Текст книги "«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи"

Автор книги: Ольга Ваксель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Вот сколько недобрых предзнаменований. Буквально все вокруг просит: остановись. Ничего хорошего тут не получится.

Часто бывает так, что фольклорная тема сразу исчерпывается, но у Мандельштама она всегда получает развитие. Появляется второй и даже третий план.

К примеру, в «Сегодня ночью…», подобно иголке в Кощеевом яйце, спрятана дата разрыва Ваксель и Мандельштама.

Нужно только пристальней вглядеться. Вспомнить народное суеверие, которое гласит, что 14 апреля, в день Марьи Египетской, принято устраивать розыгрыши: «В этот день не солгать – говорится в народе, – когда же время после этого выберешь!»

Следовательно, 14 апреля. Или близко от этой даты. Ведь, как известно из мемуаров Надежды Яковлевны, окончательному решению предшествовало несколько попыток.

В этом стихотворении не одно, а два времени. Первое – фольклорное, обобщенное, а второе – конкретное, настоящее. Начинается как бы «всегда», а завершается в реальном дне. Возможно даже, 14 апреля 1925 года.

 
Холщовый сумрак поредел.
С водою разведенный мел,
Хоть даром, скука разливает,
И сквозь прозрачное рядно
Молочный день глядит в окно
И золотушный грач мелькает.
 

Так же Мандельштам играет временами в «Жизнь упала, как зарница…». Реальное, узнаваемое перебивает неопределенное, воображаемое. После графической отбивки воображаемое побеждает окончательно.

В «заресничной стране» – зазеркалье оказывается возможно то, что никак не выходит в действительности. Тут ни запинки, ни оглядки, ни помехи:

 
Выбрав валенки сухие
И тулупы золотые,
Взявшись за руки, вдвоем
Той же улицей пойдем…
 

Единственно спросить: это какой такой «той же улицей»? Да той самой, которой они шли когда-то – и буквально все было против них. Никакой перспективы, а значит, никаких фонарей впереди.

Последняя строчка может быть понята не только буквально. Уже приводились примеры того, когда рядом с его собственной мыслью присутствует чужая. Вот это и значит идти «той же улицей».

В данном случае поэт ничего не прячет. Сходство заключительных строф мандельштамовского «Жизнь упала, как зарница…» и языковского «Пловца» слишком очевидны.

 
Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
 

Похожи не только «блаженная» и «заресничная» страна, но и наречия места: оба произведения указывают на неопределенное «там».

Да и в заключительном четверостишии Мандельштам вторит Языкову. Правда, тут пересечения находятся не на поверхности, а на глубине.

 
Но туда выносят волны
Только сильного душой!..
Смело, братья, бурей полный,
Прям и крепок парус мой.
 

Наверное, Осип Эмильевич тоже имел в виду «сильного душой». Уж очень трудно всем участникам далась эта история. Еще долго каждый из них приходил в себя.

По своей всегдашней щепетильности Мандельштам говорит об этом не прямо, а через отсылку к одному из самых почитаемых им поэтов. Ключевые для «Жизнь упала, как зарница…» слова находятся не в этом, а в другом стихотворении.

Понимающий – поймет.

«Цитаты из жизни»

Сколько важного сказано Мандельштамом. О холоде-тепле, о правде-неправде, о постоянных запинках, как бы невозможности обрести ровное дыхание.

Пожадуй, запинки – это самое главное. Ведь запинки – что-то вроде остановки в преддверии чего-то другого. В эти минуты проволочка сгибается сильнее всего.

Осип Эмильевич даже описал, как это происходит. Например, незнание и растерянность неожиданно превращаются в улыбку.

 
Так что вспыхнули черты
Неуклюжей красоты.
 

С Христианом все тоже началось с запинок. Даже рассказывая об их романе, она как бы спотыкается. Одно ее определение опровергается другим.

Вот как она двигалась к своей главной удаче. Все никак не могла выбрать между противоречивыми ощущениями: «…я испытала настоящее блаженство, целуя при свете свеч его худощавые плечи и милые глаза, уже принесшие мне столько огорчений… Я была в ужасе от всего, что со мной произошло, но я уже любила этого сухого, методического человека, бессознательно оскорблявшего меня всем своим поведением».

Так что же – «в ужасе» или «любила»? Наверное, все же любила, если остальные аргументы вдруг перестали иметь значение.

После встречи с Христианом Ольга опять вернулась к своей тетрадке. Так уже не раз у нее бывало: когда происходило что-то важное, стихи писались подряд. Иногда по два-три в день.

Хотя на сей раз она не проставила даты, контекст устанавливается без труда. Надо только обнаружить «цитаты из жизни»* (*Заимствую эту формулу у петербургского поэта Галины Гампер; впрочем, использую ее в несколько ином значении.). Сопоставить поэтические и прозаические свидетельства.

Конечно, это пишется после того вечера. И запинается она почти на том же месте: «…неласковый, но милый» – «…любила – бессознательно оскорблявшего», «блаженство – милые глаза – столько огорчений».

Проволочка гнется туда-сюда… Поэтому ее формулы включают не одно, а два и даже три определения.

Самое главное тут «при свете свеч». Уж это точно «цитата из жизни». Еще прибавим цитату в форме воспоминаний о «Ресничках-первых» (об этом в предисловии к этой книге написал Павел Нерлер).

Так что совсем небезобидны купюры Арсения Арсеньевича. Это в мертвом тексте изменения производить легко, но тут он «резал по живому»…

Непросто быть наследником и биографом. Одновременно надеешься на разгадку – и боишься ее. Если стремишься к точности, то до какого-то предела. Кажется, тут, как в стихотворении Ахматовой, тоже существует «заветная черта».

Никакое, самое безусловное, сыновье чувство не может оправдать этих вторжений. Ведь прошлое – это то, что прошло. К чему мы должны стараться приблизиться, но не имеем права присвоить.

И невозможное возможно…

Вновь повторим: ничего более важного, чем прошлое, для Арсения Арсеньевича не существовало. Впрочем, случалось ему бывать участником разнообразных собраний и сочленом многочисленных очередей. Правда, здесь он всегда казался немного лишним: было очевидно, что у него есть заботы поважнее.

Его отношения с современностью определяло что-то вроде снисходительности. Не исключалась даже небольшая хитрость: чтобы угодить супруге, Наталье Стефановне, он иногда позволял себе коммунистическую риторику.

Впрочем, то, что в его книжном шкафу портрет Ольги соседствовал с портретом Ленина, можно понимать и так: это – его пристрастия, а это – ее. Тоска по детству и мечта о грядущей справедливости были как бы уравнены.

Следует упомянуть о том, что Наталья Стефановна была старше мужа почти на двадцать лет. Так что в семейной жизни Арсений Арсеньевич чувствовал себя немного сыном.

Вот видите, опять сыном. Никуда ему было не уйти от этого определения, когда-то данного ему Мандельштамом.

Еще раз скажем о толике отвлеченности, присутствовавшей во всех его действиях. Уж очень тесно он был связан с прошлым и совсем мало с настоящим. Если что-то действительно занимало его в сегодняшнем дне, то оно имело отношение к минувшему.

Немало энергии Арсений Арсеньевич отдал тому, чтобы опубликовать стихи своей матери.

Оказалось, одно дело – самому оберегать ушедшее, а другое – ходатайствовать за него перед другими. Несмотря на все усилия, особенно много сторонников у него не появилось. Публикация в ленинградском «Дне поэзии» общей ситуации не изменила: Ольга Ваксель по-прежнему оставалась неизвестной поэтессой.

Впрочем, тот, кто живет и думает так, как Смольевский, непременно найдет выход. Если у него что-то не получается в реальности, он просто перестает в ней участвовать.

Тут перед Арсением Арсеньевичем открывались поистине безграничные возможности. Он даже замахнулся на что-то вроде академического издания: в него должно было войти все, что написала его мать.

Это стало главным для него делом в последние годы. Он принялся писать комментарии, составлять летопись ее жизни… Работа была очень большая, и она не прерывалась ни на один день.

В общем-то, по-другому и не могло быть. Всю жизнь он существовал между прошлым и настоящим, воображаемым и действительным и наконец-то сделал выбор.

Жизнь как идея

Конечно, все не так просто. Уж насколько Арсений Арсеньевич любил возвращения в минувшее, но и здесь беспокойство его не оставляло. Сразу после детства была смерть матери, блокада, жизнь в эвакуации…

Видно, от всего этого ему было не по себе. Потому-то он и обращался к опыту мальчика Асика: когда тот хотел избавиться от боли, то старался о ней не думать.

Что касается отношений с настоящим, то тут, как уже говорилось, он не вторгался слишком глубоко. Правда, страшной болезни, этой худшей из возможных реальностей, ему избежать не удалось.

После смерти Смольевского в августе 2003 года сохранились многочисленные записки на половинках, четвертинках и восьмушках листа. Еще он оставил что-то вроде идеи своей жизни.

Вот ведь как серьезно: «идея»! Впрочем, Арсений Арсеньевич не впадал в патетику. Если бы его спросили, в чем тут дело, он бы мог привести пример.

В библиотеке Академии наук, где он прослужил несколько десятилетий, был хороший коллектив. После работы сослуживцы часто оставались отдохнуть.

Когда настроение собравшихся окончательно улучшалось, Смольевский садился за фортепиано. На пюпитр ставился автореферат какой-нибудь диссертации, недавно поступившей в «обработку».

Дальше надо было спеть название. Говорят, самые затейливые и труднопроизносимые формулировки легко ложились на музыку.

Чтобы оценить, какие сложности преодолевал Арсений Арсеньевич, можно вспомнить, что его собственная диссертация называлась «Интонация повествовательной фразы во французском языке сравнительно с русским», а это еще не самое длинное название.

В такие минуты Смольевский не уступал своей матери. Его «номер» был под стать тем «аттракционам», которыми она любила удивлять окружающих.

назвать г Порода? Талант? Интуиция, под-

Как это назвать? Порода? Талант? Интуиция, подсказывающая, что гармония всегда возникает из неподходящих предпосылок?

Еще, конечно, это полет. Уверенность в том, что препятствия преодолеваются легко. Что буквально все может стать поводом для артистического жеста.

 
Тем чаще думал я: из тяжести недоброй
И я когда-нибудь прекрасное создам.
 

Через свою мать Арсений Арсеньевич принадлежал Серебряному веку. «Жизнетворчество», которое, по словам Павла Нерлера, отличало Ольгу-Лютика, было присуще и ему.

Это был «запасной вариант» или, если угодно, «третий путь». Он уводил не в прошлое или настоящее, а в сферу воображения. Нужно было совсем немного, и ситуация

кардинально менялась.

Ну, вроде как с этими названиями диссертаций. Или со шторой, превращенной в роскошный наряд. В эти мгновения жизнь обретала свойства художественного произведения.

Впрочем, раз это сверкнуло в реальности, то, значит, было в ней заключено. Ведь действительно, текст. Иначе откуда бы взяться рифмам и метафорам, благодаря которым история Ольги Ваксель обретала законченность?

О цитатах и музыке

Как выразился Мандельштам, «цитата есть цикада»: одна окликает другую, другая третью… Можно сказать, она есть форма наследования, способ связать прошлое, настоящее и будущее.

Вспомним также о том, что «только через метафору раскрывается материя, ибо нет бытия без сравнения, ибо само бытие есть сравнение».

В первую очередь, поэт писал о себе. Причем он говорил не только о творчестве. Внутренние рифмы соединяют людей и события его жизни.

Разумеется, этот вывод имеет отношение и к истории, в которой участвовало столько людей искусства: два поэта – Мандельштам и Ваксель, композитор Ю.Ф. Львова, художница Н.Я. Мандельштам. Где-то на периферии сюжета присутствует В.Е. Татлин, к которому Надежда Яковлевна намеревалась уйти от мужа.

Как тут без лейтмотивов? Без «внутренней связи», которая объединяет куда крепче «причинности» (это тоже формулы из «Разговора о Данте»).

Вот, например, музыка. Почему-то она слышалась всем участникам разыгравшейся драмы.

Вспоминая О. Ваксель во «Второй книге», Н.Я. Мандельштам выговорила: «…музыка была в ней самой». Именно выговорила, а не произнесла: уж как неприятна ей соперница, едва не разлучившая ее с мужем, но она все же признавала ее правоту.

Впрочем, первым музыку услышал Мандельштам. В стихах, посвященных Лютику, ее становится все больше и больше. В первых двух она возникает однажды: «И били в разрядку копыта по клавишам мерзлым», а в последних неоднократно: тут и «прадеда скрипка», и «рожок почтальона», и «Шуберт в шубе».

Смерть Ольги стала для Мандельштама чем-то вроде конца мелодии. Он так и написал:

 
Но мельниц колеса зимуют в снегу,
И стынет рожок почтальона.
 

Не требуют объяснения ни остановившиеся колеса, ни умолкший рожок, но все вместе это обозначало, что больше мы никогда не услышим мелодию, которую эта женщина несла в себе.

Отчего именно Шуберт и «Прекрасная мельничиха»? Эта тема требует специального разговора, но пока для нас важно то, что и поэт в стихах памяти Ваксель, и его жена в своих воспоминаниях говорили примерно о том же.

Еще для текстов Мандельштама, связанных с этой темой, важен мотив превращения. В стихотворении «Возможна ли женщине мертвой хвала?» происходит своего рода переселение душ: Ольга покидает могилу для того, чтобы продолжить жизнь в памяти поэта. В «На мертвых ресницах…» из «тумана и разлада» возникает – выплывает – тот же Шуберт. О подобных метаморфозах говорится и в прозе: «…смерть художника не следует выключать из цепи его творческих достижений, а рассматривать как последнее, заключительное звено».

Музыка, которую воплощала собой Ольга Ваксель, осталась в ее текстах. Даже в мемуарах, в которых больше всего обид и огорчений и почти нет передышек, она звучит постоянно.

Об этом и рассказывает та книга, которую вы держите в руках. О короткой жизни, которая все-таки образовала мелодию. О мелодии, в которой преодолены тяготы действительности ради чего-то высшего.

Еще она объясняет, почему поэт был так увлечен этой женщиной и так горевал после ее ухода. Из каких предпосылок вырастали его стихи и что, невидимое поверхностному зрению, скрыто за их строками.

Книга говорит и о сыне Лютика, Арсении Арсеньевиче, о его отчаянной, долгое время казавшейся безнадежной, борьбе с забвением. Хотя она выходит после его смерти, в ней максимально полно воплощен его замысел.

Впрочем, вернув тексты, изъятые Смольевским, мы осуществили и замысел Ольги Ваксель. Теперь уже нет сомнения в том, что свои стихи и мемуары она создавала так же, как свою жизнь, – несмотря ни на что.

БИБЛИОГРАФИЯ

Использованная литература

Бенуа А. Мои воспоминания: В 2 т. Т. 2. М.: Наука, 1980.

Блаватская Е.П. Тайная доктрина: В 3 т. Т. 3. Эзотерическое учение. М.: ЭКСМО-Пресс, 2000.

Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. СПб., 1891. Т. V. Ваксель С. Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга: Перевод рукописи на немецком языке Ю.И. Бронштейна. Л.; М.: Изд-во Главсевморпути, 1940.

Вильчковский С.Н. Царское Село. СПб.: Титул, 1992. Репринтное воспроизведение издания 1911 г.

Вся Москва: Адресная книга, 1915.

Весь С.-Петербург; Весь Петроград; Весь Ленинград: Адресные книги за 1893, 1905, 1907, 1909–1917, 1925, 1926,1929, 1931 гг.

Дзюбанов С. Д. Старицко-бежецкая ветвь рода Львовых – предки Н.С. Гумилева со стороны матери // Вестн. архивиста. 2006. № 1 (91).

Жарков Е. Страна Коктебель. Культурные очаги. Середина XIX середина XX веков. Киев: Болеро, 2008.

Засосов Д.А., Пызин В.И. Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов. Записки очевидцев. Л.: Лениздат, 1991.

Иванов Г.В. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 3: Мемуары. Литературная критика. М.: Согласие, 1993.

Иванова Л. Воспоминания. Книга об отце. М.: РИК «Культура», 1992.

Кац Б. А. Музыкальные ключи к русской поэзии: Исследования. Очерки с комменнтариями. СПб.: Композитор, 1997.

Купченко В. «Я предлагаю вам игру…». Максимилиан Волошин – художественный критик // Новый мир искусства. 1998. № 1.

Купченко В. Труды и дни Максимилиана Волошина: Летопись жизни и творчества. 1877–1916. СПб.: Алетейя, 2002.

Купченко В. Труды и дни Максимилиана Волошина: Летопись жизни и творчества. 1917–1932. СПб.: Алетейя, 2007.

Лебедев П. Школа Левицкой в Царском Селе// Народное образование. 1992. Сент. – окт.

Лекманов О.А. Осип Мандельштам: Жизнь поэта. М.: Молодая гвардия, 2009.

Леньков В.Д., Силантьев Г.Л., Станюкович А.К. Командорский лагерь экспедиции Беринга. (Опыт комплексного изучения). М.: Наука, 1988.

Лукницкая В.К. Николай Гумилев: Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. Л.: Лениздат, 1990.

Лурье В.М. Морской биографический словарь. Деятели Российского флота XVIII века. СПб.: Информационный центр «Выбор», 2005.

Наппельбаум И. Портрет поэта // Литератор. 1990. № 45. 30 нояб.

Николай Гумилев. Исследования и материалы: Библиография. СПб.: Наука, 1994.

Мандельштам О.Э. Слово и культура. М.: Сов. писатель, 1987.

Мандельштам О. Собрание сочинений: В 4 т. / Сост. П. Нерлер, А. Никитаев. М.: Мандельштамовское об-во – изд-во «Арт– Бизнес-Центр», 1991–1997.

Обречены по рождению… По документам фондов политического Красного креста. 1918–1922. Помощь политзаключенным. 1922–1937. СПб.: Изд-во ж-ла «Звезда», 2004.

Общий гербовник дворянских родов Российской империи. Т. 1. СПб., 1992. Репринтн., изд.

Павловский А. Николай Гумилёв // Вопр. лит-ры. 1986. № 10.

Рассулин Ю. Верная Богу, Царю и Отечеству: Анна Александровна Танеева (Вырубова) – монахиня Мария. СПб.: Царское Дело, 2005.

Россия. Хроника основных событий IX–XX вв. М.: РОССПЭН. 2002.

Ротиков К.К. Другой Петербург. СПб.: Лига Плюс. 2001.

Руммель В.В., Голубцов В.В. Родословный сборник дворянских фамилий: В 2 т. СПб., 1886. Т. 1. СПб., 1887. Т. 2.

Русские мореплаватели. М.: Воениздат, 1953.

Слово и судьба. Осип Мандельштам: Исследования и материалы. М.: Наука, 1991.

Соболевский П. Из жизни киноактера. М.: Искусство, 1967.

Старк В. Прогулка по мандельштамовскому Петербургу: Карта-экскурсия. СПб., 2010.

Сто поэтесс Серебряного века: Антология. СПб., 1996.

Толстой А. Дуэль // Совершенно секретно. 1989. № 1.

Хармс Д. Полет в небеса: Стихи. Проза. Драмы. Письма. Л.: Сов. писатель, 1991.

Чурилова Е.Б. О двух женских судьбах и портрете, соединившем их. Ю.Ф. Львова и В.В. Верёвкина // Репинские чтения (Сб. НИМРАХ). СПб., 2012.

Произведения О. Ваксель

Ваксель О. Отрывок из воспоминаний / Публикация А.А. Смольевского // Николай Гумилёв. Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Наука, 1994. С. 489–491.

Ваксель О. [Стихи] / Публикация и предисловие А.А. Смольевского//День поэзии. 1989. Ленинград. С. 257–258.

Ваксель О. [Стихи] //Лит. учеба. 1991. Кн. 1. Янв., февр. С. 167–168. (Смольевский А А. Ольга Ваксель – адресат четырех стихотворений Осипа Мандельштама).

Ваксель О. Отрывок из воспоминаний / Публикация А.А. Смольевского // Николай Гумилев: Исследования и материалы. Библиография. СПб.: Наука, 1994. С. 489–491.

Ваксель О. Небывший день за тучами погас… [Стихи] / Публ., предисл. А.А. Смольевского // Петрополь: Альм. СПб., 1998. № 8. С. 98–101.

Ваксель О. «Я недолго жила на земле…»: Избранные стихи // Ласкин А. Ангел, летящий на велосипеде: Документальная повесть об О. Ваксель и О. Мандельштаме. СПб.: Стройиздат, 2002 (Серия «Царскосельская библиотека»).

Литература об О. Ваксель

Герштейн Э.Г. Мемуары: СПб.: Инапресс, 1998. С. 106, 149–150, 412, 426–427, 432, 444, 459.

Готхард Н.Л. Об Ольге Ваксель // Лит. учеба. 1991. Кн. 1. Янв., февр. С. 169–170.

Ласкин А. Ангел, летящий на велосипеде // Звезда. 2001. № 10. С. 30–80.

Ласкин А. Ангел, летящий на велосипеде // Потомак (США). 2003. № 1. С. 26–33; № 2. С. 34–39; № 3. С. 18–27; № 4. С. 26–36.

Ласкин А. Ангел, летящий на велосипеде: Документальная повесть об О. Ваксель и О. Мандельштаме; Ваксель О. «Я недолго жила на земле…»: Избранные стихи О.А. Ваксель / Сост., подгот. Текста А. Ласкина. СПб.: Стройиздат СПб., 2002. 224 с., ил. (Серия «Царскосельская библиотека»).

Ласкин А. Ангел, летящий на велосипеде: Документальная повесть об О. Ваксель и О. Мандельштаме // Ласкин А. Время, назад: Документальные повести. М.: Новое литературное обозрение, 2008. С. 5–132.

Львова А.П., Бочкарева И.А. Род Львовых // Новоторжский родословец. Торжок, 2004. Вып. I. С. 129–133,167-171.

Мандельштам Е.Э. Воспоминания // Новый мир. 1995. № 10. С. 172–173.

Мандельштам Н. Вторая книга. М.: Согласие, 1999. С. 216–226.

Мандельштам Н. Об Ахматовой. М.: Три квадрата, 2008. С. 142–143.

Мандельштам О.Э. Из стихов, посвященных ОА Ваксе» // Песнь любви: Русская любовная лирика / Вступ. ст, сост., коммент. А. Горловского. Кишинев: Лит. Артистка, 1986. С. 597–599.

Нерлер П. Тата и Лютик // Мандельштам Н. Об Ахматовой. М.: Три квадрата, 2008. С. 30–43.

Полякова С.В. «Олейников и об Олейникове» и другие работы по русской литературе. СПб.: Инапресс, 1997. С. 171–179. 186–187 (воспоминания О.А. Ваксель о встречах с Мандельштамом).

Смольевский А.А. Ольга Ваксель – адресат четырех стихотворений Осипа Мандельштама //Лит. учеба. 1991. Кн. 1. Янв., февр. С. 167–168.

Смольевский А.А. Ольга Александровна Ваксель (1903–1932)// Львова А.П., Бочкарёва И.А. Род Львовых. Новоторжский родословец. Торжок, 2004. Вып. I. С. 261–266.

Чурилова Е.Б. «Я ещё могу съездить к Чистякову…» СПб.: Прана, 2004. С. 44–47.

Чурилова Е.Б. «…Прочесть… припоминая». П.П. Чистяков в Царском Селе. СПб.: Серебряный век, 2007. С. 140–142, 148 205–206, 209, 264, 280.

Спектакли по документальной повести А. Ласкина

Ангел, летящий на велосипеде: Аудиокнига. Издательско-полиграфический комплекс «Логос», 2002. Исполнитель Т. Телегина.

Ангел, летящий на велосипеде: Радиоспектакль Радио России. 2003. Премьера – март 2003 г. В ролях: Е. Комиссаренко, А. Баргман, С. Бехтерев.

Ангел, летящий на велосипеде: Радиоспектакль. Радио «Петербург». Премьера – октябрь 2003 г. Исполнитель Л. Кропачёва.

Ангел, летящий на велосипеде: Спектакль о людях Серебряного века: Постановка, сценография, куклы – Л. Кропачёва. Композитор А. Шарапкин. В ролях: Л. Кропачёва, Д. Колесникова, С. Маркелов. С.-Петербургский театр «Картонный дом». Премьера – июнь 2009 г. Арт-кафе «Бродячая собака», СПб.

Музыкальные произведения на стихи О. Ваксель

Львова Ю. Цикл романсов на стихи О. Ваксель.

Смольевский А. Цикл романсов на стихи О. Ваксель. Премьера – ноябрь 2002 г. на вечере памяти О. Ваксель «Возможна ли женщине мертвой хвала?..». Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме. Исполнитель Л. Шкиртиль.