Текст книги "«Возможна ли женщине мертвой хвала?..»: Воспоминания и стихи"

Автор книги: Ольга Ваксель

 
Как мало слов, и вместе с тем как много,
Как тяжела и радостна тоска…
Прожить и высохнуть, и с лёгкостью листка
Поблекшего скользнуть на пыльную дорогу.
Как мало слов, чтоб передать точнее
Оттенки тонкие, движенье и покой,
Иль вечер описать, хотя бы вот такой:
В молчании когда окно синеет,
Мятущаяся тишь любимых мною комнат,
А мерный звук – стекает с крыш вода…
Те счастье мне вернули навсегда,
Что обо мне не молятся, но помнят.
 

13 марта 1922

 
Сегодня шел такой пушистый снег,
Как иногда в июльский полдень снится…
Сегодня я подрезала ресницы…
Когда поляну солнца пересек
Полет ворон, раздался оклик резкий,
Ворвался вдруг в открытое окно…
И крылья птиц любить мне суждено
Из-за надувшейся, как парус, занавески.
Как мало видела я непохожих лиц,
Несходство все нарочно прикрывали…
Глаза людей – старинные эмали
Под крыльями трепещущих ресниц.
Сегодня оттепель, и, падая, снег таял…
Стояли черными деревья и кусты,
Дрожали мысли бледны и пусты,
И, каркая, неслась воронья стая.
Позволь стоять в окошке и мечтать
О жизни радостной, сокрытой в глупых птицах,
Забыть о неподрезанных ресницах
И воздух мартовский медлительно вдыхать.
 

Март 1922

 
Ты прав…
Я иногда пишу над печкой яркой
Тобой или другим навеянные строки,
А вечер тянется, прекрасно-одинокий…
Не ожидая от судьбы подарка,
Ношу в себе приливы и отливы —
Горю и гасну там, на дне глубоком.
Встречаю жадным и смущенным оком
Твой взгляд доверчивый и радостно-пытливый.
И если снова молодым испугом
Я кончу лёт на черном дне колодца,
Пусть сердце темное, открытое забьется
Тобой, любимым, но далеким другом.
 

Март 1922

 
Сегодня я ждала особенно тревожно,
Глядела за окно на наш широкий двор.
Там новый, чистый снег блистательный ковер
Постлал, красивый красотой неложной…
Казалось мне, что ты недалеко идешь,
Ускорив шаг при приближеньи к дому.
Гашу в себе знакомую истому,
Бужу в себе обыденную ложь…
Узнаю вечера еще, еще длиннее,
Еще тревожнее живую тишину…
Уже пора готовиться ко сну,
Одним и тем же ровно пламенея.
 

Март 1922

 
Я не люблю луны, я не люблю симфоний,
Ни запаха цветов, пьянящих и больных…
Вся жизнь моя полна волнений, но иных,
Вся жизнь моя слита в одном, о солнце, стоне.
В моей душе ты солнце уничтожь,
Ты, заронивший новую тревогу!
Еще властна не верить, слава Богу,
В прозрачных рук ласкающую дрожь.
 

Март 1922

 
Я потеряла мой опал
В тот день мне памятный. Отныне
Его сменила бирюза.
Я шла домой, был вечер ал.
(А вспомню только – мысль застынет,
И остановятся глаза,)
Снега из дали голубели,
Навстречу медленно текли
Неосвещенные дома.
 

[Март] 1922

 
Опять со мной рассудочная ясность,
Смятенья прежнего и боли зрелый плод,
Как огонек светящихся болот,
Мне издали была видна опасность…
«Счастливая, спокойная жена,
Ей ничего давно уже не нужно,
В ее прекрасной выдержке наружной
Поверхность ровная души отражена».
Но там, на дне, безумья и смущенья
Медлительное подымалось пламя…
Недрогнувшими отняла руками
Обещанное каждому прощенье.
И если бы опять мне встретить то же.
Я повторила бы сначала, слово в слово,
От слова первого до слов тоски грозовой,
Чего и ты в себе не уничтожил…
Но все пройдет, твои умрут волненья,
Иные женщины тебя пробудят к жизни.
В ней брошенной тобою укоризне
Мое глубокое и страстное паденье.
 

Апрель 1922

 
Когда последний час дневной
Сольется с сумраком ночным,
О ты, который мной любим,
Приди ко мне, молчать со мной…
 

2 июня 1922, СПб.

 
Только я и могла бы понять твое горе,
Твое грустное время наполнить собою,
Быть царицей и вместе последней рабою,
С постоянством и жизнью в медлительном взоре.
Ты не понял прихода, не поймешь и ухода,
Я в твое бытие не влетела кометой,
Не блеснула струей небывалого света,
Не исчезла в просторах небесного свода…
 

10 июня 1922

 
Задача новая стоит передо мной:
Внимательною стать и вместе осторожной
И взвешивать, чего нельзя, что можно…
Мне сделаться и зоркой и земной.
Меня манят красивых мыслей дали,
Мои фантазии крылаты и ясны,
Я вижу наяву сверкающие сны,
Мои мечты еще не увядали…
Но долг зовет отбросить пелену
Незримых радостей и стать, как все… Я стану.
Лишь залечив нечаянную рану,
Мной нанесенную, опять уйду, усну.
И в чистых радостях моих скитаний – тайна
Моей усталости и боли здесь, внизу…
Я, словно дерево, предчувствую грозу;
Ничто, я познаю, не может быть случайно.
 

11 июня 1922

 
Ни муж, ни мать, ни ты, подруга
Единственная ранних дней,
Не помогли расстаться мне
С печатью огненного круга…
Я говорю: как вы близки,
Но каждый немотой окован.
И заколдованное слово —
Тоска, стучащая в виски…
 

Июнь 1922

 
Не нужны эти символы и цепи —
Одно молчание… И пламенная твердь…
О сладкая, о радостная смерть!
Неслыханных твоих великолепий,
Торжественных твоих колоколов
В немую даль сквозь вечер уплыванье,
Бессилье сердца и бессилье слов —
И лишь твое гремящее названье!..
Пройди по миру огненной стопой…
Вернись и будь в моей немой отчизне,
Чтоб каждый видел, что прозрел слепой,
Чтоб каждый знал, как Бог вернулся к жизни.
 

Июнь 1922

 
Слова, бесплодные слова…
Как мне сдержать поток горячий?
Смеется друг, подруга плачет
И в радость верует едва.
А радость есть – она для каждой
Чуть-чуть проснувшейся души.
Благодеянье доверши,
Ты, подаривший вечной жаждой!
 

Июнь 1922

 
Целый год я смотрела на бедную землю,
Целовала земные уста.
Отчего же внутри неизменно чиста
И словам откровений так радостно внемлю?
Оттого ли, что боль я носила в груди,
Или душу мою охраняли святые?
Только кажется вот – облака золотые
Принесут небывалые прежде дожди.
 

Июнь 1922

 
Уже светало в этот час,
Уже огонь я погасила.
Но сном забыться нету силы
И не закрыть мне было глаз…
Опять луна, над черной крышей,
Опять далекие гудки…
Сон, лучший сон ему сотки,
Я слышу, как он ровно дышит.
А год назад в слезах и горе
Изнемогала и ждала,
Что не поймут причины зла,
Что все узнают о позоре.
Теперь спокойна. Знаю верно
(Творца за это славословь!),
Я пронесла его любовь
Сквозь искушенья суеверно
Падений и полетов ряд.
И в очищающее пламя
Страданий, этими руками
Бросаю грезы… Пусть горят!
Я далека от прошлых слез,
Я тысячами глаз проплачу.
О, не последнюю задачу
Мне Всепрощающий принес.
 

Июнь 1922

 
Как много встреч за краткий год!
Ужель и далее так будет?
Стремительный во тьму полет
Живит сердца и ширит груди.
Впервые чувствую весну —
Весь мир, особенно зеленый,
И с книгой, кажется, усну
В тени развесистого клена.
И не казался раньше сад
Таким таинственно спокойным,
И время не зовет назад
К воспоминаниям нестройным…
Жужжит «вуазен» [448]448
  Вуазен – биплан, названный по фамилии французского авиаконструктора Г. Вуазена (1880–1973).


[Закрыть]над головой,
И я не жду последней встречи…
Ласкает ветерок живой
Мои медлительные плечи…
 

Июнь 1922

 
Мне-то что! Мне не больно, не страшно —
Я недолго жила на земле.
Для меня, словно год, день вчерашний —
Угольком в сероватой золе.
А другим каково, бесприютным,
Одиноким, потерянным, да!
Не прельщусь театрально-лоскутным,
Эфемерным, пустым, никогда.
Что мне тяжесть? Холодные цепи.
Я несу их с трудом, чуть дыша,
Но оков, что стократ нелепей,
Хоть и легче, не примет душа…
За других, за таких же незрячих,
Помолилась бы – слов не найти…
И в стремленьях навеки горячих
Подошла бы к началу пути.
 

Июнь 1922

 
На подушке длинные тени —
Задрожало пламя свечи,
И неведомых мне растений
Очертания горячи.
Извивается, словно пламя
В черных тучах, янтарный крест,
Я не смею тронуть руками
Отражения синих звезд.
В поле воет ветер. Не волк ли?..
Под крыльцом возня зайчат…
Близи медленно, глухо смолкли,
Дали гулко, протяжно звучат.
Ах, зачем ты меня оставил
Для зверей и для звезд чужих,
А не предал короткой славе,
Не дал быть в небесах твоих?
Я не буду ни звать, ни мучить,
Ни отказывать, ни обещать…
Посмотрю: из осенней тучи —
Верно метящая праща —
Звезды падают с неба. Плачет
Звонкий дождь, но не плачу я.
Да и может ли быть иначе,
Если жизнь, как одна струя?
 

10 июля 1922

 
Ты счастлив: твой законен мир,
И жизнь течет в спокойном русле,
А я – на землю оглянусь ли,
Иль встречусь с новыми людьми?
Всё – огорченье, всё – тревога,
Сквозь терния далекий путь,
И негде, негде отдохнуть,
И не с кем, не с кем вспомнить Бога…
 

17 июля 1922

 
Побудь же около меня,
Самолюбивый и нечуткий,
Посмейся злой, холодной шутке,
Погрейся около огня.
Но не касайся этих рук,
Не поцелуй, неосторожный.
О, бойся! Птицею тревожной
Взовьется темный мой испуг.
Горячими схвачу руками,
Прижму к восторженной груди…
Будь осторожен, не буди
Спокойно дремлющее пламя…
Взгляни, как облако простер
Стремительный веселый ветер,
А здесь… сладчайшее на свете
Дыханье гасит мой костер.
 

17 июля 1922

 
Чистота предвечерней грусти
Пронизала собою мир.
Близки мы к широкому устью.
О простор, и меня прими!
(А на прошлое оглянусь ли,
И посмеешь ли ты взглянуть?)
На мелеющем этом русле
Многих капель осела муть,
Мы уже не прозрачны тоже,
И стремимся в общий поток,
Что меня в тебе уничтожит,
И тебя обратит в ничто.
Безотрадное нам жилище,
О, мой друг, покинем вдвоем,
Так друг друга легче отыщем
И прозрачность себе вернем.
 

Июль 1922

 
Я вижу из окна: полуночный прохожий
Остановился, чтобы закурить.
А чей-то звонкий шаг мучительно-похожий
Ещё звучит ритмически внутри…
Гляди, гляди, как ветер гонит тучи —
Твой огонёк поднялся, задрожал…
Припомнилась зима и наш очаг трескучий,
И пламя дымное упругих тонких жал.
Припомнилась зима с её спокойной дрёмой,
С жужжаньем ласковых моих весёлых пчёл…
Мне некому сказать, что мужа нету дома,
Что я боюсь одна, чтоб кто-нибудь пришёл.
 

18 июля 1922

 
Небывший день за тучами погас,
И складывает вечер покрывало.
Как память прошлого, тревожная подчас,
Меня ласкает с нежностью усталой…
Когда тобою принесенных роз
Сомну в руке шуршащие остатки,
Мне кажется, травою сад зарос
И вместо роз – шиповник душно-сладкий
Я не зажгу оранжевой свечи,
Останусь так, в полуночи лиловой…
Не стану ждать… О прошлом помолчи…
Утрачено магическое слово.
 

28 июля – 10 августа 1922

 
Глядеть за черную черту
На отражения в воде
И видеть – сумерки растут.
В поля вечерние глядеть
Сквозь пламя матовой зари,
Погасшей трепетно и скоро.
 

[Август] 1922

 
Как мало нужно впечатлений,
Чтоб столько строчек написать…
Моей неодолимой лени
Дремучие манят леса.
Но я пойду прямой дорогой,
Глядя в ночные облака,
И мыслью пламенной и строгой
От жизни буду далека.
И, собирая капли сока,
Питающего чудеса,
Уйду стремительно-высоко
На ангельские голоса.
 

6 сентября 1922

 
Никуда не спрячешь д уши,
Прорывающейся наружу.
Если спящий уже разбужен,
Ты огня в ночи не туши.
Собери его кротко в путь,
Дай ему котомку и посох
И в ответ на его вопросы
Раздвигай перед ним толпу.
 

 
<…>
По жилам медленный струится «красный сок»,
Подумать только, кровь отважных мореходов!
Меж мной и ними вплел зачем-то рок
Цветы безвестные исчезнувших народов.
Перед концом Земли в медлительном слияньи
Растают чуждые – и Запад и Восток.
Пока еще живут в расцветах, в увяданьи
Предчувствуя неотклонимый срок.
Немного Севера – любовь к ветрам и морю,
Немного Юга – жизни медлить надо.
Я песне каждого, как песне сердца вторю,
И каждому дыханью предков рада.
Проклятье ли мое – сознание единства рас
И ощущение возможности падений,
Зачатки всех страстей, пороков; не погас
Огонь священный искренних молений.
Все добродетели, все радости, насквозь
Пропитанною стать огнем желаний,
Чтоб в душу древнюю внезапно пролилось
Безумье светлое для новых трепетаний.
 

[1921]

 
За окном качается поле,
В фонаре извивается пламя…
А на сердце – тяжелый камень,
Он смеяться меня неволит.
Гул колес, что морские всплески,
Слышу дальнее, страшное море,
А за стенкою – кашель детский
Мне мешает заснуть, – упорен.
Остановка в поле. Зачем она?
Обещал машинист кому-то?..
Пять минут. Паровоза-демона
Грудь живая прорежет тьму…
За окном качается поле…
 

6 сентября 1922

 
С каждым вечером чернее осень
Далеко и властно завлекло.
Все глядеть бы сквозь одно стекло,
Об одном бы мучиться вопросе:
Перейти ли огненную грань?
Как не быть поэтом увяданья?
На одной остановилась грани:
Завтра, нынче, нынче и вчера.
 

6 сентября 1922

 
Ты упрекаешь в слабости меня.
Не требуй ничего от женщины влюбленной.
Над бедной головой, от тяжести склоненной,
Проходят медленные измененья дня.
Ты говоришь, что воля – наш удел…
Что воля к радости, когда нет воли к жизни!..
В одной незыблемой застыли укоризне
Цветы пурпурные в опаловой воде.
Ты говоришь, что черная стена
Воображеньем создана зловещим…
Мне по лицу соленый ветер хлещет,
И только для меня не призрачна она.
Я никого сюда позвать не смею,
Не выйти из ненайденных ворот…
Одной влюбленности желанный гнет
И здесь, и там победно пламенеет.
 

25 сентября 1922

 
Какой счастливый сегодня вечер,
Как неподвижно сгорают свечи,
И даль за окнами синя…
Когда б Господь позвал меня,
Я б не замедлила приходом…
Исчезнет миг за долгим годом,
Но в памяти Его слова,
Их я могу в себя впивать.
Какой прозрачный сегодня вечер.
Дай, Боже, радость всему на свете
И память ясную о том
Блаженном миге и святом.
Дай, Боже, каждому созданью слово,
Чтоб не желал потом иного
И помнил этот краткий миг…
Да будет свет между людьми!
 

27 сентября 1922

 
Какие чудеса бывали на земле,
Какие радости возможны в мире этом!
И познавать и воспевать поэтам
Господь, дающий зрение, велел.
И никогда цветами новых песен
И новых радостей не переполню сердца.
За веру малую прощаю иноверца,
Мне каждый день по-новому чудесен.
 

27 сентября 1922

 
Тебя, последняя, лелею и пою,
Возлюбленная смерть, сознательное счастье,
Когда сольется мир, разделенный на части
И призывающий к иному бытию,
Когда в такую тишь, гудящую стозвонно,
И глубь безмерную, которой видно дно,
Открою тесное, тяжелое окно,
Я снова сделаюсь и мудрой, и влюбленной.
О, смерть далекая! Зову тебя и жду,
Не смею прошептать: «Ах, отчего так медлишь?»
В моем окне – заржавленные петли —
Стекло неровное раздвоило звезду.
Как птицей маленькой взовьюсь в твои чертоги,
Как окрылится выросшее «я»,
Там будет прошлого Великий Судия,
За все карающий и все-таки не строгий,
И ты, прекрасная, возьмешь мою тоску
И легкость новую мне дашь за эти муки,
Твои незримые ласкающие руки
Меня стремительно и властно повлекут.
Там, в этом мире яркого покоя,
Останутся свершенные дела,
Чтоб память жизнями прошедшими цвела
И чтоб душа провидела иное.
 

27 сентября 1922

 
Последние еще не родились,
Они во мне, их частый пульс трепещет…
Как я люблю неназванные вещи,
Которых смысл во времени повис.
Те новые слова, прочтенные недавно,
Что древней свежести и святости полны,
Такие жданные в полуденные сны,
Поющие еще светло и неотравно.
Их неожиданная ранит красота,
Наполовину выдумана легкость,
Их слушая, жизнь расцепляет когти,
И позволяет мысли улетать.
О как бы мне не отравить тебе вчерашних
Изжитых слов тоскою голубиной!..
Пойду взглянуть на яркие рябины,
И легкий пар на черных теплых пашнях.
 

7 октября 1922

 
Ну, помолчим минуту до прощанья,
Присядем, чинные, на кончике дивана.
Нехорошо прощаться слишком рано,
И длить не надо этого молчанья.
Так будет в памяти разлука горячей,
Так будет трепетней нескорое свидание,
Так не прерву посланьем ожиданья.
Не приходи, разлюблен, ты – ничей.
Так сохраню засохшие цветы,
Что ты, смеясь, мне положил за платье,
И руки сохранят желанными объятья,
И взоры дальние останутся чисты.
 

7 ноября 1922

 
В розовом шелке утренних зорь
Нежные звезды снежинок медлительны.
Ветер, молчи и, уже немучительный,
Песням рассвета торжественно вторь.
Пой о прозрачности неба безлунного,
О неподвижности меркнущих звезд,
Света воспой восхитительный рост
В безднах эфира вечного, юного.
Вторь голосам снегирей красногрудых,
Шелесту веток под снегом летящим.
Утрами нежными чаще и чаще
Верю в летящее издали чудо…
Снег перестал, и последние тучи
Небо открыли, такое безбрежное,
Нужностью мудрою, Божьею, нежною,
Память которой не мучит.
 

7 ноября 1922

 
Такие крупные звезды в небе,
Такие прозрачные капель струи!
Мне кажется, жду я весну вторую,
Лишь слышу их звонкий хрустальный лепет.
И в ветках кружатся стаями птицы.
Грачи прилетели? Нет, это вороны…
И снова кажусь молодой и влюбленной
Оттого, что былое теперь не снится.
О, как сохранить мне мудрость покоя,
Такую прозрачность ноябрьского свода,
Чтоб дальняя мне не приснилась свобода,
Чтоб счастьем чужим не считать прожитое?
 

8 ноября 1922

 
Не хочу, чтобы меня утешали:
Я не брошенная, не вдова.
И обиженною называть
Не посмеете, как вначале.
Я – разумнейшая из невест —
Сохранила свободу птичью,
Но подкравшемуся безразличью
Отягчить мой судил крест.
Только времени проходить,
Только памяти засыпать,
Звездных братьев моих толпа
Вся вместилась в моей груди.
Этот ужас пустыни пусть
Обожженная жмет ладонь —
Этой боли моей не тронь,
Как мою священную грусть.
 

8 ноября 1922

 
Когда ты пишешь, склонясь прилежно,
И отблеск лампы на тонких пальцах,
Я думаю: «О, если бы в пяльцах
Узор мне вышить, простой и нежный…
Простой и строгий, как жизнь поэта,
Такой же точный, как мысль скитальцев,
Скитальцев мудрых…» Точеных пальцев
Не смеешь вынуть из круга света…
Когда ты клонишь лицо над белой,
Еще нетронутой бумагой,
Зажгусь торжественной отвагой
Оруженосца, мой рыцарь смелый.
Тебе пошлю я мысль привета.
(Умрут в душе глухие стоны.)
Держи мой мир в руке точеной,
В кругу негреющего света…
 

1922

 
Мне жаль, пришел конец зимы
С ее медлительными вечерами…
Лёт белых эльфов в яркой черной раме
Под желтый свет из лиловатой тьмы.
……………………………………………
Читайте объявление: внаймы
Сдается дача в Павловске, у парка.
Картина мне представилась так ярко,
Что вот жалею о конце зимы.
Но только в Павловск – ни за что на свете!
Так полны прошлого мосты, дорожки эти
Встают из памяти запорошенной тьмы.
Поэтому пребудем же немы,
Следя ликующего света нарастанье,
Целуя нежные снежинки на прощанье,
Расцветшие у бледных уст Зимы.
 

 
Люблю, оторвавши глаза от книги,
Увидеть, что за окнами уже поголубело,
И тень абажура изящнейший выгиб
Чертит на скатерти ярко-белой.
Мне так хорошо, так удивительно спокойно,
И верится в будущее, как ребенку.
Вот увидите – стану живой и стройной,
Снова буду искрящейся и тонкой.
Вспоминаю, что только что пробило восемь,
Надо подбросить в огонь полено.
И так радостно видеть, что в комнате просинь
Очаровательного земного плена.
 

10 марта 1923

 
Я жду тебя, как солнечного мая,
Я вижу о тебе мучительные сны,
Не замечаю медленной весны,
К губам цветы разлуки прижимая.
И все-таки могу еще уйти,
Как раненая упорхнуть голубка,
А ты не выплеснешь недопитого кубка,
Не остановишься в стремительном пути.
«Источник благодати не иссяк», —
Сказал монах, перелистнувши требник…
Служитель церкви для меня – волшебник,
А ты – почти разоблаченный маг.
И боль, что далеко не изжита,
Я претворю в безумье. Сила
Растет… Я дух не угасила,
Но я изверилась и вот почти пуста.
 

27 марта 1923

 
В мое окно влетел весенний ветер,
Душистый ветер, влажный и морской.
А странно мне, что есть еще на свете
Благоуханный своевольный ветер,
Не потревоженный ни болью, ни тоской.
В земле ростки
Моей тоски
И горечь-боль.
Откройте двери.
Я в силах верить,
Что нет неволь.
 

16 апреля 1923

 
Как серая бабочка, маленький страх
На голубом окошке трепещет…
Всё ясней становятся вещи
В медленных вздохах утра.
Совершенно беззвучный голос затих,
Можно еще рассеянно слушать,
Как в тела возвращаются души,
Вздрагивая по пути.
 

25 апреля 1923

 
Отдаюсь опять бездорожью,
Вот беру котомку и посох,
Чтоб ответа на все вопросы
Не затмить сияющей ложью,
И вдыхаю прозрачный воздух,
Легкий воздух, темный и чистый,
Надо мной только свод ветвистый,
Подо мной голубые звезды.
 

25 апреля 1923

 
Снова на крышах снег.
Холод проник опять,
Если б увидеть тебя
Хоть во сне.
Буду молчать. И ждать
Белой первой зари,
Скован бредовый крик
Слоем льда…
Вырос ужас во мне,
Первый ужас земной…
……………………………
Каждому суждено
Видеть снег.
 

25 апреля 1923