Текст книги "Сердце меча"

Автор книги: Ольга Чигиринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Глава 6
Охота на левиафана

Дик готов был кожу с себя смыть, а одежду, перед тем как бросить в машину, еще и прополоскал. Таллий – страшная мерзость, он отравляет незаметно, и бывает так, что человека лечат от чего угодно – малокровия, дизентерии, лучевой болезни – а на деле причиной всему отравление таллием. Он убивает даже прикосновением, если контактировать с ним часто. Если же съесть, если он попадет в желудок, кишки, просочится в кровь… Динго мучился бы не меньше трех дней, и команда не поняла бы, что с ним – потому что далеко не сразу после праздничного ужина ему бы поплохело.

Вроде бы на Дика не попало, да и не мог причинить вреда такой кратковременный контакт – но все равно юноша мылся так, что аж кожа зудела.

А помывшись, он сообразил, что чистой-то одежды не прихватил. А та, которую Моро забрызгал подливой, уже насквозь мокрая, да Дик бы ее и не надел. Ничего не попишешь – он завязал полотенце как саронг и шагнул к двери, когда она открылась и на пороге показался Майлз с ворохом тряпок в руках.

– Я решил, что ты непременно забудешь смену одежды, – сказал шеэд, передавая ученику брюки, хлопковую тунику и «боксерские» трусы.

Дик оделся, и Майлз легким прикосновением к плечу велел ему: иди за мной.

Они вошли в каюту Майлза, где Дик жил прежде. Его койка все еще не была убрана со стены. Дик сел на нее и приготовился слушать и отвечать. Майлз сел напротив.

– Законы, по которым живет дух шедайин, называемые у людей традициями, велят нам расторгать связь тэйо и тиийю, если тиийю трижды говорит, что тэйо ему не нужен.

Дик опустил голову.

– Последний мой тиийю, идя за мной, нашел свою смерть – и то была милость Сущего, потому что я вел его к гибели. После этого я не желал искать себе тиийю. Ни среди шедайин, ни среди людей. Куда бы я завел того, кто пойдет за мной? Но судьба меня догнала. Я хотел укрыться от нее под рукой простого человека, капитана Хару. По мере сил жить той жизнью, которой живет он. Однако настал день – и оказалось, что по цеховым правилам я обязан взять ученика, – Майлз улыбнулся. – Уже не я решал, брать или не брать: я был обязан. И это был ты, и ты пожелал учиться мечу. Ри’шаард, так пришлось бы записать твое имя на нашем языке. Сын духа. Я сделал глупость, Ри’шаард: захотел ограничиться половинным учительством, не открываясь тебе и не ища тебя. Я называл тебя тиийю, но ты не знал моего имени.

Он встал и открыл стенной шкаф. Достал оттуда черную лаковую шкатулку. Дик знал, что в ней: орриу. Настоящий, а не тренировочный, меч Майлза.

– Тиийю, завершая свое обучение, берет орриу мастера. Мастер делает себе новый. Может, я успею научить тебя делать орриу, и тогда ты передашь Адакийе своему ученику. А может, не успею – и ты оставишь его себе. Думаю, ты с ним справишься. Хочу предупредить, что у него мерзкий характер – весь в хозяина. Я использовал его впервые по-настоящему для мерзкого дела. Видно, с тех пор он не может мне простить.

Шеэд открыл шкатулку и достал орриу. Рукоять его была отделана костью, посередине отполированной ладонями до мраморной белизны, а ближе к гарде и яблочку – сероватой. Сама гарда предсавляла собой совершенно гладкую полусферу, но именно это и говорило Дику, что перед ним – произведение не только технологии, но и искусства.

– Мне в голову не приходило, Ри’шаард, назваться тебе и спросить: желаешь ли ты меня себе в тэйо? Мое полное имя – Диорран Ариор Эндаррин Орриуринэйу реон Ма"айз Кристи. Ты знаешь, кто я?

Дик кивнул. Если бы на месте Майлза был не шеэд, а человек, и представился, скажем, святым Брайаном, он бы удивился сильнее, но не намного. А может, и не сильнее – сумасшедших среди людей хватает, а создатель меча среди шедайин один. Легче всего, конечно, было бы думать, что Майлз спятил – вот только шедайин с ума не сходят.

Майлз протягивал орриу на открытой ладони, и Дик наконец взял его. Тяжелое и страшное оружие. Он коснулся большим пальцем регулятора клинка – и лезвие с тихим шипением выползло из рукоятки на длину ладони. Дик, испугавшись, что допустил страшную бестактность, убрал палец – лезвие уползло. Дик посмотрел на Майлза… Или, вернее, Диоррана – на лице того не было никаких признаков недовольства.

Так значит, именно это лезвие впервые в истории шедайин пролило кровь шеэда. Вот почему его хозяин и создатель ушел в реонти.

– Я хочу, чтобы ты учил меня… Диорран.

Майлз протянул руку вперед – и их ладони сомкнулись на рукояти орриу.

– Заниматься развитием твоего разума я не рисковал, – сказал Майлз, – но я нашел человека, который в свое время неплохо справлялся. Возьми терминал и надень визор. Теперь войди в свой личный каталог, где ты держишь файлы по крестоносцам. Я сбросил диалоги твоего учителя туда. Они лежат вне директорий найди папку с названием «Платон».

– Есть, – сказал Дик. – Его звали Платон?

– Нет, Платон – это человек, некогда старательно записавший все, о чем говорил твой учитель с другими людьми, а кое-что домысливший от себя. Самого учителя зовут Сократ. Один священник из миссии среди шедайин подарил мне когда-то эти файлы. Они чем-то похожи на наши иммарийанти, беседы, рождающие истину.

…Подвахтенный вполне может позволить себе немного почитать, если вахтенный не против – а Майлз был не против, поэтому Дик открыл диалог, с которого Майлз посоветовал ему начать – «Пир» – и принялся за чтение.

Через десять минут он сорвал визор и был готов швырнуть свой терминал об пол.

– Они там все извращенцы! – от возмущения больше слов не находилось. И стыдно было за то, что Майлз нашел в прошлом человечества такую мерзость, и чувствовался какой-то подвох в том, что Майлз ему это подсунул.

– Успокойся, – холодно сказал шеэд. – Прости, я не подумал, что тебя это может так задеть – нам это настолько чуждо, что не задевает совсем. Пропусти все, что тебя раздражает, начни прямо с монолога Сократа. И помни: через полчаса я передам тебе управление.

Дик последовал его совету, и через полчаса, когда Майлз велел ему оторваться от книги, он уже был пленником Сократа. Когда их сменили с вахты капитан Хару и Джез, Майлз чуть ли не приказом заставил Дика прекратить чтение и попытаться уснуть.

– Он был провидец? – спросил Дик.

– Он честно и мужественно мыслил. Это значит больше, чем провидческий дар. Если ты научишься этому – я буду за тебя спокоен.

– А почему ты сам не учишь меня этому?

– Потому что я плохой учитель честности и мужества. Спи, тиийю.

* * *

Поскольку Моро получил отставку от кухни, кто-то должен был готовить. Поначалу думали было установить очередь, как было первое время после смерти мистресс Хару до того, как появился Дрю, но тут вызвалась Бет, которая, по ее словам, прошла в своей школе в том числе и курс домоводства.

– Ну, попробуйте, фрей о’Либерти, – пожал плечами капитан.

Готовила Бет неплохо, но до сноровки Моро ей было далеко. Ее кухня немного напоминала кухню мистресс Хару: вкусно и сытно, но несколько однообразно и безо всякого изыска. Кроме того, если прежде она страдала от скуки, то теперь жаловалась, что ей некогда отдыхать.

– Слушай, когда он успевал? – излила она как-то душу Дику. – И он же еще как-то умудрялся работать по кораблю!

Дик не то чтобы официально помирился с ней – но… невозможно же все время дуться на человека, особенно если этот человек тебя кормит.

– Ты слишком стараешься, – сказал он. – Моро делал кучу всего одновременно. Смотри, ты сначала шинкуешь овощи, потом бустер, потом все это по очереди жаришь…

– Пассерую, – сказала Бет. – Овощи я пассерую. До золотистой корочки.

– Да какая разница. Он все это делал сразу: кинет жариться овощи и рубит бустер. Повернется, помешает лопатой в капусте – и опять рубит. Ты варишь по очереди суп и тушишь бустер, а он все делал вместе.

– Нет, я так не могу, – вздохнула Бет. – Если я не буду все время стоять над овощами, я их сожгу. И как же мне надоел этот бустер!

– Возьми кальмаров.

– А кальмары мне надоели еще на Мауи.

Дик пожал плечами. «А мне, например, надоели твои блинчики», – сказал бы он, если бы продолжал держать на нее сердце. Но он больше не сердился на Бет – ему было просто все равно… Да и блинчики не так уж и плохи – Бет же не виновата, что никакая выпечка у нее не получается.

– Я все думаю, зачем он это сделал, – сказала вдруг Бет, заливая овощи водой. Пар на мгновение окутал ее голову, повязанную платком, и тут же сник, прихлопнутый крышкой кастрюли.

Дик понял, кого она имеет в виду.

– Спроси у него сама, – сказал он.

– Он не станет со мной разговаривать.

– А со мной станет?

– Сам знаешь. Он тебя уважает.

– Чихал я на его уважение. Все и так ясно: он боялся Динго.

– А ты помнишь, как Динго прыгнул на него? У него ни один мускул на лице не дрогнул. Я не верю, что он боится Динго. Он все время таскался с топором. Он бы его зарубил.

– Он вавилонянин. Зачем он станет рисковать? Выбрал такой способ, чтобы наверняка.

– Ага, и дал миску с этим ядом тебе. Не мог найти никого поглупее? Ты же сразу догадался. Вот я честно тебе скажу: я не догадалась бы в жизни. И чем он думал? Ладно, Динго он боялся – а Рэя не боялся? Рэй бы его на части разорвал, если бы с Динго что-то случилось.

– Это если бы он догадался, чем тут дело. А он не догадался бы – Динго бы долго умирал, может, три дня, а может, неделю.

– И все равно это было глупо. Теперь вся команда его ненавидит…

Она недоговорила что-то, и Дик понял, что именно.

– Знаешь, – сказала Бет, – когда-то давно, на Старой Земле, одного человека уволили с завода. В те времена, как сейчас, можно было судиться с цехом, и тот человек подал в суд, чтобы его взяли обратно. И его взяли на завод, но не поставили на прежнее место работы, а посадили в стеклянную будку, которую специально для этого построили. Он должен был сидеть там восемь часов в день, и ничего не делать – а все его видели. Он долго не выдержал. Наверное, после этого никто из рабочих не судился с тем заводом.

– Тебя не поймешь. То ты говоришь так, как будто подозреваешь его в чем-то – то тебе его жалко. Не хочу я в загадки играть, если ты про него что-то себе думаешь – выкладывай.

– Хорошо. Я думаю, что он – шпион Брюсов.

Дик немного подумал и сказал:

– Чушь. Во-первых, Джелал Брюс никогда не возьмет на работу вавилонянина, он хоть и подлец, но Вавилон ненавидит… Во-вторых…

– Погоди, давай разберемся с «во-первыми». Почему ты думаешь, что он вавилонянин?

– Да брось! Волосы, кровь шедайин…

– В маме и Джеке тоже есть кровь шедайин. И во мне, – Бет провела пальцем по переносице. – А сколько было смешанных браков до войны? И просто так детей? А волосы можно выкрасить как угодно. Дик, ты считаешь его вавилонянином, потому что он ведет себя как вавилонянин, верно? А я тебе скажу: он не просто ведет себя как вавилонянин, а показушничает. А почему он показушничает? Да это же проще простого: потому что на самом деле он никакой не вавилонянин!

– Брось. Так можно кого угодно обвинить в чем угодно. Так и я могу сказать, что раз миледи ведет себя как дама Риордан, то на самом деле она не дама Риордан, а шпионка Рива, например.

– Ладно, тогда говори свое «во-вторых».

– Брюсу нужно не что-нибудь, а смерть леди Констанс и юного милорда. У Мориты знаешь сколько было возможностей поубивать вас всех? Ты вообще представляешь себе, что это такое – доступ к системам жизнеобеспечения? Он этим самым таллием мог отравить водопровод, например. А мы бы думали, что тут эпидемия дизентерии.

– Здорово! А если бы вся команда умерла, как бы он долетел?

– Если у него назначена встреча с Брюсами, то его бы просто подобрали в нужном секторе. Нет, это чушь.

– Нет, не чушь. Просто ему нужно было убить нас так, чтобы осталась жива команда, а его ни в чем не заподозрили. А это трудно. И это стало еще труднее после того, как мы подобрали гемов и Динго. Ведь он не мог свободно ходить где хочет. Зато если бы он отравил Динго, он опять получил бы эту возможность. Дело вовсе не в том, что он боялся Динго – просто пес мог расстроить его планы.

– Ты это серьезно?

– Не-а. Просто фантазирую.

– Я смотрю, тебе наклепать на человека – это так, игрушки.

Бет отвернулась, давая понять, что разговор закончен, и Дик ни капельки об этом не пожалел.

Морита стал новым изгоем для команды, и юноше очень трудно было справиться с малодушной мыслью «лучше он, чем я». Поэтому он продолжал общаться с вавилонянином, несмотря на восстановленные отношения с Майлзом. Похоже, Майлз не возражал. Когда Дик спросил его об этом, он ответил:

– Говори с ним, если хочешь. Он уже не опасен для тебя.

– Почему? Потому что ты на него наехал?

– Потому что теперь ты предупрежден. Запомни, Рикард: он – ашиу настолько, насколько живой человек может быть ашиу.

Это звучало абсурдно: ашиу – создания без души и животворящего духа, поддерживаемые в жизни энергией и волей А-Шаира, канули в прошлое вместе с ним. Живой человек действительно не мог быть ашиу, ведь у ашиу нет ни свободной воли, ни жизни в самом себе. Когда святой Брайан уничтожил А-Шаира, все ашиу погибли сами собой…

Так что слова Майлза еще больше разожгли любопытство Дика, и Морита продолжал занимать его мысли. И, что самое странное – он продолжал оставаться врагом, даже когда возбуждал любопытство и сочувствие. Это было совсем не то, что прежде, когда Дик ненавидел дом Рива, ничего о них не зная, и Мориту ненавидел просто за то, что тот – вавилонянин. Теперь Дик уже не мог заставить себя ненавидеть Мориту, благодарность не позволяла – но он ненавидел то, что делает Мориту Моритой. В глубине себя он согласился с тем, что, суди ему Господь родиться с Вавилоне – он был бы одним из Рива. Но ведь обратное было верно: суди Господь Морите родиться в Империи – и он был бы прекрасным христианским рыцарем, может быть, даже воином Синдэна. Так что же все-таки делает его тем Моритой, который презирает людей и травит животных?

В отличие от других членов команды (кроме, наверное, Майлза), он считал, что с бортмехом поступили несправедливо. Да, он выбрал низкий способ обезопасить себя – но, черт возьми, Динго и вправду для него опасен. Единственное, на что Дик обижался лично – это на то, что Морита попытался его использовать.

– Почему вы так со мной обошлись? – спросил он, когда принес Морите поесть (топорик у него потребовали назад, а без оружия он каюту покинуть не решался).

– Это единственное, о чем я по-настоящему сожалею, – сказал вавилонянин. – Я предал твое доверие и, честно говоря, не рассчитываю его вернуть. Не вправе, – он зачерпнул ложкой рагу. – Кто готовит? Фрей Элисабет?

– Да.

– Ну, по крайней мере, ее простили… Дик, ты не заметил такой странной особенности: вашей команде обязательно нужен козел отпущения?

– Это неправда, – возразил юноша. – Пока вас не было, ни в чем таком они не нуждались.

– И лишь с моим появлением начались все беды, – вздохнул Морита.

– С вами обошлись несправедливо, – сказал Дик. – Я скажу об этом мастеру Хару.

Морита, однако, совсем не напоминал того человека из стеклянной будки, о котором говорила Бет.

– Не вздумай, – предостерег Моро. – Во-первых, тебе попадет уже за то, что ты со мной общаешься. Во-вторых, я вовсе не чувствую себя несчастным и покинутым. Я был вам чужим и останусь, Дик. Ваш остракизм для меня – никакое не наказание; скорее я радуюсь тому, что меня избавили от довольно-таки утомительного труда. Подумай сам: я лечу куда хочу, совершенно бесплатно, и вдобавок не обязан отрабатывать свой харч. Вот и думай, кого же, собственно, наказал мастер Хару…

* * *

…Два последних дня перед прыжком омрачились тем, что в пределах видимости обнаружилось звено патрульных кораблей Брюса – а значит, где-то рядом болтался и прыжковый корабль-матка. «Паломник» не переменил курса, лишь усилил тягу, стремясь как можно быстрее достичь дискретной зоны. Корабли Брюса не преследовали его и не требовали лечь в дрейф, держась чуть сзади и идя параллельным курсом.

– Знают, с кем дело имеют, – процедил сквозь зубы капитан Хару.

– Или мы свистим на всех парах прямиком к их мамочке, – сказал Вальдер.

– Не менять же курс.

– А почему? – спросила леди Констанс.

– А потому что это сразу же их насторожит. Здесь ничье пространство и они не имеют права нас тормознуть для досмотра. Так что нам дергаться незачем. А они знают, что если они заставят нас подергаться – мы, например, можем левиафана на них спустить.

– Если они откуда-то знают о вас, леди Констанс, это их не остановит, – сказал Майлз, и Дик вспомнил, что Бет подозревала Мориту в шпионаже в пользу Брюса.

Однако все обошлось. Патрульные корабли отстали, и «Паломник» без помех подошел к дискретной зоне – и в свой час Дик лег в пилотское кресло.

Пока он молился, наношлем запускал тоненькие, тоньше волоса и нерва, щупы сквозь кожу и кости черепа, сквозь ткань мозга к тем центрам, которые отвечают за восприятие, отнимал у него все ощущения, отсекая органы чувств – зрение, слух, осязание и обоняние, чувство веса и собственного тела; оставляя его глухим, слепым и парализованным, полностью переключая на себя вегетативную нервную систему – чтобы мятущееся сознание в черной пустоте без помех собралось в крохотную пылающую точку.

В состоянии сенсорного голода человек впадает в панику. Отсутствие сигналов от тела мозг воспринимает как смерть тела, и ужас – безотчетная попытка восстановить утраченный контроль: ощутить участившееся сердцебиение, дрожь в членах, напряжение раздувающихся легких. Обычного человека эта паника может свести с ума и даже убить…

Пилот же вырывается из-под сводов своего черепа. Таинственное шестое чувство, обычно подавленное пятью другими, расправляет крылья. «Господь позволяет нам смотреть в свое чердачное окошко, сынок», – говорил капитан Хару, и был прав. Пилот, отрезанный от себя и от мира, данного в обычных ощущениях, чувствует себя как Господь в первый день творения, когда все кругом пусто и безвидно, и лишь дух носится над мрачными водами Ничто. Пилот проникает в самую суть, улавливает глубочайшие и крепчайшие связи, которые стягивают мироздание воедино, и видит те места, где эти связи слабы, где их почти совсем нет.

Это и есть дискретные зоны. Дальше уже – дело техники: наношлем перехватывает импульсы с пилотского мозга и направляет корабль в пустоты времени и пространства. Самая распространенная гипотеза относительно того, как все это происходит, гласит, что неким особенным органом пилот чувствует гравитационные взаимодействия – не тяжесть, как все люди, нет, – а именно взаимодействия, пронизывающие и переплетающие Вселенную. Пилот чувствует их, как птица – магнитное поле, и по ним ориентирует корабль.

Словами это описать невозможно. Ни Дик, ни другие пилоты не ощущали дискретные зоны и непрерывные зоны как магнитные поля или что-то вроде. Вообще, никакие два пилота не ощущали это одинаково. Мозг, отчаянно пытающийся из себя самого добыть чувства, порождал галлюцинации, яркие и разные, у каждого свои. Ученые давно оставили попытки напрямую связать эти галлюцинации и проходческие способности пилота. Ничего доподлинно сказать было нельзя, кроме одного: так или иначе все пилоты-люди делились на три класса. Первые – их было большинство – будучи один раз инициированы товарищем-пилотом в «связке», как Дик и Майлз, сцепленные через сантор, могли потом повторить путь, по которому прошли – и только. Другие ощущали Вселенную шире и дальше вокруг себя, и улавливали внешние ориентиры – импульсные маяки – которые ассоциировали с ориентирами на звездных картах. Они могли «прыгать» на короткие расстояния от маяка к маяку. И третьи – пилоты высочайшего класса – были способны пролагать путь даже без этих ориентиров, настраиваясь на ритмы и импульсы далеких Галактик.

Дик и Майлз были из их числа, из касты пилотов первого, наивысшего класса, капитан Хару принадлежал ко второму. Третьему классу в левиафаннерах делать было нечего. Уже исследованные сектора пространства не годились для охоты – левиафаны не любят больших скоплений массы, их тянет в межгалактическое пространство, зарождаясь где-то у Ядра, они неуклонно стремятся на периферию. В рукаве галактики левиафана можно встретить только случайно…

…Это и произошло.

Погрузившись в нирвану бесчувствия, Дик уже давно не паниковал – привычка делала свое дело. Он ждал и сосредоточивался в молчании своих мыслей. Прошло какое-то время – в его безвидном мире это могли быть часы или годы, а там, снаружи, он знал – секунды – и он отыскал в темноте Майлза, нащупал его мощное «я», похожее на темную звезду, и прилепился к нему. Сознание начало улавливать что-то извне и превращать в образы – Для Дика это была хрустальная пещера, похожая и на калейдоскоп, и на лабиринт одновременно. Замысловатые переходы соединяли бесчисленное количество залов, пронизанных разноцветным сиянием, и от их бесконечности и простора было так же страшно, как от бесконечности и тесноты переходов. И сейчас он висел на широких, надежных плечах Майлза, вбивающего когти-нэкодэ в кристально чистый лед. Он видел над собою свод очередной пещеры – но то оказалась не пещера, а горизонтальный коридор, который сворачивал из стороны в сторону, потом пошел под уклон – а под конец они уже неслись, как на салазках, вылетая на стены на виражах, и Майлз тормозил когтями, так что летели искры, а Дик считал повороты и запоминал ориентиры, доверяясь не зрению (он же знал, что это галлюцинация), а чувству направления и места.

И, вылетев в новый большой зал, пронизанный лучами нездешнего света, они увидели меж темных колонн – Зверя, созданного из огня и алмаза. От него исходила сила, и Дик задохнулся восхищенно – прежде он никогда не чувствовал левиафана в межпространстве. И когда поток силы, исходящий от дивного создания Божия, погасил сознание мальчика, наношлем запустил программу пробуждения.

Дик пришел в себя под восхищенную ругань капитана – мокрый и дрожащий, как всегда после прыжка, до предела выжатый. Он повернул голову, нашел губами трубку и отхлебнул кисло-сладкого, терпкого энерджиста.

– Красавец, – вздохнул капитан Хару. – Ах, жалость какая…

Дик посмотрел теперь на экран – и увидел…

Он уже не раз их видел и знал, что они прекрасны даже вдалеке, но этот был каким-то особенным.

– Светимость раза в полтора больше обычной, – сказал Джез себе под нос.

– А шлейфа нет, – добавил капитан. – Послушай, Болтон: он стоит! Святым Патриком клянусь: стоит на месте!

Обычно левиафан похож на здоровенную комету. Он постоянно светится, потому что попадающие в него частицы все время аннигилируют с античастицами, и «голова» левиафана кажется сотканной из блесток – это называется «корона». А «хвост» – это увлекаемые притяжением левиафана сгустки пыли и газа – они тоже то и дело аннигилируют с античастицами, вырвавшимися за пределы «короны», и мерцающее облако тянется за левиафаном как многокилометровый шлейф.

А этот левиафан и вправду был особенным. Шлейф отсутствовал, зато сверкающее «тело» окружал широким двойным кольцом радужный венец, какой бывает вокруг солнца в морозный день Круги его не были концентрическими, они скорее походил на сложенную вдвое восьмерку…

– Это нечто особенное, – сказал Майлз. – Поглядите: он словно постоянно выворачивается наружу у полюсов, причем дважды.

– Нет, но чего он тут торчит? – в изумлении проговорил Джез. – В двух шагах звезда, причем будь здоров звезда, плотность что надо. Он должен от нее свистеть аж пыль столбом. А вот не свистит.

– Может, лорд Августин знает, в чем дело? – предположил Дик.

– А позовем его сюда! – капитан повернулся в кресле и одобрительно хлопнул мальчика по плечу. – Всяко ему будет интересно посмотреть.

Недолго думая, он вызвал лорда Августина через сантор.

– Сэр, хотите посмотреть на левиафана, которого сроду еще не видали?

– Сэр, я сроду не видал еще ни одного иначе как на снимках, – раздался голос лорда Гуса из динамика.

– Такого вы и на снимках не видели, я ручаюсь.

– Иду.

Надо отдать лорду Гусу должное – он был меньше чем через минуту.

– Вот здесь, – капитан ткнул в экран. Изображение левиафана было с ноготь, но лорд Гус оценил.

– Можно увеличить? – спросил он.

– Можно, – капитан дал тысячекратное увеличение. Изображение сделалось большим и несколько расплывчатым.

– Уникально, – покачал головой лорд Гус. – Насколько я понимаю, статичное положение нехарактерно для блуждающих скоплений антиматерии в этой части Вселенной, вблизи от объектов большой массы… Возможно, наблюдение за этим скоплением позволит пролить свет на некоторые вопросы, до сих пор не разрешенные никем – например, где зарождаются эти скопления… Кое-кто высказывал версии о происхождении левиафанов из звезд, которые якобы схлопываются в черные дыры… Этакий замшелый бред! Но теперь – то у нас есть чем утереть им нос, сэр! Нельзя ли мне скопировать данные корабельного сантора?

– Конечно, конечно, – капитан заметно погрустнел, и Дик знал, почему.

– А подойти к нему поближе и сделать кое-какие замеры? – лорд Августин даже дыхание затаил, ожидая ответа.

– Вот это вряд ли, – с тяжеленным вздохом ответил капитан Хару.

– Да почему же?

– Потому, сэр, что это потребует отклонения от курса и займет не меньше трех суток. А мы и так потеряли неделю из-за гемов.

– Э-э-э… – сказал лорд Августин. – А если Констанс согласится?

Дик приподнялся на локте и посмотрел на капитана, потом на лорда Гуса, потом опять на капитана. Лорд Гус, похоже, не понимал, что делает с мастером Хару. Спросить у него – можно ли подрулить к левиафану – это все равно что спрашивать у смертельно изголодавшегося человека, можно ли подрулить поближе к блюду с жарким и сделать там несколько замеров.

– Если согласится, тогда и будем говорить, – буркнул капитан Хару.

– Насколько я понимаю, расчет нового курса начнется сейчас? – лорд Августин аж слегка задыхался.

– Правильно понимаете, – сказал капитан.

– Тогда нужно как можно быстрее договориться с Констанс, пока вы еще не начали?

– Угу, – мрачно сказал капитан.

– Так я побежал! – и лорд Августин испарился. На свой лад он разделял любовь капитана к «блуждающим скоплениям антиматерии», и в этой сфере действовал и решал быстро – не то что в остальных.

– Дик, ты свободен, – сказал капитан. – Иди отдыхать. Майлз, я тебя прошу задержаться пока лорд Гус вернется. А то он другой раз как начнет сыпать учеными словечками – так все равно что на ханьском разговаривает… А я дураком себя чувствую, мне неловко…

* * *

– Это не опасно? – спросила Констанс.

Она выбрала Дика мишенью этих расспросов, потому что Дик почти совсем не умел врать. То есть, когда он пытался врать, было видно напряженное, почти мучительное усилие.

– Ну, как вам сказать, миледи… Это, в общем, всегда опасно…

– Но насколько опасно? Более опасно, чем обычно?

– Не знаю, миледи. Я еще ни разу не видел стоячего левиафана. Никто из нас не видел.

Констанс кусала губы. Она уже немного сожалела о том, что позволила капитану охоту. Когда она вошла в рубку и увидела это диво на экране, а потом – поникшие плечи капитана, раздавленного сознанием того, что придется пройти мимо добычи и смириться с репутацией неудачника, старика, который вышел в тираж, покориться судьбе и отойти от тайны, даже не прикоснувшись…

Тогда ей казалось, что охоту стоило разрешить хотя бы ради того, чтобы увидеть, как этот крепкий человек оживает на глазах, распрямляется, словно в его жилы влили новую кровь. Сейчас она сомневалась в этом.

Ощущала ли азарт она сама? Да, несомненно. И именно поэтому не хотела доверять азарту. Внутренний голос нашептывал ей, что она еще ни разу в жизни не видела – и если не сейчас, то вообще никогда не увидит! – того, на чем зиждется доминион Мак-Интайр: охоту на левиафанов. Но – теперь, на неподготовленном корабле с неполной командой? Она высказала свои сомнения Дику – именно ему, потому что он, кажется, меньше всего был заражен всеобщим энтузиазмом. А еще потому, что он плохо умел врать.

– Понимаете, миледи, это всегда безнеопасно… – сказал юноша.

– Небезопасно, – поправила она. – Если в слове два отрицания, то «не» идет первым: небезопасно, небессмысленно, небесспорно…

Дик старательно вывел это стилом на сенсорной панели терминала и нажал «ввод». Потом продолжил:

– Конечно, лучше загонять левиафана с полной командой на трех вельботах. Чтобы люди были на всех трех силовых установках и батареи менялись вовремя… Но левиафан – тварь глупая, а лорд Августин считает, что и вовсе неразумная. Поэтому может статься, что нам повезет и мы загоним его быстро, так что даже он не успеет ни разу плюнуть. А если и успеет, то батареи выдержат.

– А если он успеет… как это вы называете – плюнуть? – во второй раз.

– Тогда мы просто уйдем. А он не будет преследовать – они никогда не преследуют. Капитан – очень хороший драйвер, миледи, и Джез тоже.

– Ладно, займемся развитием речи, – вздохнула Констанс.

У Дика были сложности в основном не с письменным, а с разговорным гэльским, поэтому она старалась побольше с ним говорить.

– Что ты считаешь сейчас?

– «Апологию Сократа», – сказал Дик. – Правда, медленно очень идет, потому что у меня мало времени. Но я все равно стараюсь читать везде, где есть время, и визор у меня всегда с собой.

«Мало времени» – еще одна головная боль, – подумала Констанс. Капитан Хару погорячился, отстраняя Мориту от обязанностей повара и бортмеха – конечно, большую долю работы бортмеханика могли исполнять рабочие гемы, но все равно кто-то должен был показать им, что и как, и время от времени проверять. Это делали Вальдер и Дик, но теперь Вальдер готовил вельботы, снова и снова перепроверяя их исправность и регулируя все системы – от двигателей до батарей силового поля.

– Я поговорю с капитаном, – сказала она. – Дик, если ты хочешь отдохнуть… почитать… У нас есть еще двадцать минут, отведенных на урок – оставайся здесь просто так. Я не хочу мучить тебя разговорами о Сократе.

– Спасибо, миледи, – Дик с готовностью надвинул визор на глаза и откинулся на стену.

* * *

Левиафан был так прекрасен, что дух захватывало. Наверное, подумала Констанс, Иезекииль видел нечто подобное – во всяком случае, чтобы описать движения в «короне» левиафана, она не находила слов, кроме слов Пророка: «Вид колес и устроение их – как вид топаза, и подобие у всех четырех одно; и по виду их и по устроению их казалось, будто колесо находилось в колесе. Когда они шли, шли на четыре свои стороны; во время шествия не оборачивались». Действительно, казалось, что обе «короны», и внутренняя, и внешняя, движутся, непрерывно расширяясь и сверкая – и вместе с тем они оставались на месте.

Левиафан был огромен, сейчас он занимал почти половину кругового экрана. С трудом верилось, что столь огромное создание можно загнать в пространство между силовыми мачтами корабля, а тем паче – в «бутылку», кокон силового поля. Сейчас «Паломник» описывал широкие круги в отдалении – чтобы Гус мог вдоволь наделать снимков и замеров. Два вельбота были готовы к охоте, на первом шли Аникст и Болтон, на втором – капитан Хару и Майлз. Сейчас все находились в рубке – а еще там были Констанс и Гус, и через минуту вошел Дик, хмурый от того, что его не берут на охоту.