Текст книги "15 лет и 5 минут нового года (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
4. «Классическая дурь»
В такой же хмурый ноябрьский день, как сегодня, только не утром, а вечером, мы вывалились из тёплого кафе. Пережидали в нем сильный дождь, заказав по второму десерту. Тогда я еще могла позволить себе сладкое на ночь! Сладкого… На ночь… Вечером. Ночью я должна была быть дома. Как в старом анекдоте, во сколько порядочная девушка ложится в постель?
Если в девять ей нужно как штык быть в собственной теплой кроватке… Чтобы мама не догадалась, что наплевав на запрет, я встречаюсь с мужчиной не моего круга, водить знакомство с которым она мне строго-настрого запретила. Нас покрывала бабушка, к которой меня отправили жить, как только старшая сестра притащила в дом юного мужа, нагуляв с ним настоящего ребенка.
Когда из сильного дождь становится несильным, питерцы понимают, что это до самого утра. И мы пошли на соседнюю улицу к машине. Я раскрыла над нами мой зонт. Даже в двадцать лет покупала исключительно черные и мужские, потому что они больше и спицы у них крепче, а мою шевелюру быстро не просушишь, а простужаться работник сферы обслуживания не имеет финансового права. Но тут зонт подвел меня, я даже выругалась, и Игорь сделал мне замечание… Ну, да… Золотому мальчику с темными волосами не нравились крепкие словечки. Ему мало было того, что я не курила, теперь я должна была перестать ругаться нехорошими словами, даже если мне зонтом прижмет палец. Пришлось залезть под козырек.
Там уже стояла тетка с красным носом, прижимая к груди намокшую с одного края коробку. Она тут же решила стрельнуть у нас сигаретку. Ему курить было можно, и он протянул синяку женского пола две дорогие сигареты. Пачку не протянул, на всякий случай. А тетка вместо спасибо начала пихать нам коробку со щеночком, явно подобранным где-то на помойке. И громко требовала за щенка больше, чем мы оставили в кафе. Игорь сунул ей то, что нашлось в кармане, и потащил меня под дождь без зонта.
– Он же умрет.
– Кто? – не понял Игорь.
– Щенок.
– И что?
Я не успела ответить. Тетка подскочила к нам, сунула мне в руки коробку и резко дала деру, будто мы действительно намеревались ее догнать и вернуть скулящий товар. Нет, ее, наверное, тоже мучила совесть, и она решила переложить грех за замерзающего щенка со своей пьяной души на нашу офигевшую. Ну да – на тот момент, мне показалось, что душа у нас с Игорем была одна на двоих. Мы стояли в луже, без зонта, закрывая своими дурными головами рыжеватого с подпалинами щенка от серого дождя.
– Что с ним делать? – захлопала я, двадцатилетняя, тяжелыми от туши ресницами.
Игорь, двадцатичетырехлетний, стоял совершенно растерянный.
– Иди перепродай…
Ну да, бизнес по-русски!
– И с чего ты решила, что это он?
Игорь полез в коробку проверять половую принадлежность щенка. Любопытство разыгралось в мокрой башке или решение брать себе щенка или не брать всецело зависело не от его беспородности, а исключительно от пола.
– Сука!
Я вздрогнула – не сразу сообразив, что он не ругается нехорошими словами, а просто называет собаку ее настоящим именем.
– И что? – спросила я.
Он снова пожал плечами, и я поняла, что решать он ничего не будет. А я…
– Его нужно высушить и причесать…
– В тебе говорит парикмахер! На хер ей прическа, ей жрать надо дать!
И это мой воспитанный мальчик. Как мало надо мужику, чтобы из воспитанного стать настоящим. Просто удивите его сообщением, что он стал папой! Ну и он пошлет тебя с этой новостью куда подальше самыми хорошими словами.
А то новость! На моей сестре тоже жениться не особо хотели. Типа, мальчик еще, не нагулялся. А она о чем думала! Мама заставила его жениться на Светке, переругавшись с его родителями в пух и прах. Им ничего не оставалось, как купить сыну костюм и галстук. Переезжать выходило куда дороже. Соседи мы до сих пор, только та бабка с внуками совсем не помогает.
Я попросила Игоря отвезти меня домой к бабушке, где занимала свои незаконные пока квадратные метры. Так Игорь и узнал этот адрес. И не забывает уже пятнадцать лет. Ну и я узнала, что с ним или с другим, да и вообще женщине главное – не залететь.
И не влюбиться…
Даже в классическую осень.
Позднюю. Голые деревья. Тьма с утра. Хмарь с вечера. Остывающий на столе утренний кофе. Недопитый вечером бокал вина. Третья попытка отрыть в шкафу целые колготки. Работа. Работа. Работа. Сломанный зонтик. Промоченные ноги. Тёплые тапочки. Желание упасть мордой в подушку и проснуться уже летом.
Осенью не хочется влюбляться. Осенью, особенно поздней, как раз таки хочется просто любить. Забраться вдвоем под тёплый плед и лежать нос к носу. Нос у Греты холодный. У меня тоже. Нам с собакой привычно хорошо. На ее подстилке. Да, она большая – собака последнее время спит клубочком, ну и я, когда становится совсем тоскливо, ложусь рядом на пол. Такая у меня половая жизнь собачья…
Сегодня тоже буду спать на полу. Не с заразным же в одной постели! Нужно не забыть купить в аптеке одноразовые маски. И одноразовые носовые платки. Об остальном Игорь всегда заботился сам. Но остальное нам точно не понадобится в ближайшую неделю, а потом у меня будет плановый перерыв в женской жизни. Да и не задержится Знаменов у меня так надолго. Три дня – максимум, а потом поскачет к молодым.
Но как пережить с ним эти три дня, не растравив себе душу? Как прекратить любить того, кого любить совсем не надо?
Ведь в двадцать могла не любить, а просто наслаждаться моментом! Уходила на работу рано, возвращалась домой поздно, запыхавшаяся и красная от счастливого свидания. И однажды бабушка спросила меня в лоб: любишь его? Я сказала, обманывая и себя, и ее – не люблю и замуж не собираюсь: уже собиралась за своего первого, уже плакала, когда якобы любимый сказал, что я ему надоела. Да он и не был любимым. Сейчас понимаю, что влюбилась я в Игоря раз и навсегда. Еще в шестнадцать! А Максимом пыталась убить в себе первую любовь, у которой не могло быть ни будущего, ни настоящего.
Я по глупости тогда так думала – ошибалась: настоящее есть у всего. Только девочек неправильно воспитывают – заставляют всегда думать о будущем. Светлом – пережитки коммунизма, наверное. Того самого, на заре которого секс сравнивали со стаканом воды, а потом в комсомоле решили, что секс равно любовь. Нет, первые строители коммунизма были правы, он – стакан воды. Живительной!
– Бабуль, я не хочу в двадцать лет быть одной и ждать несуществующего принца, когда у меня есть настоящий на белой бэхе. Пусть я у него не одна, но я лучшая. И лучше быть с тем, кто тебе не вешает лапшу на уши. Я так решила!
Хотите – выставляйте на улицу! У меня уже больше года диплом парикмахера в кармане. И я могла бы спокойно заплатить за себя даже в тех местах, куда водил меня Игорь. Так что я не расплачивалась с ним телом, и он это знал. Он не соблазнял меня – это было обоюдное притяжение и решение двух взрослых людей: любовь без обязательств, если уж вас слово «секс» так нервирует.
Все же неудачный первый опыт закаляет женщин. Главное, не уйти в депрессию, а я почти ушла той жуткой осенью две тысячи второго года. Но позвонил он – Игорь, о котором я и думать забыла. Вернее, забыла о таком мечтать…
Говорят, нужно отпустить потерянную вещь, и она сама вернётся. А мужчину, единственного, которого, как выяснилось позже, любила, тоже нужно было отпустить, чтобы он вернулся. Я верила, что меня отпустило, но в первую же встречу меня накрыло с головой. По полной! Отключив мозг или что другое, что находилось в двадцать лет под моей медной копной, я позволила ему без лишних просьб и лживых заверений в любви до гроба убедиться, что это мой натуральный цвет.
– Думал, ты красишься, а ты и там оказалась рыжей…
Ну да, тогда еще не вошло в моду удаление волос где надо и не надо. Хотя именно с удаления волос с его головы и началось наше знакомство… С полного удаления!
5. «У нас по записи»
Рыжим либо везет, либо везет не очень. В первый же день своей практики, которую с превеликим трудом выпросила у мамы проходить не в ее парикмахерской, я подвернула ногу, разбила коленку и порвала колготки. Рухнула с лестницы прямо на подступах к раю, и ввалилась в салон красоты удивительно красивой.
За пять минут до открытия меня заботливо окропили йодом, колготки стянули лаком для волос, и я наивная шестнадцатилетняя дурочка решила, что ничего хуже со мной в этот день произойти уже не может. Врачи говорят, что первый больной-мужчина к счастью, а вот у парикмахеров оказалось все наоборот. Или все намного проще – без диплома я еще не считалась парикмахером, я была стажеркой первого года обучения.
Они ввалились в старый советский салон, в котором еще было разделение на женский и мужской зал, шумной и наглой толпой – даже не компанией, требуя побрить всех четверых налысо.
– Что? – спросила моя кураторша, и я поняла, что не ослышалась.
Ухоженные шевелюры, явно из лучших салонов города, куда мы заглядывали только через витрины, говорили, что у мальчиков не все дома. Из мульков известно, что с ума сходят по очереди, это только гриппом вместе болеют. На дворе май, сезон гриппа позади – значит, в сумасшедшем доме день открытых дверей.
Они переглянулись, и один из них, самый высокий и самый красивый, повторили просьбу, еще и «пожалуйста» добавил, которое от парней в косухах редко дождешься. У них курточки явно из натуральной кожи, а не кожзама, и другой мастер в голос ахнула, когда они горой кинули их на банкетку и не подняли ту, что в итоге свалилась на пол. Чего они разделись? Им еще не сказали, что мастера свободны.
– У нас запись, – тут же проговорила моя кураторша и бросила на меня опасливый взгляд, который я не сразу поняла.
Потом мне объяснили, что она испугалась, что к нам заявилась толпа потенциальных скинхедов, хотя вряд ли те могли завербовать в свои ряды мажорчиков.
– У вас же никого нет? – продолжил переговоры предводитель. – Мы заплатим двойную таксу. Нам очень нужно.
– Что за спешка? – продолжала так же холодно наша тетка, потому что не считала нужным церемониться с молодежью, которая никогда не станет нашими постоянными клиентами.
– Мы к другу в больницу едем. Он химию проходит. Так мы решили тоже лысыми походить, пока он не поправится.
Мы все трое переглянулись: не скинхеды.
– У нас по записи, – повторила тетка, и я не знала, правду она говорит или вежливо пытается выставить молодых людей вон, чтобы у нас проблем не возникло потом с их лысыми головами.
Эти ребята явно караулили у входа момент, когда наш газетчик откроет входную дверь. Клиенты, конечно, могли и опоздать к назначенному времени, но не все же скопом!
– Вот только если на нее согласитесь? – и она ткнула пальцем в меня.
Они тоже ткнули в меня взгляды – все четверо. Точно на вилку подцепили, подняли в воздух и раскрутили. Второго падения я не выдержу, а коленки затряслись. Еще бы – теперь они изучали мои раны.
– Лина стажер, но побрить сумеет волосок к волоску.
Может, они и оценили шутку, но не заржал не один. Но я все равно еще никогда не чувствовала себя настолько униженной и оскорбленной.
– Да нам без разницы кто, – добил меня этот парень.
– Только вам придется подождать. Она одна, а вас – четверо.
– Подождем.
– Игорь, ты первый! – бросил тот, чья куртка так и осталась лежать на полу.
Так я узнала имя парня, который позже поставит мою жизнь с ног на голову. Но голову ему я все же побрила. Быстро, без чувств, без остановки на то, чтобы выдохнуть. От него разило одеколоном за версту. Сколько он вылил на себя и чего, я была, конечно, без понятия. Понимала лишь то, что явно не того, что алкашам по карману.
Хотелось, конечно, спросить, а чего вы к нам пришли, а не к своим мастерам? Но у меня язык застрял за стиснутыми зубами. Счастье, что голову этому клиенту мыть не пришлось. Действовала старыми армейскими методами. От одной только мысли о запускание пальцев в его шелковые кудри начинало двоиться в глазах и выступала на лбу испарина. Нет, дело в его дурацком одеколоне…
Или в моем стажерском непрофессионализме. Я надеялась, что расческа и машинка входят в его волны достаточно профессионально. Д’Артаньян вон опасной бритвой побрил чувака и ничего, а я тут трясусь с более продвинутыми подручными средствами. Ну, на четвертой башке у меня уже просто отваливались руки, поэтому я и не протянула руки, когда Игорь, исчезнувший из мужского зала, как только я выпустила его из кресла, вернулся с плоской и блестящей упаковкой колготок.
– Я просто упала, – выдала я, мечтая быстрее схватить метлу и вымести его из зала вместе с приятелями, как ненужный сор.
– Я видел.
Хотелось брякнуть в ответ: а чего тогда не подошел, руки не подал? Но тут же вспомнила, что я подскочила в ту же секунду и пулей влетела в двери салона. Он бы и дверь не смог открыть. Машины. Он же явно на машине.
– Больно?
Я не стала кивать.
– Возьми. Тебе целый день работать. У тебя такие красивые волосы, а все коленки будут рассматривать. Тетка в ларьке сказала, что они темные и достаточно плотные.
– Тогда мне в них будет в жарко, – выдала я полный бред.
Хотя что скрывать, с меня уже сошло десять потов. За короткий разговор с ним больше, чем за все стрижки вместе взятые.
Игорь бросил упаковку на кресло, в котором недавно сидел и направился к двери. Он уже ходил на улицу, так что был в куртке. Приятели оделись. Они выглядели все ужасно – к таким на улице я бы близко не подошла. Впрочем, как и они ко мне.
А я подошла к окну, все еще с метелкой в руках – не знаю, зачем мне понадобилась марка его автомобиля. БМВ, темно-зеленая, не новая, с помятым крылом, но мне и такая даже во сне не снилась, а ему явно чуть больше призывного возраста. Хотя не думаю, что такие служат в армии.
Они не уехали сразу: Игорь остановился у овощного ларька напротив нашего окна. Долго тыкал в стекло на разные фрукты. Действительно, значит, в больницу к другу едут, а ведь были сомнения – вдруг просто приколоться решили. Ну, у богатых парней свои развлечения. Мы вот тоже обесцвечиваем на спор волосы. Мы…
Все, кроме меня, моя шевелюра неприкосновенная, вот я до сих пор и не похожа ни на парикмахера, ни на стилиста, хотя отбрить теперь могу любого с закрытыми глазами. Только не Знаменева!
Игорь сунул один пакет парню, которого я стригла последним, а с другим направился к нам. К нам? У меня началась самая настоящая паника.
Я метнулась к ведру и лишь чудом не высыпала волосы мимо. Быстрее спрятаться! Я юркнула в подсобку в самый последний момент, когда колокольчик на двери уже звякнул. Как набатный колокол! Нет, не получилось отсидеться. Меня позвали. Еще и полным именем:
– Малина, к тебе пришли!
Вышла. Красная. Впрочем, для рыжих это в порядке вещей. Но я странная рыжая, у меня на лице почти нет веснушек. Может, именно поэтому клиентки так часто интересуются, какой краской я крашусь.
– Малина? – переспросил Игорь, протягивая пакет с фруктами.
Наверное, с фруктами, он же их покупал.
– Меня действительно так зовут, – снова не протянула я руки.
Колготки, кстати, так и остались лежать в кресле.
Меня действительно зовут, как ягодку. Это сейчас люди не удивляются никаким именам, а в моем детстве меня все называли исключительно Мариной. Нет, мои родители не собирались выпендриваться. Просто у меня есть старшая сестра. Когда родители не могли договориться об имени для меня, Светка решила за них, громко крикнув, что Малина хочет есть…
Марина так Марина, не стали спорить родители, но моя сестра так не думала, с детским упрямством продолжая звать меня Малина, каждый раз исправляя родителей… Так кричала, что ее услышали небеса, и клерк в моем свидетельстве о рождении допустил досадную ошибку. Перьевой ручкой с фиолетовыми чернилами в зелёной книжечке написано, что я Малина Владимировна Угарова. Как же все угорали дома, но исправлять ничего не стали.
Ну и мне надоело в какой-то момент исправлять людей, и я превратилась в Лину. Даже модненькой стала среди бабулек. А то как же – зовут, как героиню какой-нибудь латиноамериканской мыльной оперы.
– Прикольно. Держи. Это тебе.
Ну что он тычет в меня пакетом – по больной коленке дал и не заметил.
– Мне ничего не надо!
– В качестве предоплаты возьми. Надеюсь, через месяц снова придем.
Он моргнул, и я увидела, что глаза у него влажные. Он тоже заметил, что я заметила и стрельнул глазами в сторону окна.
– Мы со школы дружим.
Я не стала спрашивать, в каком году они ее закончили. Не мое дело.
– Слушай, а ты на дом выезжаешь? Свободна сегодня вечером?
Добавил, не сделав даже паузы, чтобы я хотя бы кивнула про обслуживание клиентов на дому.
Просто ему никто не отказывает. Так, что ли? Так, Малина, так…
У меня руки тут же сделались влажными. Они и не были сухими, но после такого вопроса… Я, конечно, упала у него на глазах, но с лестницы, а не с дуба… Он решил, что мне восемнадцать уже есть? Или ему плевать?
6. «Сударек»
Конечно, плевать – он же мужик! Это я – любовница со стажем. Игорь болеет мною исключительно в плохую погоду. Приходит то дождь переждать, то снегопад, то пробки, то просто подлечить в моих объятиях плохое настроение. Или…
Каждый раз я придумываю новую причину его неожиданного появления на пороге моей однокомнатной квартиры. Для себя. Чтобы объяснить, что он забыл рядом с уже возрастной дамой, когда за ним бегают восемнадцатилетние накаченные во всех местах красотки. У него не спрашиваю. Знаю ответ: их я тоже регулярно имею. Намного регулярнее меня. Утром он всегда уходит без завтрака, чтобы кануть в лету на неопределённое количество дней или даже месяцев. А я жду плохой погоды в природе и заторов на дорогах, точно манны небесной.
Пятнадцать лет знакомы, а все так же… Меня бьет рядом с ним радостная дрожь. Он не был моим первым, никогда не обещал жениться, ничего вообще не обещал. Никогда не звонил. Говорил, если не открою, значит, не судьба. Он не был моей судьбою, не станет и ее проклятием. Никогда.
Я его люблю. Глаза, губы, руки, другие выступающие части тела, даже коленки… Он не любит никого. Был случайно женат, неслучайно развёлся, детей нет, родителей уже тоже нет… Из остального есть все: машина, квартира, работа… Нет, третьим пунктом следует поставить все же деньги. Работа в сорок лет есть у многих мужиков, деньги – у единиц.
Он эта самая единица. Отличник по жизни. Бывшая золотая молодежь с чуть облезлой позолотой в виде пробивающейся седины, которую он не пытается скрывать. Завидный жених! Очередь из невест огромная. Вставать в неё бесполезно. Я – любовница на века. Хотел бы чего-то большего, пятнадцать лет бы не тянул. Смирись, Малина.
А в декабре позвонит подруга, уехавшая за мужем в Сибирь, с извечным бабским вопросом: что, замуж не вышла?
За кого? Вокруг одно… То самое, во что многие мои подруги благополучно вляпались, выскочив замуж, только чтобы водрузить на голову фату ну и ради фотографии в белом платье на фоне Медного Всадника! Женой мне не стать никогда. Ничей.
Тридцать пять – на работу жены устраиваться уже поздно, по возрасту не подойду. И ладно. Останусь в вечных любовницах. У Игоря… Хотя нет ничего вечного. Особенно тела. Я старею. Я это вижу. И он не слепой, но почему-то ему хорошо в моей постели. Может, просто в других хуже? Может, восемнадцатилетние любовь тоже знают лишь в объемах ЕГЭ?
У меня есть собака. К тому же, сука. Мы с ней прекрасно друг друга понимаем. Мне мужик не нужен!
– Ну что ты носишься с собакой точно с ребенком! – всегда возмущается мама, когда я прихожу к ним в гости исключительно с Гретой или отказываюсь прийти, потому что племянники чем-то обидели собаку в мой последний визит.
Да потому что она моя дочка. Моя и Игоря. Только ему плевать на нее. Будет вторая операция. Первую сделали два года назад на другой глаз. Вместо того, чтобы поддержать меня, отговорить от страхов, он кинул мне на карту деньги. Отмазался. Да? Забеременей я от него, на аборт, может, и не отправил, но точно не женился б. Кидал бы вот так же деньги на ребенка. Но я почему-то всегда знала, что хочу ребенка только от него. Увы, общая у нас только собака.
– Малина, мне нужно серьезно с тобой поговорить… – начала мама неприятный разговор полгода назад или около того, когда поняла, что я точно живу одна. – Моя гинекологиня сказала мне тут, что возраст наступления менопаузы очень помолодел. У нее в практике уже и тридцатитрехлетние случаи есть. Там вообще целый список причин, начиная от экологии… Стрессы, недосыпы… Заканчивая недостаточным количеством белка… Ты понимаешь, о чем я?
– Нет, мама, не понимаю, – отчеканила я. – У меня все хорошо. Как бросила после Лешки пить таблетки, так вообще другим человеком стала.
Мама посмотрела на меня внимательно:
– А ты действительно светишься. Я уже подумала, что кто новый появился…
Нет, мама, старый… Вечный. Единственный, с кем мне ничего не нужно симулировать. После отмены таблеток вообще космос начался. Еще бы почаще приезжал. Он не был в курсе, что я принимала таблетки, как не знает и сейчас, что бросила. Поумнев, я перестала позволять ему снимать резинку. Хрен его знает, что от него можно подцепить, кроме детей…
Он поначалу злился. Говорил, что контролирует себя и что я у него единственная, с кем он может не предохраняться. Типа, парикмахеры знают, что такое гигиена… Думала, что уйдет после моего скандала. Ушел как всегда, а потом вернулся, положил пачку презервативов мне в тумбочку и заявил, что прекрасно помнит их количество.
Ревность, да? А ничего, что о своей женитьбе ты заявил так, между делом! Как и о разводе потом… Что ж, я партнерша для секса, больше ничего. Постоянная любовница с пятнадцатилетним опытом работы. Скоро на пенсию отправит. Мама, правда, хочет раньше списать меня со счетов, как женщину. Не выйдет!
– Мам, я не чайлдфри, но я не собираюсь рожать для себя. Или чтобы было… Если вдруг встречу мужчину, от которого захочу ребенка… – и не выдержав долгого взгляда, обрываю разговор: – Мама, мне всего тридцать пять. Но я больше никого искать не собираюсь. На поверхности только дерьмо плавает, уже убедилась в этом.
Работалось ужасно – рука, слава богу, набита, стрижет на автомате. А в груди сердце то ворчит автоматной очередью, то замрет в испуге. И сразу же в сердечной тишине слышится писклявый внутренний голосочек: позвони, узнай, как он там… Не сдох?
Да плевать! Надеюсь спит и поправляется. И пусть уже валит! На все четыре стороны. Где теперь его квартира, в каком районе… Адресок не оставил ни разу. Где эта улица, где этот дом… Где этот сударек ночует, понятия не имею. Ночует в другие ночи. К себе ж не водит! Меня же ни разу не пригласил…
Или это только меня? Мне же утром на работу бежать… А малолетки его явно не работают. То есть работают, но не руками… И если даже руками, то держат в них совсем не ножницы…
Сердце снова остановилось и снова выдало ту-ру-ру… Малина, ты ревнуешь? Совсем, старуха, башкой тронулась? Ревновать морального права тебе никто не давал. Ты ему кто? Даже не единственная любовница! Может, дома у него живет гражданская жена. А почему бы и нет? Может, уже и не гражданская. Ты же его не спрашивала, как и в прошлый раз. Сам сказал.
Ну а в этот раз сказал, что дома за ним ухаживать некому – не слышала, что ли?
Однако спорить со здравым смыслом, вдруг прикинувшимся моим внутренним голосом, с каждым новым взмахом ножниц, становилось все труднее и труднее. Ухаживать некому, а обхаживать здорового – есть кому. Это же ежу понятно! Он же еще сказал, что к счастью заболел именно у меня в постели, потому что у меня сладко. Малиновое варенье есть! И я в силу возраста знаю, что ноги нужно держать в тепле. А они, его дуры, знают только, что выгоднее держать их раздвинутыми. Перед выгодными людьми! Это я видела Игоря и лысым, и с длинными волосами, и с красными от недосыпа глазами, и вот теперь – сопливого!
– Вас записать через три месяца?
Держу карандаш крепко, чтобы не сломать грифель. Карандаш, чтобы всегда можно было стереть имя и записать на это время другого клиента. Почему нельзя стереть память? И записать в сердце другого? Почему, если любить, то обязательно безответно?
Да почему же безответно! Он ответил тебе постелью. Чем могу, как говорится! Больше ему тебе нечего дать – кроме цветов, тряпок, украшений и дрянного тролля, коробочку которого ты месяц уже, кажется, не протирала.
Сегодня протру! Сегодня моя квартира должна быть стерильна, как палата тяжело больного, почти умирающего от соплей! Я шмыгнула – пока не шмыгается, к счастью. Но еще таблеточку нужно выпить обязательно. Или чего покрепче, чтобы сохранить целыми хотя бы половину нервов. Лучшие! Сердечные я на него все растратила.
– Лучше до Нового года, – отвечает довольная клиента, продолжая красоваться перед зеркалом, стоя ко мне спиной. Ну а чего: мы видим отражения друг друга: лицом к лицу, как ни крути. – Хочу быть красивой на корпоративе. Вы тридцатого работаете?
– Работаю. Как обычно.
Работаю… Даже тридцать первого. А что еще мне делать! У мамы на кухне сидеть?
Смотрю на то, как моя красавица натягивает на красоту шапку. Ненавижу холодное время года. Половина моей работы насмарку!
Хорошо, что собственные волосы не требуют укладки, их только в хвост нужно обязательно стянуть. И спрятать под зонт. По такой погоде делаю обеденный перерыв на два часа, чтобы успеть не только погулять, но и вымыть Грету и покормить – с утра снова не поела. Ждала, когда я с руки покормлю, а я кормила с руки другого – таблетками.
К старости мы все становимся капризными – собаки не исключение. И сучки на двух ногах – тоже, вот меня и распирает нынче от обиды, что я не единственная, зато незаменимая в случае насморка баба. Если сейчас меня никто не оценит, то после сорока ждать милости от мужика уже не придется. Но где взять этого мужика?
Игорь не вариант – на Знаменева надежды нет, никакой. А так хочется, чтобы тебя любили…
Просто осень, депрессия из-за погодных условий. Нет, причина есть. Грета и ее глаза. Знаменев просто оказался последней каплей, вот глаза и на мокром месте. Это не из-за него. Это из-за Греты. А на него мне, как и раньше, плевать. Есть – хорошо, нет – еще лучше. Но есть ему что-то надо.
Вот уже год ничего себе не готовлю. Да никогда и не готовила. Все мужикам. Мне много не надо: мне даже дешевле зайти в местный ресторанчик поужинать. Дома убирать со стола не надо. Днем перехватить покупной салатик с чаем, чтобы согреться после прогулки, утром – салат французской красоты: замоченный в кефире геркулес.
Это нас еще в лицее научили. По молодости мы могли позволить себе плеваться от вкуса, а возраст заставил его полюбить, ибо на здоровье. Может, я и Игоря заставила себя полюбить, чтобы другие козлы в сердце червяком не пролезли?
Да, так оно и есть. Но есть салатик он не станет – мужик. Ему нужен суп. Позвонила в кафе, попросила упаковать две порции солянки. Перчика в нее добавлю – вырви глаз будет и прощай сопли. Чтобы глаза мои больше его по утрам не видели. Вали, Игорек, туда, где тебе хорошо бывает не раз в два месяца.
В аптеку не забыть! Почти забыла. Пришлось возвращаться. Минус десять минут, но если это поможет сохранить десять рабочих дней, оно того стоит.
В квартире тишина. Больной спит. Собака тоже спит. Глухая, не услышит, что я пришла, пока не растолкаю или что-то не уроню.
Уронила – челюсть. Правда, тихо. Никто не проснулся. Зачем только первым делом зашла в кухню с плотно завязанными в пакет двумя жалкими баночками с супом?
