась поддеть ногой третью из преступниц, кинувшуюся на выручку сестрам. Получив мощный пинок поддых, женщина хрипло вскрикнула и с размаху села на землю.

В это время из главного лаза в пещеру стали появляться люди. Час был ранний, серое небо едва светлело и то лишь потому, что стойбище Собак громоздилось на открытом склоне горы. Глубоко в долине под ней еще лежал ночной сумрак.

– В чем дело, Умма? – недовольным голосом осведомилась пожилая хозяйка стойбища, на ходу укрываясь оленьей накидкой. – Почему ты орешь, как сова над пустым гнездом? И будишь нас в такой час?

Девушка зашлась нечленораздельной бранью и снова пнула захваченных ею сестер.

– Говорите, отродье шелудивой суки! Ни то я вырву вам кишки и намотаю на палку! Вы убили моего брата?!

– Умма, Умма! – попыталась урезонить ее женщина. – Отпусти моих дочерей и поговорим спокойно. – она оправила шкуру на плечах. – Мы понимаем, ты ослепла от горя, потеряв брата. Но нельзя бросаться на первого встречного и обвинять нас в убийстве. Мы тоже любили Бера…

– Так любили, что съели живьем? – взревела покрасневшая от ненависти Умма. Хищные твари! Мне говорили, что собаки в голодный год промышляют человечиной! Да я не верила. Поздно у меня глаза открылись! А ведь Бер дарил твоим сучкам часть добычи. Вот как вы его отблагодарили! – девушка подтолкнула своих пленниц к костровищу, разгребла босой ногой холодные угли и указала на несколько тускло поблескивавших среди золы обгорелых медных бляшек. – Или вы думаете, что я не узнаю украшений с пояса моего брата? Да я сама их нашивала! Все руки исколола! Бедный, бедный Бер! Говорила мать, не ходи поздно по чужим тропам, не бери себе милую с горы!

– Ты оскорбляешь нас, Умма! – вспыхнула пожилая женщина. – Я, Крайлад, мать рода Собак, запрещаю тебе говорить так о моих детях! Мало ли что тебе могло показаться. Откуда бляшки в костре? Да откуда угодно. Может и твоего брата. Он ходил к трем моим дочерям и в обмен приносил нам дичь с охоты. Оставлял и вещи. Вон его старый сломанный лук. Не будешь же ты говорить, что мы его съели, только потому, что женщины берегут оружие, оставленное им на хранение.

Умма упрямо мотала головой. Было видно, что слова Крайлад ее не убедили.

– Я припоминаю, – продолжала хозяйка стойбища, – что Бер действительно оставлял свой пояс для починки. Но кожа лопнула и его пришлось сжечь.

Умма наморщила короткий нос. Она думала изо всех сил и от напряжения на ее лице выступили белые капельки пота.

– Нет. – наконец, выдавила девушка. – Ты врешь. Теперь я это точно знаю. Зачем же сжигать вместе с кожей такие красивые бляшки, когда их можно перешить на новый пояс? – она засопела и всхлипнула. – Я отдала за них хромому кузнецу под горой одну косу, у него хозяйка облысела и теперь накручивает вокруг головы мои волосы. Той весной я стала женщиной, и Бер подарил мне медвежью шкуру, а я ему эти бляшки. Я думала, мой брат будет носить их всю жизнь и вспоминать Умму. А настанет час, ляжет в них на погребальный костер. Вот какое вы ему устроили погребение! – с гневом закончила она.

– Отпусти моих дочерей. – угрожающе процедила сквозь зубы Крайлад. – Ни то, клянусь предками, сама не уйдешь живой.

Умма только вызывающе присвистнула.

– Нас больше. – хозяйка стойбища начала терять терпение. – Мои сыновья живо скрутят тебя.

– Если вы двинетесь, я размозжу головы этим сукам! – твердо заявила девушка. – Отдайте их мне. Зачем вам ссориться с Медведями?

– А мы и не будем ссориться. – вкрадчиво проговорила Крайлад. – Кто из твоей родни знает, что ты пошла к нам? Для всех ты ищешь брата. Спросят – мы скажем, что видели тебя, потом ты ушла. – женщина усмехнулась. – Глупая Умма, и зачем ты только пожаловала? Такая же глупая, как твой брат. Мы ведь приняли тебя, накормили, дали кров и согретую постель. Зачем было совать нос в наш котел и вынюхивать, что мы там варим?

Действительно, Умма пришла вчера и была встречена в деревне Собак, как гостья. Между ее родом в узкой предгорной долине и стойбищем Крайлад был заключен договор, по которому мужчины обеих семейств взаимно посещали женщин друг друга. Если учесть, что охотники постоянно скитались в окрестных лесах в поисках добычи, то договор всем шел на пользу. Застигнутые ненастьем, усталые или раненые они всегда находили кров в ближайшем родовом гнезде.

Закон гостеприимства требовал, чтоб сестра Бера, одарившего трех женщин-собак своим вниманием, была принята по всем правилам близкого свойства.

– Да благословит Мать твое плодоносное чрево, добрая Крайлад, и чрева твоих дочерей. – приветствовала Умма хозяйку стойбища.

– И ты роди поскорее, Бераида, дочь Беры, сестра Бера. – приветливо отозвалась женщина. – Куда идешь на ночь глядя? Сядь, раздели с нами ужин.

Усталая Умма с благодарностью скинула с плеч мешок и опустилась на камень. Она осторожно развязала тесемки и достала пять завернутых в холст лепешек. Обычай требовал, чтоб, садясь к столу, каждый поделился всем, что у него было. Завтра, Умма знала, ей набьют полную сумку гостинцев. Она уже обошла три другие деревни, с которыми Медведей связывал договор, и везде повторялось одно и тоже. Никто из женщин, к которым ходил Бер, не знала, где он. Брат уже не появлялся у них больше недели, и многие стали беспокоиться. Но у всех уже имелись малыши, за ними нужен был глаз да глаз. А Умма была пока бездетна и могла денек-другой поплутать в горах.

Семь дней назад Бер ушел на охоту и пока не возвратился.

– Подожди, – говорили ей дома, – Имей терпение. Разве это срок, чтоб идти на поиски?

Но сердце Уммы было не на месте с той самой ночи, как ей приснился ручей. Вода была мутной, словно выше по течению мыли котел, а среди быстрых струй плыла, покачиваясь, большая натруженная рука без мизинца – это Бера в детстве цапнул волчонок. Рука зацепилась за камень, но потом ее смыло и она скрылась из глаз. Умма закричала и проснулась от страха.

«Нет, нет, нет, – стучало ее сердце, – мертв, мертв, мертв». Она с ужасом подумала, кто же теперь будет возиться с ее детьми, учить их стрелять и ходить на медведя? Только сегодня у нее был парень из деревни Быков, совсем внизу, где озеро. В его объятьях Умма млела, как лепешка в масле, и надеялась, что на этот раз наконец зачала. И что же теперь? Если Бера не будет? У нее есть другие братья, но Бер лучше всех. Он добрый, щедрый, никогда не бьет малышей и не отнимает подарков, которые охотники из соседних стойбищ приносят женщинам. Бера все любят…

Утром Умма собралась и, повесив на пояс большой нож, ушла. Никто не мог посягнуть на ее право искать брата. За четыре дня она обошла все окрестные стойбища и совершенно выбилась из сил. В лесу ее дважды встречали охотники из соседних родов, но и они давно не видели Бера. Умма удовлетворила их как могла и попросила тоже искать брата. Они дали ей еды и обещали сообщить, если что-то узнают.

На исходе четвертых суток чумазая и усталая девушка вышла по каменистой дороге к стойбищу Собак на гребне горы. Слева под обрывом текла река, ее кипучие струи огибали множество валунов, оставшихся после прошлогоднего обвала. Справа тропа расширялась и превращалась в площадку перед просторной пещерой, потолок которой был образован плоской известняковой плитой. Перед главным входом горело множество костровищ, люди собирались есть, и приход Уммы не вызвал у них восторга. Но завидев лепешки и длинные полоски соленого мяса, Собаки потеплели.

– Вы моя последняя надежда. – обратилась Умма к Крайлад. – Когда Бер заходил сюда в последний раз?

Но дочери хозяйки уверили ее, что брат не был у них уже очень давно.

– Крайлад, что же мне делать? – взмолилась девушка. От отчаяния и усталости по ее щекам потекли слезы. – Ты мудрая, живешь уже четвертый десяток, посоветуй, как быть?

– Прежде всего ты должна поесть и отдохнуть, – утвердив свои большие ладони на коленях, сказала Крайлад. – Мы рады гостье, даже если она приносит тревожную весть. Ступай к реке, вымойся, потом отоспись. Завтра продолжишь путь.

Умма вскинула на нее мокрые от слез глаза.

– А если он умер? Мое сердце не сулит мне ничего доброго.

– На все воля Матери. – уклончиво отозвалась хозяйка. – Иногда она отнимает жизнь у одного, чтоб помочь выжить другим.

В тот момент девушка не поняла, что Крайлад имела ввиду.

– Ступай, женщины помогут тебе ополоснуться. А потом приходи в пещеру, на улице свежо.

Отказавшись от услуг, Умма одна спустилась к воде и, зайдя за камень, окунулась на мелководье. Пристальный взгляд в спину заставил ее оглянуться. На площадке у стойбища стоял какой-то человек с пустым котлом в руках и внимательно наблюдал за ней. Стоило девушке поднять глаза, как он тут же отвернулся и пошел прочь. Но Умма запомнила его – худой парень с узким чумазым лицом.

Странно, но появление незнакомца не вызвало у медведицы чувства опасности. Ей показалось даже, что он хочет что-то сказать, но не решается приблизиться.

Вычесав мокрые волосы и постучав ступнями о порог пещеры, чтоб не нанести внутрь влажного песка, она осторожно прошла между укладывавшимися спать людьми. В доме на полу тоже было несколько очагов, в которых тлели угли, согревая воздух. Вход задернули большим пологом, сшитым из пятнистых оленьих шкур. Кое-где в нем зияли крошечные дырочки, оставшиеся от ножа при скоблении. Сквозь них недолгое время внутрь проникал тусклый сумеречный свет. Потом и он погас. Лишь красноватые глазки углей кое-как освещали пещеру.

Крайлад указала гостье на место у стены.

– Тебе нужен мужчина? – спросила она. – Любой из моих сыновей будет рад отвлечь тебя от тяжелых мыслей.

Умма с сомнением глянула на несколько голов, немедленно оторвавшихся от подстилок и повернувшихся в ее сторону. Мужчины-собаки никогда не нравились ей. Но на их лицах девушка прочла непреклонное желание до конца исполнить долг гостеприимства. Не всякий день в стойбище на горе заходили женщины из соседних деревень – сами, на своих ногах.

Умме захотелось сделать им гадость. Она обернулась к входу, где возился, приваливая камнями полог к земле странный парень, которого девушка заметила на берегу. Умма указала на него.

Хозяйка фыркнула.

– Это Ярмес, мой племянник из рода Волков. Его стойбище вымерло прошлой зимой.

Крайлад поманила его пальцем, указала на Умму. Тот кивнул в ответ. На его худом лице была написана такая адская усталость, что стало ясно: Собаки не кормят родственника даром. Вечером именно он больше всех возился у костров, подкладывая дрова и перетаскивая котлы.

Ярмес подтащил к разложенной на полу овечьей шкуре для гостьи еще пару шкур.

– Я хочу спать. – сказала Умма. – Я очень устала.

Он с удивлением поднял на нее глаза. Видимо, ему не приходило в голову, что кто-то, кроме него, может устать.

– Мне просто неприятны дети Крайлад… – зачем-то пояснила девушка. – Они грубые.

Ярмес понимающе хмыкнул, продолжая раздеваться.

– Я уже неделю ищу брата…

Он протянул руку и развязал кожаный пояс Уммы.

– Может быть ты слышал…

Ярмес кивнул.

– Тише, медведица. Я много чего слышал. – шепнул он. – Тебе надо уходить и как можно скорее.

– Почему? – удивилась Умма. – Она была так измучена, что плохо соображала.

– Нас слушают. – он предостерегающе поднял руку. – Ты хоть разденься.

Не зная почему, Умма повиновалась. Ее пышная нагота произвела на него должное впечатление. Она увидела, как сверху ее накрывает большое мускулистое тело, и тихо всхлипнула, поняв, что Ярмес уже овладел ею.

– Теперь слушай, – он приник губами к ее уху и небыстро двигался в темноте. – Постарайся не закричать, когда я скажу. Они убили твоего брата и уже неделю едят его мясо. И сегодня варили тоже. Хорошо, что ты не могла проглотить ни куска, только хлеб зря крошила. А то бы они накормили тебя Бером.

Он вовремя зажал ей рот ладонью, потому что Умма стала хрипеть и вырываться. Хватка у него оказалась волчья. Когда девушка затихла, Ярмес продолжал:

– Одежду сожгли в костре, на улице, а кости бросили собакам.

– Почему я должна тебе верить? – простонала Умма. – У нас договор. Здесь его женщины.

– У вас договор, – зло сообщил он, – а у них был праздник Ущербной Луны, когда Мать обращается Белой Сукой и похищает людей. Не вовремя твой братец пожаловал. Они сначала сошлись с ним, напоили перебродившим медом, а когда он захмелел, зарезали его. Ночью дело было, все уже спали. А утром только рады были, что мяса прибавилось. Страшные люди здесь живут. – он осекся.

Умма плакала. Ее тело все обмякло и съежилось, а по щекам текли потоки слез.

– Уходить тебе надо. – мягко увещевал ее Ярмес. – Я выведу тебя, не бойся.

Он уже закончил и теперь лежал рядом, накрыв тело девушки краем волчьей шкуры.

– Нет, – хрипло простонала она. – Я соберусь с силами и убью их.

– Сумасшедшая. Их много.

– Увидим. – Умма отвернулась от него и не в силах больше сдерживаться, в голос зарыдала.

– Эй, Ярмес, уж не обидел ли ты гостью? – раздался недовольный голос Крайлад.

– Нет, – невозмутимо отозвался племянник. – Она оплакивает своего брата. – он положил сзади руку на голову Умме и стал гладить ее по волосам, то и дело натыкаясь на обрезанную прядь от второй косы.

К рассвету девушка успокоилась, перестала плакать и ненадолго забылась коротким сном. На этот раз ей приснился Бер, который сидел на корточках у костровища Собак и показывал сестре обгоревшие бляшки от своего пояса.

На утро Умма проснулась и устроила хозяевам то, что и обещала.

* * *

– Сучье племя! Не подходи! – за поясом у девушки торчал кремневый нож с плоским лезвием. Перехватив косы своих пленниц одной рукой, Умма другой вытащила оружие и приставила его к горлу старшей из сестер. – Отдай мне их, Крайлад. – прохрипела она. – И покончим счеты между нашими семьями. Сюда вскарабкаются все Медведи. Двое пропавших – многовато для нашего рода. За нас будут мстить.

– Не дури, Умма. Никто вас не найдет. – сухо бросила хозяйка стойбища. – Не всякий будет рыться в золе! – и обернувшись к сыновьям, махнула рукой. – Заткните ей пасть!

Умма, осознав, что терять ей нечего, нажала на нож. Желтоватое лезвие окрасилось кровью, и жертва, как подкошенная рухнула к ногам гостьи. В тот же самый момент вторая женщина рванулась из последних сил и отскочила от Уммы, оставив клок волос у нее в кулаке. Оглушенная болью она обеими руками схватилась за голову и рухнула у входа в пещеру. С ее темени был содран кусок кожи.

– Горит! Горит! Голова горит! – выла Собака. – Убейте ее!

Братья и так уже не нуждались в ободрении. Они толпой ринулись на Умму и смяли бы девушку, если б сбоку на них не налетел Ярмес.

Он размахивал увесистой буковой дубинкой, расчищая вокруг свободное пространство. Его палка опустилась на голову одному из нападавших, и тот отвалился в сторону, зажимая кровавую вмятину на лбу. Одной рукой Ярмес помог Умме подняться, и та снова вступила в бой.

– Чтоб ваши матери рожали только дохлых младенцев! – вопила девушка, орудуя кулаками. Она была сильной, очень сильной. Брыкаясь и сопя медведица отбивалась от мелких жилистых Собак, облепивших ее огромное тело, как гончие на травле.

Шум стоял такой, что никто в стойбище не услышал приближающийся стук копыт. Поэтому, когда на дороге, переваливавшей со склона горы на ее гребень, показались всадницы, таща своих коней в поводу, на них даже не обратили внимания.

– Верхом! – крикнула Бреселида. – Оружие готовь! В драку не вступать.

Измученные женщины взгромоздились на усталых кляч, у которых уже ноги разъезжались на ровном месте. Подъехав поближе, всадницы рассмотрели подробности свалки. Посредине дерущихся мощная девица с одной косой молотила руками во все стороны. Она хватала врагов и ими, как палицей, валила остальных нападавших. Рядом с ней мелькала дубина другого отбивавшегося, образуя живописные ряды павших противников.

Оба осажденных отличались силой и упорством, но их шансы были невелики.

– Когда-то и я была не промах. – с завистью вздохнула Гикая. – Поможем ей? Клянусь Аресом, такого бойца не всякий день встретишь. А у нас потери…

Все это Бреселида могла сказать себе и сама, но прощала вмешательство старой «амазонки», для которой все от командиров десяток до самой сотницы были «дочками».

Бреселида подняла руку.

– Вклиньтесь между ними!

Только теперь жители стойбища заметили отряд. Они выставили было дубинки, но были в минуту смяты всадницами.

– Хватит! Прекратите! – кричала Бреселида, разъезжая мимо сгрудившихся в кучу собак. – Почему вы хотели убить этих людей?

– Они сами на нас напали! – выкрикнула Крайлад.

Сотница с сомнением хмыкнула.

– Вдвоем? На целое стойбище?

– Это правда, госпожа. – весь залитый кровью Ярмес подошел к Бреселиде и положил руку на круп ее лошади. – Эта женщина потеряла брата и пришла мстить за него. – он тяжело дышал.

Бреселида повернулась к Умме, которая пыхтя и цепляясь за камни, поднималась с земли.

– Девушка, у тебя нет головы. – укоризненно сказала всадница. – Ты рисковала своей жизнью и жизнью своего мужчины, зная, что вас все равно убьют.

– Они съели моего брата. – упрямо выдохнула медведица.

– Как съели? – озадаченно переспросила Бреселида.

Умма запинаясь и жестикулируя толстыми пальцами, изложила свою версию. Когда она останавливалась, подыскивая нужное слово, Ярмес вставлял короткие реплики.

– Он видел. – девушка ткнула в него пальцем. – Но ничего не мог сделать один.

– Да, вдвоем вы много натворили. – скептически протянула сотница. – А ты собственно кто? Ты здешний?

– Я их родственник. – Ярмес показал на столпившихся у пещеры Собак. – Дальний. Мое стойбище вымерло зимой.

– Ладно, – кивнула сотница и снова повернулась к жителям деревни. – Я не могу вас рассудить – это дело царицы. Я возьму с собой сестру убитого и тех женщин, которых она обвиняет. – Бреселида поморщилась. – Кажется, их осталось только две. А вы сидите смирно! – она сдвинула брови.

Меотянки помогли Умме и сестрам-преступницам взобраться верхом. Благо после потерь под Дандариком свободных лошадей хватало.

Впереди за неглубоким распадком маячил лесок, за ним теснина и снова склон, поросший кривоватыми соснами.

– Вперед. Шагом. – приказала Бреселида. – Надо отъехать отсюда подальше, чтоб встать лагерем.

– Собаки теперь убьют меня! – Ярмес с отчаянной силой вцепился в узду ее лошади. – Как только вы уедете.

Сотница недовольно покусала губу. Двое мужчин в отряде – это уже через чур. Двое на 80 баб – начнутся распри. Да и вообще мужчина в сотне – плохая примета. Но сейчас ее всадницы очень устали. Они больше всего хотят перестать двигаться, вытянуться в струну и умереть. Хоть бы и на этих камнях!

Бреселида кинула враждебный взгляд на сестер-собак, которые пожирали родственника ненавидящими глазами, и, наконец, решилась.

– Садись. Вон, на чалого. Удержишься верхом?

Парень помялся и не без труда влез лошади на спину.

– Будешь ехать с нами до тех пор, пока сможешь держаться сам. – сказала амазонка. – Не удержишься, скину в первой же яйле.

Ярмес молча кивнул.

– Не думай о нас плохо. – смягчилась всадница. – Просто у меня мало времени. Если не сможешь, обещаю оставить тебе лук и немного еды. Выбирайся сам.

– А эти как? – осмелился спросить он, кивнув в сторону Уммы и ее невольных спутниц.

– Эти – другое дело, – с неохотой признала Бреселида, – они для царского суда. Нельзя позволить, чтоб роды вырезали друг друга. – всадница вздохнула. – Их мы довезем хоть на крупах собственных лошадей. А ты – человек без семьи, и твоя смерть никого не затронет. Прости.

IV

Спустившись ниже по склону, отряд остановился на привал в буковом лесу. Широкие кроны деревьев с трудом пропускали солнце, и толстые зеленоватые стволы отливали старой бронзой. Здесь было нежарко, мягкий полумрак в гуще сменялся рассеянным светом на прогалинах, где-то поблизости журчал ручей.

Найдя место посуше, Бреселида приказала расседлывать лошадей и обтирать их пучками травы.

– Привести тебя что ли в порядок? – задумчиво обратилась Радка к Умме. Она порылась в своем пестром, расшитом бисером мешке и извлекла оттуда ножницы. – Умма, я с тобой говорю.

Девушка вздрогнула и удивленно уставилась на синдийку, подошедшую к ней с костяным гребнем в руках.

– Нельзя ходить с одной косой. – наставительно сказала та. – Тебя все засмеют.

Медведица фыркнула.

– Пусть попробуют. – она показала увесистый кулак. – Я уже несколько месяцев так хожу…

– Делай, что говорят. – цыкнула на нее Бреселида. – У нас не любят лохматых.

Умма заворчала, но подчинилась.

– Сядь на камень, – попросила ее Радка. – Вот так, не горбись, держи спину прямо, расплетай вторую косу. – у нее аж руки подрагивали от нетерпения.

– Не зли ее. – посоветовала Бреселида. – А то пострижет тебя как лису во время линьки.

Радка оттяпала Умме вторую косу и сровняла концы.

– Посмотри, какая ты милашка. – синдийка с гордостью подсунула Умме под нос медное зеркальце.

– Дух! – завопила девушка и, со всей силы оттолкнув руку Радки, вскочила на камень. – У тебя там горный дух!

– Слезай, – уговаривала ее всадница. – Это всего лишь твое отражение.

– Как в бочке с водой. – поддержала подругу сотница.

Пока они препирались, Ярмес забрал срезанную косу Уммы и отнес за ближайшую россыпь камней. Там он с большим трудом отвалил один увесистый валун, немного разрыл под ним землю, закопал свой трофей и снова вернул камень на место. Затем собрал с земли мелкие пряди, сгреб листву вокруг камня, на котором продолжала сидеть Умма, принес горячую ветку из костра и поджег ворох сухой трухи. Пламя весело вспыхнуло, пожирая остриженные волоски.

– Теперь никто не сглазит твою силу, девушка-медведь, – сказал он с чувством исполненного долга.

– Зовите меня Бера. – откликнулась та, – я принимаю имя в честь брата. – ее глаза, не мигая смотрели на огонь.

«Амазонки» уже повесили над костром старый походный котелок, и пока вода отказывалась закипать, жарили кусочки свежей оленины, нанизанные на длинные прутья.

Сумерки наступили рано. Под плотным пологом листвы царила почти комнатная темнота. Слабые огоньки костров погасли, и ночной лес стеной обступил путников. На них давила громада гор, давили твердые, но живые тела деревьев, которые, казалось, все ближе подступали друг к другу, замыкая отряд в душком кольце стволов.

До земли не долетало ни ветерка. Лишь шумел ручей, но и его звук, такой веселый днем, сейчас в неожиданно наступившей тишине, жал на уши. Он ревел, как целый горный поток. За его адским грохотом не было слышно даже всхрапывания лошадей, не то что укладывавшихся на ночлег подруг. Не все обладали обостренными чувствами, как Бреселида. На многих горный лес не производил гнетущего впечатления. Подумаешь, неба не видно! Спать, так спать. Не все ли равно где?

Про себя всадница знала, что не заснет. Она с отвращением чувствовала, как холодок страха начинает ползти от кишок к горлу. У ног сотницы клубочком свернулась Радка и, зажав в кулаке костяную расческу с острыми зубьями, сладко посапывала. Выросшая в степи синдийка тоже побаивалась тесноты лесов и ущелий, но уверяла, что гребень спасет ее от злых духов.

Бреселида слабо улыбнулась. Она знала, чтоб подавить собственный страх, ей надо кого-то защищать, командовать, распоряжаться. Тогда испуг пройдет, изгнанный чувством долга. Но вокруг как назло все уже захрапели. Ей же постоянно казалось, что из-за ближайшего валуна или дерева вот-вот появится кто-то чужой, злобный – хозяин здешних мест. И некому будет даже поднять тревогу, ведь врага не заметят в такой темноте, пока он не вцепится клыками в горло одной из спящих «амазонок» или не размозжит кому-нибудь камнем голову.

Глаза не привыкали к здешнему мраку, и это тоже пугало.

Захрустела ветка и справа от валуна словно из-под земли выросла фигуру Элака. В кулаке он протянул Бреселиде пахучую горсть виноградных улиток.

– Испеклись, наконец! Угли уже давно прогорели, а они сырые. Что за дьявол!

Амазонка благодарно кивнула и поманила юношу к себе. Тот вьюном проскользнул между Радкой и Гикаей и очутился у ног хозяйки.

– Неужели? – его голос звучал чуть насмешливо, но с хорошо знакомой Бреселиде хрипотцой.

– Конечно, нет. – возмутилась она. – С какой стати?

Дразнящая улыбка на губах Элака погасла.

– И сам знаю. – вздохнул он. – А все же, чем черт не шутит… Так зачем звали?

– Слушай, малыш, – Бреселида притянула его за руку и заговорила шепотом, чтоб не будить других. – Не очень-то мне спокойно. – она кивнула в сторону собак. – Кто знает, что у них на уме? А ты показал и мне, и Радке, что читаешь чужие мысли. Правда, они съели этого парня?

Элак задумался. Он развернулся в сторону спящих сестер-преступниц, закрыл глаза и глубоко втянул ноздрями воздух. Потом задержал дыхание и надолго замолчал.

– Они очень боятся. – наконец сказал юноша. – До смерти. И чувствуют за собой вину. Да, пожалуй, они съели брата Уммы.

– А она сама? – осторожно спросила Бреселида.

Элак еле слышно рассмеялся.

– Тут и думать нечего, госпожа. Умма проста, как монета без чеканки. В ее душе боль за брата. Она хочет отомстить и поскорее вернуться домой. Ее пугает все вокруг: много людей, лошади, оружие… Она сильная и верная. Не опасайся ее.

Бреселида с благодарностью потрепала юношу по всклокоченным волосам.

– Я еще хочу знать про Ярмеса. – попросила она. – Если тебе не тяжело.

Элак качнул головой и снова надолго умолк.

– Не могу. – выдавил он через минуту. – Ярмес очень устал. Подавлен потерей рода. Не знает, что делать дальше. От него всего можно ожидать, хотя он и не соврал на счет Бера… Не знаю, госпожа.

– Хватит. – Бреселида почти силой заставила мальчика-козла оторвать остановившийся взгляд от свернувшихся рядом Уммы и ее спутника. – У тебя даже голова вспотела от натуги! Уши торчком.

Элак не без труда отвел глаза от спящей пары.

– Присмотри за Ярмесом, пока мы в горах, – попросила всадница. – А на равнине видно будет.

Сын Пана кивнул и двумя пальцами потянул у нее с ладони пропахшую дымом улитку.

– Почему ты боишься? – через минуту спросил Элак.

Бреселида перестала хрустеть скорлупой и повернула к нему бледное лицо.

– Не знаю. – ей даже не пришло в голову высмеять его или отшутиться. – Я не люблю темноты. Особенно такой. Густой.

– Очень красиво. – возразил Элак. – Жаль, что ты не видишь лес моими глазами: все светится.

– Я сейчас вообще ничего не вижу, – осипшим шепотом пожаловалась амазонка. – Только чувствую спиной, что в камне кто-то копошится.

– Это ящерица-хозяйка, – улыбнулся сын Пана, – дух валуна. У нее зеленый хвостик и лапки, а голова и плечи женщины. Такая крошечная. С мой мизинец. А ты ее испугалась!

Бреселиде стало стыдно, и она начала до ломоты в глазах таращиться в сумрак ночи, но так ничего и не разглядела.

– Наверное, если человек ослеп, он чувствует себя так. – вздохнула всадница.

– Не жалоби меня! – тихо рассмеялся мальчик-козел. – В тот миг, когда Пан овладевает женщиной, она на долю секунды может увидеть мир его глазами. Но ты ведь гонишь меня.

Бреселида промолчала.

Она не хотела, чтоб Элак ушел сейчас или захрапел, как все, отделившись от нее непроницаемой стеной сна. Но и не могла уступить настойчивости лесного божка. Для него все было просто, для нее – нет.

Но не даром именно Пан выдумал свирель. Козлоногий мальчик хорошо понимал ее. И если нижнюю часть его тела в присутствии любой женщины сжигало огнем, то через чур мягкое сердце рядом с Бреселидой выводило грустную мелодию, как сухой тростник на ветру.

– Есть другой способ показать тебе ночь. – шепнул он. – Поцелуй меня. – и прежде. чем амазонка успела возразить, сам прокусил себе губу и протянул ей на кончике длинного узкого языка рубиновую капельку крови.

– Не бойся. – выдохнул Элак, когда Бреселида, как завороженная глядя в его позеленевшие глаза, уже сглотнула подношение лесного духа. – Не бойся, хозяйка. Теперь бояться должен я.

В первую минуту Бреселида ничего не почувствовала. Она сотни раз разбивала губы и хорошо знала железистый вкус крови. У Элака он оказался чуть более кислый, чем у нее самой. Потом мир вдруг еще сильнее потемнел и разом бросился ей в лицо.

Мальчик-пан успел вовремя подхватить «амазонку» под руки, прежде чем она ткнулась головой в землю у его ног.

– Кружится? – спросил он. – Ничего. Сейчас пройдет.

Бреселида его почти не слышала. В ушах стоял звон, перед глазами расплывались радужные круги.

– Только не пугайся, когда увидишь меня таким, какой я есть на самом деле. А не таким, как кажусь днем.

С усилием тряхнув головой, Бреселида разлепила веки и снова ослепла. Свет бил от всех предметов, находившихся в лесу. От деревьев, земли, камней, спящих людей и лошадей. Он был похож на ровное прозрачное сияние, окутывавшее каждое существо вокруг и у всех отливавшее по-своему.

Звуки, доносившиеся отовсюду, были оглушительны. Мыши, рылись в опавшей листве так, словно целая армия рудокопов долбила недра горы. Птицы перепархивали с ветки на ветку с таким шумом, как будто рушилось все дерево.

Кто-то пел, кто-то шушукался и хихикал.

– Ну как?

Бреселида обернулась и увидела Элака, дергавшего ее за руку. Боги, на что он стал похож! В первый миг амазонка едва не вскрикнула. Нет, она бы не назвала его некрасивым, но… мальчик-пан совсем перестал походить на человека. Он сидел на четвереньках, как большая собака, поджав под себя косматые задние лапы с копытцами. Шерсть на них была золотистой и завивалась крупными колечками. Такая же золотая грива покрывала голову, увенчанную смешными саблевидными рожками, огибала острые лепестки ушей, спускалась через загривок на спину и образовывала в конце хвост с кисточкой. При этом лицо, шея, плечи и руки пана оставались голыми, только на груди все тот же янтарный мех, дорожкой поднимавшийся от живота, образовывал волшебный сад.

– Тебе не хватает колокольчика на шею! – рассмеялась Бреселида. – Вот это да! Теперь я знаю, кто придумал историю про золотое руно.

– Теперь ты знаешь, кому оно принадлежало на самом деле. – вздохнул Элак, поднимаясь с земли. – Медея была всего на всего колдуньей, добывшей шкуру царя леса. Если в час страсти убить Пана и содрать с него кожу, мех еще долгие годы не лишается волшебной силы.

– Поэтому ты и сказал, что теперь твоя очередь бояться?

– Когда идешь по лесу с женщиной, всего можно ожидать.