Текст книги "Он, она и три кота (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
Глава 3.2 «Надежда в квадрате»
И я ни в коем случае не хотела, чтобы Оливия узнала про Савелия – я сама не хотела ничего о нем знать! Думала, одна ночь и все… Даже мысли не было впустить этого мальчишку в свою жизнь: он влез в мою реальность без спроса и все не желал никак уходить. Ну ни в какую!
– Савка, тебе нужно найти девчонку твоего возраста. Так не может дальше продолжаться…
А продолжалось это уже почти полгода. Поначалу я не возражала, что он приходит ко мне после работы и порой задерживается до утра, но потом, когда стала слишком часто просыпаться, уткнувшись носом в его острые лопатки, в сердце прокралась вина перед Лешкой, хотя я неустанно напоминала себе, что у него каждую ночь другая, которую он не любит, и у меня другой, которого я… не люблю.
Жалость никогда не перерастает в любовь, а я пригрела мальчишку после чужой свадьбы, именно пожалев, а не возжелав. Однако на жалости не остановилась и теперь чувствую к нему нечто странное, выросшее на стыке плотской и платонической любви. Почему? Да потому что он стал моим вторым мужчиной. И порой слишком нежным.
Свою же нежность я оставляла для Лешки, а от Савки брала своё с таким же хладнокровием, как если бы была мужчиной в поисках платной любви, хотя платила ему лишь сытным ужином. Но, черти его дери, ждала мальчишку с работы, считая минуты, а это плохой знак, очень плохой. Коты выучили время его прихода и заранее уходили за диван, показывая своё «фи».
Мне тоже было стыдно. Я подходила к зеркалу, рвала расчёской волосы, расчесывала слипшиеся ресницы и покусывала губы, чтобы без помады придать им недостающей яркости.
– Что же ты делаешь, баба? Зачем это тебе понадобилось?
Я не знала ответа… Вернее, не хотела признаваться себе в том, что ко мне со спины подкрался кризис среднего возраста. Может, у всех баб после сорока возникает желание соблазнить молодого? Успеть, пока поезд не ушел! Через пару лет затащить молодого в кровать будет практически невозможно. Мы с его мамой могли водить детей в один садик – только я в старшую, а она в среднюю группу. Хотя у Савки с Оливкой разница в год, так что могли и в одной оказаться.
– Ты должен уйти… – неустанно повторяла я просьбу разорвать со мной отношения.
Сделать первый шаг. Я не могу сказать «пошёл вон!», я считаю минуты до его прихода пульсацией внизу живота. Савка же всякий раз отвечал на эту просьбу поцелуями: долгими, сладкими, мучительными, от которых не хотелось отрываться до самого утра.
– Сам подумай, что скажет твоя мама, твои приятели, когда узнают, что ты спишь с женщиной, которая в два раза тебя старше!
– А мне плевать…
Вот и весь ответ, а такой хороший мальчик был… Поначалу. Когда не хотел брать с заднего сиденья злополучный букет.
– Ну что, пойти с тобой, как с маленьким?!
Думала всего лишь подбодрить его шуткой, а Савелий воспринял мое предложение всерьёз, но не отбрыкался, а наоборот вцепился в него, точно в соломинку утопающий, захлебнувшийся в пучине собственных сопливых чувств и обиженном эгоизме.
– Если вы не против?
Я расхохоталась, сняла очки и потёрла переносицу. Затем сфокусировала взгляд на молящих глазах Савелия.
– Ты что, серьезно? Ты с мамой за ручку на свидания ходил? Невеста не знает твою маму?
Он тяжело сглотнул и попытался выглядеть серьезно. Как только могут выглядеть свежо стриженные мальчишки. Ведь явно вчера в парикмахерской был, но мастер ошибся насадкой на машинку. Как в шутке из моей юности: как вас подстричь? – Короче. Как вас подвести – Молча! Но мы разговорились на общую беду.
– Ну, будете моей девушкой.
Я проглотила смешинку – так громко я давно не хохотала. Теперь я сжимала переносицу, чтобы остановить слезы.
– Боже, ко мне вчера на улице обратились – женщина!
– Дураки…
– Савелий! – я говорила с чувством, с толком, с расстановкой, как отчитывают расшалившегося ребёнка. – Не надо устраивать из чужой свадьбы цирк, даже если ты злишься на невесту. В моей юности была песня: свадьба в жизни только раз. Может, да, а, может, три, но это не про нас. Даже если ты желаешь им несчастья, они могут стать счастливыми тебе назло. Иди. Молча послушай их клятву в верности. Закрой глаза, когда они будут целоваться. Подари букет и уйди в новую жизнь. Ты меня понял?
Он кивнул. И снова спросил:
– Так вы пойдёте со мной, Надежда?
Таким голосом делают предложение руки и сердца. Голосом, в котором вибрирует надежда.
Глава 3.3 «По кошачьему прогнозу – ненастье»
На свадьбе, и эта не стала исключением, лишними бывают только две вещи: бывший ухажер и букет невесты. Если от первого избавляются заранее, то с букетом тянут до самого конца церемонии. А потом медлят, чтобы у всех подружек в зобу дыханье сперло! Свой я когда-то передала свидетельнице из рук в руки, потому что иных незамужних дам среди наших немногочисленных гостей не было.
Тут же собрался цветник – такой расфуфыренный, что я побоялась бы окунать в него новоиспеченного мужа. Впрочем, муж по многим статьям, кроме денежной, проигрывал бывшему, у которого целлофан на розах пошел водяными разводами. Я сама чувствовала неприятное покалывание в районе сердца и искала ему оправдание в нервах из-за проклятой туалетной бумаги. Ну, или одежда надиктовала мне такое неприятное состояние.
Я была одета как на собеседование: возвращалась от приятельницы в новой блузке, пусть и в старой темной юбке по колено. Милена продавала в своём элитном бутике бисерные украшения, которые делали наши подопечные пенсионерки. Хозяйка сумела привить клиентам любовь к ручному труду без кричащих брендов, а мне она возвратила любовь к шелковым блузкам, от которых я избавилась, как только покончила с секретарской работой. Сейчас я пыталась представить себя участницей деловой встречи, когда всем надо улыбаться, хотя поначалу мне хотелось заржать в голос, но я сумела выдержать роль «девушки» до самого конца.
Чувствовать себя не в своей тарелке я умела… с пятнадцати лет. Именно тем летом я познакомилась с Лешкой Супрядкиным, работая рекламным агентом – нет, нет, нас красиво называли менеджерами по рекламе. Фамилия у парня была смешная-смешная, но сам он выглядел предельно по-деловому: костюм, рубашка, галстук… Лешка к последнему классу школы решил, что бизнес – его будущее, и бегая со мной по бизнес-центрам в поисках рекламодателей, набирался жизненного опыта. У него в шестнадцать был идеальный – и я не утрирую – английский и эрудиция на уровне знатока из «Что? Где? Когда», да и говорить он умел голосом Ворошилова. И ему хватало буквально минуты, чтобы расположить к себе клиента: удержать внимание пятидесятилетних мужиков старшекласснику было раз плюнуть. А я носила для него папочку, выдавала рекламные проспекты и писала текстовки.
Мы сработались за неделю, но приговор Лешка подписал мне уже на третий день, когда пришлось в ливень добираться от метро через стройку к новому бизнес-центру. Дул жуткий летний ветер, я жалела, что не надела зимний пуховик, поэтому Лешке пришлось спрятать папку с документами под свой плащ. И вот, когда он в очередной раз протянул мне руку, чтобы я всухую перепрыгнула через лужу, злополучная папка выскользнула, и я, ловя ее, наступила туфлей прямо в середину лужи, провалившись почти по самое колено.
Пришлось искать подворотню. Положив спасенную папку на выключенную батарею, мы включили мозг – вернее, котелок всю нашу совместную жизнь варил только у Супрядкина. Он вытащил из пиджака белый носовой платок и принялся стирать грязные разводы с капрона, а меня капрон не спасал – до этих самых манипуляций с платком я даже не думала, что меня уже интересуют мальчики. Но его девочка в моем лице не заинтересовала. Он вытянул мою ногу из туфли и потом вытянул капроновый носок, чтобы выжать грязную воду… Заодно со всеми грязными мыслями из моей головы. И не отстранился, когда случайно коснулся головой узла, стягивающего на талии мой плащ и мое неожиданно проснувшееся женское естество, но и головы к счастью не поднял, а то бы точно увидел «взгляд с поволокой», как у героинь с обложек бульварных романов серии «Шарм». Зато поднялся сам.
– Не ставь ногу в туфлю. Я мигом.
И я смотрела все тем же взглядом уже в худую, но не по-мальчишески, а по-мужски спину, когда Лешка взлетал через ступеньку к чужим почтовым ящикам, чтобы вытащить чужую рекламу: газетная бумага прекрасно подсушила мокрые туфли. Лешка даже сделал из дешевых рекламных проспектов натяжных потолков и евроремонта очень дорогие сейчас для меня стельки, и я могла идти дальше, не боясь простудиться. Ну, у меня был теперь крохотный шанс остаться здоровой. Но завтра я приду на работу даже с соплями до земли! Ради него!
– Знаешь, Гладышева, а из тебя получится неплохая секретарша. Улыбаться умеешь, молчать тоже и – что самое важное – документы ловить…
И вот тогда я огрела его схваченной с батареи папкой. Лешка присел – не от боли, конечно, а от неожиданности, но… Только расхохотался, а мне, дурочке, на секунду показалось, что вот он момент – для первого поцелуя.
Я бы даже обняла его за шею и не стала строить из себя недотрогу. Но вместо поцелуя вышла драка – я еще раза три съездила Лешке папкой по голове, пока он не перестал ржать.
Как там у поэтессы: сама не знаю, победила ль, побеждена ль… У меня в дополнение к ногам, промокли еще и подмышки. «Рексона» выдерживает только телевизионную сдачу на права, а на права равноправного партнера по летней работе от молодежной биржи труда пресловутый антиперспирант сдать не смог.
Сейчас я тоже чувствовала влагу там, где не нужно, и проклинала белую блузку: взрослая тетка, черт тебя дери… Ну чего ты нервничаешь – это же приятно, когда тебя считают девушкой того, кто годится тебе в сыновья. Может, я сейчас выгляжу совсем неплохо: спала же всю ночь и все утро, пока Барсик с Люцием развлекались в туалете…
– Ой…
Я даже не поняла, как поймала букет. Так же неожиданно, как и выпавшую из плаща папку. Секретарский талант не пропьешь! Теперь бы кто б меня чем-нибудь по башке огрел, чтобы я ржать перестала… Надо же было сесть в лужу в тот редкий день, когда в Питере не было дождя, даже по прогнозу. Это коты спрогнозировали ненастье. Эй, хвостатые мужики, вы это там… так не шутите…
Глава 4.1 «Диванное происшествие»
Коты обживали купленный Оливкой диван, а я привыкала к мысли о том, что на моей личной жизни поставлен крест. Жирный. Ну, а чего я хотела? Дети как раз-таки и выступают этими самыми необратимыми последствиями бурной личной жизни.
– Ну, ты что-нибудь выяснила? – услышала я из трубки Лешкин голос на следующий день после нашей встречи в кафе.
Ни здрасьте, ни до свидания…
– Знаешь, я собиралась задать тебе тот же вопрос. Ничего не выяснил?
Секундная заминка и смешок: грустный, я даже глаза его представила, щенячьи… Именно такими он просил у меня первого секса. И я отказала. Сейчас мне тоже хотелось его послать – и очень грубо.
– Я вижу ее только вечером, и весь этот вечер она возится с котами, а у тебя есть целый рабочий день, чтобы пригласить сотрудницу в кабинет и выяснить кое-какие обстоятельства ее личной жизни. Слабо? – добавила после затянувшейся секунды, которую Лешка не планировал сначала брать на размышление, потому что начал мычать.
– Слабо, – огрызнулся он в итоге так зло, что я даже почувствовала щекой слюни его ярости. – Как я могу лезть с откровенными разговорами к ребенку, который уверен, что я бросил ее мать ради молодой дуры?
– Снова делаешь проблему на ровном месте! – теперь плевалась я, а все почему… Потому что Барсик яростно вопил в Оливкиной комнате, опять что-то, наверное, не поделил с белобрысым…
– Я? Это ты устроила для тещи показательный бракоразводный процесс. Я всю жизнь пляшу под твою дудку… Но сейчас дудки. Я никуда не полезу… Я уже сходил с ней в кафе за кофе и между делом спросил, как у Саши дела… Она ответила, что у него все окей, то есть я твоими стараниями для ребенка пустое место. Я просто работодатель, которому надо мило улыбаться. Я даю тебе сроку три дня, чтобы вывести дочь на чистую воду. Иначе я скажу Оливке всю правду о нас.
Он замолчал. Я тоже не находила слов. После тринадцати лет он мне угрожает?
– Так и скажешь: доченька, давай-ка я тебе квартирку сниму, а то у меня сперма из ушей лезет, так и скажешь?
Снова секунда и все… Лешкин голос перешел в угрожающий шепот:
– Нет, у меня не стоит уже который день… Меня растоптали как отца. Ноги об меня вытерли. Ты не понимаешь, нет?
Я понимала. Понимала, потому что чувствовала себя так же.
– Леша, – мой голос был тихий, и я очень надеялась, что фоном моему оппоненту не идет сейчас кошачье соло. – Мне тоже обидно. Ты не представляешь, как… И более того, я не понимаю, почему она ко мне пришла. Почему вообще она ушла, а не Сашка, ведь за съем их квартиры всегда ты платил…
– Ты сейчас о деньгах или о чем? Совсем сдурела, что ли? – окрысился Оливкин папочка еще пуще. – Я… Ты… Мы… Из-за своих выкрутасов мы просрали дочь, понимаешь или нет?
– Не утрируй…
– Я не утрирую! Это у тебя, Надя, все просто, все предельно просто… Это ты меня в говно с головой окунула, а не я туда по собственной воле влез… Я тебя всю жизнь облизывал, как верный песик, а ты всегда кота какого-нибудь предпочитала! Тебе с ними хорошо спится, а, хорошо?
– Нет! – почти заорала я. – Эта дрянь… Не Оливка, но и она тоже, приучила своего Засранца просыпаться с будильником. Будильник у нее поставлен на половину седьмого. Так она валяется до семи, а этот великий Соломон вменил себе в обязанность все это время мявкать, изображая невыключенный будильник, чтобы хозяйка снова не удрыхалась!
– Что ты от меня хочешь? – продолжал орать Лешка. – Пусть приходит к десяти, я ее не гоню к девяти… Или я должен тебя, бедную пожалеть, что дочка тебе жить мешает? Я тебе жить мешал. Все мы тебе жить мешаем…
– Тебя что это сегодня понесло? Кухарку сменить пора, а то желчь из тебя так и плещет!
Я даже перекричала Барсика. Пошла его проведать: трется, дурында, у дивана и орет, но уже тише. Квартиранта не видно. Может, с Люцием по пакетам на кухне шарится?
– Ну хватит орать! – толкнула я кота рукой и попыталась увести из чужой теперь комнаты.
– Я не ору! – послышался Лешкин ответ.
– Это я Барсику. Опять к дивану тащится. Может, ему красный цвет не нравится? Говорила Оливке купить нормального цвета, а она заявила, что это же ее диван, и она хочет красный. Ее, слышишь? Она у меня перманентно…
– У тебя есть три дня, чтобы выяснить, как из перманентного состояния сделать временное…
– Леша, ты мне угрожаешь?
– Как хочешь, так и называй это! – и отключился.
Я бы тоже с удовольствием отключилась – на кровати, лицом в подушку, а лучше в объятиях Савки, но и ему я сказала больше не приходить… Он начал мямлить, что может срываться в обед, но я серьезно сказала, что это Вселенная решила помочь нам расстаться.
– А если у нас не получится расстаться? – буркнул он так же зло, как только что кричал на меня Супрядкин. – Что тогда? Ты познакомишь меня со своей дочкой?
– Сумасшедший… – и я сбросила Савкин звонок так же нервно, как сейчас сделал это Лешка.
Все мужики с ума посходили! И Барсик, мой спокойный Барсик, туда же… Снова принялся кидаться на диван. Да, его тоже не устраивает переезд Оливки. Он вообще ее недолюбливает из-за подселения Люция. А теперь она решила бедного кота совсем добить – сама притащилась со своим Засранцем. Да еще первым делом вынесла на помойку его любимый диван. Ее-то котище днем почти не спит, а диван был любимым спальным местом у сладкого Барсика, которого теперь все обижают и не додают ласки.
Я хотела взять на руки своего обиженного на весь мир котика, а Барсик взял и выкрутился, чуть не оцарапав меня, и снова набросился на диван.
– Это как со стеной говорить – бесполезно, – сказала я в полный голос, и мне тут же отозвалось из дивана жалобное мяу…
Боже ж ты мой! Белобрысый! Я отодвинула диван – никого. В ящике, что ли… Так и есть – выскочил и мимо меня. Видимо за Барсиком, который, сообщив мне про диванное происшествие, намылился на кухню за наградой. Но Люций опередил его. Однако, пробегая мимо, лизнул Барсика в морду, а потом обшипел – для проформы.
Ох, мужики усатые, толстолапые… Вы меня доведете… Прямо захотелось напеть веселый перефраз юности: послушай, все еще будет, и Кучму Ельцин полюбит… Ну как я с вами со всеми одна справлюсь?! Как?! Вы же все не только друг друга не любите. Вы и меня не любите. Никто из вас!
Глава 4.2 «Кошачья благодарность»
Одной рукой я гладила несчастного белобрысого пленника дивана, а другой – листала детский фотоальбом Оливки: половина глянцевой, половина матовой бумаги, в зависимости от того, кто носил пленку в фотоателье, я или мама, с которой мы тогда жили все вместе, потому что Лешкина теща не пожелала доверить ни дочь, ни внучку Лешкиной матери. Да и черт бы с ними со всеми… У нас была личная усатая нянька – с мягкими лапами, по имени Соня, но соней моя серая дворовая кошка не была: она бдила младенца и днем, и ночью – боясь, наверное, пропустить момент, когда этот кричащий комок унесут обратно, откуда принесли в один несчастный ненастный день, но его не уносили и не уносили. Более того, ребенок незаметно подрастал, стал ползать всюду за кошкой, хватать за хвост, потом начал гоняться по всей квартире, пытался скинуть с занавески, когда усатая нянька решала посидеть высоко, поглядеть далеко…
Сейчас перед глазами блистала фотка Оливки в подушках – она тогда только-только научилась сидеть, но уже по-хозяйски складывала на Соньку ноги. Показывала всем два зуба и язык – да заодно Кузькину мать несчастной кошке, держась за ее ухо, а Сонька на фотографии аж зажмурилась и явно не от удовольствия. Сейчас я чувствовала себя в кошачьей шкуре – Оливка и в двадцать три года тянула меня за ухо, и я, встав на цыпочки, чтобы не так больно было – а дочь переросла меня аж на пять сантиметров – шла у ней наповоду.
– Ну и как мне засранку разговорить? – спросила я Люция, но тот только ближе подвинулся к стулу: конечно, тоже только о себе думает.
Поэтому я подумала о себе сама и перестала его гладить – рука ныла: ненасытный, хотя ему ласка не особо и нужна. Тут дело принципа: чтобы Барсику меньше досталось. Засранцу Соломону ласка от меня не нужна – живет с кредо: я вас не трогаю и вы меня не трогайте. А белый может и цапнуть за ногу. Без предупреждения. Ну, явного… Он-то по его мнению месть вынашивал долго, таил обиду, ища благоприятный момент, когда эта баба ни сном, ни духом… А потом мило так удивлялся: ты что, типа, сомневаешься, что получила за дело?
Барсик к белому индивидуалисту вечно подлизывался. Дружить пытался. Свою подушку даже отдал, а тот уже целый год воспринимает все, как должное, точно избалованный ребенок. Барсик его и лизнет, чтобы помириться-подружиться, а Люций, повезет, если не обшипит бывшего единоличного хозяина квартиры… Барсик, правда, начал сдачи давать: пару раз по морде лапой съездит, и Люций отстает… На какое-то время. Жаловаться не бежит – знает, что у меня всегда серый прав…
– Ну чего тебе надо?
Обошел мой стул и встал слева: эй, ты, твоя левая рука страницы листать не устала, так что гладь меня, нечего отлынивать от женской работы…
Глажу, глажу всех – а меня никто: любовные игры не в счет. Было б это только для меня, ни один бы не пришел. А конфетку забрали, оба сразу обшипели: что Лешка – хотя к этому я привыкла, что Саввка – надеялась, что молча свалит в туман. Нет, зачем ему куда-то валить, девушку себе искать, напрягаться ухаживать… Взрослая любовница для молодого человека – просто находка! Это я нашла себе приключеньице на одну точку и совсем не пятую, а ту, что принято обозначать заглавной буковкой…
– Да надоел! – оттолкнула я белобрысого и встала из-за стола. – Иногда лучше жрать, чем приставать к бабе!
В холодильнике лежал его персональный вафельный стаканчик с ванильным мороженым. Интеллигент кошачьей наружности ел молочное лакомство исключительно из рук и никогда из миски. Но прежде чем снять с половинки стаканчика фольгу, я взяла половинчатую бутылку клюквенной на коньяке. Да, классик прав, что во всех бедах – особенно женских – виноват коньяк, да будь он проклят. С него и начался мой роман с Савелием.
Впрочем, это всего лишь настойка, и она меня не настолько настроила на связь с юным любовником, чтобы не пережить разлуку. Да, внизу живота временами предательски пощипывало, но я вернусь к нормальной жизни, как только выставлю взрослую дочь за дверь. В нормальной жизни у меня точно не будет Савки, а может и Лешки тоже, если дочки-матери затянутся слишком надолго.
Плеснув в пузатую коньячную рюмку розовой жидкости, я вернулась к столу и к альбому, вооружившись стаканчиком мороженого. Коту – мороженое, бабе – свободу, но не совести. Совесть мучила жутко. Нет, я не считала развод ошибкой, но я не хотела, чтобы дочь знала, что я обманом женила ее отца на женщине, которая по договоренности с ним просто должна была родить ей братика.
Оливке было десять лет, но она восприняла свадьбу отца с чужой женщиной как нечто само собой разумеющееся – даже не задала вопросов, а почему рожаю ей братика не я? К счастью! Тогда я не знала, что ей ответить, как не знаю и сейчас.
А Лешка скажет просто: твоя мать – эгоистичная сучка. Да, наш брак начал трещать по швам, когда дочь пошла в первый класс, а десятилетний кризис мы не пережили. Вернее я – мужики, они плывут по течению. Это женский брак, что дышло: куда крутанула мужскую шею, то и вышло…
Оливка позвонила сообщить, что стоит в жуткой пробке. Я напьюсь – наклюкаюсь клюквенной – к ее приходу так, что сама все расскажу. Может, и пора… Она взрослый человек. Это мы сейчас оберегаем маленького Богдана от правды про брак его родителей. Хотя, черт бы с ним, его сестра была двумя годами младше! Двумя с половиной даже!
И если все тайное все равно рано или поздно выплывет наружу, то, вполне возможно, пришло время сказать всем правду. Мы уже теряли один раз родителей своим желанием родить ребенка, не окончив институт. Сейчас мы, кажется, все окончили и всего добились сами. Во всяком случае, предлагаем помощь родителям, а не берем от них. Оливка вот еще берет. Богдану еще расти… А мне… Мне, главное, выйти сухой из воды с Савкой… Про мокрые трусики никто не должен знать.
– Ну, доволен?
Люций лизнул мне благодарно руку. Может, конечно, просто промахнулся языком мимо мороженого. Это моя женская натура все стремится выдать желаемое за действительное. Ну, а куда ее денешь, эту натуру… Женскую…
