Текст книги "Он, она и три кота (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 6.6 «Мужские заскоки»

Утром я проснулась абсолютно разбитой, и вовсе не потому, что ночка была бурной – она, конечно, таковой была, чего греха таить, а потому что заснула только под утро: пришлось одной перебираться с дивана на кровать к котам – не спать же валетом! А коты смотрели на меня осуждающе, хотя бессовестно могли порадоваться в кавычках за человека, притаскивающего в дом собаку, и не давали уснуть злобным мявканьем. Знали, что я сделала глупость. Но я не глупее котов, без них понимала, что учудила…

Вот только никогда не пойму Лешку с его конспирацией: Юля изначально знала, что ее брак фиктивный, и то, что она все же склонила мужа к сожительству на одной кровати, не сделало ее автоматом любимой женой. И вообще женщиной, которая бы что-то для Лешки значила. Он ведь так и не дал ей свою фамилию, а я, когда начала сомневаться в его лояльности, ждала смены документов как знака, что наш с Лешкой план о тайной семье провалился по его вине.

Нет, наша фамилия осталась только у Богдана. Правда, в свидетельстве о рождении стояла фамилия Слепцовой Юлии, но она не могла быть слепой: она видела, что занять значимое место в жизни Супрядкина не сможет никогда. А собака… Не знаю. Кажется, Лешка постарел. В душе… И у него появились старческие заскоки.

Заскоки, правда, начались тринадцать лет назад. Бежал он в ЗАГС не с Юлей, а от меня с моим ребенком. Он не переставал все эти годы тыкать меня носом в медицинский договор, где в заветной графе стояло мое имя. И что? И что? Я не играла, не красовалась, не прибеднялась – я действительно ничего не чувствовала к биологически своему ребенку. Зато стала понимать проблему отцом, со спокойной душой бросающих беременных подруг, жен, да не важен этот штамп в паспорте, он же не о чем! Мужики детей не вынашивали, они – грубо говоря – просто слили то, что мешало им ходить. А материнский инстинкт, он спрятан вовсе не в глазах младенца, а в его утробной икоте, первых шевелениях, дубасенье всеми частями тела по всем маминым органам, в муках самих родов…

Да, наверное, в родах женщина как раз и проходит свой катарсис, со слезами оставляя позади чаяния прошлой жизни и страхи будущего материнства, растворяя их в крике… Все, хватит… Да, хватит копаться в себе! Я велела это своему мозгу, вернувшись с праздника, устроенного в честь первого дня рождения Богдана, но не для него и не для мамы, хотя это обязан был быть ее праздник… А для мамы, да, только биологической. Лешка хотел семейное фото. Оно выглядело странным: он с Богданом на руках, рядом Оливка в нарядном платье и… непонятная тетка, бывшая жена…

Хороший фотограф понятия не имел, кто я такая, но вот гости… Они могли подумать всякое, но до правды не додумался бы даже самый пытливый ум. Сама Юля в этот момент смылась – якобы отлучилась в туалет, но, думаю, она поправляла в нем тушь, потому что ей велено было держаться какое-то время от банкетного зала подальше.

Хотя это «какое-то время» в голове Супрядкина желало превратиться в года. Да, он делал все, чтобы я почувствовала себя матерью. Велел жене завязать с кормлением, чтобы брать ребенка на прогулку с Оливкой под предлогом приобщения дочки к статусу старшей сестры, а на самом деле ему нужно было, чтобы я, забирая дочь, видела малыша. Да, у крохотного Богдана были мои черты лица, тут и спорить нечего, но… План не сработал – чувствам не прикажешь. Чувства умерли, и весь этот дурацкий план Супрядкина изначально был обречен на провал.

Но Лешка упорствовал в своем нежелании понимать, что развестись с Юлей он не может, потому что я не приму его назад с ребенком. Я принимала его самого – в свою постель. Этот неприятный разговор мы начинали долго и упорно, потому что издалека, потому что при ребенке… И когда почва была прощупана, и мы поняли, что дольше друг без друга не можем, что замену не искали и не будем искать – Лешкины интрижки в разводный период не в счет, это была любовь за деньги, а не за душу. За душу он брал меня – щупальцами, и душил, душил меня в объятьях каждую нашу тайную встречу. Постепенно все уговоры снова пожениться сошли на нет и поезд нашей семейной жизни как-то сам собой встал на рельсы и покатылся в завтрашний день по заранее намеченному маршруту. Мы пришли к тому, о чем и договаривались, когда я говорила, что ему должна родить и вырастить сына другая женщина. Только одно изменение было сделано в изначальном плане: Лешка стал воскресным папой не для сына, а для дочки.

Как он стал для Юли мужем – это долгая история… Намного длиннее моей, в которой мальчик на одну ночь остался со мной на полгода. Наверное, для того, чтобы лишить Люция последней надежды отправиться домой. Белый искал бывших хозяев не только возле входной двери, но и по коробкам. Иначе, чего он лез во все магазинные мешки и сумки? К Новому году Савка принес мне под елку красивый подарочный пакет со снежинками. Люций нагло залез в него до положенного срока, просидел в нем подарком пару часов и перестал напрочь реагировать на звонки в дверь. Мистика!

В пакете лежала розовая коробочка с духами от Версаче. Я знала их цену, почти сто евро. Чтобы купить их для меня, Савке пришлось очень и очень ужаться в средствах в ноябре – декабре. Но что я могла сделать… Только сидеть на пустой кровати вечером первого января и вздыхать, вдыхая странный кристально-прохладный аромат подарка от непонятно кого.

Глава 7.1 «Не тормози»

– Савелий, ты сейчас придуриваешься или действительно не понимаешь, что у нас нет больше возможности встречаться? – говорила я из такси, когда до встречи с Лешкой оставалось минут двадцать, не больше.

Я нервничала, что опоздаю, и что он подумает, что я делаю это специально, потому что не хочу говорить о том, что важно ему. Вот с кем я не хотела говорить, так это с Савкой. Господи, ну можно же в конце концов заняться личной жизнью: в городе столько одиноких девчонок! Еще год, ну два, и все равно от меня сбежит, а мне и так уже сложно довольствоваться тем, что предлагает в постели Лешка. Глупо думать, что сорокалетний мужик может сравниться с двадцатилетним, глупо… Пусть душой моей мальчик завладеть не в состоянии, но мысли порой появляются совсем уж препротивные в отношении Супрядкина…

Помните ж, древние греки считали, что все в человеке должно быть гармонично: и физическое, и духовное начало, а у нас с Лешкой стало трещать по швам и первое – из-за Савки – и второе – из-за старческого маразма, в который Супрядкин впал неожиданно и явно до срока.

– Надя, я тебя чем-то обидел?

Голос у Савки звучал совсем по-детски. По телефону не дашь и шестнадцати. Он шепчет, потому что страшно или потому что его подслушивают? Тогда чего звонит? В чем срочность этого звонка, когда я вчера четко сказала, что иду с дочерью в клуб. Вообще взрослый человек давно бы понял, что когда не извиняются, а монотонно зачитывают список важных дел, в которых не фигурирует даже намека на романтическое свидание, следует понять, что его не будет и в будущем. Но до взрослости Савелию далеко, поэтому, может, он и ластился ко мне нежным котенком. Но у меня котов, взрослых, уже три – на четвертого места нет и не будет. Четвертым у меня пес, который пусть и не кусает, но лает последнее время очень много. Хотя у Лешки Савкиной проблемы быть не должно – имеется под боком баба для прочистки мозгов от того, что в них ударило…

– Савва, мы с тобой не раз и не два, а целый месяц говорили о том, что наша связь неправильная, и с ней надо завязывать. Вот, ты меня не слышал, а вселенная услышала. Как говорили в рекламе моей юности: сделай паузу, скушай Твикс.

– Не тормози, сникерсни… – почти выплюнул Савелий на том конце нашей теперь только мобильной связи. Голос подрос, почти что разменял третий десяток… Пусть и продолжал дрожать от обиды. Но на что обижаться? Я не обещала ему постель до гроба. Читай, до климакса. Я вообще ничего не обещала.

Он взял меня наскоком. Я всего лишь накормила его на завтрак яичницей, щедро сдобренной базиликом, общипанным с кустика на подоконнике. Не считала, не гадала, что пряная травка может быть любовным ядом. Зелье не могло так разъесть душу.

Савелий лишь чудом не столкнулся на следующий день с Лешкой. Разминулся с ним минут в пять, но мог, конечно, увидеть его возле парадной с Шариком на поводке. Ну, а Супрядкин никаким местом, конечно, не мог помыслить, что молодой человек с букетом роз может направляться к его жене. Он вообще не мог особо думать – я, чувствуя за собой вину, особенно нежно разглаживала на Лешкиной макушке пробивающиеся рога. Это сейчас они витиеваты аки у оленя, и их можно только обломать… Или ждать, когда Его Величество Бывший Муж сам их скинет. Недолго ждать – Лешка уж слишком сильно бьется головой об стену из-за Оливки.

Моим первым – и самым правильным, как я сейчас понимаю – желанием было захлопнуть дверь перед наглым мальчишеским носом. Пусть дарит букет прохожей девушке! Но я снова позволила ему переступить порог, всеми силами души решив сказать про девушку, букет и случайность словами, без грубых движений «рука-дверь».

– Наша ночь приятная, но все же случайность, и продолжения быть не может.

Букет невесты был брошен в мусоропровод еще утром, а на столе с пустыми чашками и полупустым заварочным чайником осталась лежать чужая коробка шоколадных конфет. Хотя какая чужая? Как раз-таки своя, Лешкина. Это Савкин букет здесь будет чужим.

И все же я взяла его, и розы простояли в вазе неделю, даже не подвянув. Лешка еще спросил, с каких это пор я сама покупаю себе цветы. Пришлось соврать, что довольная клиентка принесла розы Милене, а ей с букетами домой ну никак нельзя – муж не поверит, а в бутике живым цветам не место. Лешка съел мой ответ, не подавился, еще и прислал на завтра корзину роз. Зачем? Не сказал, даже записку не вложил, но я не сомневалась, что цветы от Лешки. Савке и букет в пятнадцать роз вставал в копеечку. Сумасшедший… И я не лучше.

Зачем ответила на поцелуй, зачем позволила прижать себя к стене, зачем смотрела, как в зеркале оголяется мое плечо с татуировкой в виде выгнувшей спину кошки… Я ведь не кошка, которая гуляет сама по себе, я – дама семейная.

И не должна пересчитывать пуговицы на чужих рубашках, не должна проверять на бритость чужие щеки, а на остроту – чужой язык. Ни в коем случае не должна ломать ногти о чужой ремень, не должна вытаскивать из-под кровати чужие носки, а из головы – мысли о чужом мне мужчине. Да каком мужчине – мальчике!

Но я делала все, что не должна была делать. Получала удовольствие от тайных свиданий, смаковала каждый момент близости – короче, ждала Савку, как влюбленная дура. Но все же в конце концов сумела обрубить конец и отчалить от чужого берега, куда меня нечаянно прибило чертовым Убером.

– Надя, я не торможу. Я просто не хочу от тебя уходить. И ты не сможешь меня прогнать.

Я закусила губу, проклиная нервы. Но лучше пусть трясутся губы – помаду куда проще поправить, чем тушь.

– Я уже прогнала. Все кончено, Савелий. У тебя своя жизнь, у меня – своя. Так будет честно для всех. Пожалуйста, больше не звони мне.

И я заблокировала его номер, думая, что это жирная точка. Увы, это оказалась запятая или знак вопроса. Как мне выставить его из кафе до прихода Оливки? Питер жутко маленький город – мой юный бывший любовничек мог так же неожиданно объявиться и на той роковой встрече с Супрядкиным, на которую я все же опоздала. На целых девять минут.

Глава 7.2 «Мы?»

Супрядкин выглядел злым даже внешне, хотя в силу профессии умел прекрасно контролировать эмоции, а тут и галстук ослаблен, и браслет от часов расстегнут. Он еще тряс часами, точно погремушкой – нервишки? Или это звоночки, которые я если и слышу, то точно не понимаю. Объяснений с меня не потребовали – не успели. Официантка, не дожидаясь команды от постоянного клиента, принесла поднос с едой, будто все девять минут моего опоздания стояла с ним на старте. Сервис выше всяких похвал.

– Я взяла такси. Думала, уж на такси точно не опоздаю.

– Ешь!

Это было сказано, точно команда Шарику. Стало даже противно, но я взяла ложку, потому что суп оказался луковым, мой любимый в этом кафе.

– Может, поговорим сначала? – смотрела я в холодные глаза Супрядкина.

– Я лучше поем. Не знаю, когда еще придется.

– Что так, тебя дома кормить перестали? – спросила я, чувствуя неприятные покалывания в боку.

Захотелось сменить позу, но нога приклеилась к другой: ляжки вспотели, точно на дворе было лето. Нет, за окном холодно и противно, а на душе страшно от новой информации, которую грозятся обрушить на меня, точно снежную лавину. Лешка не кричал, но в горах бывает довольно даже самого тихого шепота. Он стучал ложкой громче, чем я зубами – от страха. Только проблем в его семейной жизни мне сейчас не хватало!

– Я сам есть перестал, – отчеканил он, прожевав крутон.

С полным ртом он никогда и не говорил.

– Не тяни кота за яйца. Сам сказал, что времени мало.

Я смотрела на него в упор и гадала, это меня тошнит от Лешкиных интонаций или все же луковый суп протух?

– Наверное, действительно мало, – он усмехнулся. Или даже оскалился. Верхняя губа поползла вверх только в левом уголке рта. – Какая средняя продолжительность жизни мужчин в России?

– Я не хочу говорить с тобой о погоде. Что у тебя стряслось?

Он не изменился в лице – наверное, гипс по природе своей лишен эмоций и теплоты, а от Супрядкина несло могильным холодом. Давно я подобного чувства рядом с ним не испытывала: обычно меня наоборот бросало в жар, как на югах.

– Нет, все же скажи, сколько мне примерно осталось жить?

Боже, он к врачу сходил? У него чего-то страшное? Рак? Или…

– Ты к цыганке, что ли, сходил? – попыталась улыбнуться я.

А что – мы часто проверяли свои карманы по молодости, когда на Невском проспекте в троллейбус вваливалась толпа цыган. Ну, а гадать по руке в наше время умели все нецыгане – даже ручкой прочерчивали линии на руке, чтобы уж наверняка. Хорошо еще линейкой не измеряли! А сейчас даже не вспомню, которая из линий линия жизни.

– Я пытаюсь говорить с тобой серьезно. Мне сорок четыре года.

– Будет, – перебила я. – У тебя что-то болит? – добавила с опаской в голосе.

Уже хотелось все знать – проглотить горькую пилюлю и жить дальше. Если, конечно, это не мышьяк?

– Да. – Пауза. – Душа. И давно. Я хочу снять с нее грех.

Я смотрела в его глаза, точно выточенные из морозного стекла – Супрядкин, козел, ты сейчас меня до инфаркта тут доведешь!

– Грех у нас общий.

Приехали… К попу, что ли сходил? Но уточнить я не успела. Супрядкин просто пытался говорить с расстановкой, но без чувств, и без толку. Рубить, так с плеча. Говорить, так говорить, а не растекаться мыслью по древу.

– Ты не думаешь, что Юле нужно родить собственного ребенка?

Я захлопала глазами – нет, без слезинок, и даже без реснички: просто от удивления!

– А я-то тут при чем? Это как бы ваши с Юлей дела…

– У меня нет с Юлей никаких дел. Отдельно от тебя. Договор у нас общий.

Я уронила ложку на край тарелки и выругалась. Коротко, но зато громко – и плевать на окружающих.

– Она не моя, она твоя жена.

– Бывшая, – отрубил Лешка.

А я, на сей раз без нецензурных слов, откинулась на спинку стула. До того сидела как королева, проглотив швабру, которой думала замести чужой сор обратно в чужую избу. Но мне его высыпали прямо на вымытую к свиданию голову.

– В плане?

– В прямом. У Юли тикают часики, и она уже год намекает на необходимость ребенка. Я ответил, что у меня уже есть двое и собака. Но я не буду против, если она родит себе ребенка. Только он будет не от меня и без моей фамилии. Ты чего молчишь?

– Я слушаю, – ответила я по слогам, не в силах разложить по полочкам услышанное. – То есть как сама? У нее кто-то появился?

Мой мозг сейчас взорвется – вот те и весна, всех попутала на измены… Вот такая, блин, вечная молодость…

– Нет. Я оплачу ей ЭКО с донором. И буду ей помогать. Все-таки невозможно заставить бабу найти работу, когда пятнадцать лет она не работала. Ты понимаешь, о чем я?

– То есть ты считаешь, что я не работаю?

Вот какого хрена сейчас приплетать тут мое содержание? Это он Оливку науськал? Типа, на двух баб ему не хватит денег?

– Я про свой развод! – почти что выкрикнул Супрядкин тоже после смачного ругательства.

– То есть ты… Э… Свободен, так, что ли?

Когда ты уже будешь говорить со мной, как человек? Когда?! А то у меня все нецензурные выражения даже в мыслях закончатся!

– Еще нет. Я не мог подать заявление, не поговорив с тобой.

– А при чем тут я? – уже как-то истерично взвизгнула я, нервно дергая плечами.

– У нас с тобой вообще-то сын имеется от этого брака. Мы должны заранее решить, как мы его воспитываем.

– Мы?

Глава 7.3 «Красочная картинка»

– А кто еще? – Супрядкин удивлялся так искренне, что мне сделалось тошно. – Ты так и не ответила, сколько мне осталось жить?

– Слушай, Леша, начинай говорить серьезно! – выплюнула я ему в лицо оставшиеся на губах капельки лукового супа.

Даже не скажешь – горе ты мое луковое. Горе мое атомное!

– Я давно не говорил с тобой серьезно. Ты забыла мой серьезный тон. А я реально давно не был с тобой настолько серьезным, – буравил меня взглядом Супрядкин, будто стену.

Глаза и вправду оставались мутными. Какое там зеркало души! Они были тьмой души! Омутом, в который он снова пытается меня затащить.

– Так сколько кукушка мне накуковала?

Ну, конечно, кукушкой меня назвать – ну как же без этого!

– Я лично сомневаюсь что-то, что больше четверти века, и я хочу прожить их с тобой и со своими детьми, – говорил он так монотонно, будто нудный доклад зачитывал. – Хватит, поиграли и хватит!

Взрыв эмоций оказался таким неожиданным, что я чуть на стуле не подпрыгнула.

– Тогда у нас с тобой мозгов не было, но сейчас, не отрицай, мы поумнели и не будем больше эгоистами. Юля должна получить шанс на свою жизнь, а мы – на свою, пока у нас еще есть силы на семейную жизнь.

Я не знала, что сказать. Я не знала, как доесть суп. Нет, я, конечно, уже знала наверняка, что оставлю тарелку полной: в горле стоял ком, кислый, горький, противный, огромный, смертельный. Если я его не проглочу сейчас, то умру, а я его точно не проглочу…

– Как ты себе это представляешь?

Лешка не изменился в лице – он, похоже, транквилизаторов наглотался. Предупредил бы, я бы тоже в аптеку зашла. Хотя бы за валерьянкой. Правда, тут и корвалол не поможет… Только димедрол!

– А есть какие-то варианты? Я ушел от тебя с сыном и с сыном вернусь…

– А сын что по этому поводу думает? – я спрашивала с опаской. С опасением за психическое здоровье Супрядкина.

Покер-фэйс покер-фэйсом, но мы же серьезно не в картишки решили перекинуться. И не играем в веришь, не веришь. В наших с Супрядкиным отношениях поверить можно во что угодно! Увы…

– Это Богдана не касается. Оливку мы тоже, кажется, не спрашивали, хочет она уйти с папой или все же остаться с мамой. И сейчас, если честно, я жалею, что оставил ее с тобой…

Договорились… У меня тоже покер-фейс, не выдам ему никаких эмоций. Привыкла, что они рвут мою душу в тишине пустой квартиры.

– Так зачем забирать Богдана от Юли, раз она такая хорошая мать? – спросила я с неприкрытой издевкой.

Он пригласил меня на ковер унизить, так, что ли? Не постучать в дверь – пустите переночевать, мы сами не местные, а с ноги открыть – что ж, фирменный стиль Супрядкина!

– Потому что я уже оставил одного ребенка. Второго оставлять не собираюсь, – завелся Лешка. – Если Оливка хочет жить с мамой, то пусть принимает и папу. Я не собираюсь особо стеснять вас своим присутствием…

– Тогда какого хрена тебе разводиться? Живи с Юлей. Ты все равно не ешь там, только с собакой гуляешь. Постели себе в ванной, чтобы не пересекаться вообще…

– Тебе смешно, да? – Лешка затряс башкой, как одержимый. – Тринадцать лет назад я сделал то, что сказала мне ты. Сегодня ты сделаешь то, что скажу тебе я. Понятно?

Грудь ходила ходуном, но я старалась не дышать вообще. Только слова выплевывала, как пушечные ядра – они ж далеко в море не летят – вот прямо на стол в тарелку и плюхаются. Это я на ложку пальцем наступила, и все забрызгала: салфетку, блузку, стол… А Супрядкин остался чистым, как всегда!

– А Юле все понятно? Ты женат на ней дольше, чем был женат на мне. И вообще ты тут пытаешься меня убедить, что она ничего к Богдану не чувствует? Садик закрылся, товарищи-родители, заберите своего ребенка. Он умеет читать, считать, писать и даже говорить на двух языках. Если бы я не знала, что ты на работе не пьешь, я бы не сомневалась, что ты набрался. Ты бредишь!

– Юля сделает то, что я ей скажу, – огрызнулся Супрядкин. – Спрашивать ее нечего. Она мне не жена, то есть женой я ее никогда не считал. В постели она мне нахрен не сдалась. И вообще мы с ней почти год живем в разных комнатах…

– Зачем же ты врал про собаку тогда? – почти не поверила я в семейные откровения Супрядкина.

– Я не врал, – наконец-то покер-фэйс сменился ухмылкой. – Я не хотел обсуждать с тобой Юлю раньше времени.

– А теперь время пришло, так выходит? И что тебя сподвигло на разговор? Отсутствие секса или что-то другое?

Лешка снова надел маску – гипсовую. Но она еще оставалась подвижной, не застыла намертво: левый глаз у него дергался. Ну что – не в бровь, а в глаз попала?

– Ты зачем хамишь, Надя?

Вот же мужская непробиваемость!

– Я не хамлю. Я просто не хочу участвовать в устроенном тобой цирке. Пусть Юля сама ко мне придет и скажет, что ей больше не нужен ребенок, в чьем свидетельстве о рождении записано ее имя. Хочешь разводиться, вперед! Богдана не трогай!

– Он мой сын. И твой.

– И Юлин! – перебила я. – Леша, ты вообще со стороны на себя посмотри. Ты ку-ку, да? Богдан уже не эмбрион, он живой человек. А ты решил его, как какую-то недвижимость, отобрать у женщины, которую он считает матерью, и передать непонятно кому… Ну да, матери его сестры, которую он последний раз видел, кажется, пять минут на дне рождения в боулинге. Пазл сошелся или еще нет? Картинку видишь, Алексей Михайлович?