355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Пленков » Культура на службе вермахта » Текст книги (страница 25)
Культура на службе вермахта
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 01:39

Текст книги "Культура на службе вермахта"


Автор книги: Олег Пленков


Жанры:

   

История

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

По замыслу партийных пропагандистов, утренники должны были воспламенять те чувства и силы души, которые «во все времена были необходимы для борьбы за существование народа, расы: решимость к борьбе, жизнеутверждающее начало, чувство чести, верность, любовь к свободе, чувство долга, волю к победе, послушание, дисциплина, мужество, храбрость, жертвенность»{802}. Оформление помещений для утренников было, как правило, скромным, но достойным; подбиралась хорошая музыка (Бетховен, Гендель, Бах). Часто наряду с торжественной речью зачитывали «слово фюрера», особенно ценилось хорошо скомпонованное действие и «речевка» по теме утренника: чествования какого-либо нацистского иерарха, праздника урожая, по поводу награждения «почетным крестом матери» или по случаю выдачи значков членов партии. Соответствующие партийные инстанции требовали, чтобы местные партийные группы проводили такие утренники не реже одного раза в месяц; в идеале утренники должны были проводиться каждую неделю. ГЮ свои утренники устраивал на предприятиях (их называли «производственными линейками», Betriebsapelle), в деревнях проводили деревенские народные собрания (Dorfgemeinschaftsabende){803}.

Сначала выбор темы очередного утренника или линейки был произвольный (всевозможных тем было огромное количество), но с декабря 1941 г. перешли к унификации, и все утренники во всех партийных организациях проходили одновременно и были посвящены одной и той же теме. Всего в рейхе проводилось 200 таких одинаковых утренников: 120 городов с населением свыше 50 тыс. были вовлечены в это мероприятие, остальные 80 утренников были распределены между городами с населением свыше 100 тыс.{804}

Широкомасштабная пропаганда порой творила настоящие чудеса. Так, кривая рождаемости и браков к 1933 г. упала до самой низкой отметки. Чтобы преодолеть эту тенденцию, в ход был пущен весь пропагандистский аппарат. Началась последовательная борьба против безбрачия: сотрудники Геббельса следили, чтобы в СМИ не проходил ни один материал, который хоть как-то не работал бы в заданном направлении. Семью изображали идеальной целью всех юношей и девушек; многодетные семьи превозносились в прессе, в кино, в романах, в изобразительном искусстве; пропагандистская активность подкреплялась тем, что многодетным семьям предоставлялась помощь: детские ясли, пособия, налоговые льготы. Поразительный успех этой пропагандистской кампании показал, насколько глубоко пропаганда смогла внедриться в интимную сферу. Выросшая рождаемость и количество браков преподносились нацистскими пропагандистами как бесспорное доказательство того, что доверие к новой власти растет, что она действительно является основой чувства национальной общности.

Разумеется, в пропаганде гитлеровцы не брезговали подтасовками, иногда и ложью; так, Гитлер утверждал, что в Веймарской республике ежегодно совершалось до 20 тыс. самоубийств, при этом он умалчивал о том, что после 1933 г. число самоубийств выросло{805}. Демагогия, а подчас и откровенная дезинформация были составной частью пропаганды; в Берлине ходил анекдот: Геббельс докладывает Гитлеру о готовности к началу митинга: «мой фюрер, восемь тысяч штурмовиков ждут ваших распоряжений внутри зала и восемь тысяч снаружи, итого восемьдесят восемь тысяч штурмовиков готовы к исполнению любого вашего приказа»{806}. Таким же преувеличением было утверждение пропаганды (в 1937 г., когда закончился Нюрнбергский съезд) о том, что если сложить стопку газет из ежедневного тиража всей германской прессы, то она вознесется в стратосферу на 20 км (в то время как зарубежные «клеветники» твердили об упадке немецкой прессы); во время визита Муссолини в Берлин писали, что на полотнища и транспаранты для украшения улиц, по которым ехал дуче, ушло 40 тыс. метров ткани{807}. Американский экономист Питер Дракер вспоминал, что еще до 1933 г. слышал одного нацистского пропагандиста: «Нам не нужно повышение цен на хлеб! Нам не нужно и понижение цен на хлеб! Нам вообще не нужны прежние цены на хлеб! Нам нужны национал-социалистические цены на хлеб!»{808} Пропагандистское воздействие таких демагогических оборотов бывало значительным, поскольку политическая пропаганда, как и торговая реклама – это всегда преувеличение одного в ущерб другому, в ущерб объективности.

Значительное место в работе Министерства пропаганды занимала сфера культуры, за которую было ответственно «Главное ведомство культуры», возглавляемое Герффом. В отличие от сословной организации, каковой была «Имперская палата культуры»; ведомство Герффа имело исполнительные функции и было государственным органом. Это учреждение состояло из следующих подразделений: отдел праздников, свободного времени и организации оформления праздников во главе с Германом Лизе, отдел организации культурной работы в сельских общинах во главе с Вильгельмом Ремом (Rehm), отдел народной культуры во главе с Адамовски, отдел музыки во главе с Вольфгангом Штумме, отдел изобразительных искусств во главе с Генрихом Харгманом, писательский отдел во главе с Дилем{809}. Эти подразделения соперничали за компетенции с ведомством уполномоченного фюрера по духовному и мировоззренческому обучению и воспитанию в НСДАП Альфредом Розенбергом, который, в отличие от Геббельса, не обладал достоинствами профессионала, но имел непомерные амбиции. Также соперником министерства Геббельса выступал отдел «народных обычаев» в КДФ, главной задачей которого было внедрить и снова сделать важнейшей частью жизни общества традиционные формы проведения праздников и обычаи. Для этих целей отдел выпускал массу печатных материалов и издавал собственный журнал. Большое значение в процессе культурной работы имело то обстоятельство, что все остальные культурные мероприятия, не входившие в планы НСДАП и ее подразделений, запрещались; таким образом, партия получала монополию на оформление и организацию общественной жизни. Борясь за расширение компетенций, 7 мая 1942 г. в рамках министерства Геббельс создал новую организацию «Национал-социалистическая народная культура»; ей подчинились многочисленные творческие союзы – Немецкий певческий союз (750 тыс. активных певцов), Имперский союз народной музыки (12 тыс. хоров в общинах), Объединение смешанных хоров Германии, Союз немецких народных театров, Имперский союз поддержки народных обычаев, Имперский народный книжный союз. Постоянно противодействуя всевозможным проявлениям активности извне, новое подразделение тем не менее развило довольно большую активность и в иных сферах; результаты его работы были впечатляющими. Большим новшеством для Германии стало и объединение в рамках одной организации всех библиотекарей, книготорговцев и писателей.

Хроническая нехватка денег не позволяла нацистским пропагандистам до 1933 г. развернуться по-настоящему: в стиле, который они избрали, огромное значение имели масштаб, размах, помпа, количество, тяжеловесность и избыточность. После 1933 г. стало возможным использовать государственные средства; на второй год нацистского режима части публичных пропагандистских мероприятий был присвоен государственный статус – Дню прихода к власти (30 января), Дню рождения Гитлера (20 апреля), Дню национального труда (1 мая), Дню празднования урожая (9 ноября). Два последних праздника стали выходными днями. В эти дни по всей Германии проводились празднества, факельные шествия, митинги, парады, утренники и праздничные вечера. Весь праздничный день с утра был заполнен музыкой многочисленных капелл, вечером обязательно был фейерверк. Паузы между большими мероприятиями заполняли бесчисленные собрания, митинги, школьные построения, дни памяти и тому подобное. Все мероприятия в такие дни находились в компетенции Минпропа; соответственно, именно через это министерство шли и выделенные средства.

Новые финансовые возможности позволили Минпропу по-новому оформить и годовой цикл праздников: в нацистской Германии он начинался 30 января с празднования Дня национальной революции и прихода к власти; в праздник основания партии (24 февраля) проводили торжественный прием в ряды партии; День памяти героев был в марте; День рождения Гитлера – 20 апреля; праздник национального труда – 1 мая; День матери – во второе воскресенье мая; был также праздник летнего солнцестояния; в сентябре проводили съезд НСДАП в Нюрнберге; в октябре – праздник урожая; 9 ноября – День памяти павших (погибших во время «пивного путча»); праздновался и зимний солнцеворот. Все 14 праздников годового цикла были спланированы нацистскими режиссерами.

В 1933–1935 гг. дни рождения Гитлера еще отмечали с подчеркнутой простотой, затем же – с огромной помпой. Три больших серии мероприятий сопровождали празднование дня рождения фюрера. Первое – принятие 10-летних мальчиков в гитлерюгенд, второе – присяга вновь назначенных политических руководителей и функционеров партии Гитлеру, третье – военный парад. Военный парад проходил в Берлине и в каждом городе, где был свой гарнизон. Масштабы этих парадов были разные: так, военный парад в Берлине 20 апреля 1939 г. длился 4 часа, полки проходили в шеренгу по 12 человек, на трибунах присутствовало 20 тыс. почетных гостей.

Геббельсовские пропагандисты смогли превратить 1 мая в собственный праздник, не менее ловко они приспособили для своих целей и Праздник урожая. Нацистские режиссеры сделали его крупным общественным событием, с огромной помпой отмечавшимся на горе Бюкельберг у городка Гаммельн на реке Везер. 1 октября 220 специальных поездов доставляли на место праздника около 500 тыс. крестьян. «День немецкого крестьянина» начинался с грандиозного митинга, на котором Гитлер выступал с хвалебными речами в адрес крестьян как «первых и самых значительных носителей немецкой культуры и народности и гарантов будущего». С 1934 г. праздник урожая стал государственным, в процессе идеологизации первоначальный его смысл – благодарение творцу за урожай – практически исчез. Склоны горы Бюкельберг стали гигантских размеров естественными трибунами: в 1934 г. было 700 тыс. участников праздника, в 1934–1935 гг. – 1 млн., в 1937 г. – 1,2 млн. Многочисленные оркестры, танцевальные группы, море флагов, вымпелов и праздничных венков урожая, самолеты и дирижабли в воздухе – все это создавало непередаваемую атмосферу грандиозного праздника. В первой половине дня Гитлер в Госларе принимал крестьянскую депутацию с поздравлениями и подарками, а затем на открытой машине, приветствуемый ликующими толпами, сквозь многочисленные разукрашенные цветами ворота он ехал на Бюкельберг. С его прибытием раздавался 21 пушечный залп, что означало начало праздника. От подножия горы сквозь построенные шпалерами группы крестьян Гитлер 800 метров шел к вершине. Восхождение Гитлера на гору и составляло главное событие праздника. В качестве второго по значению события дня фигурировало «чествование крестьян и крестьянок, ведущих героическую и самоотверженную борьбу за пропитание народа»; оно выражалось в хвалебных речах, адресованных крестьянам, в подарках передовикам.

Праздник летнего солнцестояния, первоначально находившийся в компетенции местных партийных пропагандистов, был унифицирован Минпропом в 1935 г.: центром его стала любекская бухта, на берегу которой (и одновременно во всем рейхе) зажигались огни, являвшиеся главным символом праздника; в 1935 г. начали отмечать и День зимнего солнцеворота. Главным действующим лицом этого праздника были СС. На горе Брокен зажигали огонь и он шестью лучами от факелов, которые несли эсэсовцы, «расходился до границ рейха». ГЮ принимал обязательство хранить этот огонь до Дня летнего солнцестояния, когда СС вновь начинали свою факельную процедуру. Эти праздники строились прежде всего вокруг огня; нацистские пропагандисты приняли во внимание ощущения людей, собиравшихся ночью у огромного костра: сама атмосфера такого собрания побуждала к мыслям о бренности существования, о величии и т. д.

В 1934 г., намереваясь противостоять церковному влиянию, геббельсовские режиссеры общественной жизни создали собственное «национал-социалистическое рождество». В этот год было устроено 30 тыс. праздников для нуждающихся детей; только в Берлине в самых оживленных местах для раздач подарков было расставлено 700 столов.

Менее серьезное значение имел праздник Дня матери, который пришел в Германию из США только после окончания Первой мировой войны. Нацистские режиссеры заявили, что этот праздник происходит из Скандинавии, а не из США, и установили его празднование во второе воскресенье мая. До 1938 г. в день празднования Дня матери нацистская пропаганда ограничивалась речью министра внутренних дел Фрика, который превозносил женщин как хранительниц и продолжательниц национальной традиции и расы, ас 1939 г. – с учетом гитлеровских установок на увеличение рождаемости – был учрежден Почетный крест, который вручался многодетным матерям в День матери во время утреннего праздника.

Три памятных дня в истории партии означали начало, поворотный момент и триумф НСДАП, и их празднование имело целью поддержать в обществе представление об «историческом значении движения»: 24 февраля (день принятия программы в 1920 г.), 30 января – день прихода к власти в 1933 г., 9 ноября – день памяти «мучеников национал-социализма», убитых во время «пивного путча» в 1923 г. Первый праздник со временем становился все менее заметным. Напротив, празднование 30 января со временем обрастало все новыми поводами: в 1934 г. Гитлер избрал этот день для провозглашения закона об унификации земель, в 1935 г. был провозглашен закон о штатгальтерах, 30 января 1933 г. рейхстаг единогласно продлил «Закон о чрезвычайных полномочиях» еще на 4 года, 30 января 1936 г. 35 тыс. старейших членов партии повторили «историческое» факельное шествие, когда в 1933 г. около 700 тыс. человек между 20.00 и 24.00 прошли по Вильгельмштрассе. Организаторы повторения факельного шествия в 1936 г. позаботились даже о коксовых печках для обогрева зевак на зимних улицах Берлина. В войну же из-за бомбежек празднование перенесли во Дворец спорта.

На втором съезде партии в Веймаре Гитлер объявил день «пивного путча» главным траурным днем движения, а «знамя цвета крови», бывшее с путчистами в тот день и «обагренное их кровью», было возведено в ранг главной партийной реликвии, «магическая» сила которого для освящения других партийных знамен подтверждалась на каждом последующем съезде партии. Церемония освящения знамен была продумана до тонкостей и вызывала массовую истерию, наподобие религиозной{810}. Напряжение нарастало с каждым новым ружейным залпом, сопровождавшим прикосновение (и таким образом «освящение») нового знамени тем самым окровавленным знаменем партии 1923 г. Так, один современник передавал в мемуарах, что эффект от подобной постановки был даже в кино: 19 сентября 1933 г. в кино как раз показывали ритуал освящения новых штандартов СА, которые Гитлер осенял знаменем 1923 г. Даже в кинотеатре и театральность и текст били без промаха: люди сидели, охваченные благоговейным трепетом – никто не смел кашлянуть, чихнуть, не было ни обычного шороха от кульков со снедью, и вообще – ни звука, ибо партийный съезд был культовым священнодействием, явлением национал-социалистической религии{811}.

Мюнхен был объявлен «столицей движения». 3 ноября 1935 г. там было завершено строительство двух «Почетных храмов», где и были перезахоронены «мученики» движения. Вдоль дороги, по которой их везли к месту захоронений, были возведены сотни пилонов, обтянутых красной материей. Гробы были выставлены перед «Почетными храмами», гауляйтер Баварии выступил вперед и начал выкликать имена 16 погибших. После каждого имени звучало «здесь», тысячекратно повторяемое подразделениями партии, построенными перед храмами. В заключение прозвучал партийный гимн «Хорст Вес-сель». У храмов был выставлен постоянный почетный караул. В последующие годы заключительную часть этого ритуала партийные пропагандисты повторяли еще с большей помпой. В полночь с 9 на 10 ноября над могилами павших в присутствии Гитлера присягали рекруты СС-Лейбштандарта «Адольф Гитлер». Во время войны программа праздника была сокращена, но он остался. После 1945 г. оба храма были срыты, и сейчас их нет.

День памяти павших под Лангенмарком в 1914 г. – День поминовения – нацистские пропагандисты попытались превратить в День национальной жертвенности. Миф Лангенмарка в Третьем Рейхе стал немецким соответствием французского и английского культа «неизвестного солдата». В нацистских школьных учебниках Лангенмарк приобрел характер символа героической жертвенности и преданности Германии{812}. Нацистская пропаганда не довольствовалась только собственными идеологическими установками в превознесении настоящих и даже будущих военных достижений и побед, – она хотела обратить в свою пользу даже относящийся к Первой мировой войне старый миф Лангенмарка. Он связан с известным драматическим эпизодом на Западном фронте: с гибелью 24 октября 1914 г. более 10 тыс. немецких солдат, большей частью необученных и неопытных, вчерашних гимназистов и студентов. Они были брошены в лобовую атаку на английские пулеметы; эта бессмысленная бойня (следствие бездарного командования), в немецкой традиции долгое время интерпретировалась как подвиг молодого и возвышенного патриотического энтузиазма и преданности родине. «Миф Лангенмарка» нацистская пропаганда (особенно на первых порах) смогла сделать одним из основных компонентов военной пропаганды, предназначенного для наиболее полной мобилизации немецкой молодежи и народа в целом на войну и жертвы{813}. В 1934 г. правление Имперского союза студентов учредило полуторагодичные «курсы Лангенмарка» для особо одаренных молодых немцев, имеющих завершенное профессиональное образование, с последующим поступлением в университеты (нечто похожее на советский рабфак). Сдача выпускных экзаменов на этих «курсах Лангенмарка» обеспечивала зачисление в университет. Министерство образования особенно пеклось об этих курсах, которые первоначально действовали только в двух университетах (Гейдельберга и Кенигсберга), а во время войны – еще в 8 университетах{814}.

Кульминацию же нацистского цикла праздников и, соответственно, режиссуры общественной жизни представляла собой организация и проведение партийного съезда. Первоначально это были четырехдневные, затем семидневные и, наконец, восьмидневные пышные и дорогостоящие торжества, проводимые Минпропом. К 1936 г. механика проведения партийных съездов сложилась окончательно. Место для проведения партийных съездов по общей площади составляло 32 км2. Дорога для выдвижения марширующих колонн шириной в 90 м была вымощена гранитными блоками. На север эта дорога открывалась на городской силуэт Нюрнберга, на юг – на центр трибун так называемого Майского поля с огромным имперским орлом над трибунами; этот орел должен был символизировать связь прошлого немецкого величия и современных имперских притязаний. Луитпольд-арена находилась в северо-восточном углу поля; там в 1935 г. Гитлер заложил камень в фундамент Дворца конгрессов. Этот дворец должен был вмещать 60 тыс. человек. «Нужно построить такой дворец, – сказал Гитлер, – который вмещал бы в своих стенах всех самых лучших членов партии ежегодно. Если же нашему движению когда-нибудь суждено пресечься, то века после этого должен этот дворец напоминать всем о нашей партии и ее величии. Посреди рощи древних дубов люди с восхищением и почтением будут взирать на самое большое здание Третьего Рейха»{815}. Трибуны на Цеппелиновом лугу для 100 тыс. зрителей были готовы в 1938 г. Гитлер и Шпеер планировали завершить строительство так называемого «Немецкого стадиона» на 400 тыс. зрителей и размерами 445 x 540 м к 1943 г., но большинство циклопических замыслов так и осталось на стадии проектов (в основном из-за войны).

Первый день партийного съезда под звон колоколов начинался торжественным въездом в Нюрнберг Гитлера. Утром Гитлер с балкона отеля «Немецкий двор» принимал парад ГЮ. Церемония открытия съезда была похожа на литургию: огромное помещение бывшего выставочного зала, в котором проходила церемония открытия, было задрапировано белым шелком, а стена за президиумом – красным; золотая свастика в обрамлении зеленых дубовых листьев довершала картину. Первый день заканчивался «Нюрнбергскими мейстерзингерами», обычно в исполнении знаменитого Берлинского филармонического оркестра под руководством Вильгельма Фуртвенглера. На второй день рано утром Гитлер на балконе гостиницы принимал парад знамен гилерюгенда, свезенных в город со всей страны. В это время на Луитпольд-арену постепенно сходились партийные формирования, гремела музыка, пространство и трибуны были красочно убраны. Приезжал Гитлер и происходило открытие съезда.

Третий день начинался парадом имперской трудовой службы (РАД): 50 тыс. загорелых крепких парней с лопатами на плечах образовывали правильный и синхронно передвигающийся блок. Под колокольный звон и многоголосое пение поднимались бесчисленные знамена ДАФ.

Четвертый день был посвящен всевозможным спортивным представлениям, также необыкновенно красочным.

Пятый день был Днем политического руководителя – если членов СА, ДАФ, СС и вермахта можно было показывать при дневном свете – они демонстрировали дисциплину, выправку и четкость шага, то многие из партийных функционеров были раскормленными неповоротливыми толстяками, которых неудобно было выпускать на Цеппелинов луг. Поэтому по предложению Гитлера колонны функционеров пускали в темноте – именно в этот день поздно вечером устраивался самый грандиозный и впечатляющий митинг, во время которого 100 зенитных прожекторов, расставленных на расстоянии в 12 м друг от друга, выстраивали на высоте 8 км «собор света». Возникало ощущение огромного помещения: присутствовавший на съезде британский посол Гендерсон отмечал, что «было одновременно и торжественно и красиво, словно находишься внутри ледяного собора»{816}. Под оглушительные фанфары Гитлер проходил к трибуне, и когда он ее достигал, вспыхивали прожектора. Подсветка колонн главной трибуны придавала еще более магический характер действу. Когда наступала полная тишина, то за высокими валами, ограждавшими поле, приходило в движение огромное море знамен местных партийных организаций – десятью колоннами знаменосцы в десять проходов проходили между шпалерами низших функционеров партии. Все выглядело так, будто красный поток затопляет мощные коричневые блоки. Еще больший блеск зрелищу придавало то, что и красные знамена, и золотые орлы на древках знамен дополнительно подсвечивались мощными прожекторами. Лица и фигуры людей не были видны, но это не уменьшало впечатления. В середине поля Гесс проводил церемонию принятия молодых людей в партию. Затем, после исполнения партийного гимна, Гитлер говорил речь, после чего он спускался с трибуны и под звуки марша обходил молодежные формирования партии, которые его дружно приветствовали. Сам по себе Цеппелинов луг, вернее, трибуны, устроенные Шпеером с колоссальным размахом, совершенно точно отвечали своим задачам поразить размахом: как писал сам Шпеер, идея этого сооружения была навеяна большим алтарем Зевса из Пергамского музея. Каменные трибуны и портик были 390 м в длину, в высоту – 24 м; по длине сооружение превосходило колоссальные древнеримские термы Каракаллы на 180 м, то есть почти в два раза{817}.

На седьмой день съезда, в воскресенье, показывали строевую подготовку СА и СС: после завтрака 100 тыс. человек в коричневой форме заполняли огромное пространство Луитпольд-арены. Гитлер говорил в микрофон «Heil meine Manner», и следовал тысячеголосый ответ: «Heil mein Führer». Затем Гитлер по «улице фюрера» в одиночестве шел к трибуне, звучала траурная музыка. Гитлер поднимался на трибуну и начинался многочасовой парад.

На восьмой день (с 1934 г.) обычно проводился самый впечатляющий парад – военной техники вермахта. Сохранившиеся документальные кадры дают представление об этой демонстрации военной мощи, которая превосходила все мероприятия такого рода, когда-либо устраивавшиеся в Европе, включая и военные парады на Красной площади.

Уменьшенную копию Нюрнбергского съезда представляли собой партийные съезды отдельных гау.

Необыкновенно точно атмосферу съездов передала Лени Рифеншталь; она чувствовала натуру Гитлера, который при всей своей тактической ловкости и необыкновенном политическом инстинкте всегда склонялся к тому, чтобы подчинить сценический элемент политическому. На гитлеровскую склонность к церемониальности и стилизации повлияла драматургия опер его любимого композитора Вагнера, а также католическая литургия. Документальный фильм о съезде партии («Триумф воли») превзошел все ожидания Гитлера – ему уже не нужны были никакие фильмы о себе и их больше и не было: «там было показано все, что он хотел видеть»{818}. Вплоть до 1945 г. эта лента не сходила с экранов, и она во многом определила пропагандистский образ Гитлера в массовом немецком сознании.

Биограф Рифеншталь Одри Салкелд указывала, что ни одна картина в мировом кинематографе не вызывала такой длительной полемики, как «Триумф воли». Среди образов, наиболее цепко застрявших в памяти, – сцена с Гитлером, спускающимся в Нюрнберг с затянутого грозовыми облаками неба: явление давно ожидаемого мессии. Достоинство и сдержанность сочетаются с торжественностью и простотой эпизода{819}. В послевоенной критике Рифеншталь обвиняли в том, что она убеждала народ встать под знамена нацистов. На это Рифеншталь отвечала, что в то время 90% немцев выступало на стороне Гитлера и их не нужно было убеждать. На самом деле все, что есть в «Триумфе воли», идет не от Рифеншталь, а от события. Она же предлагала вниманию зрителя блестяще сработанный и проведенный гипнотический церемониал, великолепно оркестрированный оригинальной музыкой Герберта Виндта, в точности уловившего настроение каждого момента. Поль Рот в монографии «Кино до наших дней» (1949 г.) писал о «Триумфе воли»: «Успех этой картины обязан тому факту, что здесь немыслимо отделить друг от друга зрелище, моделирующее германскую действительность, и германскую действительность, срежиссированную в виде шоу – это под силу разве что глазу опытного аналитика, а также тому, что все это было брошено в плавильный тигель талантом, который мы – хотя и неохотно – вынуждены признать одним из самых блистательных в области кино»{820}.

Наряду с бесспорным пропагандистским успехом «Триумфа воли», следует указать и на другие оригинальные и действенные пропагандистские находки Минпропа в распространении образа Гитлера как национального мессии. Однажды подчиненные Геббельса удачно использовали для этого наивный и незатейливый детский рассказ, опубликованный в газете Munchener Neueste Nachrichten от 22 июля 1934 г. Рассказ назывался «Бамбергский всадник и девочка Инга». Бамбергский всадник – это широко известная в Германии скульптура из песчаника (1235 г.) в готическом соборе Бамберга, неподалеку от Нюрнберга. Суть рассказа в том, что 9-летняя девочка Инга ходила в этот собор, где ее зачаровало изображение каменного всадника, она вообразила его Парсифалем и хотела, чтобы он с ней заговорил, но, несмотря на ее мольбы, всадник молчал… Веря в возможность оживления скульптуры, девочка продолжала ходить в собор, и в конечном счете она была вознаграждена. Однажды ночью Инга заблудилась в лесу. Неожиданно к ней прискакал Бамбергский всадник и отвез ее домой. По дороге он расспрашивал девочку, как дела в Германии, как живут немцы, счастливы ли они? Инга отвечала, что Германия теперь вновь едина и счастлива, а не разделена на враждующие группы и несчастна, как было до недавнего времени. Девочка спросила Бамбергского всадника, разве он не видел на домах и соборах флагов, знаменующих освобождение? Всадник отвечал девочке утвердительно. На вопрос Инги, чем он занимается, всадник ответил, что стережет покой Германии. Когда они добрались до места, всадник ссадил девочку, развернул коня и поскакал к Рейну. Инга громко крикнула ему в догонку: «Парсифаль!», на что эхо ей принесло: «Германия». Этот рассказ точно отражал приметы времени: немецкий рыцарь Парсифаль, немецкий лес, немецкие просторы, немецкая белокурая девочка, единство народа, новые знамена, обещание светлого будущего. Нацистская мораль переведена в этой истории на детский язык. Бамбергский всадник – это Гитлер, а также и символ пробудившейся Германии. То, что оживило всадника – это национал-социализм и его активность. Получалось так, что Гитлер после долгой ночи унижения возродил наследие гордой немецкой старины{821}. Знаменитая картина, изображающая Гитлера в средневековых доспехах – это есть Бамбергский всадник, иллюстрация к сентиментальному детскому рассказу. Геббельс сразу оценил пропагандистский потенциал этого рассказа и инсценировал его широкое распространение в средствах массовой информации. Простенький детский рассказик настолько въелся в сознание немцев, что этот образ имел хождение даже среди противников нацистского режима: «Бамбергским всадником» – за его исключительную энергию в подготовке покушения на Гитлера и спасения, таким образом, Германии – участники Сопротивления иногда в шутку называли полковника Клауса фон Штауффенберга{822}. Это безусловно свидетельствует об эффективности нацистской пропаганды в создании образов и стереотипов, служивших становлению национальной общности, как ее понимали нацисты.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю