Текст книги "Он, она и три кота (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)
Глава 9.9 «Как на духу»
– Зато твой Савка отучил Белобрысого нестись к двери… – улыбнулась Оливка так, будто перед ней была не вымазанная в правде мать, а именинный пирог с тысячью свечками.
Она раздувала губы и обдавала меня горячим дыханием аж через стол. Уже полный пустых тарелок. Даже я ела, даже я… Хотя всегда считала моветоном говорить с набитым ртом. Но сейчас мне нужно было срочно заесть правдивый страх хоть чем-нибудь. Вкуса я все равно не чувствовала. Одну горечь, точно в еду щедро так сыпанули цедрой от грейпфрута.
– Ну чего ты боишься? Что папа тебя бросит? Так он тебя бросил еще тринадцать лет назад. А сейчас у его величества поменялись планы… Ага, сейчас… Нет, ты должна ему сказать, что тоже не была пушистой… Ну реально, в чем твоя проблема? Ты – свободная женщина, ты обратно замуж не собиралась. Это у него зачесались яйца или что у него там зачесалось…
Я сжала губы, которые оставались сухими даже после жирного супа.
– Оливия, ты не имеешь права так говорить про своего отца…
– Не имею? – она нарочно сделала удивленные глаза. – Я имею полное право говорить о вас двоих все, что думаю, потому что вы двое не подумали обо мне даже минуты, когда принимали свои дурацкие решения. И более того – я вас обоих предупреждаю – только посмейте сказать вашу правду Богдану, я тогда все расскажу бабушкам, обеим! Шантажирует ее Савочка… Да ты не представляешь, что такое шантаж в моем исполнении! Только откройте рот. Я сделаю все, чтобы Богдан возненавидел папочку так же, как ненавижу его я!
Она почти выкрикнула это свое «Я» – и я дернулась, точно получила в нос камнем или кулаком, сильно-сильно: так, что захотелось плакать.
– И меня ты ненавидишь? – задала я ненужный вопрос.
Оливия вскинула голову, посмотрела на меня свысока и изрекла:
– До этой минуты нет, а сейчас да. За твою трусость. Когда ты оставляла Савку на ночь, ты не боялась, что папочка вдруг поругается с Юлечкой и припрется к тебе? Не боялась?
Я молчала. Тут шел монолог. Мое участие не требовалось.
– Жалко, что он не застукал вас. Ох, как жалко…
И дочь замолчала. Высказалась!
– Тебе должно быть стыдно, Оливия. Мы столько для тебя сделали и делаем.
– Да… – растянула она. – Вы столько для меня сделали, до сих пор расхлебываю вашу кашу на кислом молоке. Уже тошнит, честное слово. Божечки, и зачем я только хамила тете Юле. Она – святая!
– Она продажная тварь, – процедила я сквозь зубы. – Она никогда не должна была соглашаться выходить замуж за твоего отца. Никогда. Но эта меркантильная сучка хотела заполучить то, что на вознаграждение за оказанную нам услугу не смогла бы себе позволить. Если бы она сказала твоему потерянному отцу «нет», то все было бы иначе…
– Что иначе? – прошипела дочь. – Ты взяла бы Богдана себе?
Пришлось кивнуть.
– У меня бы не было выбора.
– Выбор есть всегда. И ты выкинула моего брата, как выкинула меня…
– Ты сама ушла! – не выдержала уже я капитального наезда.
– Я сбежала! Ты Барсика больше любила, чем меня. Я тебе второго кота приволокла, чтобы Серому жизнь сахаром не казалась!
Я снова прижалась взмокшей спиной к спинке стула.
– Это ты сейчас все на ходу сочиняешь? – еле прошевелила я губами.
– Я тебе как на духу сейчас говорю. И готова сказать папочке и про Савку, и про себя, и про все, что угодно. Чтобы ему наконец стало плохо! Как было плохо мне!
Я зажмурилась и принялась считать до десяти, чтобы не сказать ребенку гадость. Какие же они, какие же они все неблагодарные эгоисты…
– Только сначала уволься и освободи квартиру, за которую платит отец.
– То есть ты снова выбираешь его, а не меня?
– Такого выбора никогда не стояло! – шипела я слишком громко.
– Такой выбор стоял. Такой выбор ты сделала, когда сделала Богдана. Это все ты! Без тебя у Алексея Михайловича ничего бы не получилось. Побурлил бы, побурлил, да затух!
– Три года! Он изводил меня три года! – шарахнула я по чужому столу кулаком, не жалея ни презренный металл ножек, которые у стола чуть ли не подкосились, ни свои несчастные пальцы, которые безумно заныли.
– Я уволюсь, – проговорила Оливия тихо и встала, чтобы схватить куртку и сумку. – На свадьбу можете меня не приглашать. Не приду. Я передам от тебя Савке привет. Не переживай.
Я вскочила и схватила дочь за руку, но она вырвалась.
– Пожалуйста… – почти взмолилась я, хотя и не смогла повысить голос даже на один тон.
– Это моя жизнь, мамочка. Разбирайся лучше со своей. Пока с ней не разобрались другие.
Она развернулась и вышла. Я села и с трудом подняла руку, чтобы подманить официанта для оплаты неоконченного обеда. Руки тряслись и с превеликим трудом подчинили себе молнию сумки, но держать руль не могли. Я сжала ими телефон и вызвала номер Супрядкина.
– Бросай все и приезжай домой! – сказала я в трубку и замолчала.
Домой – как вырвалось-то легко, но разве это его дом?
– Что-то с Оливкой? Где она, черт возьми?
– С ней все хорошо. Приезжай домой. Я буду там минут через сорок-пятьдесят. Как пробки будут…
– Что стряслось?
– Ничего. Просто приезжай. Пожалуйста. Если у тебя встреча, – спохватилась я, – то это ждет. Приезжай, когда сможешь…
Только не тогда, когда я уже не смогу говорить… С тобой. О главном. О нашей единственной дочери.
Глава 10.1 «Чистые руки»
Нет ничего противнее теплой водки, но именно ее я налила в две рюмки, ожидая своего благоверного. Жаль, черного хлеба не купила по дороге. Времени не было. А то вышли бы настоящие похороны… нас как родителей.
– Ты хочешь, чтобы я совсем поседел? – рухнул на меня Супрядкин прямо через порог, имитируя какие-то звериные объятия. – Висков мало?
Я еле выбралась из-под его туши, лишь чудом оставшись в вертикальном положении.
– Мне руки мыть или я без ужина? – решил он начать с шутки наш нешуточный разговор.
Догадался, что дело пахнет керосином. Руки всегда должны быть чистыми, даже когда они грязные от копания в чужом белье.
Коты рядком уселись на диван, точно зрители сюрреалистического кино. Нет, трагикомедии. Да нет же, просто комедии – бытовой, дешевой.
– По какому поводу пьем?
Лешка не протянул руки к рюмке, просто уставился на водку взглядом. Пустым, уставшим. Тяжелый день? Или тяжелые думы?
– По печальному. Твоя дочь сказала, что нас ненавидит. Не хочет иметь с нами ничего общего.
Лешка перевел взгляд на меня и не изменился в лице.
– Это не новость, – выдал он еще более устало. – Что-то новенькое есть? Саша съехал? Сергей был послан лесом? Кот ее где собирается жить? С нами?
Мне захотелось выплеснуть водку ему в харю. Вот серьезно захотелось… Ему все пофиг? Так, что ли?
– Ты не понимаешь, что происходит? Вот совсем не понимаешь?
– Да я все понимаю уже не один год, – он выпрямился на стуле, на котором сначала развалился. – Не понимаю только, почему это для тебя стало такой новостью.
Да, для меня это новость. Печальная. И я сейчас разделяла желание Оливки сделать этому козлу больно. Он ведь больше меня видел дочь последнюю пятилетку, но ведь не сделал ничерта, чтобы с ней сблизиться!
– Да нет, это не все новости… – я сжала пальцы на столе, чтобы не схватить рюмку и не выпить для храбрости. – Она решила завести роман с моим бывшим любовником.
Леша уже сидел прямо, поэтому и не подался вперед: некуда, между нами стол и тишина. Звенящая, давящая, плющащая мозг тишина…
– А вот это действительно новость… – выдал он наконец тихо и остался сидеть.
Снова тишина. Зловещая. Хоть бы рюмку схватил и плеснул мне в лицо. Ну ведь так должны мужики реагировать на измену жен! Или рогами в потолок уперся, так что не сдвинуться с места…
– Бывшего? – то ли спросил, то ли просто повторил за мной Супрядкин.
– Ну да, бывшего…
– Интересные дела…
И интересный взгляд, которым он приклеил меня к месту. Снова тишина. Пугающая. Хоть бы поругался, что ли? Мат весь забыл? Ну не может такого быть!
– Ничего интересного, – стучала я по столу дрожащими, сцепленными в замок пальцами. – Ну, да, интересно… Я пыталась отговорить ее, но она упрямится… Он не может ей нравиться… – говорила я, хотя не верила собственным словами.
Савка ей понравился. Сумел, подлец, очаровать. Чем только непонятно. Губами?
– Старый слишком?
Боже, Леша, ну что за тон? Что за вопросы? Ты хоть бы позу сменил ради интереса!
– Нет, молодой… Ты с ним вчера выпил за знакомство за этим вот столом.
Лешку отшвырнуло к спинке стула, точно взрывной волной. И все равно не вскочил. Сидит. Глядит. Перепишите этот сценарий, пожалуйста! Или пустите уже финальные титры… Ну сколько можно?!
– Леша, она издевается надо мной, понимаешь?
– Нет, – только и ответил Супрядкин.
И я зажмурилась, как в кафе, только досчитать до десяти не сумела. Не дал. Закричал. Наконец-таки!
– Говори со мной нормально! Я вчера уже вашего бреда наслушался!
Сидит. Все еще сидит. Я тоже сижу.
– Я пытаюсь, Леша. Мне тяжело. Я… Я не хотела, чтобы ты знал… Я… я рассталась с ним до того, как ты решил вернуться. Это случайность… У меня крышу сорвало, но я… Я сказала ему, что не могу так дальше жить. Что у меня есть ты, а он должен найти себе девушку и оставить меня в покое. И он нашел. Теперь понимаешь?
– Нет, – и даже замотал головой для пущей убедительности.
– Он не хотел уходить. И он пытается отомстить. И она… Она ему подыграла, понимаешь? Она сказала, что так мне и надо. И тебе… Она нас ненавидит, понимаешь? До такой степени, что ей не противно!
– Нет, – все тем же тоном, точно заклинившая пластинка, повторил Лешка.
– Я тоже не понимаю… – прошептала я, упираясь подбородком в ставшую вдруг морщинистой шею.
– Чего тебе не хватало? – Вот он вопрос, мужской. Ему снова плевать на дочь. Может, Оливка права? – Секса?
Ответить – да, только масла в огонь подлить, а у меня нет под рукой огнетушителя.
– Отношений мне не хватало. Ухаживаний. Чтобы кому-нибудь приготовить завтрак… Поговорить…
– И о чем ты с ним говорила?
Голос опустился до баса, точно снова ломался. Нет, ломалось у него что-то в груди. Ребро? Из которого он слепил не ту женщину…
– Леша, не твое дело. Он в прошлом. В моем. Но в настоящем твоей дочери. И это имеет значение, а не то…
Я заставила себя поднять глаза: он буравил меня взглядом. Странным. Не злым, а таким же пустым, как и тот, что я недавно перехватила через порог когда-то нашей общей квартиры.
– Мы должны что-то с этим сделать.
– Мы? – он рассмеялся. Зло. – Я не имею к этому никакого отношения. Это ваш любовник, вы его и делите…
– Умываешь руки? – прорычала я.
– Я их помыл только что. И тебя после этого не трогал. Думаешь, все равно надо помыть? С хозяйственным мылом или с дегтярным?
Шутит. Оскорбляет. Ну что ж… Наверное, так и должно быть… Я разрешала ему изменять мне с Юлей, а он мне – нет. Конечно, если бы я спросила разрешения переспать с мальчиком, который ему в сыновья годится…
– Спроси у Юли, чем она тебя моет, когда ты возвращаешься от меня?
Глаза в глаза глаз не увидать, кто ж спорит: одни черные круги. Или уже радужные перед глазами… Ничего не вижу. Его уж точно. Сидит, не двигается – дает на себе сфокусироваться. Да я на нем всю жизнь фокусируюсь!
– То есть ты мне, я – тебе, так, что ли? Будто мне нравилось с ней спать! Ты меня в ее постель уложила! Ты!
Теперь он вскочил, но не перевернул ни стул, ни стол. Я смотрела мимо него на котов: они не шелохнулись. Затаили дыхание. Ждут развязку.
Глава 10.2 “Всем больно”
– Знаешь, твоя дочь сказала, что ты мог бы и не ложиться к Юле в постель.
Лешка замер, отступил к стене, которая когда-то была на месте арки и вывалился в гостиную. Коты, испугавшись, дали деру в спальню. Ну, туда-то мы точно не пойдем. Могут быть спокойны!
– А раз лег, значит, хотел, – продолжала я тихо. Что надрываться? Лешка внимает каждому шёпоту. – Значит, еще нерожденный сын был тебе дороже дочери и жены. Так говорила Оливка. Не Заратустра, но близко к тому…
– Что ты от меня хочешь? – прорычал Супрядкин, пряча руки в карманы брюк, будто они у него чесались…
Дать мне в морду, да? Или придушить?
– Чтобы ты прекратил обвинять во всем одну меня. Это ты хотел сына. Не я. Это ты всю эту кашу заварил. И не слушал меня, когда я говорила «нет, нет, нет»… Скажи, Супрядкин, ты счастлив, что у тебя есть Богдан, но нет нас с Оливкой, счастлив?
Он вынул руки из карманов и огляделся. Что ищет? Пиджак? Он на вешалке на плечиках, как всегда.
– Нет! – Ты ж не о вешалке сейчас, верно? – Я не счастлив, и ты это знаешь… Прекрасно знаешь! И продолжаешь втаптывать меня в говно. Не нужен я тебе, так и скажи! Ушел один, найдешь себе другого!
– От тебя дочь уже ушла. Найдешь другую? – передразнила я его тон.
Он снова сунул руки в карманы.
– Захочет кушать, вернется.
Я бросила косой взгляд на нетронутую водку и обошла стол.
– А ты кушать хочешь? Со вчерашнего ужина на целый сегодняшний осталось. Если ты не брезгуешь…
Лешка тяжело выдохнул.
– А что брезговать сейчас-то? Мы с ним не только хлеб делили… Давай, собирай на стол, суетись, что стоишь?
Вызов? Нервы? Или больше сказать нечего!
– А дочь с ним будешь делить?
Он снова тяжело выдохнул.
– Я не буду лезть в ее дела. Уясни это раз и навсегда. Как не лез с Сашей. И лучше бы не слушал тебя и не знал, почему она от него ушла.
– А ты и не знаешь! – повысила я голос до максимума, за которым начинался уже крик. – Он трахал ее плохо. Вот почему…
Лешка открыл рот и снова закрыл, потом облизал губы и выдал тихим рыком:
– Что ж… Тогда этот Сергей хорошая замена, разве нет?
– Леша, не смешно, мне совсем не смешно…
– А я ухахатываюсь! – бросил он мне уже в спину, когда я отвернулась к холодильнику, чтобы скрыть слезы, а не собрать по-быстрому на стол. – Это ваши бабские дела… Поговори с дочерью. Нормально поговори, а не так, как ты говоришь со мной.
Я не обернулась. Не могла. Держала пальцы на переносице.
– Если Оливка так решила, то что я могу сделать… Только принять тот факт, что она делает это с трезвой головой.
– А ты с какой делала?
– Я с пьяной. Честно с пьяной… Мне хватило клюквенной… Старею…
– Тебе просто стало интересно соблазнить молодого парня, да?
Я сейчас слышала его голос близко, но до этого не услышала шагов. Что ж, он тоже кот, в чем-то…
– Не знаю. Не спрашивай. Мы с ним расстались. Все. Точка. Принимай это как хочешь. Только не как мою месть тебе за Юлю. Этого не было. Честно.
Я почувствовала его руки на плечах и тут же спиной его грудь, высоко-высоко вздымающуюся, и убрала руки от лица.
– То есть мне надо отнестись к этому так, типа, хороший левак укрепляет брак?
Смех прямо в ухо. Правда, поцелуя и не хотелось.
– Твой левак длился тринадцать лет, а мой шесть месяцев. Почувствуй разницу, – выдала я зло.
Не хватало сил повернуться к нему и обнять. Да и не хотелось. Было слишком больно. От всего. И сделанного, и сказанного. И главное – подуманного и оставшегося при себе.
– Я чувствую, чувствую…
И я чувствовала его дыхание у самого уха, а вот уже и губы его на моей мочке.
– Мы это переживем, или как?
Я не дернулась, осталась стоять прямо. И не отпрянула. И не отпряну, даже реши он откусить мне ухо. В отместку. Точно пёс.
– Или как. У нас, Лёша, с тобой всю жизнь так – или как. Ты есть хочешь?
– Хочу. Знаешь же, что хочу. И тебя хочу… Но вот не знаю, хочешь ли ты меня. Нужен ли я тебе… Или ты выбираешь дочь?
Я отодвинулась от него беспрепятственно. Он меня не держал.
– Вы мужики такие дураки…
Я открыла холодильник и выставила на стол несколько стеклянных контейнеров.
– Ухаживай за собой сам. У меня руки трясутся.
И ноги – и я села на стул, решив никуда больше не вставать. Супрядкин не стал настаивать. Нашел тарелку и микроволновку. Даже спросил, буду ли я есть? Нет, не буду. У меня еще обед поперек горла стоит. И разговор с дочерью.
– Как думаешь, мне надо позвонить этому Сергею? – спросила я тихо, когда Лешка уселся напротив. – Я не хочу допустить их… – я задумалась, ища слово попроще, или просто перевела дыхание. – Романа… Не нужно это им. Делая больно нам, они сделают больно только друг другу. Мы оба, кажется, уже не в состоянии чувствовать боль. Отболело.
Супрядкин не поднял глаз от тарелки, в середину которой воткнул вилку, но я не опускала глаз от его макушки и не видела, во что вилка воткнулась.
– Тебе виднее. Я не буду говорить с ним по-мужски. Не вижу смысла. Он не мужик, он баба… А баб нельзя бить, даже если очень хочется…
И он поднял глаза. Я свои не опустила.
– Ты меня бил и очень больно своим желанием иметь сына.
– Я надеялся, оно станет обоюдным.
– Не стало. И Оливия требует, чтобы мы молчали. И я это требую. У мальчика есть мать. Вторая ему не нужна. И с Юлей мы договорились, что сын будет жить с ней, пока сам не решит переехать к тебе. Экономия. Большой дом нам не нужен. Шарик пусть спит на коврике у двери. Как и положено. Котам хуже уже не будет.
– А нам? – Лешка вперил в меня темный взгляд.
– Реально есть куда? Мне так плохо ещё никогда не было. Даже когда ты ушёл.
– Я не уходил.
– У каждого своя правда, – я ухватилась за его взгляд. Только не отведи глаз. Только не отведи. – Пусть Богдан живет во лжи. Пусть хоть кто-то в нашей семье ещё поживет счастливо.
10.3 «Не надо»
Водка действительно оказалась несъедобной, но я выпила обе рюмки. Не чокаясь сама с собой. Мы уже все чокнулись. Молча разминулись с Лешкой на пороге ванной комнаты и так же молча отвернулись друг от друга в постели. Через минуту я увидела на кровати Соломона. Хозяйка не пришла. На часах было пять минут двенадцатого. Если бы мы дружили, я бы притянула кота к груди, а так только поджала ногу, чтобы бедному было, куда лечь. Только бы на голову мне не лёг. На голове у меня и так все уже сидят…
– Думаешь, она у Саши? – спросил Лешка тихо, продолжая смотреть в окно, если все же лежал с открытыми глазами.
– Я не хочу ничего думать.
И больше я ничего не добавила. О чем говорить? Говорить не о чем: у неё свой мир в голове без царя, у нас с Лешкой – свой, и ещё не факт, что общий.
– Можно тебя обнять?
– Нет.
И он остался ко мне спиной, впервые вняв моему отказу с первого раза.
– А если бы Оливка не ушла от Саши, ты бы осталась с этим твоим…
Он не договорил, но я и так знаю весь его нецензурный запас слов.
– Не знаю. Скорее всего да, пока бы сам не отвалился. Даже пиявки отваливаются. И банные листы. Лёша, спи уже ради Бога. Не доставай меня. Хоть ты не доставай.
– Думаешь, я могу об этом не думать?
– Думай, что хочешь, только молчи. И из всего, что мы сделали, этот мальчик – самое невинное прегрешение. От него никому не было плохо. До того, как… Ну, ты понял…
– Нет, не понял…
Он повернулся ко мне лицом, но я осталась к нему спиной.
– Лёша, хватит из пустого в порожний. Я с ним спала и ничего более, а он начал мне в любви признаваться и замуж звать.
Я попыталась хихикнуть, но не смогла.
– Я не знаю, чему верить, а чему нет, поэтому он и на пушечный выстрел не должен подходить к Оливке. Она кажется злой, а на самом деле она просто жутко обиженная на всех. На нас в первую очередь. Ну и на этого Сергея… Лёша, убери руки!
И он убрал, а я ещё ближе приблизилась к краю и к пропасти, в которую можно свалиться, сказав что-то необдуманное нашей дочке. Сейчас нет ничего более важного. Ее папашка подождёт. Я его тринадцать лет ждала!
Утром он встал первым. Даже вспомнил, как заваривать кофе, но для меня вставил в кофемашину лишь капсулу. Типа хотел, чтобы не остыл. Я не смотрела ему в глаза. Не хотелось вопросов «Ну что?» На них есть пока лишь один ответ «А ничего!» Что делать и как быть? – вопросы для русского человека изначально риторические. Проще ничего не делать, чем наломать ещё больше дров.
Я написала Оливке сообщение с одной лишь фразой: у тебя все хорошо? Тут же пришел ответ «Да», а потом приписка «Скажи папе, что Саша съехал, и он может разорвать контракт на квартиру». А ты где будешь жить? В ответ тишина. У неё есть квартира. Комната в квартире – я знаю. И она может привести в неё не только кота. Но она же этого не сделает… А сделает – я съеду. Куда угодно!
– Мы должны радоваться? – спросил Лешка, узнав про полный разрыв с Сашей.
– Никто никому ничего не должен.
Я уткнулась в чашку с ровной пенкой. Лешка пододвинул ко мне крекер с сыром-бри.
– Мы должны. Мы – родители.
– Вспомнил да только поздно.
Я откусила от крекера и сыра и вернула бутерброд на общее блюдо: Лешка не побрезгует.
– Я всю жизнь вас обеспечивал деньгами. Почему же вы не смогли обеспечить меня семейным уютом?
– Вы – это я?
– Вы – это ты и наша дочь. Которая была все-таки твоей.
Он отвернулся в сторону прихожей, точно мыслями уже уходил, не закончив завтрак. Насовсем? Это еще под большим вопросом.
– Не знаю… – выдохнул мимо меня, не повернув головы. – Все беспросветно как-то у нас. Мне показалось, я выбрался из болота на кочку. Рано радовался. Кажется, у нас никогда ничего не получится.
– Хочешь уйти?
Мысль не показалась мне страшной. Она была скорее очевидной.
– Мне некуда идти. Я подал на развод, забыла?
– Сними себе жильё.
– Не пустишь к себе? – теперь он смотрел уже на меня. – А кто с Шариком гулять будет?
Я рассмеялась – легко и просто. Да, вся наша жизнь – большая глупость.
– Закажешь сервис по выгулу собак. В чем проблема?
Снова смотрим друг другу в глаза, будто ночи и не было. Утро точно не добавило нам мудрости. Если только отсыпало терпения от щедрот своих. Или мы просто тормоза по жизни. Вот перестройка у нас так и не перестраивается.
– В тебе. Я уходил к тебе.
Я уставилась в окно: ничего, кроме зеленой листвы. А, кажется, ещё недавно деревья не были такими высокими.
– Не гони коней, Лёша. Давай в кой-то веке подумаем об Оливке. Иди на работу. А я займусь домашней работой.
– Позвонишь ему?
– А ты ревнуешь?
– А надо?
– Не надо.
– Вот и славно, – Лёшка поднялся из-за стола. – Спасибо за завтрак.
– На здоровье.
10.4 «Дурни!»
Закрыв за Лешкой дверь, я почувствовала необъяснимую потребность подойти к окну. Не проверить, уехал ли он, а… Да, точно! Взглянуть на букеты, которые вдруг показались мне для третьего дня слишком уж пожухлыми. О, Боже… Букеты похудели, потому что их… Объели, да? На подоконнике, конечно, валялись лепестки, но не в должном количестве.
– И вы, Бруты?
То есть коты, решили доконать меня окончательно. Ведь не тронулись же умом одновременно, а кому-то одному с такими пухлыми букетами было б не справиться. Никогда не жрали ни мой тмин, ни мой базилик – биологически чистые, а тут позарились на магазинные лепестки… Точно решили таким своеобразным образом выразить своё фи относительно всей ситуации. Да согласная я, согласная! Схватила оба букета, наплевав на колкость, и бросила в мусорное ведро. Сейчас вот спущу в мусоропровод и хватит, хватит трепать себе нервы без повода. Повод есть один – дочь. И только!
– Мама, что тебе надо? – ответила Оливка после первого же звонка.
– Узнать, как у тебя дела.
И я не врала. Мне действительно хотелось знать, на каком свете я живу: куда бежать, кому звонить!
– И заодно, где ты ночевала?
Ну, все это будет вытекать из ответа на первый вопрос.
– Я была дома. Выгоняла Сашу. Могла бы понять по моим сообщениям.
– И выгнала?
– Ты не поняла сообщения, честно, что ли?
– Не хами.
– Сама напросилась. У меня еще одно важное дело на сегодня – уволиться. Надеюсь, это будет быстро и просто.
Я прикрыла глаза – чего смотреть на пустой теперь подоконник? Собственноручно обесцвеченный.
– Знаешь, ты делаешь хуже не папе, а себе. Понимаешь?
– Я пять лет на него работаю, если не считать практику. Хватит. Пора идти на повышение. Алексей Михайлович меня никогда не повысит в должности. Еще вопросы есть?
– Кота кормить? – и добавила для большей ясности: – Он уже мой или все еще твой?
Я уже как-то смирилась с присутствием Его Величества Засранца в моей жизни. Как говорится, одним котом больше, одним меньше… Коты не дети, с ними проще… Куда проще!
– Я тебе ключи еще не отдала и за вещами не пришла. Ты меня выгоняешь? Кстати, папу выставила? Он в каком состоянии: встречаться мне с ними или лучше не надо?
– В приподнятом… Оливия, может хватит этих детских игр? Не хлопай дверью, в которую намереваешься еще зайти.
– Ты сейчас за папу или за себя переживаешь?
– За тебя, Оливия. Пожалуйста, будь взрослой. Побесилась и хватит. В этом мире так мало людей, которых действительно волнует твоя судьба. Не расшвыривайся ими. Остальные – приходящие: сегодня они есть, а завтра тю-тю…
– И о ком ты на сей раз?
– Не о Савелии. Мне на него пофиг. Мне не пофиг только на тебя.
– То есть на папу тоже пофиг, да?
Она меня доведет… Когда-нибудь так точно!
– Мы с папой разберемся без тебя как-нибудь…
– А сейчас вы решили разобраться со мной? – прозвучало из динамика с вызовом. И еще каким! Нет, я зря позвонила. Зря… Надо было оставить этот разговор для папочки. Чтобы прочувствовал.
– С котом. Соломона кормить? Он не ужинал.
– Мам, ну с котами ты можешь сама разобраться, нет?! Если нет, то до вечера он все равно не сдохнет!
– Да я со всеми могу разобраться. До вечера…
Да, так оно и есть. У меня до вечера очень много дел. Неотложных. Вынести мусор, например. Наипервейшее дело!
От мусоропровода я бежала – услышала из закрытой квартиры телефон. На нервах, наверное, повысила громкость звонка до предела!
– Да? – я не узнала номер звонившего. Не из моей записной книжки.
– Здравствуйте, Надежда Витальевна. Это Саша.
О, боже! Я даже не смогла сказать, что он напутал с моим отчеством.
– Вы сейчас дома? А то я кое-какие вещи Оливии хотел закинуть.
– Да, дома. Конечно, приезжай. Мне выйти или ты поднимешься?
– Я поднимусь, если можно?
– Конечно, можно. Когда тебя ждать?
– Через два часа можно?
– Конечно, конечно… Жду.
Да, дождалась… Ну как мне теперь в глаза ему смотреть? Лучше бы я о Саше совсем ничего не знала, как и раньше…
Хотела позвонить Савке, но не смогла… Один «С» за раз, Боливар двоих не вынесет… Как и моя нервная система. Еще и коты объявили голодовку – все. Мир сошел с ума. Даже кошачий! Было б из-за чего от жрачки отказываться! Дурни!
– Да?
Надо было ставить на Супрядкина определенную мелодию. Тогда бы не приняла, не глядя, от него звонок.
– Она уволилась.
– Я в курсе. Но не хочу об этом говорить. Вообще.
О Саше – тоже. А то вдруг Алексей Михайлович на лишний волос поседеет – я еще и в этом виноватой буду!
– Ты к ужину меня ждешь?
– Жду… – ответила тихо. Обреченно.
Ну, а Сашу прямо к обеду, которого нет. Жду! Впрочем, предложу чай с конфетами. Хотя не думаю, что он останется. Так, передаст вещи через порог… Переходить со мной границы общения не станет.
10.5 «Здравствуй, Саша»
– Здравствуйте…
Ну, здравствуй – а где вещи?
Саша заявился с пустыми руками. И с пустым взглядом. Симпатичный мальчик: особенно подкупает вьющаяся каштановая челка. Волосы – мечта любой девчонки, а сам мальчик – выходит, нет. Не всякой. Не Оливки.
– Привет.
Он видел, что я смотрю ему на руки, поэтому спрятал их за спину.
– Я вам наврал…
Это я и без слов поняла.
– Я хотел с вами поговорить.
Приехали… Приехал! Ну, раз приехал…
– Проходи. Можешь тапочки взять. Руки помой. Чай будешь?
Я выдала все пулеметной очередью – той самой, в которую выстроился рой моих мыслей. Нет, я не хочу обсуждать личную жизнь дочери с ее парнем, бывшим…
Да и не парень уже! Молодой мужчина, можно сказать: ему двадцать шесть скоро стукнет. Как раз через три недели. Точно! Главное, не поздравить с наступающим днем варенья… Это теперь не мое дело. Можно убрать из телефона напоминалку. Нужно убрать!
Саша уселся на место Савки, и мне сделалось совсем не по себе.
– Ну… О чем хотел поговорить? – И чтобы не начал, быстро: – Чай будешь?
– Да, если можно… Я не завтракал…
Ну, блин же… А я не обедала!
– Могу бутерброд сделать. Хочешь?
Он кивнул – вот же, блин… Еще не вымыла – нет, уже вымыла… Не накормила, а спрашиваешь… Ну да, такая я баба Яга, теща несостоявшаяся! Корми тут всяких бывших… Не хватало, чтобы еще Савка заглянул на обед – тогда к вечеру Лешка найдет только мои обглоданные косточки!
– Или яичницу с овощами и колбасой? – добавила я в предполагаемый завтрак-обед побольше калорий.
Он кивнул – а кто бы сомневался!
– Мне так неловко об этом говорить…
Боже, знал бы ты, как мне неловко об этом слушать! Даже стоя к тебе спиной с ножом в руках.
– Мне очень нужна ваша помощь с Оливией…
Нет, нет, нет… Я помогаю только котам, пенсионеркам, желающим научиться метать бисер перед свиньями и… Больше никому. Даже себе помочь не в состоянии!
– Саша, я могу тебя накормить. Но больше ничего не могу для тебя сделать, – выдала я заранее, чтобы избежать второго раунда озвучивания их сексуальных проблем.
Господи, у меня проблемы были только с верхней частью мужского тела: у Лешки головы никогда не было! В делах семейных. Наверное, все извилины были заточены под бизнес. Во всех других случаях Супрядкин только шипел, как сейчас масло на сковородке вокруг помидорчиков и перцев. Да, рэд хот чили пеперс – это группа такая моей юности, а не сказ про современных мальчиков.
– Понимаешь, отношения – это практика, опыт, а не теория, и у всех он разный. Тут не посоветуешь.
– Я не прошу совета, – говорил гость мне в спину. – Я прошу помощи.
– В чем помощи?! – перебила я нервно.
– Так вы дослушайте, пожалуйста! – И это «пожалуйста» прозвучало как «заткнись!» – Просто поговорите с дочерью. Я сам сниму квартиру. Я не заставляю ее жить со мной. Я просто хочу получить второй шанс для наших отношений. Ну, я снова хочу начать за ней ухаживать…
Я обернулась вместе с деревянной спатулой – нет, вот так бы и дала его по лбу, чтобы из башки всякую дурь выбить. Второй шанс… А есть ли вообще «второй шанс» в отношениях: это не индейское письмо из веревочки с узелками. Новый груз отношений даже морской узел не выдержит, если они уже порвались… Говорить ему все эти прописные истины или сам догадается? Мне просто точно не надо ничего говорить Оливке. Хотя я бы с удовольствием свела их снова вместе, чтобы места для Савки не осталось. Но ведь это нереально, да? Ну что же ты, разум, спишь? Проснись, я в кой-то веке должна сделать что-то умом, а не на эмоциях.
– Саша, женщина как река… Прости за пошлость, но в одну и ту же два раза не войдешь.
Он не опустил глаз: явно не думал, что я знаю слишком много про их разрыв.
– Я люблю Оливию.
Ох, а я люблю ваши признания, мальчики…
– А что для тебя любовь? – спросила в лоб, и вот тут Сашенька отвел невинный взгляд.
Якобы заметил кота, а Соломон даже не обратил внимания на так называемого хозяина. Но точно признал, потому что направился сразу в лоток, чтобы выказать все, что о нем думает. Но я уже ничего такого не думала: тут с моей дочерью нашла коса на камень… И кто из них коса, а кто камень, я не решусь судить.
– Не знаю. Но мне без Оливии плохо.
