Текст книги "Стройки Империи (СИ)"

Автор книги: Олег Измеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Виктор взял авоську и спустился в вестибюль. Топать до Куйбышева через переход было лень, и он решил пройтись до знакомого здания на углу Почтовой.

– А о вас Никомский расспрашивал, – сказала ему комендантша, выходя из кабинета, – узнавал, откуда приехали и где работаете. Интерес какой-то у вас к нему.

– А что за Никомский?

– Сосед ваш. Он всех просит Сашком его звать.

– А, этот... Меня тоже спрашивал. А кто он вообще?

– Полицай бывший.

– Как полицай?

– Ну как – по молодости, по глупости, к войне призывной возраст не наступил, вот немцы и притянули амбары охранять. После войны, знамо дело, отсидел свое, сейчас в УКСе сварщиком. Так, человек тихий, вот семьи не завел – какая ж пойдет-то?..

«Так, час от часу не легче. С таким прошлым могли и повязать. И мало ли какие связи могли быть на зоне.»

Он толкнул ручку двери; сырая тяжесть надвигающегося тумана пахнула ему в лицо. День угасал; серое небо медленно гасло, по мокрому от росы асфальту была размазана коричневая сыпь умерших листьев.

«Почему мне это мировое устройство кажется бредом? Потому что оно не соответствует рассудочным действиям лидеров нашей реальности. А чем определяются эти рассудочные действия? Тем, как Сталин и Дьюи видят ситуацию тогда и в будущем и их интересами. Интересы у них, допустим те же. Причины менять нету. Ситуация на сорок девятый почти такая же. Остается видение будущего. С Дьюи все понятно. Допустим, у него информация о крахе Америки. Почему Сталин пошел на уступки? Почему, пусть с осторожностью и частично, принял ту же конвергенцию? Почему не прокачал ситуацию? У него же козырь на руках, бомба готовая. Странно... Так. На чем основана эта конвергенция? Что этот Питирим Сорокин писал? Что либерализм и тоталитаризм не связаны с определенным строем, и его выбирают по обстоятельствам. Ну это понятно. А что у нас изменило обстоятельства? В нашей реальности Сорокин ни Трумена, ни Сталина не устроил. Так, мы пошли по кругу... Наплевать дяде Джо на эту новую идею. Должно быть что-то проще. Страх, чувство самосохранения...»

Знакомый двухэтажный дом на пересечении улиц, с большим окном на торце срезанного угла казался желтым кораблем, выплывающим из нагромождения серых айсбергов маленковок. Гастроном был на первом этаже; второй этаж, как и на памяти Виктора, занимал промтоварный, он еще закрывался по выходным, и лестницу, ведущую наверх, закрывали большим деревянным щитом.

Это не информация о гибели Америки, подумал Виктор. Это информация о гибели человечества. Ядерная катастрофа. Вот что их сблизило.

"Это что же, у нас в будущем – ядерная война? В нашем будущем? И меня послали не ради этой реальности, а чтобы я предупредил наших?"

– Виктор Сергеевич! Добрый вечер. Тоже в наш продмаг решили?

Виктор поднял глаза. Перед ним, улыбаясь, стояла Лика.

19. Тайна серебристой мерлузы.

На свежем воздухе, или, как говорят англичане, outdoor, Лика предпочитала неброское бежевое полупальто, белый вязаный платок из козьего пуха, не мнущий прически, и светло-коричневые полусапожки. Странно, подумал Виктор, эффектная одинокая женщина наверняка бы старалась обратить на себя внимание. Не хочет знакомств на улице?

– Я здесь рядом живу, – продолжала Лика. – А вы, значит, выбрали у вокзала в экономе? Мне сообщили из бюро и комендантша. Век коммуникаций. Сведения без грифа по телефону с подтверждением. До сих пор не могу привыкнуть.

Они подождали у двери, пока из магазина выйдут; для экономии тепла была открыта одна половинка. Внутри гастронома висели с люстр бумажки для мух и чувствовался запах хлеба, капусты и постного масла. За пирамидами консервных банок у стены виднелось знамя победителей соцсоревнования. Возле двери, как трон, виднелась круглая кабинка кассы. Интерьер не меняли с пятидесятых, и двойные названия отделов, выведенные на лепных медальонах, создавали странную смесь неестественного и знакомого. "Птица-дичь", "Воды-соки", "Мясо-колбасы", "Молоко-масло", "Овощи-фрукты", немного необычное "Вино-пиво" и, похожее на заклинание Хогвардса, "Бакалея-гастрономия". Картину завершал белый монументальный холодильный шкаф с блестящими стрелами петель и схемы разделки туш. Возле прилавков бродило и разглядывало товары немного народа – того самого, которого, если верить отдельным гражданам, истребили в гражданскую, японскую и двух мировых, гноили в лагерях и морили голодом вплоть до начала 50-х, спаивали и развращали воровством в 60х. Спаянные, развращенные, заморенные и сгноенные выглядели вполне позитивно.

– Как вы думаете, – произнесла Лика деловым тоном, – если в девятой пятилетке обещали снижать акцизы на мясо, то выполнят?

– Я оптимист, и верю в лучшее. А вы?

– Женская интуиция мне подсказывает, что да, – сказала она, разглядывая красочные банки "Великой стены", – импорт мяса в этом году сократился, а экспорт зерна – увеличился.

– Импорт зерна?

– Экспорт. То, что вывозят – это экспорт, что ввозят – импорт. Кстати, вы не обижаетесь, что я к вам подошла формально?

– Я уже забыл об этом.

«Значит, зерно здесь экспортируют. Так и сейчас в России его экспортируют. А импортируют мясо, потому что не хватает мяса. И это одна из причин акциза... А почему у нас в это время Союз покупал зерно, а не мясо? Видимо, потому что Хрущев взялся перегонять Америку по мясу, а кормов не хватило. Неужели все из-за такой простой вещи?»

– Что же взять... – задумчиво произнесла она. – Попрошу порезать граммов сто колбасы и сыра. А вы что решили?

– Я, пожалуй, рыбу возьму, полкило. И квашеной капусты с огурцами.

– Полкило на одного? Не хватает животных белков?

"О черт, тут же более углеводная диета. И ведь раньше не раскололи. Правда, вместе с дамой в альтернативный продмаг ходил только в девяностых, там уже так же питаются..."

– И фосфора. Врачи посоветовали.

– Берите филе серебристой мерлузы, оно токсины выводит.

– Почему вы думаете, что мне надо их выводить?

– Не думаю. Просто по телевизору так сказали. Купила ленинградский "Адмирал" уже три года, и смотрю каждый вечер. Вы экономите?

– Ну, пока устроюсь...

– Так это прекрасно. Ненавижу, тех, кто тут же просаживает получку, а потом у всех клянчит...

Мерлуза оказалась хеком, героем пафосной советской рекламы в стихах и совершенно не пафосных народных частушек. Дальнейший шопинг новых открытий об этом мире не принес, а Лика явно начала проявлять интерес к его жизни, и Виктор вздохнул с облегчением, распрощавшись с ней на Почтовой.

Вахтерша эконома огорошила его новым известием:

– Вот вы, сразу как ушли, значит, так у вашей двери двух парней заметили. Открыть пытались, но не получалось Мисины их спугнули. Сказали, что ошиблись, хотя вроде не пьяные. И сразу на выход пошли, мимо меня прошмыгнули, я их запомнила.

– И что там могли украсть? Казенный холодильник?

– Ну, мало ли что думали, может, деньги кто оставляет, вещи ценные. Молодые пацаны, чего соображают-то... Сейчас вон кого за кражи судят? Подростков в основном.

Слишком много случайностей, думал Виктор, подымаясь на этаж. Сперва этот торговец оружием – случайно. Тут же на месте совершенно случайно оказывается Никомский, и расспрашивает о прошлом. Ну, хочется поговорить, общительный. Совершенно случайно потом расспрашивает комендантшу, так, к слову пришлось. И еще он совершенно случайно бывший полицай. Стоит отлучиться в гастроном, как тут же случайно два пацана пытаются проникнуть в помещение. Типа, откинулся с кичи, а на воле брюлики какие остались, вот он с ними на дно и залег. И радиолу купил. Чтобы брюлики спрятать?

"Типа беспредел? Вора обокрасть? Хотя, если это зелень, пацаны безбашенные, какая им разница? Они ж не надеются, что сядут, что мстить им будут. Наглые, непуганые и опасные."

В комнате все оставалось на месте. Порывшись в ящиках, Виктор нашел здоровую коробку из-под кухонных спичек, совершенно не нужную при электрической плите; то ли прошлый жилец был ушлым курильщиком, то ли просто что-то в ней хранил. Мобильник и деньги разместились в ней совершенно свободно; пришлось даже напихать внутрь мятую газету, чтобы гаджет не болтался. Чтобы коробка не раскрылась, Виктор завернул коробку в газетный лист и обернул бечевкой: получилось что-то напоминающее самодельную бомбу. Пришлось дополнительно сунуть закладку в бумажный кулек, а его – в плетеную авоську.

Симку и карту памяти Виктор предусмотрительно вынул и, обернув пленкой, сунул их в щель под подоконником. Мало ли кто из адресной книги сейчас в Брянске живет.

До вокзала было пройти пару шагов. Прогресс и экономия уже наложили свой отпечаток на этот знакомый по первому попаданию уголок: массивные дубовые диваны МПС уже были заменены на гнутые из фанеры, вестибюль украсили две машины для справок, с хлопаньем ворочавшие стальные листы с расписаниями, на стене уже была смонтирована схема железных дорог с лампочками, монументальная и совершенно бесполезная, а вместо упраздненного окна камеры хранения у стен выстроились серые шкафы автоматов – непривычные, старые, с большой блестящей ручкой, как у дверцы самосвала. Инструкцию, напечатанная почему-то белым на черной жести, гласила, что надо купить в киоске за полтора рубля жетончик и забирать вещи через пять дней. Или снова купить жетончик. До того, чтобы проплатить нужный срок, как в романовском СССР, здешняя наука еще не дошла.

Черные ручки на внутренней стороне двери выставляли четыре цифры кода. Виктор быстро покрутил их по очереди наугад в обе стороны несколько раз и вразбивку. Роковые вещдоки нашли успокоение в серой глубине шкафа.

На выходе из вокзала, на Виктора налетел порыв ветра; через покрытый трещинами асфальт площади летела куча бурых листьев. Запахнув ворот, Виктор повернул вдоль платформы к переезду.

Одноэтажный филиал универмага уже светился огромными окнами. Хозяйственный отдел снова был в конце, под вентилятором, вделанным в глухую кирпичную стену. Под стеклом витрины Виктор увидел цилиндр для замка; их уже можно было купить отдельно, для экономии.

...Связка с новыми ключами со стуком упала на полку. Интересно, надо ли здесь говорить коменданту и отдавать один ключ, подумал Виктор, в конце концов, это не общежитие, а жилец мог просто забыть. Теперь надо было спокойно приготовить ужин, почитать наш учебник, и послушать вражьи голоса.

Путь к конвергенции оборвала Корейская война. Точнее, Ли Сын Ман, который в 1951 году совершенно бредово напал на «северян». До этого Сталин и Дьюи практически договорились о создании единой демократической Кореи, в которой пройдут свободные выборы и проведут реформы, направленные на мирную ликвидацию остатков феодализма. Ли Сын Ман испугался, что Дьюи его сливает, да и лобби американского ВПК помогло, недовольное сокращением оборонного бюджета. Дьюи понял, что его тянут в «холодную войну» и ограничился поставками вооружения; Сталин заявил о полном невмешательстве в конфликт и потребовал разделить воюющие стороны вооруженными силами под эгидой ООН, в то время как Китай, ссылаясь на непосредственную опасность для своих границ, поставлял Ким Ир Сену боевую технику и добровольцев. В итоге, через три месяца боевых действий, от лисынмановской Южной Кореи ничего не осталось, хотя, с другой стороны, Ким Ир Сен сохранил дипотношения с США. На Дьюи посыпались обвинения в капитуляции перед красной угрозой, в результате чего на выборы 1952 года республиканцы выставили более харизматичную фигуру в лице генерала Эйзенхауэра. Как и в нашей реальности, Эйзенхауэр победил, причем противником его от демократов оказался довольно одиозный Стром Тэрмонд, которого в учебнике клеймили, как «ярого антикоммуниста, расиста и поджигателя войны».

Эйзенхауэр продержался в президентском кресле два срока, причем его правление ознаменовалось неким политическим застоем. Все восемь лет генерал балансировал между конвергенцией и "холодной войной". Казалось, он не знает, куда он должен идти и вести нацию; прежняя стратегия потерпела крах при столкновении с безжалостной правдой жизни, а новая не просматриваясь. Но, проигрывая в стратегии, Эйзенхауэр брал свое в тактике. К явному неудовольствию Черчилля, в начале февраля 1953 года он нанес "визит вежливости" Сталину, и, хотя формально никаких соглашений заключено не было, непродолжительная получасовая встреча с больным вождем имела далеко идущие последствия. Практически сразу после нее Сталин объявил, что вынужден уйти с поста в связи с резким ухудшением состояния здоровья. Тут же спокойно и тихо произошла полная перестановка в высших эшелонах власти. Пост Генерального секретаря ЦК КПСС (который сразу же внесли в устав партии) занял Маленков, на пост Председателя Совета Министров был выдвинут Берия, а на место Председателя Верховного Совета поставили Булганина. К весне Сталин скончался в больнице и на этот раз местом упокоения его стал ленинский Мавзолей.

«Что же они не передрались-то», подумал Виктор. «От реальности отличается только визитом Эйзенхауэра. Он их развел по понятиям? Что он мог им сказать? Сталин в нашей реальности просился в отставку, ему не дали. Почему не дали? Боялись ответственности? А как тут не бояться, если над страной висит угроза ядерной войны? Стоп, это, кажется зацепка. Эйзенхауэр мог дать гарантии того, что резкого поворота в отношениях не будет, и США не планируют ядерного нападения на СССР. Сталин ждал до выборов, все ждали до выборов. А раз все пучком – пришли к соглашению.»

И тут Виктор понял, что в учебнике нигде не упоминается фамилия Хрущева. Ни как руководителя, ни как вредителя, уклониста или чего подобного. Просто нет человека. Хотя до войны он был поставлен на Москву и даже внедрял троллейбус. Троллейбус... А в этом Брянске нет ни троллейбуса, ни трамвая, зато автопром процветает.

Второй непоняткой было то, что Булганина поставили не на Совет Министров, а на Верховный Совет. Хотя, с другой стороны, Булганина по всем источникам, характеризовали, как человека грамотного, исполнительного, но без инициативы. Таким образом, назначение Булганина, с одной стороны, позволяло поднять роль законодательной ветви власти, которая до этого была лишь канцелярией, оформлявшей партийные решения, а с другой – сохранить авторитарность власти при отсутствии культовой фигуры во главе. Перевод Маленкова на должность генсека формально понижением не был, если бы не назначение в премьер-министры более энергичного Берия. Одним словом, складывалось не слишком устойчивое, но все же равновесие власти.

Виктора начали мучить противоречивые чувства. С одной стороны, ему было страшно интересно, что же было дальше. С другой – нервные клетки требовали фосфора и хотелось готовить ужин. Точнее, хотелось есть, но для этого надо было приготовить ужин.

"Так, мы знаем развилку и примерно что сейчас", сказал себе он. "Экзамен по истории вряд ли будут устраивать. Надо приготовить на выходные суп и второе. Это тебе не начинка к пирожкам в бессемейке Зины, а холостяцкая жизнь шестидесятника. Если за собой не следить..."

После ужина попытка слушать западные станции многого не дала. «Радио Свобода» вообще не удалось отыскать. «Голос Америки» передавала тревожное сообщение, что американские спутники обнаружили в океане неопознанные объекты, которые перемещаются со скоростью самолета и превышают размеры любого из стратегических бомбардировщиков в несколько раз. Перечисление версий, включавших и пресловутые НЛО с пришельцами, закончилось выводом, что Козлов и Мао ведут человечество к ядерной катастрофе. Излюбленная тема о правах человека и диссидента в СССР так и не прозвучала; то ли с демократией у нас было все в порядке, то ли Штатам было не чем хвастаться. За тоталитаризм и репрессии доставалось Китаю. В сводке новостей дикторша поведала о новой кровавой бойне в городе Кент, штат Огайо; по официальным данным, в ходе столкновений погибло восемь бойцов Национальной гвардии и уничтожено около двадцати «участников банд»; кроме того, «в результате применения „живого щита“ бандитами захвачена разведывательная бронемашина Кадиллак».

Когда Виктор наткнулся Би-Би-Си, там читали диссидентский роман про репрессии тридцатых. Виктор вначале подумал, что это Солженицын, и по времени вроде как подходило. Оказалось – Тарсис, который в этой реальности не попал в психушку, а был сразу же выдворен из страны. Британская пропаганда старалась сохранить культурный вид, сдержанно хвалила Косыгина за реформы и сетовала на ограниченность частной инициативы. Похоже, у них было с "Голосом" разделение труда и работали они на кооператоров.

"Немецкая волна" удивила вообще. Когда Виктор наткнулся на нее, шла передача с опровержением холокоста. В паузе на текущие новости сообщили о многотысячных пикетах возле советских военных баз в Чехословакии, с лозунгами: "Русские, убирайтесь домой!" и "Нет – оккупации, да – инкорпорации". Далее приятный женский голос дикторши поведал о том, что германский генерал Гофман в 1918 году создал Украину, после чего Виктор выключил радиолу.

«Хватит», подумал он. «Надо отвлечься, и отдохнуть, а то, чего доброго, еще мания преследования разовьется. Честность и порядочность здесь как бы общинами, за стенами которых спокойно воруют и гопничают. Как раньше говорили – „улица“, „влияние улицы“. В этом экономе люди меняются часто, вот он еще общиной не стал. Надо посмотреть, может быть, и квартирку сменить на место более спокойное. Вон, Соня где-то за городом устроилась. А сейчас надо просто стелиться и спать. Завтра выходной...»

Проснулся он от холода – из неприкрытой форточки сверху фрамуги веяло ночным заморозком. Чертыхаясь, Виктор вылез из-под одеяла и потянул за бельевую веревку на окне, чтобы захлопнуть. Можно было возвращаться в объятия Морфея.

Обернувшись, он вздрогнул.

На фоне кухонной стенки стоял человек в обтягивающей черной одежде, лица его было невозможно разглядеть – оно скрывалось в тени за пределами квадрата окна.

«Мне нужен труп. Я выбрал вас...» – мелькнуло в голове.

20. Стрела моремана.

Спокойно, подумал Виктор. Если незнакомец не убил его, когда он стоял к нему спиной, то это либо это не главная его цель, либо он любитель театральных эффектов и это тоже шанс.

– Вам кого? – спросил Виктор безразличным голосом, как будто ему постучали в дверь.

– Извините, – послышался низкий грудной женский голос, – я не хотела вас пугать.

Фигура шагнула к выключателю. Виктор поморщился от вспышки ламп дневного света.

Перед ним стояла дама с темными волосами, в черном, туго обтягивающем фигуру трико с металлическим отливом, как у танцовщиц восьмидесятых. В нашем времени она была бы похожа на сорокалетнюю актрису, активно занимающуюся фитнесом, но не худышку, черты лица выразительные, хотя и не совсем правильные. Что-то в ней было от Анны Маньяни в старом фильме "Рим – открытый город".

– Ошиблись номером? Похоже, у "Просама" проблемы с качеством.

– Это не ошибка, – спокойно ответила она. – Позвольте представиться: Фаина Матвеевна Родова. Вас, Виктор Сергеевич, я знаю, знаю, кто вы и почему здесь. Впрочем, мы с вами заочно знакомы: я стала прототипом героини вашего писателя Ивана Ефремова.

– Интересно. Таис Афинской, что ли?

– Здесь он ее еще не написал. Мое имя он изменил на Фай Родис.

Сумасшедшая баба, прочитавшая первую главу в «Технике – молодежи», подумал Виктор. Хотя, скорее, рукопись – про скафандр будет в следующем номере. А про Таис откуда знает? А очень просто, если не написал, значит, напишет в будущем. Попробуем заговорить.

– Присаживайтесь. Хотите кофе с коньяком?

– У меня нет потребности в возбуждающем напитке, и я не устала.

"Точно свихнулась."

– Можете потрогать мою руку, – сказала она. – это действительно скафандр.

"Самое главное – не противоречить."

Пальцы почувствовали гладкий и упругий материал. Действительно, скорее металл, чем ткань.

– Неплохо, – хмыкнул Виктор, – рад за отечественных металлургов.

– В своей реальности вы живете на Орловской, номер вашего паспорта, который вы с собой не взяли...

«Читает мысли? Идеомоторные акты, вот зачем надо было коснуться одежды? Но о паспорте я не думал...»

– Это психотерапия такая? Никогда не слышал. Ну что ж, говорите, что надо делать, хорошо бы, чтоб получилось.

– Вы не верите мне. Я не собираюсь вас лечить, вы пока не нуждаетесь в помощи. О чем мне рассказать – о вас, о ваших событиях 2009 года?

– Ладно. Я готов верить чему угодно, если так надо.

– Похоже, вы еще не готовы к контакту, – произнесла Фаина после паузы.

– Похоже, мы еще не готовы к контакту. Вас проводить?

– Отвечать вопросом на вопрос в вашей среде невежливо, но вы не боитесь стрелы Аримана? Вернее того, что писатель этим называл?

– К сожалению, Фаина Матвеевна, я немного подзабыл роман. А в журнальном варианте философские отступления, скорее всего, сократят.

– Если говорить просто, в плохо устроенном обществе благие намерения превращаются в бедствие.

– Не боюсь. Знаете, почему?

– Говорите, я готова слушать вас.

"А, значит мыслей без контакта не читаем. Уже хорошо."

– Потому что любое общество, Фаина Матвеевна, плохо устроено с точки зрения будущего общества, которое уже решило проблемы того, старого общества. И тогда получается, что ничего хорошего вообще сделать нельзя, прогресс останавливается, и лучшего общества нет. Но если вы здесь, значит, такое общество есть. Значит, идеи добра в обществе с более тяжелой ноосферой, из которого вы вышли, все-таки не стали вредными, и этой вашей стрелы Моремана нет.

– Аримана. Это зороастрийский бог зла.

– Прошу прощения, оговорился. Нет этой стрелы бога зла. Если бы она была, ни вас, ни общества вашего бы не было, не развились бы вы, только глубже себя в грязь запихивали. А что есть – есть просто неумение доводить хорошие замыслы до практических дел. Но в технике это дело наживное, значит, и в обществе тоже должна быть наука внедрения. Я вас не запутал?

– Я поняла вашу логику. Для нас она слишком неожиданна. Да, мы преодолеваем стрелу Аримана, но тщательным взвешиванием последствий каждого дела. Охраняем дело от слепой игры. Как ее собираетесь преодолеть вы? У вас нет под рукой институтов и академий, способные осуществить миллионы проб. Только ответьте честно. Ложь – главное бедствие, разъедающее человечность.

– Честно? Пожалуйста. Если я правильно вас понял, в вашем Великом Кольце социальная программа – это выстрел неуправляемой ракетой. Тщательно взвесили последствия, долго думали, кнопку нажали, движки импульс дали, а там по баллистической траектории, по воле стихий природы. И тут выясняется, что природа не совсем такая, как вы там со стартовой площадки себе представляли, и ваша ракета летит черт те куда. Так нельзя делать. Я удивляюсь, как вы там, в этом Великом Кольце, еще развиваетесь. Социальная программа должна быть управляемой, как крылатая ракета, что летит над землей, огибая препятствия.

– Вроде дисколета?

"Что, и о крылатых ракетах не знаем?"

– Разве вы не читали в "Технике-молодежи" за шестьдесят третий год?

– У нас не было времени для такого глубокого изучения местных журналов.

– Ладно... Что такое идея? Это отражение потребности решить какую-то осознанную или неосознанную проблему, попытка представить мир без этой проблемы. Человек перестал быть животным, пытаясь решить проблемы своего рода. Это естественная форма существования.

– Допустим, что этот так.

– Прекрасно. Если за идеей стоят проблемы, которые мы поняли, или почувствовали интуицией, то что? Значит, мы должны выявлять проблему, изучить ее, найти причины, и определить цель – то есть, достичь идеальной ситуации, когда мы можем считать, что проблемы больше нет. А чтобы понять, достигли мы этой цели или куда-то пошли не туда, мы должны четко определить признаки. Дальше все, как в автоматической системе. Намечаем контрольные точки, и в них проверяем, какие проблемы у нас решаются, какие возникают. По итогам анализа корректируем цель. Это называется "анализ программ".

– Но у вас нет возможности сделать столько попыток, как сделала природа. Природа триллионы раз бросила свои кости, а вы гордитесь первыми пробами, как мудрым экспериментам.

– Уважаемая Фаина Матвеевна! Да ежели мы будем действовать слепым методом проб и ошибок, мы точно кости отбросим! Любой проект, технический или социальный – борьба за расширение границ человеческого знания. Хотите иметь то, что никогда не имели – придется делать то, что никогда не делали. Конструктор сперва выявляет, каких знаний, каких данных у него нет, чтобы создать проект, изучает проблемы с той техникой, что создали до него, ищет их причины и способы решения, переводит образы и идеи в измеряемые показатели. Мозгом тоже надо уметь пользоваться, развивать инженерное мышление, как умение танцевать или играть на скрипке.

– Вы хотите сказать, что у вас уже решили проблему человечества – попытки добиться повышения структур без создания к тому базы, стремление получить нечто за ничто? Не обманываете ли вы себя?

– Значит, у нас разные человечества и разная логика. Или просто инженер привык решать проблемы там, где гуманитарии способны их только ставить. Извините, но вы хотели правды...

– Не стоит извиняться. Меня оскорбила бы только ложь. Ваши слова надо обдумать.

– Пожалуйста. Давайте я вас провожу.

– Спасибо, в этом нет нужды. До встречи...

В лицо Виктору повеяло холодом. Он понял, что лежит на постели в экономе, и на него дует из незакрытой форточки.

"Приснилось."

Где-то недалеко ночную тишину разорвал басовитый гудок. Поезд приближался. Пассажирский – он сразу узнал легкий перестук цельнометаллических вагонов, который не спутаешь с громыханием товарняка, словно молотом колотящего по шпалам. Поезд пронесся через станцию напроход и его шум затих вдали. Странно, подумал Виктор, пассажирский должен был остановиться на Орджоникидзеграде...

Он встал, закрыл раму и осторожно обернулся. Комната была пуста.

"Приснилось. Тогда про попаданцев, теперь научная фантастика пошла."

21. Приют комедиантов.

Воскресное утро было ясным и холодным. Белые ветви берез с желто-коричневыми остатками кроны сияли на чистом ярко-голубом небе, пожухлая трава, перемешанная с уже облетевшими листьями, была покрыта серебром легкого инея. Хотелось просто погрузиться в эту осень, как в воды хрустального ручья и пить большими глотками этот прохладный воздух, раствориться в этой бездонной сияющей синеве и оттуда, с высоты полета, осторожно гладить хрупкие лучи остывающего солнца.

Виктор опустил иглу проигрывателя, и тягучие, вибрирующие звуки "Медового пирога" заполнили пространство комнаты. Надо настраивать себя музыкой, подумал он. И вообще, сегодня расслабиться, погрузиться в этот мир "Сержанта Пеппера" и "Сатисфакшн", ежедневной игры в экономию и договоров взаимной честности, нерушимых, как детские дворовые клятвы, в этот мир наизнанку, массаракш...

А может, это как раз и не массаракш, подумал он. Здесь опасаются и презирают воров, гопников, тех, кто поет блатные песни, а на милицию смотрят, как на своих защитников, и помогают ей, ходя в дружины. У нас блатняк слушают по радио, и рассказывают в соцсетях и репортажах ужасы про беспредел блюстителей порядка. Здесь стараются, чтобы каждый человек работал, потому что труд каждого обогащает остальных, и покупал лишь то, что надо, чтобы быстрее развить технологии. У нас стремятся, чтобы работало как можно меньше, а покупали как можно больше. Здесь предлагают дать взаймы и получить проценты, у нас – взять кредит и платить проценты...

"Выходит, это наш мир – наизнанку? Или просто здесь мир нормальный для всех, а у нас – для кого-то, а мы все на изнанке нашего мира? Мы чужие в собственной стране? Или мы живем в оккупации? Здесь возникает чувство, словно наша Россия, действительно оккупирована этим самым "мировым сообществом", или как его там, и нам, как Индии, надо бороться за независимость?"

«Медовый пирог» сменился вкрадчивым соло «Дня из жизни», самой безумной и самой гениальной битловской композиции, гремучей смеси случайных мыслей и ассоциаций с глубокими философскими раздумьями. Фанаты будут еще многие десятилетия спорить, укурились ли создатели песни в момент творения или нет, но, во всяком случае, к каждому такту и слову песни неосознанно вели месяцы и годы упорного труда и развития таланта; внезапно настал день, когда осколки случайно сложились в прекрасную мозаику.

"Странно, что ее пропустили в Союзе..."

Он взял в руки конверт. "...Произведения британского ансамбля "Жуки" отличает глубокая социальная проблематика. Так, песня "День из жизни" из альбома "Сержант Перец" содержит острую критику морали буржуазного общества..."

День из жизни начинался. Надо было готовить завтрак и убрать квартиру. Главное преимущество такой квартиры – легко убирать. И еще куча времени до тусовки артистов...

"В кино, что ли, сходить..."

Пластинка кончилась, щелкнул автостоп. Виктор машинально бросил взгляд в сторону радиолы.

Завтра совещание по магнитофонам, подумал он. В шестидесятые культовая тачка – "Грюндиг", потом "Акай", потом "Шарпы" из комиссионок за дикие цены. Опоздали тогда с ними. Опоздали с поколением. С двумя поколениями. Два поколения выросли с чувством, что советский радиопром не может сваять ничего культурного. А если...

"А если – наоборот? Если тут будут гордиться нашими магами, как луноходом и "Калашниковым"? Это отсрочит развал Союза? Или уменьшит опасность развала? Пылинка на чашу весов истории, которой не хватало? До четырех есть время. Нужна идея. Нужна идея, которая позволить выскочить вперед даже при отставании в технологии, при недостатке капвложений и рынка..."

...Над крышей кафе «Русский квас», словно кокошники, на фоне вечерней синевы неба сплетались белые ветви берез, подсвечиваемые розовыми лучами заходящего солнца. Большая веранда, по-деревенски застекленная рамами с частым переплетом, делала его похожим на старую избу-читальню в парке кинотеатра «Металлург»; крыльцо увенчивали резные лошадки.

Виктор потянул на себя ручку двери.

– Сюда, сюда!

Вдоль вытянутой залы с деревянными столбами стояли столики на шесть мест; Соня махала из-за одного из них.

– Я только что подошла. Решила нарушить правило женщины всегда опаздывать. Знакомьтесь: это Виктор Сергеевич. Наш брянский Ариэль Брайс, радиоконструктор и энтузиаст рок-музыки. А это, – она указала на пару, сидящую напротив, – Иннокентий Павлович и Нинель Сергеевна.

– Можно просто Иннокентий, – заметил мужчина. Он, похоже, недавно разменял четвертак и для солидности носил неширокую интеллектуальную бородку, усы и очки со строгой оправой; в своем темном костюме он чем-то напоминал пастора. Его дама имела вид светской львицы: ее правильное овальное лицо со слегка пухлыми губами, подчеркнутыми перламутровой помадой, прямым носом и хитровато-любопытными глазами, которые подчеркивали серо-голубые тени, было окаймлено светлыми волосами, уложенными в геометрически выверенную строгую прическу стиля от Видал Сассун. Рука, обтянутая в темную перчатку, держала мундштук с сигаретой; этот нюанс должен был подчеркнуть скрытое превосходство над окружающим миром.