Текст книги "15 лет и 5 минут нового года (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)
19. «Те же яйца, только в профиль»
Как же мне влетело тогда от матери… За волосы! Были бы чуть длиннее, непременно бы оттаскала за вихры! С бабушкой до этого обошлось без крика. Она тихо спросила:
– Он того стоит?
Как? Как она поняла, что это было сделано для него?
– А при чем тут он? – глупо выгораживала я дуру внутри себя. – Я просто… Просто поняла, что… Что могу так же подарить кому-то надежду… У меня же волосы такие солнечные…
Да, только ты была тогда мрачнее тучи. Ты не верила, что он приедет или даже просто позвонит. Бабушка лишь головой покачала, а мать – кулаками. И тогда, на третий день, который прошел без ответа, без привета от Игоря, у тебя уже не осталось для себя оправданий. Мать орала, как ненормальная. Хотя среагировала абсолютно нормально: даже мысли не допустила, что я сделала это для того, чтобы понравиться Игорю.
– Нельзя быть такой внушаемой! Нельзя! Пусть делает со своими волосами, что хочет. Но Малина… Это же все… Все, что в тебе было…
– В плане? Все? – выдохнула я в запотевший стакан с чаем.
– Все… Ты без волос самая обыкновенная.
Я смотрела на мать, чуть не плача.
– Давай, Линка, налысо! – дала мне сестренка словесный подзатыльник. – Снова станешь у нас необыкновенной. Только смотри, чтобы кришнаиты тебя за свою не приняли!
И заржала – а я на себя без слез смотреть не могла. Мама сложила на подстригавших меня теток все маты. Она бы, во-первых, малолетнюю дуру сумела б отговорить. А во-вторых, хотя б каре оставила, чтобы легче было отрастить обратно до нормальной длины, а теперь что?! Челку невидимками закалывать!
– Ежик, ежик ей стриги! – летала вокруг нас Светка, и я пожалела, что не пошла к матери в салон.
Дома мне реально голову промыли – в трех водах, и даже с марганцовкой мозги прополоскали!
Как же я ревела в те ночи, как ревела…
– Давай вернём моду на норковые шапки! – не унималась добрая сестренка. – Их можно и в помещении не снимать.
– Ей лисью надо… А это дорого, – не заткнула старшую дочь моя мать.
– Лучше кавказскую из овчины! Типа, натуральная химия! Можно длинную папаху, будет мокрая химия…
Мне хотелось Светку убить! И заодно Игоря, что влез в мою жизнь со своим париком. Снял походя с меня скальп! Победитель…
А вот бабушка глядела на меня с сочувствием.
– Ну, зимой все в шапках ходят, а весной, если все еще не будешь себе нравиться, бандану вашу нацепишь…
Ну да, бандану… Какими модными тогда бабульки все разом стали…
– Было у тебя с ним что-то? – спросила бабушка через пару дней.
Я кивнула: чего отрицать?!
– Даже не позвонил?
Я мотнула головой.
– Забудь его…
Если бы это было так легко…
– Волосы отрастут…
А память? Память кто сотрет?
– Что на день рождения хочешь? – задала бабушка вопрос, который теперь жег душу раскаленным железом.
– Я уже маме сказала – хочу плеер с дисками. Сама собиралась купить, но не собралась пока…
Собиралась заодно не плакать по Игорю и не сумела собраться…
– Малина, ни один мужик твоих слез не стоит, – говорила бабушка, сидя на краю моей кровати. – Тем более, когда плакать не о чем. Ничего ж не обещал… Ну было и было… Другой еще лучше окажется.
Если бы так просто было не думать о нем! Весь рабочий день в зеркалах я видела последствия запретного секса. Нужно было еще и снести украшения в ломбард, чтобы забыть. Но бабушка запретила. Сказала – дорогие они, надуют тебя. Она в товарах разбиралась профессионально. Да и серьги с советской этикеткой были, пожелтевшей, но с печатью качества. Пусть лежат на черный день, а потом даритель забудется, а классика вечна… Всегда в моде. Ты просто еще не доросла до такого, Малина.
Пятнадцать лет после этого волосы отращивала. А ума не вырастила. У Игоря его, правда, тоже больше не стало в отношении меня и своих подачек.
– Малина, это что такое? – ахнула мать, когда мы с Гошкой разгрузили такси. – У нас снова дефицит в стране? Ты чего жратву приволокла? Переезжаешь?
– Нет. Я случайно заказала…
– Случайно?
Мать буравила меня взглядом.
– Мам, ну если ты догадалась, зачем унижаешь меня расспросами?
Мать опиралась на дверной косяк. Стояла спиной к заваленному столу, на котором проводил ревизию продуктам ее младший внук.
– Если бы я поняла, то не спросила бы… Опять кого-то к себе подселила?
– Нет… Не селила, сам пришел. Сам ушел. Продукты остались. Мне с ними делать нечего! Съедите…
– Кто такой?
– Мам, те же яйца, только в профиль. Тебе знать не надо…
– И как давно?
– Мам, я не хочу говорить… Все, никого нет…
– А я тебе говорила, что ты светишься? Говорила?
– Мам! – я шарахнула ладонью по двери ванной, и та захлопнулась с громким щелчком. – Все, никого нет. Кроме собаки, у меня никого нет и никогда не было. Я пошла к Грете.
– С тобой, как в анекдоте. Даже чаю не попьешь! Ну вот что ты притащила все это нам? Соседям бы раздала, – мать уже голос повысила до крика. – Бомжам на помойку выставила! Да сама сожрала на крайняк! Вот чего ты мне нервы треплешь? В лицо одно говоришь, за спиной другое творишь.
– Мам, я Гошке все это принесла. Не вам…
И не вам меня судить – моя жизнь действительно моя, я вам жить не мешаю, а вам всегда интересно, что там у меня… Вам только мою собаку не жалко. Все думаете, что она мне обуза… А обуза в моей жизни только одна – улыбаться вам всем и говорить, что у меня все хорошо, чтобы вы не нервничали.
– Я пошла… Мне еще с собакой гулять.
Господи, если бы не Грета, я бы на стенку давно полезла. Почему никак не могу научиться жить для себя? Ведь это должно быть так просто при моих исходных данных. Отдельная жилплощадь, приличный доход и пока еще довольно приличное здоровье. Три составляющие успеха свободной женщины. Но синдрома младшей дочери, конечно, никто не отменял.
Следующий день прошел под флагом еще большего стресса. Я чуть не выкинула в помойное ведро Знаменевские алименты, а потом подумала, что Грета ни в чем не виновата, и эти консервы ей действительно нравятся. Не солянка же это с папочкиными микробами! Нервы, нервы, нервы… Я даже взяла у девчонок круассан, хотя давно не позволяла себе сидеть на работе на кофе и булках. Было тошно. Очень. Голова раскалывалась.
Вечером захотелось упасть и не вставать. Я так и сделала. Но только упала, звонок в дверь. Люди добрые! За что… Только бы не соседка с улыбочкой, а не подстрижешь меня вот прямо сейчас? Ну очень нужно! Это будет, точно будет… Ближе к Новому году. Ненавижу Новый год, потому что когда люди хотят прогулять всю ночь, мне эту ночь хочется проспать без задних ног. Ноги – проклятье парикмахера. Как и звонки в дверь на ночь глядя.
Это же не может быть Игорь! Знаменев не пользуется любезностью соседей и не входит в открытую дверь сюрпризом. Всегда звонит снизу и с барского плеча дарует минуту, чтобы я могла унять детскую радость от встречи с ним и перед встречей с ним. Радость…
Я посмотрела в глазок и чуть не выругалась. Мама! Неожиданно приезжают только тещи, но я не замужем и она не теща для моей семьи. Для нас с Гретой она бабушка, которая живет в лесу, где водятся дикие звери… Ой, дети. Дети выросли, собака постарела, и мы не встречаемся на вражеской территории уже по другой причине.
Интересно, какая напасть погнала мою мать через полгорода? Почти ночью. Не продолжения же вчерашнего разговора о яйцах вкрутую потребовала ее трепетная душа?
– Мама, ты время видела? – выдала я вместо приветствия.
– Помешала?
Я вскинула голову.
– Приехала проверить, не вру ли я? – возмутилась моя душа в голос.
Лицо, кажется, продолжало улыбаться.
– Надеялась, что не врешь. Мне просто нужно было уйти. Я больше не могу там находиться.
– Там – это дома?
Я закрыла за матерью дверь. Она сама повесила на пустую вешалку пуховик после того, как сунула мне в руки пакет. С бутылкой.
– Мама, ты чего?
Я смотрела на дно пакета: рябина на коньяке. Не водка, хоть на том спасибо.
– Мне завтра на работу, – выдала я хмуро.
Пить совершенно не хотелось. А если организм и требовал добавить немного алкоголя в кровь, то точно не с матерью в качестве собутыльницы. Кто его знает, насколько у обеих языки развяжутся. Я за свою жизнь уже сотню раз пожалеть успела, что доверяла матери самое сокровенное. Ни слова поддержки, только осуждения и выдача ЦУ, незамедлительных к исполнению.
– Мне тоже, – выдала незваная гостья. – Я же теперь на курсах преподаю.
– Вот даже как. И не сказала…
– Так ты не спрашивала, – мать сунула в рукав скомканные шапку с шарфом и пошла мыть руки.
Я вернулась к кухонному столу. Чисто. У меня всегда чисто, когда нервы натянуты. Ну а полы роботы пылесосят-моют. Да и сама последнее время чувствую себя железным человеком без сердца. Дашь слабину – сразу подушка мокрая.
– Малина, я что-то вся забрызгалась. Дай мне что-нибудь одеть…
– Да сама в шкафу возьми… – бросила я и отвернулась к столешнице, чтобы поставить чайник.
К чаю ничего, но в пакете был еще маковый рулет в качестве закуски. Ну, алкоголь плюс мак – хорошее такое сочетаньице получится.
– Малина, можно с тобой начистоту поговорить?
Мать стояла у дверного косяка прямо в той же позе, что недавно Знаменев, которого тоже неожиданно на ля-ля пробрало.
– Чего? – кивнула я.
– Если ты его выставила, то почему у тебя в шкафу мужская одежда?
Ну вот же черт из табакерки!
– Потому что он ничего не забрал. Если за месяц не заберет, отнесу бомжам на помойку, как ты и советовала…
Я разговаривала с матерью уже спиной, чтобы отпала необходимость держать лицо, и кусала губы. Только бы чашки не побить.
– Малина, в прошлый раз, когда я тебя видела, ты была другой, счастливой… Выгнала? Или ушел?
– Ушел, мама, потому что выгнала.
В последний раз зажмурилась и обернулась.
– Мам, я уже была одной из многих. Больше не хочу, понимаешь?
Я сама не понимала, для чего снова лгу. Зачем продолжаю ненужный разговор. Почему оправдываюсь в почти что полные тридцать пять лет.
– Малина, ну как ты умудряешься в своем возрасте влюбляться!
Мать села на стул, на котором недавно сидел Игорь. Если бы он задал мне этот вопрос, я бы точно разревелась.
– Не умудряюсь. Умудрилась давно, это отголоски прошлого… Мам, я ошиблась. Мне вдруг показалось, что не смогу жить одна. Теперь точно смогу.
Я принесла на стол чай. Затем достала доску, чтобы нарезать рулет.
– Счастье не зависит от наличия или отсутствия человека рядом. Только от внутреннего состояния, – начала мать философствовать без всякого алкоголя.
– Мам, я не из-за него расстроена, а из-за Греты. Пойми ты это наконец. Я давно из-за мужиков не нервничаю!
– А из-за нее-то что! Собаке пятнадцать лет! Думаешь, ей нравится жизнь в подгузниках?
– Мам… – мне захотелось воткнуть нож в разделочную доску. – Она тебе это не скажет. И я до последнего буду за нее бороться!
Я отвернулась, чтобы бросить нож в раковину – от греха подальше, как говорится…
– Ты чего пришла-то?
– Сбежала, сказала же! Они опять жизни Гошку учат. Я больше не могу это слышать. Он соберет манатки и уйдет, хоть и орет, что они обязаны его до восемнадцати содержать, а там он сам свалит с большой радостью! Вот не надо было отдавать ему комнату…
– Ну да, с родителями на восьми метрах должен был жить! Дайте ему уже наиграться в свои стрелялки – перерастет.
– Это ты говоришь, потому что у тебя детей нет…
– Я в тетрис наигралась же…
– А ты совершенно другая. Ты во всем другая. Но я не сказала, что ты лучше Светки.
– Ты никогда это и не говорила. Наоборот. Я скорее неудачница на ее фоне. Не родись красивой, как говорится…
– Красотой тоже с умом надо пользоваться… Не так, как ты… Я отца вашего выгнала, чтобы вы в такое же говно не вляпались, а ты… Ты же его почти не знала, почему же раз за разом такого же себе иждивенца находишь? Мать говорила, как же ты девочек без отца оставляешь! А я отвечала – хочу им психику здоровой сохранить. А не вышло. Ни с кем не вышло. Этот Коля тоже не отец, никакой не отец. Вот сейчас умом понимаю, что не нужно им было Антошку рожать.
– Мам, ну что ты такое говоришь… Ты-то что говоришь? Родителей мало?
– А потому что всему есть предел. Предел терпению. Молчать уже дальше нельзя. Никак. Я твоей сестре прямо говорю: собери ему чемодан и поставь под дверь его мамочки, если он так тебя достал. Свое говно не греет, оно воняет так же, как и чужое. Я не могу больше в этом зоопарке жить!
Ах, вот зачем она пришла.
– Ты хочешь жить у меня?
Она смотрела мне в глаза. Кажется, целую минуту. Потом взяла бутылку и начала отвинчивать крышку.
– Если бы ты к мужику свалила, то да. А так – нет. У меня еще есть надежда на то, что хоть одна из моих девочек может быть счастливой.
Я поставила рюмки, о которых забыла.
– А что такое быть счастливой? – вдруг спросила я мать.
Она снова уставилась мне в глаза.
– Не жаловаться.
– Так я и не жалуюсь, кажется.
– Так ты счастливее Светки. От этого она еще больше бесится.
– Мам, ты с ночевкой?
– Нет, такси вызову. Мы же не собираемся выпивать всю бутылку. У нас работа. Работа – это такой зверь, который держит внутреннего зверя в узде.
Нет, прячет его внутри, и он мечется, раздирая душу в клочья. Но я не собираюсь жаловаться. Не матери. А подушка все стерпит.
20. «Дождалась»
Я очень надеялась, что не сказала ничего лишнего. Говорила мало – больше слушала. Мать не попытать, а поговорить пришла. Вылить на меня то, чего я никогда не думала из нее выпытывать. Проводила ее до такси в накинутом на футболку пуховике и осталась без шапки стоять на улице. Не совсем, конечно, без головного убора: мои волосы греют не хуже шерсти. Это в двадцать головной убор снимать было нельзя.
Стояла у подъезда минут пять в надежде полностью протрезветь. Не ждала кого-то, как когда-то давно. Ждать некого. Просто не хотела возвращаться в квартиру, пахнущую бабскими соплями и двадцатиградусным алкоголем. Открыла на кухне окно на проветривание. Осталось проветрить голову и не думать жалеть Светку: все сделала своими руками и своим одним местом. Меня в свое время, безмозглую и безволосую, никто из них не пожалел. Кроме бабушки.
– Это он, но я могу сказать, что ты спишь, – вошла она ко мне пятнадцать лет назад без телефона и на цыпочках.
Она, вечно шаркающая…
На часах половина десятого. Могу спать. Могу… А вот встать к телефону точно не могу.
– Сиди!
Как бабушка поняла, что у меня ноги отнялись, непонятно. Как непонятно, и от чего именно: радости, страха или досады? С чего он решил, что я неделю жду звонка… Ах, да… Он же сказал на прощание, что позвонит… Значит, должна ждать и надеяться.
Бабушка вернулась с телефоном, уже привычно шаркая, и тут же ушла на кухню. Щелкнула дверь. Побежала из крана вода. Прямо дежавю. Сколько Игорь уже заплатил за ожидание? Тишина по-прежнему пела: ожидайте ответа, ожидайте ответа. Я ждала намного дольше. Неделю. Целую! Так что могу минуту, целую, просто дышать в трубку.
Минуту не выдержала. От силы секунд десять.
– Алло, – так и сказала.
Сообразила сказать, а то подумал бы, что никто, кроме него, мне домой не звонит. Никто и не звонит. Даже он. Хотя… Мог ведь представиться бабушке, как в прошлый раз. Здравствуйте, это Игорь.
Мне вот так и сказал:
– Это Игорь. Узнала?
– Узнала, – буркнула, должно быть, очень обиженно, потому что он тут же извинился, что долго не звонил.
– У матери, по ходу, запоздалое осеннее обострение. Решила из меня ездовую собаку сделать. Загоняла, как обычного курьера. До Москвы и обратно. Ты не спишь там, а то бабушка напугала, что можешь спать…
– Не сплю.
– Выйдешь на часок ко мне?
– Куда? – не въехала я в его предложение.
– Да куда скажешь, туда и приеду. Я же адреса твоего не знаю, но сейчас в центре. Дороги почти пустые, так что могу рвануть в любом направлении. Кстати, хочешь вместе парики заберем? И отвезем в больницу? Если не хочешь, не надо, – добавил тут же. – Я пойму. Ну, куда мне приехать? У меня даже карандаш уже наготове. Один умный человек сказал, что имена и телефоны женщин нужно записывать исключительно карандашом…
Он, типа, пошутил, да? Или правду сказал. Горькую.
– Уже поздно, Игорь.
Поздно спохватился. Поезд ушел – до Москвы и обратно. Спальный вагон. Не ресторан… На ночь не ем. Вредно.
– Знаю, что поздно. Но ты не спишь ведь… Я не знаю, во сколько освобожусь завтра. Загнанных лошадей пристреливают. Похоже, мать уже зарядила револьвер.
– Поздно, – твердила я, кусая губы и уже почти глотая слезы.
– Я тебя что, до дня рождения не увижу, что ли?
– День рождения у меня через три недели.
– Малина, подари мне вечер. Пожалуйста… Я знаю, что тебе завтра на работу. Мне тоже.
– Извини, Игорь. Я очень устала.
Не добавила – ждать твоего звонка, рвать на голове остатки волос. И искать в себе остатки гордости. Нашлись, пусть и с трудом – не побегу к тебе. Не надейся.
– Ну ладно. Нет так нет. Навязываться не буду. Пока.
И сбросил звонок, не дождавшись от меня вежливого «спокойной ночи». Обиделся? Я тоже – аж разревелась, прижав трубку с короткими гудками грудью, в которой сердце тоже стучало коротко и быстро, без перебоев. А вот дышалось с трудом – слез было так много, что они и валик дивана легко сумели замочить, и продолжили меня душить.
– Что он тебе сказал? – вошла бабушка.
Услышала, что ли, как я плачу?
– Ничего… – буркнула в ответ, уперевшись носом в обивку.
– Из-за ничего не плачут. Не позвонил же сказать, что больше не позвонит? – усмехнулась она.
Даже не голосом, а краешком выцветших губ – я увидела это краем покрасневшего глаза.
– Не позвонит. Больше. И не надо… – бубнили мои искусанные губы.
– А чего звонил-то? – бабушка села рядом.
– На свидание позвать.
– И чего ревешь тогда? Когда?
– Сейчас. Я его послала. Никто не соглашается вот прямо сейчас, так он мне и позвонил…
– Так и сказал – ты в списке последняя? Не подведи.
Я села, уставилась на бабушку – ну как она не понимает? Чего смеется! Так бы и запустила подушкой – жаль она в диван убрана.
– Бабушка! – только и смогла сказать от злости.
– Малина, ты же так ждала этого звонка. Ждала, чтобы позвал снова. Позвонил. Позвал. Не пошла и ревешь. Малина, тебе двадцать лет!
– И что? – огрызнулась я.
– А то… Если ты не понимаешь…
А я не понимала: ни его, ни себя. Чего отказалась от встречи, чего ревела, чего после своего отказала ждала. Но ведь ждала и дождалась…
Через три дня позвонил:
– Хочешь на парик посмотреть? Он у меня дома.
Это что, намек?
– Неделю могу подержать. Не дольше. Дольше его ждать не могут… Ну, что? Приедешь?
– У меня послезавтра только выходной, – выдала я не своим голосом.
Свой в пятки спрятался. Взрослый вылез. Откуда-то. Или он только мне взрослым казался?
– Приезжай к десяти. Я тогда на работу успею. Вечера не могу сейчас планировать.
Вечера распланированы с другими? Но я не спросила. Промолчала. Проглотила.
– Хорошо.
Хорошо не будет. Или будет… Было же…
– Только не опаздывай, ладно? У меня с матерью очень натянутые отношения. Она без всякого зазрения совести премии меня лишит. Она вообще никому не сказала, что я сын. Однофамилец, племянник… Пусть сами догадываются.
– Не опоздаю, – прервала я его откровения.
Не опоздала. Даже на пять минут раньше пришла. Он ждал. В джинсах и футболке. Ждал, чтобы с порога показать мне парик. Испугался моего вида и нацепил волосы на место.
– Знаешь, – заговорил, стоя передо мной на расстоянии вытянутой руки и не обнимая. – Ты вот ниже лопаток не отращивай. Тебе с этой длиной очень хорошо.
А с короткими очень плохо, да? Я это поняла, когда Игорь открыл дверь и просто сказал «привет». Ни поцелуя, ничего.
– Возьмет четыре года… – буркнула я.
– Я в курсе. Всего четыре года… Сильно влетело? Вижу, мать тебя совсем обкорнала.
– Плохо, да?
Я сорвала парик и чуть не бросила его в лицо наглеца. Потом пожалела. Не его – волосы, отдала всю свою красоту аккуратно прямо в руки. Он убрал в пакет и заклеил его по новой. Его парик я не стала просить посмотреть. А сам не предложил. Да мне и не интересно было.
– Чаю?
– Даже торт купил?
Если я и вспыхнула, то скорее от злости. Парик показать пригласил – ага… А ты поперлась через весь город парик смотреть? Он что, дурак? Все ради чая, ради чая… С тортиком. А от сладкого жопа растет. Даже с утра. Главное, чтобы живот не вырос. От его сладкого.
21. «Подарочный апокалипсис»
Чтобы привести себя в порядок после маминого визита, я улеглась на еще не разобранный диван с улиточной маской. Проснулась уже среди ночи с переувлажненным лицом. И не только лицом – Игорь приснился? Приснился, черт его возьми!
Еще до приезда мамы сфотографировала на прогулке Грету и запостила на стену – за вечер лайк от Знаменева так и не появился. Сейчас? Есть… В первых рядах никогда не лайкает, чтобы не светиться. Будто кто-то из моих родственников будет кликать по крошечным кружочкам в поисках моего в меру упитанного скелета. Здоров… Раз до ночи тыркается в интернете…
Вкладку не закрыл, из жизни не вычеркнул. Обрадовалась? Скорее приняла как данность. Ничего не поменялось. И на том спасибо. Если допустить, что у него не куча баб, а времени на меня действительно не хватает, то виновата уже не мама – сам себя так загнал. Всех денег не заработаешь – эту аксиому мужики никогда не постигнут. Самостоятельно…
Я встала, чтобы расстелить диван. Грета подняла голову, открыла один глаз – второй из-за опухоли на веке почти не открывался. Вздохнула и продолжила спать. Да… Фотографировала я ее теперь исключительно в профиль со здорового бока, чтобы не травмировать психику случайных и неслучайных посетителей моей странички Вконтакта. В Инсту собачьи фотки не отправляла. Там у меня чисто профессиональный аккаунт – иногда ко мне специально записываются и едут через весь город. Потом, правда, ужасаются скромности нашего салона. Нашего…
Он не мой, он не наш, мои только руки и глаза, которые могут за считанные секунды сказать, как нужно клиента подстричь. Конечно, хотелось бы иногда делать это молча. Но как на халяву пьют и язвенники, и трезвенники, так и в парикмахерской разбалтываются даже немые, будто не мои проблемы меня каким-то местом трогают. У постоянных клиентов даже темы из месяца в месяц остаются неизменными – недовольны родственниками, коммунальными службами и правительством. Мы все одинаковые, только в соцсетях пытаемся казаться неординарными личностями.
Зачем только? Котиков и собачек достаточно – они уже красивые, если сняты с верного ракурса, а человеку прическу подавай! Волосы не только красят. Чаще всего они уродуют людей. Вот такой уродкой я чувствовала себя целых полгода, пока не появилась необходимость укладывать отросшие пряди лаком.
Такой я нравиться не могла, но если человек не нравится, его вряд ли целуют, звонят, встречаются с ним. А если столько времени уделять человеку, который просто нравится, то этого человека же можно и полюбить? И я поверила в сказку… Дура!
Игорь, наверное, просто не умеет любить, если за столько лет никого толком не полюбил. Если любят, потребность в разнообразии отпадает сама собой. Разве нет? Ну, возможно, Игорь любил жену… Если допустить вероятность того, что бегал от нее только ко мне. Хотя сомнительно. Вообще его женитьба и развод дело темное. Сейчас у его бывшей другой муж и ребенок. А, может, уже и два… Давно не проверяла. Года четыре… Уже неинтересно стало.
Сумасшедший был ноябрь. И я была сумасшедшей. Ну и что… Мне же двадцати еще не было. Зато был плеер. С глупыми песнями о любви, в которой и о которых я Игорю никогда не признавалась. Плеер-то был его…
Как так случилось? Да очень просто!
– Малин, протяни руку. Там в бардачке плеер лежит.
Это было наше второе полноценное свидание. На третье у нас появилась Грета, а на четвертое у него угнали машину… Поэтому четвертое не состоялось, но Игорь хотя бы позвонил тогда предупредить, что временно без колес. Я сказала, что приеду сама. Это было пятое свидание, а дня рождения еще не было…
Так, я отвлеклась, мы еще на втором…
– Вставь в прикуриватель.
Следующая машина уже была с дисками, а эта… Спросила тогда у Игоря, сам, что ли, умудрился подключить обычный плеер к колонкам. Нет, конечно же, не сам… Умельцы. Я на секунду расстроилась, а потом поняла, что он ручками работает совсем иначе… Пуговицы на женской одежде очень быстро расстегивает, например.
– Я недавно был на их концерте. Это израильская группа, но играют они бразильский джаз.
Я кивнула, затем согласилась, что звучит красиво и необычно. Боялась упасть в его глазах, если признаюсь, что слушаю исключительно попсу, которую крутят по радио. Отмазалась, мол, музыку на работе врубаю не я, и вообще у нас не положено, чтобы она звучала во время рабочего дня, а дома бабушка… Вот обзаведусь плеером, буду хоть по дороге на работу слушать хорошую музыку…
Я разве просила у него что-то? Клянчила? Он сам остановился у метро. Вернулся злой, но с наушниками и упаковкой батареек.
– Нет у них ничего нормального. Бери мою Соньку. Старая, но пашет исправно.
И выдернув прикуриватель, вручил мне. Только диск забрал. Что это было… Как группа называлась? Какая-то птичка… Экзотическая… Ах, да… Тукан. Тукан Трио.
В итоге у меня оказалось аж два плеера. Но новый я только для вида раскрыла, чтобы бабушка не обиделась. Сказала, мол, боюсь, что в транспорте вытащат. Просто старая Сонька грела мне не только карман, но и душу. Особенно когда наступили холода. Бабушка говорила, что не помнит, чтобы в декабре столбик термометра так долго держался на отметке в минус двадцать. И у меня слишком долго держалась температура сердца под сорок градусов! Плюс! Возможно, поэтому той зимой я ни разу не заболела.
Ну, если только Игорем. Он плохо предохранялся, вот я что-то от него и подцепила. Что-то, от чего безрезультатно пытаюсь избавиться целых пятнадцать лет. Наверное, это называется безответной любовью. А я ведь верила, верила поначалу, что она ответная. Два месяца верила! Даже проболталась матери, потому что невозможно было удержать в груди то, от чего ее расперло до лишнего размера! После Максимки это был реальный апгрейд в отношениях! Во всех отношениях.
Ну и как было не поверить в любовь? Любая б поверила! Игорь же приехал ровно в мой день рождения. Вечером. Среди рабочей недели и… В жуткий холод. В свой день рождения я впервые увидела Знаменева в костюме. На морозе! Такого красивого и взрослого, что… Подумалось, девичьи мечты о принце могут сбыться, если мечтать о конкретном принце слишком долго и достаточно упрямо.
Ну, мне же было двадцать годков от роду. Плюс ещё несколько часов, которые мы провели вместе. К тому же, чтобы стать красивой без волос, я была в капроне и без шапки. Вот все себе и отморозила: оба причинных места, которыми пыталась думать о Знаменеве.
В первое время мы виделись чаще, чем когда-либо после. Ну чего может быть проще – он мною еще не насытился, я была ему еще в диковинку. Ему нравилось одергивать меня в речи, запикивать нехорошие слова, пусть я и не произносила их слишком уж часто, только когда какой-нибудь козел подрезал нас. Да, из-за морозов Игорь тратил на меня лишних два часа, потому что не отпускал домой на транспорте, который был набит битком, да и вообще ходил с перебоями.
Мама с самого начала не доверяла Игорю и не верила в его искренний интерес к моей скромной персоне, но я упрямо выгораживала его, как любая влюбленная дурочка. Мой личный апокалипсис начался, когда закончился зимний городской. Новогодние морозы тогда решили переплюнуть крещенские. Но я им радовалась, желая как можно дольше не просыпаться от новогодней сказки. Все у нас красиво, все у нас букетно-конфетно. До март далеко. Это потом снег сойдет и обнажит то, что собачники не думали зимой убирать… Тогда ещё не убирали даже летом, вообще не задумывались о чистоте на выгуле питомцев. Жизнь была ещё большим собачьим дерьмом, чем оно само.
Город, как обычно, впал в зимнюю спячку, и ему, как и мне, снились прекрасные сны о весне… Я же не знала, что вместе со снегом уйдет и любовь Игоря. И мой сон. Розовый! На работе меня теперь встречали не по волосам, а по костюму, из которого я не вылезала. Подарок от Игоря меня грел! Не шерстяной – акриловые нитки не колются, как и щетина, вовремя сбритая.
Костюм призван был вызвать в окружающих восхищение и зависть. Франция! Париж! Так и было написано на этикетке. Серый, но не по-питерски. С зелёными и красными полосками – Игорь сказал, что это какая-то минималистская картина. Ну и типа в коллекциях Ив Сен-Лорана в свое время было похожее платье из квадратов.
У меня до этого подарка не было ничего похожего ни в гардеробе, ни в постели. Не знаю, виноват в этом Сен-Лоран или Знаменев… Я снова промолчала во избежание позора. Я только стрижку от Видала Сассуна знала. Собрать все волосы в пучок и чикнуть за раз… Вот Игорь в итоге собрал все мои чувства в кулак и отрезал по живому…
Ну что – здравствуй новая бессонная ночь? Если я начну все это вспоминать. Нет, первый снег… Я успела его увидеть, подойдя к ночному окну. Утром все растает… Будет грязь. Снова мыть лапы и пол в прихожей. Снова отмечать на календаре крестиком еще один день до дня Икс, операции Греты.
Бессонница – осенняя напасть. Зимой я сплю, как убитая. До будильника. Та, моя счастливая, зима не стала исключением. Только причиной здорового и крепкого сна был не мороз и не белый снег, а владелец нового белого бумера.
В будний день из нашего дома я выходила на улицу одной из первых. Чтобы бежать до метро. Общественный транспорт отказывался выезжать из парков, вмерз в лед до весны, троллейбус в лучшем случае проезжал раз в час… И уж точно не в пик. Оставались ноги и маршрутки. Последние гады – как смешны сейчас эти цены – подняли оплату до десятки с замерзшего носа. Подсчитываешь к вечеру убытки и еще больше ждешь весны. Знать бы заранее, что март заберет у меня мою любовь, я бы все заработанное отдала, чтобы та весна никогда не наступила!
Как зима в нашем городе наступает для властей всегда неожиданно, так и для меня неожиданно пришло прозрение, что у Игоря не работы стало больше, а девушек… На одну и не на меня, а на следующую, которую тоже следовало привадить для начала частыми встречами.
Тут поверишь в знаки. Под Новый год все ужасно мерзли. Топили плохо. Даже мы с бабушкой раскошелились на обогреватель. Зря власти не перенесли Новый Год на более теплое время. Ровнехонько под бой курантов вырубились городские подстанции: так и встречали Новый год по-старинке, при свечах… Гадать позвонит, не позвонит было сподручно. Не позвонил. Хотя к тому времени уже было куда!
