Текст книги "15 лет и 5 минут нового года (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Электроапокалипсису радовались исключительно телефонные службы. Городские были рады, что горожане не звонят и не поздравляют друг друга с Новым годом, потому что обзавелись импортными аппаратами с питанием от сети. А операторы мобильной связи ликовали, предвкушая, какой куш сорвут, если их сети переживут новогоднюю ночь.

Сети выдержали, я – нет. Позвонила Игорю сама, но Знаменев не ответил. И не перезвонил потом. Поздравить. Позвонил только через неделю пригласить в гости. Из запоя вышел? Или из чужих объятий вылез? Тогда я поверила, что частный бизнес работает без праздников и выходных. Тогда я еще порхала, еще могла позволить себе обманываться на счет серьезных отношений с Игорем. Какая могла быть серьезность, если его родители обо мне ничего не знали…

Люди к той зиме приспосабливались по-старинке, и это в двадцать первом веке: достали из бабушкиных сундуков фуфайки и колючие носки из собачей шерсти. Собаки под одеяла забрались, холодно – под батареей не полежишь, холодные… Крохотная Грета спала со мной, но обнимая ее, я думала об Игоре. На улицу щенка не выносила. Видела, как взрослые собаки лапки поджимают. Почти все в самодельных комбинезонах гуляют. Бабушка по своей инициативе связала Грете безрукавку для дома.

Кошки из подворотен не вылезали: вылезешь, больше не пустят – на замках все теперь. Ведь и людей не пускают – меня выручал подаренный Игорем мобильник. Обледенелые кнопочки не нажимались, а запасные ключи мы так и не сделали, когда мама забрала себе мою связку: ты, типа, крутая, позвонишь, бабушка спустится и откроет…

Какое счастье, что я не открыла Игорю сердце. Возможно, ему бы сделалось стыдно, и он просто ушел, а так у меня осталась возможность хоть иногда видеться с ним. И это иногда было то чаще, то реже – и я не знала, почему он то пропадает на месяц, то возникает на горизонте каждую неделю. Разговоры про чувства он избегал – он был из тех, кто читал в детстве неправильные книжки и спокойно разделял душу и постель.

Интересно, он дарил мобильники каждой? Чтобы вызвонить, когда ему приспичит именно эта партнерша. Преподнес подарок, конечно, красиво – это тебе для работы, чтобы всегда быть на проводе с клиентами.

У меня был один клиент – он. Остальные были простыми посетителями парикмахерской. Только с ним я день ото дня все больше и больше чувствовала себя словом, которое бы он запикал. Но я решила терпеть: ведь я была не с кем попало, а только с ним, а так действительно лучше быть одной, чтобы сорваться по первому же звонку на сотовый. Я перестала звонить, когда ответом стали одни лишь гудки или слова «абонент находится вне зоны действия сети». Вне моих сетей. Для меня он не временно недоступен, а всегда…

Интересно, в этот день рождения приедет день в день? В прошлый приехал с опозданием на три дня. Может, дату забыл? Ага, сейчас! Друг Вконтактик напомнил же! Или… Не посчитал нужным, ведь столько лет на свой день рождения я была временно недоступна, то есть временно замужем. Сейчас я свободна. Абсолютно. Только бы вселенная не освободила меня от заботы о Грете.

22. «Последний крестик»

Вот я и поставила на календаре последний крестик. Завтра операция. Как пережить эту ночь, не думая о плохом, не знаю. Как получится. Пока не получилось даже вовремя уйти с работы. Конечно, могла записать девушку на девять утра, операция у Греты назначена на половину одиннадцатого. Ветеринарная клиника в десяти шагах от дома, но лучше не рисковать. Еще руки будут трястись, каре лесенкой подстригу. Меня и сегодня знатно потряхивало. Клиентка даже спросила, чего это мастер такая грустная? Случилось чего? Ничего не случилось. Пока не случилось. Собаке пятнадцать лет, общий наркоз может и не перенести, но заставлять ее жить с опухолью на глазу как-то уж совсем не по-человечески.

Десять шагов до дома. Хоть бегом беги. Собиралась прийти пораньше, чтобы взять собаку на длительную прогулку – вдруг она у нас с Гретой последняя. Утром все будет бегом и на нервах. Ни она, ни я не попадем лапами в комбинезон. Искупала ее заранее, чтобы не замерзла по дороге в клинику. Даже феном высушила и укладку бородки сделала. Будем стараться не испачкаться за ночь.

Телефон. Только бы не мать с предложением помощи! Вспомнила про четвероногую внучку! Нет, не она…

– Лина, это Галина Васильевна звонит. Мне подравняться и укладку сделать.

Я на ходу вытащила из сумки ежедневник, приложила к коленке прямо под фонарем, сняла с корешка карандаш, открыла страницу этой недели.

– Вы работаете тридцать первого?

Чуть подвисаю: в ноябре тридцать дней. Значит, вопрос все же про канун Нового года. Она бухгалтер, числа не могла перепутать. Однако моя секундная заминка уже заставила грифель механического карандаша проделать в странице ежедневника дырку.

Никогда не рано достать с антресолей елку. Даже в начале ноября, но в том же ноябре бывает уже слишком поздно записываться на новогоднюю укладку. Особенно если вы склочная клиентка, и у мастера, чьей работой вы всегда недовольны, но упрямо стрижетесь исключительно у нее, на душе из-за собаки скребут кошки.

– Не работаю. Извините.

– Как не работаете? Мне казалось, это самая горячая пора… У вас… Вот и озаботилась аж за месяц! – добавляет с таким негодованием, точно собиралась меня озолотить, а я такая-сякая в отказ пошла.

За три года ни разу не оставила на чай даже пятидесяти рублей. Бабульки и те конфетки приносят. Да не в чаевых дело! Просто баба зла на весь мир: без мужа, без детей, без всякой совести, когда обсуждает со мной своих незнакомых мне знакомых. Неужели я такая же стану без мужа, без детей и без собаки? Наверное, дело в том, что Галина Васильевна не держит в доме животных. Они для нее рассадник микробов. А на самом деле животные мозговых тараканов жрут, и без них у этой дамы тараканы расплодились в катастрофических размерах.

– Всех денег все равно не заработаешь.

Не сказала, что не работаю исключительно для неё. Под Новый год хочется стричь приятных клиентов.

– Записать вас на другое число?

– Не надо, – как-то странно фыркнула эта Галина Васильевна и попрощалась.

Потеряла клиентку? Возможно. Сохранила себе нервы? Точно. Всех денег не заработаешь. Да мне и не надо все, только бы хватало на печеночный паштет для собаки. Убрала ежедневник обратно в сумку, проверила целостность пакета, в который завернула лакомство. Вредно? Конечно, вредно, но перед возможной смертью нужно есть то, что нравится.

Возможной… Смертью… Я почувствовала на глазах слезы. Нет, этого не произойдет! Почему так быстро бегут годы! Перенести на неделю, но что это поменяет? И так я протянула. Опухоль нужно удалять маленькой, но я надеялась, что ее рост остановится. Не остановился: из-за жировика Грета почти не может открыть глаз. Да и до Нового года тянуть нельзя. Восстановительный процесс долгий, как и новогодние каникулы. Нужно успеть прийти в норму до общенационального загула.

– Зачем тянули? – уже заявили мне в клинике.

Сами же знают ответ: общий наркоз, а у собаки старое сердце. И у меня уже не молодое… Такой подарок судьбы под новогоднюю елку не выдержит. Кого мне тогда любить? Отменила всех клиентов на два дня. Мне не до украшения их голов, мне бы удержать свою от битья о стену. Надеюсь, мне будет, за кем ухаживать послезавтра.

– Ой!

Да что ж такое! На пороге дома – скол в асфальте присыпан мокрой коричневой листвой. Нога, кажется, цела, колготка – нет, да и черт бы с ней.

– Малина!

Я почти разогнулась, но голову повернуть не смогла. Что он тут делает? Что делают его руки у меня под грудью. Я ударилась затылком прямо ему в губы – накормила рыжей вермишелью.

– Ты уже не резвая, успел…

А я не успела услышать хлопок двери его внедорожника – то же бэховский и тоже белый. Не думала, что мужики любят белый. Ладно мальчики – что родители купили, тому и радуешься. Это он что, первый день знакомства вспомнил? Мужчины могут быть сентиментальными, что ли? Удивил!

– Мне больно. Осторожно.

И в груди, и под грудью, и в коленки.

– Идти можешь?

Это Игорь уже смотрит мне в глаза – что в них можно прочитать? У всех женщин в глазах одно: смогу, все смогу. Только знакомую машину не заметила. Ну так не ожидала встретить. Месяц не прошел. Хотя ко встречи была готова: помимо трех клиентов, у меня была запись на мани-педи и к косметичке. О себе надо хоть раз в месяц вспоминать. Назначила, как только договорилась об операции. Если что пойдет не так, никуда я не пойду, а работать в страшном виде стилист не может себе позволить. И не работать позволить я себе не могу…

Нет, Игорь что-то другое прочитал в моих глазах и подхватил на руки.

– Здрасьте…

Улыбаюсь соседке, а что мне делать, с мужских рук сигать ради пристойности? Пусть думает, что хочет, если вообще хочет думать, а не просто радоваться, что два взрослых человека могут так дурить. Могут? Разве…

– Я ногу подвернула, – все же оправдываюсь я.

Не смогла выдержать лицо и, не покраснев, соврать, что мой любовник вдруг вспомнил, что лет так пятнадцать назад забыл поносить меня на руках хотя бы для виду. Нет, вру… Носил. Два метра до кровати. Было такое. Прошу прощения. Не виноват. Все, как мужик, выполнил. Возьми с полки пирожок.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Пирожка, впрочем, нет. В магазин не сходила, мыла Грету. Для нее в сумке паштет. Для меня… Я не собиралась есть. Как перед экзаменом, у меня полностью пропал аппетит. Даже на Игоря.

– Знаешь, я… Я не могу сегодня… – проговорила, когда Знаменев, подняв меня на третий этаж по лестнице, опустил перед дверью, чтобы открыть моим ключом замок квартиры.

– Я не за этим приехал, – буркнул, не повернув ко мне головы.

Один замок поддался. Оставался еще один.

– А зачем тогда?

– Побыть с тобой этой ночью. Я знаю, как ты переживаешь. Не переживаешь, что ли?

– Спасибо. Но у меня есть нечего. Только паштет для собаки. Печеночный… – добавила, когда увидела при зажженном в прихожей свете его заинтересованный взгляд.

– Я не буду объедать твою собаку.

– Нашу, – проговорила без улыбки, и он отвернулся в поисках тапочек.

Не чужих, нет. После разрыва с Лешей я купила Игорю новые тапки. Дорогие, с меховой стелькой, потому что ему нравится носить их босиком. Я видела такие в его квартире. В прошлой. В нынешней я ни разу не была.

– Игорь, с собакой надо погулять.

– Я сначала ногу твою посмотрю, а потом пойду с Гретой.

– В первый раз, – проговорила по-прежнему зло.

Он обернулся от арки, в которой показалась собака. Она еще и оглохла, так что не сразу проснулась от нашей возни. На него она не обратила внимания, подковыляла ко мне, положила морду на колени.

– Знал, что не зря приеду. У тебя действительно плохое настроение.

– Это из-за ноги. Я собиралась погулять с Гретой долго-долго… Вдруг в последний раз…

Рука застыла на собачьей макушке. Слезы встали в горле. Секунда, и я почувствовала их на щеках.

– Раз подвернула ногу, значит, не в последний.

Он присел рядом и потянулся к моему сапогу.

– Могу сама снять. Только коленка болит.

Шмыгнула, отстранила собаку, поднялась на ноги. Стою. Значит, смогу идти. Через боль, но смогу.

– Я пойду сама. Пошли вдвоем. Я не могу одна…

– А колготки поменять?

– Тебе стыдно за меня?

– Нет.

– Мне тоже не стыдно. Есть вещи поважнее колготок.

– Ну… Не знаю. Девушки не любят рваные колготки…

Улыбается. Да что ж его на сентиментальность пробрало? А меня на смех – через слезы…

– Просто мужикам нужно меньше на женские коленки пялиться.

– Не нужно их выпячивать. Ну что, Грета, пойдешь с папой гулять?

Он снял поводок с крючка вешалки и потянулся к собачьей морде. Папа… Да где ты, собачий папа, шлялся пятнадцать лет. А то купил дочку и подарил маме. Молодец! Ни тебе луж на паркете, не кормления из ковшечка, чтобы у собачки была ровная спинка, ни часовых прогулок, ни бросания мячика, ни проклятий в спину от незнакомых людей по весне, когда сходит желтый снег, обнажая собачьи озимые… А тут, может быть, в ее последний день вспомнил, что вообще-то у тебя была дочка…

23. «Городские сумасшедшие»

Игорь просто сошел с ума – ну разве вменяемый человек подхватит другого человека на руки, если у этого человека в руке поводок? Еще и без спроса. Особенно, если этот человек женщина. На мой спрос Игорь рассмеялся и смешным голосом прокартавил:

– Гена, а Гена… Давай я возьму чемодан, а ты возьмешь меня! Малина, – добавил уже обычным мягким баритоном. – Ты просишь оставить твои коленки в покое, а сама их напрягаешь. А ноги у парикмахера – самое главное, важнее даже рук. Конечно, если те не мешают им расти из правильного места…

Он снова смеялся, и я снова улыбалась. И не сделала даже попытки слезть с его рук. Ему приятно быть городским сумасшедшим, так мне втройне. Пусть граждане преклонного возраста смотрят с осуждением, а молодежь смеется. В душе-то молодые люди радуются и, может, даже завидуют… Так и хочется крикнуть им: дети, дурите, пока молодые, чтобы в старости не прослыть дурочками. И дурочками… Но кто услышит: в молодости хочется играть во взрослых дураков… Только у таких игр финал предсказуемый: пепелище в груди.

Пятнадцать лет назад я чувствовала себя дурой, а сейчас именно дурочкой. Радовалась, как девочка, на мгновение даже забыла про косящую глазом Грету. Малина, не стыдно? Ну вот что этот мужик с тобой делает? Что хочет, то и делает. Как всегда… За пятнадцать лет ничего не изменилось и, пожалуй, не изменится, пока он наконец не уедет насовсем.

Перестану я его любить? Нет… Сказала сегодня клиентке про собаку, что это подарок человека, которого я очень любила. И люблю, уже не очень… Потому что «очень» любить очень тяжело. Не сказала ей, что он всего лишь мой приходящий любовник вот уже пятнадцать лет. Девочка совсем молоденькая, не поймет, как так можно жить… И мать моя не поймет. Если узнает, что Игорь Знаменцев никуда из моей жизни не делся, убьет. Меня. А то еще хуже – уволит.

– Игорь, тебе пора стричься, – трогаю губами его висок.

Мягкий, не колется. И не пахнет, а так… Всего лишь благоухает. Научился с возрастом не выливать на себя полбанки вонючки. Может, подействовало мое постоянное нытье, что после него хоть топор вешай с гравировкой «все ароматы Франции в одном Игоре». Пошутил, что подарит мне настоящий топор с этими словами – не подарил. Это было бы еще хуже тролля. Как ружье просто так не висит на стене, так и топор. Изрубила бы дарителя на куски за то, что изорвал мне душу… И рвет дальше, а я в одиночестве штопаю ее и укрываю этим лоскутным одеялом мучителя в дни ненастной ненасытной любви.

Холодно на улице, почти зима, а дурак даже капюшон не накинул. Вот, спрашивается, зачем тогда покупать куртку с аксессуаром, который только мешается между затылком и подголовником?

– Что, опять? – отвечает мой любимый ненавистный клиент не своим грудным голосом. – Я ж, кажется, вчера стригся?

– Ты не был у меня месяц…

Пыталась сказать мягко – не очень получилось.

– Простуда, если не лечить, проходит за четырнадцать дней. Я был у тебя две недели назад.

– А кажется, будто месяц прошел… – сразу стушевалась я, вырвалось-то по-привычке.

Две недели назад делал предоплату за следующую стрижку. Сожранную банку варенья так уж и быть вычту из аванса. Игорь единственный, кого я стригу дома. Даже лампочки посильнее в прихожей вкрутила, хотя могла поставить стул, где угодно – если Игорь и смотрел в тот момент в зеркало, то только на меня. Мне так хотелось думать. Конечный результат его удовлетворял. Во всяком случае, Игорь никогда не перестригался. Я бы заметила и не простила. Возможно, ему и не нравилась моя работа, но рисковать ради головы другой частью тела, он не желал…

Игорек, милый Игорек… Нет, так я тебя вслух называть не буду. Ты мне не внучек…

– Ты стригся два месяца назад, – до дрожи в зубах хочется укусить его за мочку. Не удовольствие доставить, а причинить боль. – И давай уже седину начнем закрашивать? А то сорока нет, а ты…

– В душе мне давно уже сорок, – дернул он головой, чтобы поймать мои губы.

На секунду. Это же неприлично, целоваться на улице. Только таскать на руках даму с собачкой можно. Это его мораль не запрещает.

– Это у меня душа через уши наружу прет.

– Душа живет в груди, – пытаюсь шутить с ним в унисон.

– Ну, а оттуда через горло в уши лезет… – и снова заговорил серьезно, особенно мое имя грубо прозвучало: – Малина, я не буду краситься. Я ведь мужик. Ну хоть чуть-чуть? Хочешь, виски под ноль убирай или брей налысо. Мне-то пофиг, но если тебе не нравится… Вперёд!

Он подмигнул? Так точно! Ну да, это тогда тебе не было пофиг. Тогда ты делал это для больного друга…

– Игорь, мужики во все времена красились. Египтяне закрашивали седину соком можжевельника. Они были умными, а вот римляне месяцами вымачивали в уксусе пиявок, чтобы получить чёрную краску. Представляешь, как воняли их волосы! Я же не пиявок тебе предлагаю!

– Да ты сама как пиявка. Пока всю кровь не высосешь, не отстанешь. Сказал, не буду краситься. Хоть в чем-то, относительно моей головы, мое слово может быть последним?

В чем-то? Интересно, а в чем оно было у тебя первым?

– Тебе не нравится, как я тебя стригу? – почти по-детски обиделась я. – Но ты же не говоришь, как тебя подстричь, никогда не говоришь!

– Я тебе пятнадцать лет назад сказал: как своего парня. Что еще мне нужно было сказать?

Много, много нужно было сказать. Хоть раз в любви признаться… Мне. Кому-то ты же признавался…

– А я тебе сразу ответила, что так тебе не пойдет. Вообще меня удивляет твоя память… Ты обо всех столько всего помнишь? Может, записываешь, карандашом?

– И ты… Девичьей памятью не отличаешься… Малина…

Игорь резко поставил меня на землю. Грета остановилась, не протащив меня даже на миллиметр.

– Устал? – спросила я про его руки и мою тяжесть.

– Да, от твоих подколов. Тебе есть, что мне сказать? Кроме цитат из «записок джентльменов»? Мелихан вообще умный мужик, таких не грех с девушками процитировать, если, конечно, эти девушки «гаррики» не репостят на стену…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Чем тебя "гаррики”-то не устраивают? – огрызнулась я, вместо Греты.

– Тем, что ты не понимаешь, чем отличается тонкий юмор от нетонких подколов.

– Так объясни!

– За ужином, можно? А сейчас я хоть лепешек из тандыра куплю.

Игорь оставил нас с Гретой у скамеечки, до которой не донес уже, а просто довел, приобняв за плечи. Ногу тянуло, но я не хромала. Только злилась. Непонятно на кого. Непонятно кто испортил такую необычную неожиданную романтику. Дурную, но способную хоть на пару секунд заблокировать в мозгу перманентную тревогу за собаку.

Хотелось плакать: не за возможный печальный исход завтрашнего дня, а за плохое окончание нынешнего. Когда нужно было заткнуться? И нужно ли было вообще начинать говорить? Говорить глупости… О серьезном мы никогда не говорили. Серьезности в наших отношениях не было. Наверное, она закончилась восьмого марта, через три с половиной месяца моей надуманной сказки с Игорем. Он ошибся номером. Не ту строку в записной книжке выбрал. Лучше бы записывал телефоны по старинке карандашом, как пошутил недавно про мой адрес. Тогда бы я продолжила жить жизнью счастливой дурочки.

За два месяца я не успела научиться правильно отвечать на звонки с мобильника. Говорила «Алло», как на городской, хотя и тот уже давно имел функцию распознавания входящих номеров. Привычка – вторая натура, не просто же так говорят. А вот у Игоря опыта было больше – он знал, кому звонил. Не знал только, что не туда ткнул пальцем.

Не могу вспомнить имя, с которого началось поздравление с праздником. Наверное, моя память так глупо попыталась стереть охватившую меня тогда обиду. Не стерла, ведь стирать нужно было обидчика, а он вот – маячит перед глазами всю мою жизнь.

Как бы не называли теперь Восьмое Марта – праздником весны или любви, или днем мимозы… Для меня в тот год это был день, когда я возненавидела свою любовь. Сейчас в сети часто мелькают призывы вспомнить, что это не очередной повод подарить женщине ничего не значащий букет, а напоминание, что женщины до сих пор борются за свои права. Мне мои права четко очертила та телефонная ошибка – право быть одной из списка или не быть с Игорем вообще. Что я выбрала, то я выбрала…

Мне было двадцать. Почти взрослая. Я сумела проглотить обиду за секунду и сказала спокойно:

– Ты ошибся номером.

На большее меня не хватило: я нажала на кнопку «сброс». Жаль, в голове не существует кнопки «перезагруз». Я бы ее давно нажала…

Игорь перезванивал раза три. Все три раза я сбрасывала звонок. Я бы все равно не смогла говорить – я ревела. Почему? Я ведь понимала, что не одна у него. Просто была крохотная надежда, что стану единственной. Не стану… Иначе бы он не сел восьмого марта обзванивать весь свой гарем…

Я приняла звонок через три дня. Не знаю, что ждала услышать. Прости? Наверное, да – и я бы простила. Это подарило бы мне хотя бы ощущение того, что Знаменев понимает, что делает мне больно.

Услышала другое:

– Малина, ты все еще мой мастер или уже нет?

Вместо «здравствуй, извини, что так вышло, ну ты же понимаешь…»

Я бы поняла все, что угодно, но не это. Если бы спросил, ты все еще моя девушка? Не единственная, но девушка… Но ведь спросил иначе.

– Когда ты хочешь постричься? – спросила спокойно, потому что слезы закончились.

Нет, не поэтому, а потому что была на работе. Это же не домашний телефон. Это средство общения с клиентурой.

– В субботу. У меня. Дай мне только выспаться. В одиннадцать нормально?

– Я работаю. У меня есть окно в три часа.

– В воскресенье? – спросил он тихо.

А чего орать в мобильник…

– После двух.

– Приедешь?

– Есть окно.

– Малина, ты меня отшиваешь?

– Тебе срочно нужно подстричься?

– Мне срочно нужно с тобой увидеться. Куда приехать?

– Позвони завтра. Я буду знать свое расписание на понедельник.

– Малина, я не могу в понедельник. Я работаю.

– Я не могу в выходные.

– Во сколько сегодня заканчиваешь? Я приеду.

– Я не могу стричь тебя после закрытия.

– Малина, тебя подслушивают?

– Да.

– В восемь нормально? Или позже?

– Хорошо. Буду ждать звонка.

От отношений я не ждала уже ничего. А чего он ждал?

Меня. Поставил бумер в десяти метрах от входа в парикмахерскую. Ждал без букета. Расстроилась? Скорее всего, нет. Было бы глупо припереться с цветами, точно прося прощение за измену. А Знаменев никогда не был дураком.

– Тебе действительно пора стричься, – проговорила я сухо, но не дернулась, когда он нагнулся ко мне с поцелуем.

Ну, это же, как во всех этих дебильных сериалах, всего лишь ничего не значащее приветствие. Все его поцелуи ничего не значат для него. Ну, сейчас его губы просто случайно соскользнули со щеки к уголку губ, плотно мною сжатых.

– Голодная?

Интересно, он спрашивал про который голод?

– Недавно булку ела, – ответила на всякий случай нейтрально. – Если только ты голодный.

– Пошли посидим в кафе…

Это означало поедим? О чем было говорить…

Я села к нему в машину, пристегнулась. Он вставил в проигрыватель диск. Это была музыка из «Десперадо». Ну хоть фильм я узнала без подсказки… Музыку… Включил… Значит, точно говорить не собирался. Или нужен красивый фон?

– Глупо со звонком вышло, – заговорил о том, о чем, я не думала, что станет вспоминать. – И глупо говорить извини. Но я скажу. Извини. Извинишь?

Я не смотрела на него. Только вперед. Строго. Дождя не было. А жаль. Лучше бы перед глазами мельтешили дворники, а не ресницы: не могла никак прекратить моргать.

– А тебе нужно мое извинение?

– Малин, я хочу сохранить наши отношения.

– Какие отношения? Парикмахер-клиент? Я тебя буду продолжать стричь. Бесплатно. Говорят, что когда человек попадает в затруднительное положение, не нужно предлагать ему скидку. С нее на полную цену уже не вернешься. А когда у человека наладится с работой, он сам заплатит.

– Ты о чем, Малина?

– Ни о чем… Ты же тоже ни о чем…

Я кусала губы, не могла не кусать.

– Малина, я знаю… И пойму, если ты меня сейчас пошлешь. Сколько могу, столько уделяю тебе внимания… Поверь, намного больше, чем другим…

– И что мне с этим делать? Стричь тебя под ноль каждые две недели?

– Каждую неделю. Извини, действительно много работы. Очень.

– И много девушек, очень…

– Малин, ты хочешь, чтобы я тебе врал?

– Нет. Просто не понимаю, зачем я тебе… Я просто могу тебя стричь. Спать тебе есть с кем.

Как жаль, что челка так и не отросла – не лезла в глаза, а так я могла бы ее, непослушную, убирать и незаметно промокать глаза… Незаметно, а тут Игорь увидел мои слезы.

– Малина, ну не надо… Я не думал, что у тебя так серьезно со мной.

– У меня с тобой не серьезно, – огрызнулась я.

– А на что обиделась? Что не поздравил первой? Я хотел приехать… К тебе.

– А к кому поехал в итоге? – шмыгнула уже громко.

– К бабушке. Серьезно. Не вру. И не слезу из тебя вышибаю. Я был на кладбище. Отвез ей мимозу. Матери мои поздравления были бы лишними.

– Чем я тебя не устраиваю? – буркнула я сквозь закушенные губы. – Дура необразованная, да?

– Малина, прекрати… – он выключил музыку.

А потом и машину. Загнал ее в карман. Попытался тронуть меня за плечо. Я дернулась, и руку он убрал обратно на руль.

– У меня ни с кем ничего серьезного нет, если ты об этом. И не будет. Если тебя это не устраивает, я пойму. Это большинство девушек не устраивает. Поэтому я так дорожу теми, кто согласен на такие отношения.

– Какие?

– А вот такие. Я не собираюсь жениться. Я не собираюсь заводить детей. Это не для меня. И домой никого не хочу приводить, потому что потом начнутся скандалы, я знаю… Я думала, что ты исправишься. Не исправлюсь, Малина. Я пойму, если ты уйдешь. Я понимаю, что все девушки хотят замуж и детей.

– Я не хочу. Смотрю на сестру и не хочу.

На него я не смотрела. Он на меня тоже. Видели с ним одно: серые многоэтажки, дорогу с лужами, обочины с коричневым снегом и безнадегу. Хотя бы я. А, может, и не видела я ничего. Слезы стояли в глазах. А безнадеги в двадцать лет не может быть. Я просто в тот момент примирялась с действительностью, которая говорила: он у тебя временно. А нет ничего более постоянного, чем временное. Если другие свалят замуж, то я – нет. Нет там ничего интересного, замужем… Машины нет, ресторанов нет, новых дисков тоже нет… Одни пеленки, сопли и крики, что я бы получала больше, почему же ты, мужик, не ищешь нормальную работу? Как хорошо, что я редко бываю в маминой квартире.

– Грета выросла. Мы вчера на пустыре с большими собаками бегали…

– И ты бегала? – усмехнулся Игорь.

– Нет, конечно. Так говорят…

Ну да, про детей… Так Светка говорила про своего Антошку.

– Куда поедем-то?

– Может, к тебе?

– А не поздно?

– А я до утра. Если разрешишь?

– У тебя выходной завтра?

– Да.