Текст книги "Апгрейд от Купидона (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Апгрейд от Купидона
Ольга Горышина
Глава 1. “Осторожно, двери не закрываются!”
Влажные мечты у всех разные. У кого-то это – секс в душе, а у кого – простое человеческое желание умыться с дороги. Вторые сутки в пути. Третьи сутки без душа. О чем я могу мечтать, кроме как об этом самом душе? Но вот же непруха, кто-то здесь мечтал о другом. И я помешала воплощению в жизнь стандартной влажной мечты.
Аэропорт, бизнес-лаундж, ванная комната и голый мужик, которого своим вторжением я отвлекла от очень, сказать, важного дела. Вернее, тела. Хорошо, хоть его баба осталась в душевой кабинке…
– I told you…
Договаривать он не стал, поняв, что говорил ранее все же не со мной. А со мной сейчас говорить вообще бесполезно! Я настолько охренела от всей этой ситуации, что даже при большом желании не смогла бы ответить ему по-английски. Даже извиниться не получилось. И я молча схватила рюкзак и выскочила вон. Как будет по-английски: закрывайте двери, когда занимаетесь сексом в общественных местах? А хрен его знает! Этого вообще не должно быть! В аэропорту. Тем более, в бизнес-классе!
– Finally!
Ага, в итоге я влетела в объятия другого мужика. К счастью, одетого! Нет, я вмазалась ему в грудь, протаранила башкой, как баран новые ворота, потому что, продолжая сгорать от стыда за свое жуткое вторжение, смотрела только в пол. Он схватил меня за плечи, похоже, чтобы самому удержаться на ногах, но оставил в своих объятиях, когда наши взгляды встретились, по уже другой причине – он рассматривал меня, точно под микроскопом, прищурив один глаз.
Ну и я в свою очередь изучала его. Не мужик. Скорее парень. Где-то на пару лет меня старше. Двадцать семь? Явно не тридцать: кожа слишком гладкая для более-менее солидного возраста. Да и весь он слишком гладкий. Блеклый – блондин со светлыми глазами. Серые они у него или все же голубые? В любом случае, взглядом зацепиться не за что. Рубашка, пусть и темная, все равно серая!
– Мы договаривались на пятнадцать минут! – продолжил он неожиданно, так и не убрав с моих плеч своих цепких и довольно тяжелых рук.
Я с трудом произнесла «экскьюз-ми» и замолчала, не добавив, что вижу его в первый раз. С кем он меня спутал? С какой-то бизнес-леди? Ага, бизнес-вумен нашлась! В цветастых гаремных штанах и тибетской кофте с заплатами!
Парень смотрел на меня с вопросом? Немым? Тоже, что ли, позабыл от удивления английский?
Я дернула плечами. Нет, передернула – меня просто шибануло током от незапланированных объятий. Но вот они исчезли, и незнакомец отступил на шаг.
– Свободно? – кивнул он в сторону двери в ванную комнату.
Хорошо, что «вакант» здесь не применяют к девушкам, а то я бы ещё не то подумала… После почти двух суток без сна! Почти без сна…
– Занято! – отрезала я. – И как вижу, ты тоже узнал об этом опытным путём!
Английский вернулся в мою голову следом за одной очень умной мыслью. Бедняга подумал, что я принимала участие в затянувшемся сладострастном процессе!
Парень хохотнул. Так мило. И так по-детски.
– Да сколько же можно трахаться?! – и даже руками всплеснул.
Я не выдержала и улыбнулась.
– Иди спроси! – и махнула рукой в сторону закрытой двери, из-за которой не доносилось ни звука: хорошая в бизнесе звукоизоляция! – вдруг ответят!
– Боюсь, во второй раз он даст мне в морду.
Парень мне подмигивает или у него нервный тик?
– Так ты, типа, теперь тоже в очереди?
– Выходит, что да, – выдала я бодро. – За тобой.
И тут же вспыхнула! До ушей. В очереди на что? «Афтер-ю» звучит слишком двояко…
– Я собиралась просто принять душ, – добавила я, горя, как помидор.
– Я как бы тоже…
Мы смотрели друг на друга в немом вопросе: что делать дальше?
– Может, стоит поискать другую душевую? – заполнила я неприятную паузу.
Он вскинул подбородок и опустил глаза – типа, одарил взглядом: посмотрел на меня свысока, а потом расхохотался пуще прежнего. Я снова улыбнулась, но уже немного нервно. Что за веселье на пустом месте?
– Предлагаешь искать ее вместе?
Так, стоп! Может, у них в бизнесе в порядке вещей – пожрать, потрахаться и только потом помыться… Снять рабочий стресс, так сказать!
Парень не выглядит бизнесменом, хотя он что, в галстуке должен был идти в душ? Да и вообще, может, он по работе летит, мелкий клерк какой-нибудь, или заапгрейдился за мили?
Какая разница, что он здесь делает! Главное, что я не собираюсь ничего с ним делать. Даже в страшном сне! Надо поскорее отделаться от этой липучки! Я перекусила, потому что не смогла спокойно пройти мимо нормального буфета. Остальных сервисов в бизнес-лаундже мне не надо.
– Я никуда не спешу…
Я безуспешно пыталась придать взгляду оценочность. Чего тут оценивать-то? Блондины не в моем вкусе. И я не собираюсь заниматься сексом в аэропорту. Да к черту аэропорт – с первым встречным!
– Я тоже.
Что ты тоже? Не спешишь или?..
Взгляд у него очень внимательный: гадает, небось, какое отношение это пугало женского рода имеет к бизнес-классу? Прямое – я купила его за спущенные в туалет часы своей жизни. Продалась за триста евро. Когда наш полет оказался «овербукт», я единственная согласилась отдать своё место. Нет, я никого не пожалела. Если только самою себя! Мне позарез нужны сейчас деньги, чтобы начать новую жизнь. Без мужика!
– Давай выпьем?
Эта дебильная фраза в английском языке может означать все: от обыкновенного «пока» до «не хочешь трахнуться, детка?» В контексте нашего знакомства и под сканом наглого взгляда этого серого блондинчика я склонялась к последнему ее значению.
– Нет, спасибо. Я не хочу пить. Я слишком мало спала.
И это было правдой.
– Чай? Кофе?
А где потанцуем? В плане – трахнемся, конечно! Блин, ну когда его клей уже высохнет?! И он отвалится от меня сам собой. Отцепится. И отвалит.
– Спасибо. Я уже…
… Вру вам, молодой человек, чтобы вы, наконец, отстали. Нашли себе свободную душевую и подрочили, если так уж приспичило.
– … пила кофе.
– Тогда просто составь мне компанию на пару часов. Ты одна, я один. Наши самолеты на посадку пока не поданы.
Вот ведь настырная зараза! У меня что на лбу написано, что меня может поиметь первый встречный? Да, так и есть – меня поимели за мою доверчивость два козла, но не так открыто ж подваливать третьему?!
– У меня на эти часы имеются другие планы, – отрезала я и уставилась на протянутую руку.
– Крэг!
Он что, дебил? Я мечтаю о массажном кресле на эти часы, а не о сексе в душе!
– Кейт, – протянула я руку с фальшивым именем, но не потому что скрывала настоящее, а потому что меня вымораживает от вариантов, в которые превращается обычное имя Ксения в устах иностранцев.
– Так чай или кофе? Или что покрепче?
К сожалению, с моим новым уровнем английского я понимаю даже подтекст такого вот легкого флирта. Но куда подевалась моя русская реакция: коленом по яйцам и бежать? Я просто проспала подходящий момент, и Крэг, взяв меня под руку, вывёл в зал ожидания. Нашёл в уголке два свободных кресла и смылся.
Не, он явно имеет отношение к бизнесу. Я говорю ему твёрдое «нет», он – «да», за меня. Вокруг нормальные люди: кто с лэптопами, кто с «таблетками"-планшетами, кто с селлфонами. Кто одет по-деловому, кто по-дорожному, а вот попугай здесь только я!
Вот и вляпалась, как дура. Теперь главное никуда отсюда не уходить. Душ – это, конечно же, хорошо, но если принимаешь его в одиночку. Или с человеком, которого любишь, а я никого не люблю. Больше никого не люблю.
Как много в мире красивых людей, а на мою долю выпадают одни только уроды. Да, все мы падки на внешнюю красоту, но к двадцати четырем годам можно уже научиться видеть внутреннюю гниль с первого взгляда. Верно? С этим-то гавнюком Крэгом все ясно. Но как я попалась с Русланом!
Два дня назад я думала, что главное дожить до понедельника и все мои беды закончатся. Понедельник почти наступил, а у меня нарисовалась новая беда в виде блондина в серой рубашке. Но и этот кошмар скоро останется в прошлом, как и Руслан. Я начинаю новую жизнь. Никаких мужиков. Никаких, пока мне действительно не захочется секса. А не захочется мне его ещё очень долго.
Глава 2. «Whatever-господи!»
Полгода назад я сидела на кровати в своей комнате и повторяла, как мантру:
– Он меня просто трахал. Он меня просто трахал. Он меня просто трахал.
На последнем выдохе – дышать я так и так не дышала – открылась незакрытая дверь, и в мою комнату вошла мама.
– Ксюша, хочешь чаю?
Я медленно повернулась к ней и ничего не ответила. Нет, я повторила то, что повторяла целых полчаса до ее прихода.
– А я что тебе всегда говорила?
Мама не сделала и шага от двери и не выказала никакого намерения сесть ко мне на кровать, но я все равно свесила ноги на пол и встала.
– Зачем было говорить с глухой? – я передернула голыми плечами. – Бесполезное сотрясание воздуха! Как там в твоей любимой песенке поется: теперь я перестану быть глухой…
– Отныне перестану быть слепой, – поправила меня мама тихо.
– Whatever-господи! – бросила я свое излюбленное восклицание, смысла которого мама все равно никогда не понимала. Просто знала, что от меня нужно отстать, но в этот раз решила предлагать мне чай с настойчивостью проводницы. – А есть что покрепче?
– Ксюша, не надо…
Мама, кажется, даже в лице поменялась. Во всяком случае в его цвете точно. Выражение оставалось прежним. Осуждение? Нет, жалость…
– А что надо? Плакать, по-твоему? – я так издергала плечами, что потеряла бретельку. – Я не собираюсь плакать. Все в моей жизни хорошо. Просто замечательно! – вот только руками надо прекратить махать, как регулировщице! – Хочешь пить со мной чай, пошли пить чай!
И ото рта рупор убрать. Ну чего я разоралась, в конце-то концов? Бросил? Так с кем не бывает. И вообще-то я сама ушла от него…
Чай был без сахара, но и без соли – из глаз.
– Мам, знаешь, я тут речь Моники Левински слушала… Она сказала, ну кто ж в юности не делал ошибок, влюбляясь не в того человека… Потом спросила зал, неужели никто не крутил романы со своим боссом? Зал согласно хмыкнул, а Левински горько усмехнулась: просто не у всех босс был президентом Соединенных Штатов Америки.
Мама глядела на меня, как на постороннюю. Захотелось вскочить, но я заставила себя сидеть смирно. Только голос взвился на пару октав – не сорвать бы его без всякого толку…
– Это она проснулась знаменитой, мам! Это ее травили и называли шлюхой посторонние люди… Меня травить некому! Я не проснулась знаменитой. Ни одна тварь из офиса не позвонила узнать, какого хрена я на работу не вышла? Зачем уволилась? От кого беременна? Куда еду? Никто… Абсолютно никто! А раз он знает, то все уже все знают. Но всем насрать! Мама, в этом мире всем друг на друга насрать!
Мама продолжала молчать. А я наконец прекратила кричать и сказала совсем шепотом:
– Никто не знает про эту сволочь, кроме тебя и Майки. Не надо за меня бояться…
– Ксюша, ну что ты такое говоришь? – наконец заговорила мама, и голос ее дрожал. – Какое мне дело до других людей… Я ведь знаю, что ты его любила. И только это меня волнует, – говорила она, глядя на своё отражение в нетронутом чае.
Я зря отшучиваюсь. Ей сейчас не до шуток…
– Мам, мне больно, – сказала я правду и добавила тоже правду: – Но не настолько, чтобы сигать с моста. Знаешь…
Я перегнулась через стол и схватила маму за руку. У папы в комнате орал телевизор, поэтому можно было б и дальше орать – все равно бы секретничали. Но мне вдруг захотелось близости, которой у меня давно с мамой не было, потому что я якобы выросла, закончила вуз, ушла из дома, жила с мужиком… Почти жила и почти с мужиком.
– Я куда-нибудь поеду. Пошляюсь по музеям… У меня поднакопилось чуть-чуть денег. Потом вернусь и буду искать работу.
Мама ничего не ответила. Наверное, не поверила. А я действительно решила уехать, чтобы не дай бог… не вернуться к «Семен Семенычу» в качестве подстилки. Болит, болит очень сильно. Я ведь так ему верила… Еще три дня назад. Но оказалось достаточно одной… открытки, чтобы жизнь полетела в тартарары.
– Ксюха, подмахнешь?
Ага, подпишу с закрытыми глазами! Вернее, с приклеенными к экрану. Рекламный текст сдавать через четверть часа, а я все блох вылавливаю. И вот очередная блоха самозабвенно поёт «ха-ха-ха!»
– Усё! Завтра «Семён Семёнычу» и вручим.
Открытка ещё не уползла с моего стола – неужели это я сумела пригвоздить ее офигевшим взглядом? Шарики и аиста я, конечно, увидела, пусть и краем глаза, когда искала свободное место для автографа, однако мозг настолько сфокусировался на рекламном блоге, что я даже не поинтересовалась, у кого из наших так неожиданно для меня нарисовалось пополнение в семействе. Впрочем, какое мне дело до чужих детей, если из маркетинга никто в декрет не свалил, а отцовство на рабочий процесс не влияет, если молодые отцы пьют достаточно кофе. Если дома сомнамбулическая жена не сварит чашечку, так тут подсуетятся сами: у нас отличная кофемашина в крохотной кухоньке имеется.
Теперь же я тупо смотрела вверх открытки: там чьим-то красивым почерком было выведено имя моего любовника. Однако в лице я не изменилась: оно и до подписи было похоронным. И задницу со стула я подняла только через запланированные полчаса. Работе время, потехе – час. Мне было смешно. Чтобы не заржать в офисе, я схватила сумочку и вылетела на улицу.
– Майка, можно к вам с чемоданом на пару дней? – спросила я подругу вместо «привет».
Как настоящая подруга, Майя ответила «можно» и лишь потом спросила, что случилось?
– Я ушла от Семёна.
Будущее время превратилось в прошедшее не только на словах. Я решила перестать быть дурой.
– Майка, спроси свою маму. Могу я заболеть на две недели?
– Ты уже заболела, Ксю! – перебила мою просьбу подруга. – Что случилось?
– Я уволилась. И не хочу отрабатывать за соседним с ним столом. Майка, пожалуйста! Мне нужен больничный.
– Что у вас случилось?
– У него родился ребенок.
Остальные вопросы, видимо, отпали сами собой.
– Кидай адрес! – отрезала Майя. – Я пришлю папу.
– Не надо дядю Диму…
Как не надо, если я припрусь к ним с вещами? К родителям прямо сейчас не могу – буду реветь. Буду называть себя дурой!
– Ксюша, он никогда не уйдёт от жены, ну как ты этого не понимаешь?
Мама никогда не добавляла – дура. А это и был ответ на ее вопрос, потому что ее дочь – дура. Сейчас эта дура заявилась в отдел кадров и написала по собственному. Заболею, будет без отработки. И прочих объяснений. Подписывает заявление все равно не Сёма.
– В чем дело? – все же спросили меня «у кассы».
И я решила ковать железо, пока горячо:
– Я беременна и уезжаю в другой город.
Бить, так наверняка! Кому я нужна с беременными выплатами?! Никто и не подумает просить меня остаться… К тому же, на мое место очередь!
– А Семён Валерьевич в курсе?
Главное, что никто не в курсе, что я сплю с «Семён Семенычем». Спала. Прошедшее время.
– Нет. Но тут без вариантов. Неужели не понимаете?
Главное, я ничего не понимала! Как же можно было быть такой скотиной! Жена, понятно, чего шифровалась в интернетах – чтобы не сглазили. Первого ребенка они потеряли на большом сроке. Боже, я бы девять месяцев назад могла поумнеть!
Глава 3. «Диагноз – неизлечима»
– Это кому? – спросила я два с половиной года назад, увидев на столе плитку финского шоколада. На своём столе. Глупый вопрос, скажете, да? Но для меня в тот момент он имел смысл, причем тайный: с какой такой стати Семёну дарить мне презенты, если он ко мне ничего не испытывает? Ну да, сдали проект в срок. И что? Я не одна над ним пыхтела…
– Тебе, кому ж ещё?! – усмехнулся он как-то таинственно. Даже, скажем, недобро, ещё сильнее склоняясь над моим столом или, надо понимать, надо мной.
Если бы даже за окном еще не стояла тьма, солнце б в раз померкло для меня, потому что я оказалась под тенью начальника, точно под зонтиком. И зачем-то втянула усталую голову в плечи, точно начальство меня не угощало, а отчитывало.
Где-то хлопнула дверь. Где, непонятно. Понятно лишь одно – мы до сих пор не одни: какого черта кто-то остался в такую позднотищу на работе? Никто, что ли, дома не ждёт? Меня дома не ждали, Семёна ждали. Он ведь свалил пораньше, оставив меня работать до победного конца.
За последний месяц наших вечерних рабочих посиделок в офисе я узнала много интересных подробностей его личной жизни – судя по разговорам с женой, которые он намеренно не скрывал от меня, семейной эту жизнь назвать можно было лишь с натягом, большим. Но Семен даже не пытался натягивать сову на глобус, говоря мне много такого, чего не говорят посторонней. И мне не хотелось ей быть… Посторонней.
Сейчас намного сильнее, чем год назад, когда я поняла, что влюбилась в женатого мужчину. Безнадежно. Он мне снился три ночи подряд, так что утром я даже намерила у себя температуру, а потом ещё и в церковь сходила, свечку от сглаза засветила. Было такое дело в школе, пересмотрели мы с Майкой ужастиков и потом обеим снились одни и те же герои – со светом стали спать, две идиотки. Сейчас я вообще не спала – ни с подушкой, ни с кем… До сих пор. Уже мама начала в разговорах ходить вокруг и около, желая выяснить, что творится в голове и груди ее дочери. А я сама не знала – бред творился… Что еще?
Потом все закрутилось, как в водовороте. Началось с того, что на презентации Семён пригласил меня на танец – а куда было деваться, что ему, что мне: от фирмы больше никого не было, и Семён поступил бы не по-мужски оставив меня у стены мечтать о белом танце. Его руки творили то, что не должны были творить – нет, они не делали ничего предосудительного, просто лежали у меня на талии, а вот мое тело из-за них вообразило себе нечто невообразимое, и я молила небеса поскорее выключить музыку – мне нужно убрать руки с мужских плеч и прижать к собственным бёдрам, чтобы мой непосредственный начальник не увидел темных подмышек на ещё пять минут назад идеальном платье.
Я не знаю, чего он тогда увидел или подумал, я просто не могла сказать ему нет: что не надо подвозить меня до дома, езжайте уже к себе домой… Вас ждут… Мне срочно захотелось вернуться к имени-отчеству, а то дружеская непосредственность вкупе с семейной хроникой Зюзина выбивала из-под моих ног последнюю почву… В какой-то миг золотое кольцо на пальце перестало существовать. В тот момент, когда у подъезда нашей многоэтажки его рука скользнула через мои колени, мимо живота, задев и то, и другое, к ручке автомобильной двери, будто ту заклинило. Нет, заклинило меня от ненужного джентльменства, вывернутого наизнанку – мог бы выйти и открыть мне дверь снаружи. Если бы действительно хотел поухаживать…
И Семён будто прочитал мои мысли – что ж, его лицо слишком близко от моего, а мои глаза просто две суповые тарелки: в них написано, что меня можно и в микроволновку, и в духовку, и в… Да, он явно увидел в моих глазах зелёный свет, но убрал руку с двери прямо на ручку переключения передач, перенёс руку по воздуху, минуя все мое тело.
– Извини, не хочу светиться. То твои соседи ещё не то подумают…
– Что не то? – пролепетала я, хотя фраза если и была вопросом, то точно риторическим.
– Ну есть же круглосуточные бабки в окнах, следящие за благонравственностью невест.
Дверь открыта – мне бы выйти, а то рука сама возьмёт и захлопнет сейчас дверь и глаза на все мыслимые и немыслимые законы бытия и совести.
– За мной не следят, – отчеканила я из последних сил.
Семён усмехнулся – наверное, я покраснела, кто знает… Только он, он изначально знал, что со мной делает. Это я, дура, обрадовалась неожиданной взаимности…
– А за мной – да. Завтра тебе самой добираться. Так что скажи своим, что будешь попозже.
Он подвозил меня уже неделю. Я усмехнулась, согласно кивая, – горько, с трудом не плача над разбившимися надеждами. Он же изначально спросил, почему меня никто не встречает и поинтересовался, не обидится ли кто, если он подвезёт меня до дома.
– На метро быстрее, – подавила я вздох разочарования.
– Все равно скажи, что будешь поздно…
Он сделал паузу, заставив меня проглотить последнюю слюну. Потом медленно сказал, точно издеваясь:
– Много работы для тебя оставлю. И хочу, чтобы ты сделала ее в офисе, а то дома то да се…
Зачем он так? Я всегда все сдавала в срок, иногда ложась спать в три часа ночи…
– … подружки позвонят и так далее.
«И так далее» в тот вечер не было, и я не думала, что когда-нибудь будет. Ну, спросил он меня, почему у меня нет парня? Мама вон тоже спрашивает постоянно… Это ж ничего не значит… Не значит, что он хочет стать моим парнем… Моим мужчиной. Первым.
– Почему ты вернулся? – спросила я, продолжая глядеть на темно-синюю обертку шоколада с оранжевой апельсинкой, от лицезрения которой наворачивались слюни, горькие…
Или я пускала их по тому, кто подвинул ногой стул и сел напротив меня. Вечер, а галстук затянут, что виселица. Чем Семён дышит вообще… Темные волосы уложены точно перед совещанием: была в нем такая привычка, расческой такт отбивать, точно перед началом концерта…
– Потому что захотел, – и усмехнулся. – Захотел шоколада и подумал, что жрать в одно рыло не комильфо.
Я улыбнулась – спонтанно решил не идти домой, а ведь там было что-то важное… Иначе почему бы изначально было не доделать проект вдвоём, как всегда, и, опять же как уже почти всегда, отвезти девушку домой…
– Значит, шоколадка все же не мне? – я зачем-то тоже ему улыбалась. Зачем? Просто не могла держать рот закрытым. – Ну, скажем, не только мне…
– Ну, теперь же ты не одна будешь работать. А со мной. Поделим по-братски…
Семён подтащил плитку шоколада к своему краю стола и принялся разворачивать. Слишком медленно… А у меня слишком быстро стучало сердце. Стучало в голове – в этот момент абсолютно пустой. Я следила за проворными пальцами, сминающими блестящую фольгу, и вспоминала, как под ними шло складками мое платье – вспоминала до сухости во рту и до влажных ладоней. На пальцах из-за этого остались следы от шоколада: отняв руку от лица, я поймала внимательный взгляд Семёна. Что делать? На столе ни листочка, только открытый ноутбук с погасшим экраном. Об себя вытирать, что ли? Мне ж не три года… Об него…
Я не вырвала руки, потому что та окаменела, как и все остальное тело, когда пальцы поплыли через стол к мужским губам: блестящим и слишком большим – они и вчера такими были, неужели? Просто Семён имел привычку еще и цедить слова сквозь плотно сжатые губы, чтобы не повышать на подчиненных голос. Даже повысь он сейчас голос, я бы все равно ничего ответила: язык отнялся, и вся моя сущность сосредоточилась в подушечках пальцев и рвалась наружу электрическими разрядами.
Семён опустил взгляд к моим мраморным пальцам, точно боялся промахнуться – его язык, бегущий по шоколадным разводам, обжигал, точно я ошпарилась варёной картошкой… В такой момент я подумала про верное лекарство от простуды – картошечку, но у меня была другая болезнь, и при ней просто не дышалось совсем. Ну никак… И сердце переставало биться, и сколько бы Семён не играл моим запястьем, пульс не прощупывался. Я умерла: «Я» – разумная единица. От меня остался нолик без… мозгов…
– Ксюш, завари нам чайку…
Как чай заваривать, так Ксюша, а как кашу – так Семён Валерьевич. А расхлебывать снова мне…
