Текст книги "Сокол на запястье"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

– Эй, углежог! Что-то ты вялый. – покрикивал на него начальник десятки. – И пол миски бобов не заработал! Давай, давай!

Этот рябой детина сам ни разу не прикоснувшийся к лопате, страшно раздражал Ярмеса. Но надо было терпеть.

Царь появился только к обеду. Волк боялся, что не узнает его. Но теперь, увидев колесницу с матерчатым тентом на резных столбиках, сразу решил, что такое чудо может принадлежать только «живому богу». В ней стоял полный мужчина в белом хитоне и что-то повелительно кричал рабочим. За ним на повозке, запряженной парой мулов колыхался, грозя выплеснуться через край, целый котел какой-то ароматной жратвы. Ярмес вспомнил фразу: «Царь – это пища» – и уверенно двинулся к толстяку.

Тот размахивал руками, отгоняя мух, норовивших сесть ему на лысину. А тем временем со всех сторон к котлу сбегались рабочие, стуча мисками. У Ярмеса своей посуды не было. «Надо бы подождать, – подумал он. – Сейчас к нему не подберешься. Вон как толпятся!»

Волк сел на край отвала и принялся жевать пыльную травинку. Есть хотелось страшно. Аж кишки свело.

– У тебя нет миски? – услышал он над ухом дружелюбный голос.

Ярмес вскинул голову. Сверху на него смотрел всадник на сером в яблоках жеребце. Он ободряюще кивал и делал волку знак подойти.

– Эй, подрядчик. – лицо мужчины сразу посуровело. – Почему не дал рабочему ни ложки, ни обеда? – в его голосе звучало раздражение.

– Простите, Ваше Величество. – рыжий десятник оказался тут как тут и преданно распластался у ног лошади. – Не доглядел. – он метнул на Ярмеса враждебный взгляд. – Этот углежог лентяй. Не обращайте на него внимания.

– Почему ты решил, что он углежог? – рассмеялся всадник.

– Ну как же? Весь грязный. – недоумевающе отозвался десятник.

– Скорее охотник. – зеленоватые глаза всадника сощурились, внимательно рассматривая Ярмеса. – Эй, приятель, – он махнул волку рукой. – Подойди сюда.

Ярмес нехотя поднялся. Для него вовсе не очевидна была связь между обращением «Ваше Величество» и царским достоинством.

Всадник жестом отослал рыжего.

– Ты с гор? – голосом без всякого выражения спросил он.

У волка засосало под ложечкой. Ему показалось, что его вот-вот схватят. Во всяком случае этот приветливый мужчина явно что-то заподозрил. Ярмесу захотелось садануть всадника в подбородок, выпиравший из-под нарочито мирной соломенной шляпы, и дать деру во все лопатки. Но кругом были люди.

– Чего молчишь? Язык проглотил? – улыбнулся мужчина. У него была хорошая, открытая улыбка и, если бы волк не подозревал всех, он ответил бы незнакомцу вполне дружеским оскалом.

– Много в этом году на Доросе гадюк? – спросил всадник, и сердце Ярмеса оборвалось в желудок. Незнакомец назвал заветную фразу.

– Змей нет, – как завороженный, ответил он, – Зато большой орлиный выводок.

Мужчина довольно кивнул. Он опустил вниз руку, и Ярмес увидел золотой браслет с оскаленными волчьими головами.

– Я ждал тебя еще недели две назад. – сказал незнакомец. – Что с Эвмилом? Почему пришел не он?

– Мы не знаем, – выдохнул Ярмес. – Мы думаем, первого гонца убили дорогой.

– Убили? – брови всадника поползли вверх. – Хорошо, если только убили. Я боюсь другого.

Ярмес внутренне возликовал: все-таки приятно, когда твои опасения разделяет «живой бог».

– Говори все сейчас. – твердо сказал царь. – Я не смогу отъехать с тобой, не привлекая внимания. Долго шел?

– Неделю.

– Что-нибудь стряслось?

– Нет вестей от вас. Наши боятся.

– Многие ропщут? – на губах Делайса дрогнула понимающая улыбка.

Ярмес не сумел ему соврать.

– Да. Люди устали ждать. Я охотник, я знаю: можно и пересидеть в засаде!

– Потерпите еще немного. – мягко попросил царь. – Есть шанс все кончить миром.

– Разве? – этого волк не ожидал.

– Маленький. Почти пустой. – кивнул Делайс. – Но я не могу его не использовать, прежде чем мы все сметем. Перед великими мистериями я буду требовать отмены жертв. Если до вас дойдет весть, что со мной что-то случилось, – он поморщился, – считайте это сигналом. Удачи.

– Удачи. – выдохнул в ответ волк.

Делайс тронул пятками бока коня и не оборачиваясь поехал вперед.

Ярмес таращился царю в след. Вот этот человек ему нравился. Хладнокровно рисковать жизнью, имея тонкую, как кишка трески, возможность предотвратить бойню. Сам волк, хлебнув крови, в своем роду, больше уважал такого царя, чем крикунов из лагерей в горах, которые, не понюхав паленого, из кожи вон лезли: Скорее! Скорее!

Однако в душе Ярмес не верил, что все обойдется. У него, как у зверя, было чутье на кровь. И теперь, глядя в спину, удаляющемуся всаднику, он почти видел, как вокруг его головы сгущается что-то темное. Неотвратимое. Злое.

* * *

Умму Элак нашел в порту. Девушка без цели бродила по мокрому деревянному настилу у воды. Она с тоской глядела на длинные триеры, чьи глазастые морды и окованные медью носы почему-то рождали в ней тревожные чувства. Погода была безветренной, и паруса висели, как животы после родов.

Бера, сама того не замечая, прижала руку к поясу. Когда-то теперь у нее будет доброе потомство? И сколько ей еще шататься по чужой земле? Ее душа разрывалась от противоречивых желаний: немедленно возвратиться домой, в горы, под надежную сень рода или бежать куда глаза глядят вместе с этими горделивыми длинными ладьями, не боящимися большой воды.

– Эй, Бера! – окликнул ее пан. – Я тебя обыскался!

– Чего тебе? – враждебно осведомилась женщина.

– Не хорошо забывать старых друзей. – лесной бог хлопнул ее по плечу.

– Ты мне не друг. – насупилась медведица. – Ты служишь лгунье.

– А ну придержи язык! – пан схватил девушку за локоть. – Из-за тебя госпожа поссорилась вчера с царицей.

– Я ждала суда. – упрямо мотнула головой Бера. – А не бойни на потеху.

– Разве командир сотни решает, как вести судебный поединок? – встряхнул ее Элак. – Опомнись, женщина! То, что Бреселида сестра царицы, дает ей право спорить, но не делает хозяйкой Горгиппии.

– А жаль. – со злобой выдохнула медведица. – Решай она, такого позора бы не было.

– Значит это ты понимаешь. – удовлетворенно кивнул пан. – Теперь осталось только пойти к госпоже и извиниться за дерзости, которые ты ей наговорила.

– Я? – вскинулась Умма. – Но ведь это меня обманули!

– Для начала тебя спасли. – пан загнул палец, – Сняли с горы, отмыли, одели, как человека. Научили владеть мечом, хоть и плохо пока…

Девушка вспыхнула. Память о вчерашнем бое вызывала у нее смятение. Она до сих пор не могла объяснить себе, кто же кинул камень из толпы.

– Откуда ты знаешь, как я дралась? – набычилась Умма.

– Ветер переносит мысли, – рассмеялся пан. – Хотя твои мысли, девушка-медведь, похожи на жернова. С ними хорошо топиться, а не летать.

Бера уставилась на него круглыми карими глазами. Длинные фразы сбивали ее с толку.

– Я тебя не понимаю. – честно сказала она. – Пойду вот и правда утоплюсь. Чего еще делать?

– Идти за мной. – поманил ее пальцем Элак. Его козлиная морда светилась лукавством. – Хочешь знать, кто тебе вчера помог?

Бера кивнула.

– Доверься мне.

– А куда мы?

Он уже тащил ее за руку мимо тюков с тканями и мешков зерна. Не слишком верткая Умма то и дело натыкалась на грузчиков.

– Какая ты неуклюжая! – ругал девушку сатир. – Даже я, бог леса, не знаю, за что тебя любят. Чучело!

– Никто меня не любит. – шмыгнула носом Бера. – Я здесь для всех зверь.

– Надо искать пару в своей стае. – отозвался Элак. Он влек спутницу вверх по крутой дороге, уводившей из порта.

– Башню видишь? Вон ту. Недостроенную.

– Мугу.

– Там тебя ждет один человек. Да не сопи ты, он совершенно безопасен.

– А зачем он меня ждет? – Умму вдруг охватили сомнения. – Ты куда меня завел, козлоногое чудовище?

– Уж поздно дева спохватилась, – пропел Элак, – И поздно слезы пролила…

Они действительно уже стояли у башни, чей деревянный каркас, начиная со второго этажа, не был обложен песчаником. Рабочие отсюда ушли на более срочные участки. Издалека слышался шум голосов и тяжелые удары каменных блоков, устанавливаемых на место. Но вблизи башни стояла тишина. Даже стук молотков по медным скобам, скреплявшим плиты, был на таком расстоянии чуть различим.

Элак подтащил Беру к пустому проему будущей двери и втолкнул внутрь.

– Счастливой встречи! – хохотнул пан. – Только не полосни поклонника ножом по горлу.

Умма не успела опомниться, как чьи-то сильные руки подхватили ее из колодезного сумрака башни. Она повернула голову и нос к носу столкнулась с Ярмесом. Волк крепко держал ее за плечи и буквально пожирал глазами. Он был худ и грязен, но Бера заметила только этот голодный взгляд.

В следующую секунду ее кулак изо всей силы впечатался ему в челюсть, и Ярмес охнув отлетел в сторону.

– Да тише ты, медведица!

Охотник сплюнул кровь, но Умма не дала ему подняться.

– Гад! Гад! Бесстыжий гад! И ты посмел еще явиться?!

Прыгнув на него, она без устали молотила Ярмеса кулаками. Придавленный к земле волк сначала хрипел, потом расслабился, решив, что разумнее дать девушке выплеснуть свою обиду, чем сопротивляться и еще больше распалять ее.

– Потише! Я не Собака! – с трудом выдохнул он, когда Умма начала уставать.

– Дерись! – взвыла она. – Я хочу проломить тебе голову!

– Не буду. – Ярмес и так чувствовал: еще минута, и он ее скрутит. – Убивай безоружного.

Бера тяжело выдохнула и села ему ноги.

– Сдался? И почему я тебя не удавлю вот этой веревкой? – она потянула у него из-за пояса моток кожаных ремней.

– Потому что. – Ярмес неожиданно ловко перехватил ей руки за спиной и опрокинул девушку на себя. – Ну, дерись! – хрипло рассмеялся он. – Не можешь?

Умма дернулась, но поняла, что враг держит ее слишком крепко. Прямо перед ее носом в зажатом кулаке болтались кожаные ремни и только теперь, буквально упершись в них глазами, девушка поняла, что это праща.

Догадка медленно-медленно осветила ее голову, и медведица уставилась на Ярмеса округлившимися от удивления глазами.

– Я скучал. – выдохнул он ей в ухо. – От тебя стало так странно пахнуть, как от этих…

Умма ерзнула на нем, не зная, что сказать.

– Ты прости меня. – еще тише прошептал волк. – Но мне очень надо было уйти.

– Ты мог меня убить, но не убил. – у Беры перехватило горло.

– Значит не мог. – слабо улыбнулся он.

– Я тоже скучала. – вздохнула девушка. – Очень.

Она уже чувствовала, как его руки ослабили хватку у нее на запястьях, чтоб стиснуть ее еще сильнее под одеждой. От темных пропыленных волос волка пахло солнцем. Еще хвоей. И сырой землей, на которой он ночевал, идя сюда. От него пахло домом, ее родным домом, и Бера, зажмурив глаза, окунулась в этот запах.

Было уже темно. Оставив усталую, но довольную Умму спать на плаще, Ярмес выбрался из зарослей чертополоха, который заполонил утробу пустой башни.

Темно-синее звездное небо слегка покачивалось над ним, и волк понял, что его собственные ноги заплетаются. Он счастливо хохотнул и потянулся всем телом. О такой женщине можно только мечтать! Жаркой, сильной, щедрой, как гроза в горах. Ему еще никогда так не везло. И Ярмес точно знал, что больше не повезет. Все будет не то.

Угораздило же ее прийти искать своего съеденного брата к Собакам! А ведь жили они не так далеко друг от друга: медведи в распадке, волки – ближе к вершине. Он мог встретить ее в лесу. Между их родами не было договора. А если бы был?

Ярмес представил себя в кругу родичей Уммы. Медведи слыли богатым и сильным кланом. Такой союз принес бы волкам честь. А ему радость.

Но нет, надо было все перевернуть кверху ногами! Кто теперь он? Кто она? И что будет, если они столкнутся не в башне, а в поле. Умма служит царице меотянок, а он с товарищами собирается поубивать их всех до одной.

Ярмес пожалел девушку и не сказал самого страшного, о чем узнал уже в Фуллах – рода медведей больше нет. Колдуны, как и у волков, подтолкнули их к резне. Но в отличие от его семьи, никто не победил. Не сказал Ярмес и другого. Еще у Собак он говорил с Бером незадолго до его убийства, и тот всей душей был за повторение «волчьего дела» в родном клане. Медведи тоже собирались покончить с материнской властью. Что же тогда ждало Умму? Или Бер не стал бы трогать сестру? Ярмес сжал кулаки. Проклятый мир, где люди по ночам делят ложе, а днем убивают друг друга!

Он потер лицо руками и в этот момент заметил, чью-то фигуру, которая, скрючившись, наблюдала за ним из-за края отвала. Волк пригнулся и заскользил у самой земли.

Рыжему десятнику казалось, что его невозможно увидеть. Не плохой заработок – за обол в день докладывать Ликомеду, с кем из рабочих на стройке говорил царь, и что это за человек, откуда взялся, где живет. В основном это были люди из предместья. Но сегодняшнего «углежога» он видел в первые.

По началу все шло обычно. Встретился с какой-то шлюхой прямо в недостроенной башне – скоты. Оставалось понаблюдать, куда чужак пойдет дальше. Да глянуть – не убил ли девку? Всякое бывает.

Мгновение десятнику казалось, что вышедший на бровку мужчина спустился вниз по отвалу. «Отлить, наверное. – мелькнуло в голове у рыжего. – После этого дела всегда хочется отлить».

А потом вдруг кто-то сзади схватил его за шею и крепко сдавил. Уж ходить неслышно Ярмес умел.

– Нехорошо наговаривать на людей. – наставительно сказал волк, опуская бездыханное тело на насыпь. – Я не ленился.

IV

Человек, которого две недели ждал Делайс, лежал на холодном каменном полу в храме Трехликой. Несчастный уже забыл, кто он и куда шел. Зато теперь это хорошо знали те, кто допрашивал связного. Трое рослых палачей отливали его водой.

– Ну что? Очухался? – толстый кастрат Тиргитао сидел на корточках, и с неподдельным любопытством заглядывал Эвмилу в лицо.

– Нет, – флегматично сообщил один из палачей, – и уже не очухается.

– Пережали, – констатировал другой. – Кто же знал, что он такой хлипкий?

– Мы все равно уже вытрясли из него все, что могли. – заключил Ликомед. – Интересно, что скажет царица? – он осклабился.

В голове кастрата быстро, как пестик в ступке, крутились мысли. Выгодно ли все раскрывать Тиргитао? Может, стоит поиграть с «живым богом»? Ликомед ненавидел царя. Сама мысль поводить его на коротком поводке наполняла калеку почти физическим наслаждением.

– Хорошо. – кастрат хлопнул себя ладонями по ляжкам. – Вынесите его и заройте, но место пометьте желтым песком, чтоб в нужный момент легко найти тело.

Палачи кивнули и молча принялись за работу. Все они, как и Ликомед, были когда-то оскоплены в храме Трехликой. Других рабов здесь не держали. А у одного еще и не было языка. Этот рослый тавр слишком много раньше болтал о том, что происходит в подземном капище богини. А тайные культы земли не терпят огласки. Его убили бы не будь он так силен и так искусен в своем ремесле.

Пройдя по тихому утреннему саду, Ликомед беспрепятственно проник в покои царицы.

– Госпожа моя.

В спальне Тиргитао занавески на окнах были плотно задернуты.

– Это я, твой недостойный раб.

Царица приподняла над подушкой всклокоченную голову.

– Мне сегодня дадут поспать?

– Госпожа, важные известия. – кастрат плаксиво сморщился, изображая крайнее раскаяние в том, что ему пришлось потревожить хозяйку в неурочный час.

– Говори и убирайся. – царица зевнула.

– Мои люди в гранатовой роще у храма Трехликой нашли человека, он был весь истерзан какими-то злодеями! Бедняга умер у нас на руках, повторяя одно имя… Я не смею…

– Говори.

– «Делайс!» «Делайс!»

Кастрату показалось, что потная спина Тэма напряглась.

– Может, он шел к вашему супругу. – в притворной растерянности продолжал Ликомед. – А может… бежал от него.

– Тэм, ты спишь? – окликнула царица.

Любовник не пошевелился.

– С этим надо разобраться. – Тиргитао села на кровати. «Мне давно пора знать, кто ходит к „живому богу“ через пролив! Колонисты спят и видят, как перейти под руку Пантикапея». – Передай в храме Трехликой, – вслух сказала она, – чтоб тщательно готовились к Равноденствию. В этом году жертвы снова будут разверстаны не только на степные роды, но и на горожан.

Тэм вздрогнул.

– Эй, приятель! Да ты не спишь? – кастрат со всего размаху хлопнул мужчину по плечу.

– А? Что? – всклокоченный любовник вскочил, словно его окатили водой. – Уже вставать?

Он вполне сносно изобразил ничего не понимающего спросонья человека. Каким в сущности и был, если б краешком дремотного сознания не зацепил последнюю фразу Тиргитао.

* * *

Утром Делайс был на работах. Привезли новую партию известняка, которую он забраковал с первого взгляда – крошево, а не камень. К обеду грязный и злой вернулся в андрон, надеясь по крайней мере поесть.

Однако не успели рабы расставить тарелки, как сквозь не задернутую занавеску на стол упал гладкий камешек.

– Господин, – над подоконником появилось скуластое лицо Тэма. – Мне надо кое-что сообщить вам. Здесь опасно. Жду вас вечером в трактире «Весло» у маяка.

Тэм скрылся, только ветки терна слабо колыхнулась, осыпая подоконник переспелыми плодами.

Делайс пару раз сморгнул. «Дожил! Любовник моей жены назначает мне свидание!»

Часов около пяти, когда жара и не думала спадать, а валяться уже надоело, царь отправился в порт к маяку. Он сделал вид, будто снова собирается на стройку и беспрепятственно покинул дворец. Каждый раз, когда окованные медью ворота крепости открывались перед ним, Делайс испытывал почти детскую радость. Как птица, выпущенная по весне на волю.

Трактир «Весло» находился близ порта, на первом этаже постоялого двора. Это было квадратное здание из кирпича-сырца. С глухими внешними стенами без окон. Комнаты постояльцев выходили во внутренний двор. Неширокая вымоина в песке отделяла постройку от маяка. Мальчишки с ивовыми плетенками в руках прыгали по мелководью, собирая крабов для кухни.

«Удивительно пустое место». В сердце царя шевельнулась тревога, но он подавил ее. «Где же встречаться, если не в таких глухих уголках?» Делайс остро сожалел, что при нем нет оружия. Хотя бы нож! И он чувствовал бы себя спокойнее.

В стене отворилась низенькая деревянная дверь. Выглянувший из нее Тэм махнул царю рукой.

– Со двора лучше не заезжать, – пояснил раб. – Там много лишних глаз.

Делайс спрыгнул с коня и настороженно огляделся по сторонам.

– Я не предам вас, господин. – уловив недоверие гостя, сказал Тэм. – Идите. Не стоит останавливаться на полдороги.

«Да все последнее время я именно это и хочу сделать». – усмехнулся царь.

Они спустились по деревянной лестнице в задымленную полуподвальную комнату. Выдолбленное в мягком песчанике помещение имело, помимо главного зала с очагом, небольшие пещерки по стенам. Тэм сразу подтолкнул спутника к одной из них. Царивший там полумрак казался обоим надежной защитой.

– Что подать господам?

Трактирщик возник сразу, и Тэм, вероятно, пользовавшийся в полу разбойничьем притоне авторитетом, скороговоркой заказал нехитрые блюда. Сыр, оливки, ячменную кашу и молодое вино. Царь потребовал вареных крабов, мидий в сметане, виноградных улиток с винным соусом и соленую камбалу.

– Такое чувство, что во дворце вас не кормят. – удивленно протянул Тэм.

– У меня после работы всегда хороший аппетит. – хмыкнул Делайс, кроша лепешку в скифос с красным вином. – Это ты лежишь в тени, ждешь массажистов.

Тэм принужденно усмехнулся.

– Я бы променял свою жизнь на вашу.

– Не советую. – отчеканил царь. – Раб везде собака. – он выставил в солнечное пятно на столе свою левую руку. – Никогда не обращал внимания?

Глаза Тэма округлились. Он действительно никогда не замечал, что у Делайса на мизинце не хватает одной фаланги.

– Это меня Македа наградила. – пояснил царь. – В первый день плена. Как и всех остальных.

Тэм взглянул на свою левую руку, у него мизинец и вовсе отсутствовал.

– Вам повезло. – протянул он. – Хоть палец целиком не оттяпали.

– Бреселида вовремя оттолкнула, – отозвался царь. – Акинак прошел по косой. Но в глазах было темно, как будто всю кисть отхватили.

Раб кивнул.

– Я часто думаю: почему мы? – спросил он. – Ведь они убивали десятками. Почему нас оставили?

– На развод. – хмыкнул собеседник. – Посмотри на себя. Таких как ты на поле после боя было много?

Раб мотнул головой.

– Да мы вообще стадо гнали. Какой там бой! Как вспомню, – он зажмурился. – Кто? Откуда? Зачем? Ну взяли бы коров. Но они ж всех до одного под нож!

Царь легонько хлопнул Тэма по плечу.

– Благодари богов, что выжил. Так о чем ты мне хотел со мной переговорить?

Собеседник крякнул.

– На осеннее Равноденствие снова будут жертвы из города. – Тут Тэм выложил все, что знал о ночном посещении царицы Ликомедом.

Делайс сразу помрачнел. Было ясно, что найденный в храмовой роще человек никто иной как Эвмил. У царя не возникло сомнений и в причине его смерти.

– Дело действительно дрянь. – кивнул он Тэму. – И что теперь предпринять, ума не приложу.

– Вам надо бежать. – сказал раб. – А то они затянут мешок и будет поздно.

Делайс и сам это понимал. Но не мог смириться.

– В конце месяца совет. Я потребую отмены жертвы, сошлюсь на беспокойство в городе, прегражу волнениями степных родов, скажу, что в горах собираются банды… Нет, этого, пожалуй, не стоит говорить. А то меня же и обвинять в заговоре. Впрочем, справедливо… Боги, почему я все должен делать за всех! – он воздел к потолку руки.

Тэм чуть не поперхнулся оливкой и смерил собеседника насмешливым взглядом.

– Ну кое-что я делаю за вас.

– Не наглей. – оборвал его Делайс. – Ты пашешь мое поле. Но мне оно отродясь было не нужно. Пусть сорняками порастет! – он наморщил лоб, возвращаясь к прерванным мыслям. – Надо поговорить с Бреселидой. Тиргитао ей доверяет…

– Не слишком обольщайтесь. – остановил его Тэм. – Царица не доверяет даже собственной тени. Она и спит с мечом под подушкой. Сколько раз смотрел и думал: вытащить сейчас и полоснуть по горлу, а там будь, что будет. Хоть за себя отомщу.

– Это ничего не изменит. – вздохнул Делайс. – Будет новая царица. Та же Бреселида. Она умней и мягче. Но дело-то не в ней! – последние слова он произнес с ожесточением

– Бреселида – новая царица, – мечтательно протянул Тэм. – Это было бы хорошо…

– И думать не смей! – сильные пальцы Делайса сомкнулись на горле собеседника. – Ради добрых чувств, которые я к тебе питаю. – «живой бог» уже смутился своего порыва и убрал руку.

«Ну да, – Тэм потер шею, – это как раз то поле, которое ты хочешь вспахать сам. Боюсь, там будет многовато камней». Он с легкой завистью взирал на Делайса, заранее зная: ему все удастся. Если не с царством, то с женщиной. С той другой женщиной, до которой он, Тэм, не смеет дотянуться даже в мыслях.

– Мне нужно, чтоб ты передал Бреседиде мою просьбу. – сказал Делайс. – Пусть завтра утром приедет в кузницу Тира. Она знает.

Раб кивнул. Он прекрасно понимал, что ему легче выйти из андрона, не привлекая к себе внимания.

Поделив по-братски остатки ужина, мужчины простились. Тэм вывел гостя через ту же неприметную дверь. Было уже темно. Царь пустил лошадь дорогой к порту. Перед сном он хотел прогуляться. Там еще сияли факелы, слышались голоса, разгрузка не прекращалась даже ночью.

«Все-таки Горгиппия – большой город. – не без гордости думал Делайс. – А будет еще больше. И богаче. Если…» Если война, ощущение которой уже повисло в воздухе, не сотрет столицу меотянок в прах. «Будь, что будет. – твердо сказал себе Делайс. – Даже смерть лучше, чем ежедневное потакание убийству. Зачем земля рождает своих детей? Неужели только за тем, чтоб убить их до срока? И если это так, то нельзя ли обуздать землю?»

* * *

Гекуба молча смотрела на свое обнаженное, коричневатое, как земля, тело. Две молодые послушницы обтирали его губками. Грязные струйки воды стекали на выщербленный пол. День закончился, а с ним жара, пот и пыль. Их надо было смыть.

Девушки натерли шею и руки прорицательницы оливковым маслом и облачили ее в зеленую шерстяную пеплу, заколов одежду серебряными застежками на плечах. Черный плащ Гекуба накинула сама. Она вышла на темный двор, где две жрицы уже держали для нее лошадь. К седлу был приторочен связанный черный ягненок.

Старуха удовлетворенно кивнула и жестом отказалась от помощи, влезая верхом. Рабы открыли ей ворота. Главная прорицательница покинула храм. Одна. Без сопровождения. Ночью.

Мелкие осенние звезды лишь слегка присыпали край неба. Холодный ветер гнал со стороны моря облака. Черная, как сама ночь, всадница миновала ремесленные предместья с редкими огоньками и, оказавшись за городом, подняла лошадь в галоп.

Вздрагивавшее тело барашка приятно грело зад старухи. Живая горячая кровь пленницей бежала по его жилам. Но Гекуба знала, что скоро освободит ее, даст заплясать по земле, после чего оракул будет говорить. Если захочет.

В последнем старуха сомневалась. Не даром она отправилась приносить жертву на Царский курган. Там на вершине холма росла священная сосна Артемиды, а под ней стоял каменный алтарь. Гадания в храме Трехликой сильно обеспокоили главную жрицу. Печень жертвенных животных была сухой, как труха. Это могло означать только одно – Великая Мать умирает от жажды и гневается на своих жадных жестоких детей, забывших о ней!

Ведь она не так уж много просит! Пить. Только пить.

– Нельзя жить на земле и ничего не давать взамен. – Гекуба не удивилась, что произнесла свою мысль вслух. Давно она не выезжала за пределы города. С самого похода в Пантикапей. Вот когда земля получила царские гекатомбы!

Милостивая и многогрешная. Прах под ногами, одевающийся в царские одежды зелени, золота и пурпура. Обнаженная, как невеста, и запеленывающаяся в белый саван перед погребением. Сейчас степь лежала голая, словно тело, готовое к омовению осенним дождем. Мертвое. Холодное. Бестрепетное. Еще месяц и его скует стужа, а пурга покроет редкую желтую стерню. Все. Пол года смерти. Присушенные морозом слезы Деметры и глухой мрак Аида над головой у живого зеленого ростка, шевелящегося в мертвом чреве Матери.

Сон.

А если не сон?

Если окончательная, бесповоротная смерть? Что тогда?

Словно в ответ на мысли жрицы ей в лицо из-под копыт лошади ударила россыпь песка. Дорога была знакомой и незнакомой одновременно. Вон старая шелковица над треснувшей гермой у въезда в порт. Вон брошенная кузница у поворота. Гекуба помнила еще времена, когда под ее черной кровлей весело стучали молотки и вспыхивал огненный глаз печи. Здесь жрица сходилась с кряжистым, как лесной пень, кузнецом.

Теперь он умер. И дорога начала зарастать. Но вон выше по склону кузница его сына, к ней ведет новая разъезженная колея.

Мир менялся, оставаясь прежним. Однако происходило и что-то непоправимое… Уже сейчас Гекуба не чувствовала дыхания земли так ясно, как раньше. Словно вспыльчивая речистая мать вдруг утратила интерес к детям и дремала, с каждым годом все глубже впадая в оцепенение.

Когда это началось? Прорицательница помнила себя молодой испуганной девушкой, впервые испытавшей власть земли на вспаханном весеннем поле. Помнила, как несла к губам до краев наполненный отваром белены кратер. Как дышала сгоревшими листьями лавра и погружалась в дивный хоровод картин… Сплетались шеями многоголовые гады и змееногие женщины кормили их грудью. Полозы в темноте тянулись кверху и прорастали сквозь землю деревьями, травами, кустами. Они цвели и пахли, раскрывали чашечки и протыкали небо непобедимыми лингамами пестиков. Так дышала земля, ежегодно повторяя свой вечный дар жизни.

Тогда, много лет назад, Гекуба умела разговаривать с ней. Слышать ее стоны и вздохи. Земля то жаловалась на тяжесть конских стад, то удовлетворенно журчала ручьями по весне, то грезила в ледяных ризах.

Особенно громко она стенала осенью, даря урожай. И потом, получив малую лепту за непосильные руды роженицы, ясно благодарила подателей свежей силы – юной крови вечно молодого бога.

Сколько их проводила на поля жрица? Верхом на пятнистом барсе, в венке из спелых колосьев и золотой лозы они были прекрасны, эти Загреи-Страдальцы и Загрейи-Утешители. А она Гекуба, открывала им дорогу к вечной жизни.

Приняв в сырые объятья нового жениха, Земля начинала шептать ему страстные речи, и тогда ее голос был особенно слышен для жрицы-сводни. После этого умиротворенной и нежной Матери можно было задавать вопросы, просить о помощи…

Но с каждым годом ее речи становились все тише и невнятнее. Прорицательница понимала их все хуже и хуже. Сначала у Земли отняли родной язык, потому что еще бабка нынешней царицы стала поить ее чужой кровью, запретила приносить в жертву соплеменников – только рабов-пленных.

Это был страшный грех. Гекуба кляла себя за то, что не осмелилась воспротивиться святотатству. Кто же кормит мать отбросами? И не достоин ли презрения тот дом, где неблагодарные дети, высосав из старухи последние соки, подставляют ей ведро с помоями? Вместо хлеба и вина!

Лишь однажды за последние годы Земля получила достойный дар – голову Гекатея. И Гекуба слышала, как она едва не кричит от радости, утоляя давно накопившийся голод.

Но потом Тиргитао вышла замуж за сына убитого, а тот задумал совсем извести силы Триединой. Он умело распоряжался царским хозяйством: где только мог заменял настоящие жертвы быками и козами? Может надеялся, что Великая Мать начнет мычать?

Вот кого Гекуба ненавидела всем сердцем. Светлобрового Делайса! Царя! Который ни разу даже не взошел на ложе своей госпожи, не то что не возлег с ней на вспаханном поле, не напоил Землю густым семенем отца, сына и супруга!

Это он вызвал гнев богини. Стравил друг с другом царскую кровь – сестер Тиргитао и Бреселиду. Снюхался с братством Кайсак, получил поддержку степных родов, а теперь намеревался нанести последний удар. Потребовать на совете отмены жертв!

Слишком умен! Но и на его ум прорицательница найдет управу. Уже сегодня она послала черную Нуму к Бреселиде с ядом. Зря негодяй надеется на поддержку царской сестры. Дурную ветку надо отсекать и бросать в огонь, иначе все дерево погибнет! И пусть Дева Луны поможет ей забрать у «живого бога» разум. Тогда он сам погубит себя!

Пыльная дорога слабо серела в темноте. Гекуба гнала лошадь, ягненок, укаченный скачкой, перестал даже слабо поблеивать. Как бы стара ни была прорицательница, она все же оставалась «амазонкой» и прочно сидела в седле.

Ночное небо, как шатер, накрывало Царский курган. Под этим невысоким холмом покоились все владычицы рода Тиргитао. Двух из них Гекуба проводила сама и сама затушила факелы в их погребальных камерах.

Каменные входы в дромосы виднелись даже ночью. Жрица остановилась внизу, отвязала ягненка, перекинула через плечо переметные сумки с дарами и стала тяжело карабкаться вверх. После долгой скачки у нее ныли ноги.

Каменные ступени вели к алтарю. За плоским жертвенником пучком раскинула ветки пушистая сосна. Она уже осыпала зрелыми шишками медную статую многогрудой Артемиды, чьи продолговатые козьи сосцы напоминали виноградную кисть. Ягненок слабо блеял. Он пришел в себя и его вытошнило на землю у подножия холма.