Текст книги "Он, она и три кота (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
Глава 5.3 «Автопилот»
Еще, кажется, совсем недавно мать орала на меня в том же ключе, что и дочь сейчас. Нет, не в том же: мать не просила меня стать самостоятельной, она пыталась уверить меня, что бывший пустит меня по миру, поэтому я ни в коем случае не должна его отпускать.
– Надя, у тебя нет денег, чтобы играть из себя гордую, собирать вещи и уходить…
– Мама, это Леша собрал вещи и ушел. Я остаюсь в нашей квартире…
Да, вот этой самой. Мы купили ее, когда Оливке исполнилось шесть лет, и у Лешки дела пошли в гору: во всяком случае, у нас появились свободные деньги на свое жилье, и мы наконец съехали с родительской квартиры. И это теща считала нашей главной ошибкой. «Я бы сразу заметила, что у него другая!» – кричала мать, уверяя, что у меня было бы все время на свете это пресечь. Только не говорила, как, но я и не спрашивала.
В одном мать была права – наши с Лешкой проблемы: вернее, мои с ним начались, как только мы более-менее обжились в квартире и отправили дочь в первый класс. Поругались мы как раз перед линейкой, и я чуть не отходила Лешку шикарным букетом гладиолусов, которые бабушка вырастила на приусадебном участке полувековой давности.
– Ты не можешь пропустить такой день. Никакая работа того не стоит! И я не буду там стоять, как дура, когда все будут с мужьями…
Это я загнула: пап, конечно же, там было по пальцам пересчитать. Но и время, которое наш папа уделял семье, укладывалось в песочные часы для детской настольной игры. Это было отлично, когда все это время я также проводила в офисе, оставив дочь на бабушку. Сейчас Лешка заявил, что в моих секретарских услугах больше не нуждается, и я наконец-то могу посвятить всю себя дочке, а ее школьное время пустить на благотворительность для создание реноме его фирмы.
Я честно дорастила ребенка до годика, взяв академку, а потом строчила рефераты ночами за себя и за того парня – мужа то бишь, которому работа не оставляла никакого времени на учебу. Впрочем, он в шестнадцать уже знал все, что нужно для успешного бизнесмена, а бумажки нужны лишь тем, кто не работает, а пытается устроиться на работу… Что ж, Лешка делом доказал, что в его случае так оно и было.
И вот, когда закончился переезд, все более-менее устаканилось, я поняла, что собираю на стол, как в ресторане, только для того, чтобы меньше времени быть мамой… Я не была морально готова к полноценному родительству, а теще надо было ехать к нам через весь город. Лешка, кажется, специально выбирал квартиры именно в Гавани, наевшись в родительской коммуналке постоянных нравоучений на всю жизнь, хотя был, пожалуй, единственным добытчиком в семье. Но он посягнул на святое – на юность их дочери… Нет, я, наверное, до конца не пойму его разногласий с тещей. Наверное, между некровными родственниками тоже должна возникать какая-никакая химия, и вот у них она и была именно никакая. Тесть относился к зятю холодно, но спокойно. До поры до времени. После нашего развода они ни разу с Лешкой не виделись.
Да, развод. Мать кричала, что я должна отсудить у этого кобеля все, хотя я не понимала, каким таким макаром это вообще может быть возможным. Но тещи живут по своим астральным законам, когда речь заходит о нелюбимых бывших зятьях.
– Мама, квартира, купленная на его деньги, принадлежит теперь нам с Оливкой. Он оставил мне свою машину. Собирается платить нормальные алименты, а не копейки по суду. Что мы еще должны делить? Бизнес – его, и я к нему не имею никакого отношения! Мама, у меня реально все хорошо…
– У тебя не хорошо. Ты просрала с ним образование и карьеру. Ты была его обслугой во всем. Сейчас ты никто. Дура без опыта. В секретарши тебя никто не возьмет: ноги не те и возраст не тот. Как ты могла его спокойно отпустить к этой сучке?
– Юля ждет от него ребенка. Этот ребенок должен родиться в законном браке, и у Богдана должен быть отец.
– С тобой и именем даже поделились. Тебе не противно? У него вообще-то еще дочь есть, но такой отец Оливке не нужен… Да чтоб у него пусто было!
Бывшая теща плевалась, а я шептала: пусть у Лешки дом будет полная чаша. Он это заслужил, и мы как-нибудь вырулим… Из того, во что зарулили в попытках спасти нашу семью. Но мы ведь ее спасли. В этом году у нас двадцать пять лет семейной жизни, пусть и отмечать нам серебряную свадьбу придется втихаря… Или нет? Или Оливке придется сказать правду про ее отца? И заодно Богдану. Заодно и признаться, что это я выбрала ему имя. Юля будет молчать по всем пунктам.
Юля не может по брачному договору ни на что претендовать. Если только на хорошее к себе отношение и продолжение комфортной жизни, если будет и дальше играть по моему сценарию. Тут уж Лешка постарался вспомнить, что у него вообще-то диплом юриста, пусть и из института авиационного приборостроения и полученный за круглую сумму, но Лешка никогда не управлял своей жизнью на автопилоте.
Глава 5.4 «Птичка – перепел»
– Леша, что ты ищешь? – спросила я тогда еще мужа, стоящего ко мне спиной у раскрытой створки бара.
– То, что ты сегодня выпила, – буркнул он в ответ, не обернувшись. – Чтобы этой гадости не было больше в моем доме, – уже недопустимо повысил голос в двенадцатом часу ночи.
– Можно тише? Ребёнок спит…
И тут Лешка обернулся. У него не только были бешеными глаза, но волосы стояли дыбом даже на груди, торчащей из полурасстегнутой рубашки. После работы он скидывал только пиджак и галстук – их не отправляли в химчистку так часто, как брюки с рубашками.
– А мне очень хочется разбудить Оливку и сообщить, что ее маму какая-то птичка – возможно, и перепел – в темечко клюнула… Ты вообще что мне предлагаешь?
– Выход из ситуации, в которой и волки будут сыты, и овцы целы…
– И кто тут овца, скажите мне! – снова не следил он за силой своего голоса.
– Леша, сядь!
И он действительно сел, на стул, но не по-человечески, а оседлал его: видимо, не мог держать голову, не подсунув под подбородок спинку стула.
– Наш брак действительно можно спасти вторым ребенком, – прошептала я.
– Я не пытаюсь спасти наш брак! С нашим браком все нормально… Это с твоей головой что-то не то! Неужели тебя так пугают роды, что ребенка должна родить не ты? Да, я хочу сына, и если это всего-навсего вопрос денег…
– Леша, ты меня не слышишь. Ты меня не слушаешь, скажем так… Я тебе, кажется, сказала, что не хочу быть мамой. Мне бы Оливку до восемнадцати дорастить. Я не хочу второго ребенка. Пусть его родит другая и вырастит для тебя, вместо меня.
– А я что? Я буду приходить к ребенку по воскресеньям? А Оливка как? Или я ей уже не нужен? Но до мальчиков еще как бы далеко… Ну вот я реально не представляю, как это может быть… Взять эту женщину к себе в качестве няни тоже ж не вариант для тебя…
– Это вообще не вариант. Я не хочу в доме маленького ребенка. Дело не в помощнице. Я просто не хочу. Точка.
– А мне, ты считаешь, сын нужен для галочки, так, что ли?
– Да, так! Потому что дочь у тебя тоже для галочки. Ты не участвуешь в родительстве. Ты приходишь домой, когда она уже спит, а утром я запускаю ребенка в ванну на пять минут, чтобы папочка успел побриться и принять душ…
– Я вообще-то работаю, а не шляюсь по рыбалкам или по бабам… Я бегу домой, к тебе, каждую свободную минуту…
– У тебя нет этих свободных минут. И наш брак – это спросить раз в квартал, что у ребенка в четверти. Ну и секс, который мне иногда хочется попросить тебя найти на стороне, как делают твои деловые партнеры.
Нет, все это не было сказано в один вечер, в один диалог… Это выдержки из совещаний, на которых докладчиком в основном была я, за полгода.
– То есть ты поставила на нашей семье крест? – сделал Лешка для себя неутешительный вывод после всех прений.
Второй ребенок не стал камнем преткновения, он выступил в роли катализатора. Очутившись дома, я вдруг увидела, что живу не так, как хочу. А мне хотелось Лешку – как и прежде, но я его не получала. Вечерами сидела у остывшей тарелки, выслушав перед этим, что дочь хочет макароны по-флотски и жареные пельмени, ну еще, может, копченую сосиску – названия моих блюд она даже не пыталась запомнить. Лешка съедал все, разогретое в микроволновке, без всяких сантиментов, а потом полчаса сидел в кресле с виски. Курить он никогда не курил, но я не знала, что лучше: пару сигарет и спокойный муж, или вот этот клубок нервов, который улыбается теперь только по-деловому и не мне.
Наверное, все мужчины хотят иметь хоть одного сына, но у Лешки эта идея стала навязчивой, и я, испугавшись, втихую поставила себе спираль, чтобы уж точно наверняка. Впрочем, говорят, дети рождаются либо из пробирки, либо от большой любви, но вся наша любовь теперь сводилась к пятнадцатиминутным подростковым ласкам, после которых Лешка засыпал, как убитый. Добавь ко всему этому бессонные ночи с младенцем – можно только застрелиться.
– Мы купим квартиру побольше, возьмем круглосуточную няню, которая будет ночью приносить тебе ребенка только на десять минут кормления. Можешь вообще не кормить грудью…
– Я могу вообще не рожать…
Да, у нас обоих это стало навязчивой идеей, которая развела нас по разные стороны баррикад. И где во всем этом бардаке была Оливка, мы забыли… Наверное, поэтому дочь и приняла уход папы, как нечто само собой разумеющееся. Она и не видела этого своего папу… Он был дядя, кому надо быстрее побриться и уехать на работу… Черт, ведь можно было купить электрическую бритву в машину… Но мы купили женщину по имени Юлия, которой долго пришлось объяснять, что она не просто суррогатная мать, она еще и мать настоящая, пусть яйцеклетка изначально планировалась быть моей. Она должна будет растить этого ребенка как своего и получать за это ежемесячную зарплату.
– А кого ребенок будет называть мамой? – задала она резонный вопрос.
И это был последний гвоздь в гроб нашего с Лешкой брака.
Глава 5.5 «Неужели?»
Я не была хорошей женой. Не была хорошей матерью. Даже в собственных глазах. Но в Надежде Супрядкиной все еще жила надежда стать для Лешки хорошей любовницей – ну, я же удержала подле себя парня целых два года, хотя вращение в кругу взрослых богатых мужиков открывало перед Супрядкиным все формы доступных за деньги удовольствий.
Однако в то время я совершенно не боялась измены, я свято верила в нашу любовь, а вот свекровь заявила, что я специально забеременела, чтобы удержать ее сына, перед которым открывались прекрасными перспективы, которые я ему закрыла. Меня очень и очень настойчиво, даже с угрозами, склоняли к аборту. В общем теща со свекровью не подружились, и житье с моими родителями мы даже не обсуждали – у нас на тот момент не было других вариантов.
Сейчас, мне казалось, мы снова пришли на развилку, в которой торной оставалась только дорога к разводу. В качестве путеводителя была справка от врача. Из-за гормонального сбоя я не могла на данный момент стать донором.
– Подождем, – ответил Лешка, скрывая досаду из-за открывшейся правды про спираль, и мне пришлось сказать самую настоящую, ещё более жестокую, правду:
– Леша, ждать нечего. Это знак. Пусть она тебе родит сына и воспитает. С тобой.
– Что?
Вопросы в этот раз задавались не месяцами, к консенсусу мы пришли за пару-тройку недель.
– Юля никому не скажет правду и я никому не скажу правду, – заверяла я Лешку.
– Почему ты просто не подашь на развод?
– Я подам… Но я не хочу, чтобы ты жил один. Я очень тщательно проверяла анкеты суррогатных матерей. Юля – хорошая девочка. Уверена, она будет тебе хорошей женой. Ты даже сможешь брать ее в люди, потому что она не страхолюдина…
Я пыталась шутить, но шутки разбивались о мраморную маску, некогда бывшую лицом улыбчивого паренька, и отскакивали прямо мне в грудь, как горох от стены. С каждым словом мне становилось все больнее и больнее, но я держалась: решение принято, отступать некуда, за нами – разбившиеся о быт и реальность юношеские мечты.
– Леша, я тебя люблю, – Я это чувствовала. Я в это верила! – Даже сильнее, чем раньше. Но я не могу так дальше жить.
Я не могла словами объяснить, что чувствовала, но мечтала действиями решить хотя бы внешние проблемы. Леша сидел напротив меня в кресле и ломал суставы на пальцах. Специально – знал, как я ненавижу этот звук.
– Я тоже не могу, – ответил он едва различимым шепотом, хотя дочь гостила на каникулах у бабушки. – Я разведусь с тобой. Но не женюсь на твоей Юле, даже не надейся.
– Все проплачено, Леша!
Он вскочил, но проглотил слово «дура». Но дура была настойчивой. Она обнимала своего дурака и гладила по спине.
– Ты не можешь жить один. Разве не понимаешь? Ну кто будет отправлять в химчистку твои костюмы? Секретарша? Леша, это хороший вариант. Ты даже можешь с ней не спать. За такой рай в шалаше можно жить и с вибратором.
– Я не узнаю тебя, Надя, – все еще муж скинул с себя мои руки, точно они были испачканы в вонючей субстанции. И ей же, наверное, были смазаны мои губы, от которых он тоже открестился. – Я подам на развод сам.
Он подал, но когда пришел сообщить о нем, случилось непредвиденное. Я достала из бара Хеннесси, чтобы отметить, возможно, нежеланный, но все же долгожданный финал, и мы с ним снова напились, как малые дети. Утром, снимая с голых плеч горячие руки почти что уже не мужа, я подумала, что все же жить без него мне будет тяжело…
И мы решили не разводиться. Позвонили врачу и Юле. Мои гормоны успокоились, но ненадолго. Сорвались, когда Юля уже шестой месяц носила под сердцем моего ребенка. Я орала, что не хочу быть мамой, что ребенок должен жить с той мамой, которая его родила…
– Это твой ребёнок, Надя… Как ты можешь…
А что со мной не так? Некоторые «папы» ведь капают сперму и уходят в закат, так отчего же я должна всю жизнь мучиться, зная, что чужая женщина растит моего биологического ребенка? Лешка не знал ответа. Лешка не искал его. Он сдался. Он развелся. Он женился. Он прекратил со мной всякое общение на полгода. Забирал Оливку из бутика моей подруги Милены, чтобы не встречаться ни со мной, ни с бывшей тещей. Деньги переводил мне на счет исправно и для меня, и для ребенка. На Юлю у него тоже хватало. В новом доме он почти не бывал – поселился в офисе и дела поперли в гору. За год, как в сказке, он сделался сказочно богат по нашим скромным меркам.
На первый день рождения Богдана он прислал нам с Оливкой официальное приглашение. Мы раз в месяц встречались с Юлей в парке около их нового дома. Ради Оливки – я не врала, у меня не взыграли чувства к сыну, хотя я очень злилась, что Лешка назвал его именем, которое мы выбрали, когда еще не знали пол нашего первого ребенка. Ведь все отчего-то уверены, что первенец будет мальчик.
Оливка брала братика на руки из рук Юли. Я не пыталась прижать к груди ребенка совсем не из страха полюбить его или пожалеть, что он родился так, как родился. Нет, у меня полностью атрофировался материнский инстинкт еще задолго до этого момента: меня не умиляли чужие младенцы. А уж Богдан точно был мне чужим. А Юля не пихала мне ребенка, потому что боялась, что я вдруг потребую свое назад: и ребенка, и мужчину. Да, она жутко тряслась над своим неожиданным счастьем в виде богатого мужа. Я не спрашивала ее, была ли у них брачная ночь. Я спросила об этом его.
– Нет! – отрезал Леша так зло, что я вздрогнула, хотя разговор был по телефону. – Но сегодня будет, если ты этого желаешь.
Я сбросила звонок. Я не знала, чего желаю. У меня тоже год никого не было. Я даже не могла подумать о флирте. Я наконец-то занялась дочерью, хотя и продолжала мучить ее изысками мировой кулинарии, но больше не сидела подле остывших тарелок. Я верила, что жизнь может наладиться по другому, не утвержденному заранее сценарию.
– Дура!
Это я ругала себя за звонок, а потом передумала ругать… Ну что, он полгода ни с кем не спал, что ли? Ну так чего мне переживать, что сегодня будет не шлюшка, а… Я усмехнулась, а то же самое, но с большой буквы. А кто Юля после того, как согласилась на свадьбу с человеком, который ее не любит? Если я не разлюбила Лешку, неужели он разлюбил меня?
Глава 6.1 «Глаза в глаза»
Я смотрела в глаза взрослой дочери и решала, сказать ей всю правду или продолжать молчать и дать возможность ее папочке рассказать свою версию? Она у Леши отличается от моей: в его версии во всем виновата я и мой эгоизм. Прошла минута, а я все молчала, но Оливка не молчала – продолжала выступать:
– Мама, у меня такое чувство, что ты хочешь услышать, что меня тоже бросили. Ты просто не допускаешь мысли, что женщина может уйти от мужчины сама. От мужчины, который ей надоел…
– Не допускаю, – выдала я сжатыми в линию губами. – Мужчины не надоедают в один день. Они надоедают постепенно, и можно было дождаться, когда Саша снимет для себя жилье… И вообще, он тоже мог бы вернуться к маме. Он, а не ты. Это твоя квартира.
Губы Оливки дрожали и даже зубы клацали, хотя я допускала мысль, что она просто-напросто не пыталась держать рот на замке. Просто выключила звук… На время. Время было недетское, а мы до сих пор не поужинали.
– Скажи мне правду, какой бы они ни была, – попыталась я выполнить Лешкин приказ. – Почему ты заявилась ко мне среди ночи?
– Это был поздний вечер. Если бы я позвонила заранее, ты бы меня не пустила.
– Почему? – искренне удивилась я.
– Потому что ты бы мне сказала, что сказала сейчас. Что уйти должен Саша. Мам, я отдаю себе отчет в том, что со стороны мой уход выглядит по-дурацки! – почти выкрикнула дочь мне в лицо. – Но просто… Просто в какой-то момент я поняла, что все: не могу видеть его даже лишнюю минуту. Оставила на столе записку, как делали в классических книгах, и поехала к тебе. Мне некуда было ехать. Ну не к бабе же с дедом! Мам, ну в чем проблема? Ты не хочешь со мной жить?
– А ты? Ты хочешь жить со мной?
Оливка молча вернулась за стол и схватила вилку, хотя ткнуть ее еще было не во что: она так и не положила себе в тарелку яблочно-творожной запеканки.
– Я думала поучиться у тебя готовить, нет?
– Что, нет?
Я смотрела дочери в глаза и не понимала ни слова из того, что она мне говорила или пыталась сказать. Или пыталась не сказать ничего, уйдя от прямых ответов на мои прямые вопросы.
– Ты не хочешь, чтобы я тут жила? Но не могу же я пойти к тете Юле?
– При чем тут Юля? В чем твоя проблема? Твой отец будет продолжать снимать тебе квартиру. И твоя зарплата не пострадает.
– Мама, я не могу жить в квартире одна. Я боюсь темноты. Ты забыла?
Действительно забыла. Черт… Я только причину не забыла. Оливка не любила читать. Умела еще до школы – бабушка научила, но читала только из-под палки и ровно то, что задавали в школе. Мне приходилось читать ей перед сном, чтобы хоть как-то развивать ребенка. И это была жирная галочка в списке необходимых характеристик для статуса хорошей мамы. Мы читали все подряд – все, что говорила читать бабушка. Ровно по списку, прочитанному когда-то мною. Оливка выслушала даже «Хижину дяди Тома», но вот на «Том Сойере» срезалась…
Ну кто мог подумать, что Марк Твен пишет круче Стивена Кинга – после сцены на кладбище Оливка стала требовать оставлять лампу включенной (даже не ночник, а лампу на ее письменном столе), а лучше вообще сидеть с ней, пока она не уснет. Я пыталась оставлять вместо себя старую кошку Соню, которая переехала вместе с нами на новую квартиру в качестве домовенка. Иногда это срабатывало, иногда – нет, и пока Лешка сидел за стенкой со стаканом виски в негнущихся пальцах, я сидела на краю дочкиной кровати и держала ее за руку. Может, я все-таки не была такой уж плохой матерью?
– Ты не одна, у тебя есть кот, – попыталась я сгладить неловкость.
Я не забыла про включенную ночью лампу. Я была уверена, что дочь не просто выросла в годах и размерах, но уж точно переросла все детские страхи.
– Мам, кот – это кот, а человек – это человек. Но если ты не хочешь быть этим человеком, я пойму…
– Что ты поймешь? – почти перебила я и плюхнула ей в тарелку увесистый кусок (нет, прямо-таки ломоть!) запеканки.
– Что у тебя есть личная жизнь. И я очень надеюсь, что она у тебя есть! – снова почти что выкрикнула Оливка. – Я тебя никогда о ней не спрашивала, но и ты не спрашивала меня о моей…
Что-то екнуло в груди – сердце?
– Я тебя и сейчас не спрашиваю. Не хочешь говорить, не надо… Но, ответить на последний вопрос: ты счастлива?
Оливка не опустила глаз, она и до того смотрела мне прямо в лицо, но сейчас ее глаза сделались огромными-преогромными.
– В плане?
– Счастлива, что ушла от Саши?
Взрослая дочь молчала.
– Ты просто слишком часто повторяешь, что у тебя все хорошо, – говорила я медленно и тихо. – Понимаешь, люди, у которых действительно спокойно на душе, не кричат об этом на всех углах.
– А я не кричу, – бросила Оливка грубо и отрезала уголок от своего куска запеканки. – Это ты кричишь. Это ты каждую минуту закидываешь меня вопросами, будто не веришь… Почему ты думаешь, что я тебе лгу? Ты же не маленькая девочка, которую нужно оберегать от правды про ее папочку…
Тихие слова прозвучали громким вызовом. Но не на откровенность. Откровенничать я передумала. Смысла в моей правде нет сейчас никакого.
– Я тебе про папу никогда не лгала. Ты была уже большая, чтобы понять, что взрослые люди иногда расходятся по независящим от детей причинам.
– Да, я была достаточно взрослой, чтобы видеть, что тебе было плохо после развода. И я не хочу, чтобы тебе снова было плохо. Я не хочу причинять тебе дискомфорт, но мне реально некуда идти. Если у тебя намечается свидание, ты просто меня заранее предупреди. Я тогда вытащу кого-нибудь из девчонок в ночной клуб. Мам, я все понимаю… И я ни о чем тебя не спрошу, но и ты ни о чем меня не спрашивай. Не относись ко мне как к дочке. Представь, что я просто подруга, которой сейчас негде жить. Ну, мы же ходили с тобой как подруги по дискотекам…
– Не как подруги, а как мама с дочкой, – усмехнулась я. – Мне страшно было отпускать тебя одной.
– Но парни не считали тебя взрослой теткой… И это было прикольно, когда я говорила им, что ты моя мама.
Я усмехнулась. Да, было время… И оно не изменилось: один мальчик до сих пор не считает меня взрослой теткой.
– Слушай, давай снова в клуб сходим. Вместе. Я все устрою. Ну, согласна?
Меня, кажется, не спрашивали. Про венецианские маски уж точно! Просто поставили перед фактом. Снова.
