Текст книги "Стройки Империи (СИ)"

Автор книги: Олег Измеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

– Оформляйте.

6. Бикини для одинокого мужчины.

Обратно через мост Виктор шел в тайной надежде, что его перебросит обратно. Может быть, этому миру только отечественного трехмоторного магнитофона и не хватало. Может быть, этот Вадим в восемьдесят восьмом году станет политическим лидером и кризисным менеджером и спасет страну от развала. И будет вспоминать, как двадцать лет назад один пожилой человек спас их тему, и с тех пор он никогда не отчаивался в самых тяжелых ситуациях, зная, что из них есть выход. Этакий блиц-перенос.

По дороге он заскочил в местный фастфуд: пельменная на первом этаже панельного дома с эркерами. Пельменную Виктор засек по запаху; подняв голову, он увидел, что над ее окнами было выведено "Илона". В местный бизнес-ланч вошли куриный бульон с яйцом, пельмени из минтая, салат из свежей капусты и чай с яблоком. Обошлось все это рублей примерно в шесть, по масштабу цен вполне по-советски. Пельменная чистенькая, буфетчица в белом кокошнике, или как он там. С потолка свисали белые стеклянные маслины светильников, на стенах художник изобразил разноцветными линиями очертания танцующих красавиц. Типа авангард. Невидимый магнитофон играл что-то джазовое, инструментал, для настроения. И еще плакатик у раздачи – "Кухня в СССР должна быть здоровой и спокойной".

...Чуда не произошло. Эконом был виден еще от автостанции – серое шестиэтажное здание параллельно линии путей, на месте частных домов, как замена общаге напротив рынка. Зато церквушка Петра и Павла, неизменная спутница его временных путешествий, была сохранена; здесь ее выкрасили каким-то темно-коричневым антисептиковым лаком, а у ворот старого деревянного забора висела новенькая вывеска:

Культотдел БРИК

МУЗЕЙ РЕЛИГИИ

народных суеверий и мистицизма

12-00 – 20-00 без выходных

Чуть подальше на заборе висела афиша: «Русские колдуны: кто они? Лекция с показом типовых чудес.»

Рынок совершенно не изменился, а на месте будущего универмага Тимашковых расположилась стоянка такси, пара длинных, облицованных зеленым волнистым стеклопластиком павильонов – "Селена" с одеждой, "Меркурий" с обувью, а рядом с побеленной стеной довоенного хлебозавода торчала похожая на кафе стекляшка мебельного, с пророческим названием "Ванга". Над перекрестком на проводах елочным фонариком болтался светофор без сигналов для пешеходов. Со стороны III Интернационала горел зеленый, и Виктор уже хотел переходить на ту сторону, как сзади раздался, рокот, пыхтенье и свист, и в сторону БМЗ проехала циклопическая фура с "кразовской" мордой и восьмиколесным тягачом. На синем тенте красовалась белая, забрызганная местами дорожной грязью надпись "Союзмежавтотранс".

"Здесь машины даже при зеленом свете могут делать правый поворот..." – процитировал про себя Виктор детскую книжечку про ОРУД. "Хорошо, что машин мало."

На мосту Виктор глянул в сторону платформы Профинтерна – а вдруг и собор на месте? Но за перестроенным под Дворец Пионеров Общественным собранием, прямо на месте крахтовских бараков, подымался квартал серых крупноблочных домов под шиферными крышами.

...Здание эконома стояло прямо у тротуара, и черный цоколь у входа расписывали доморощенные граффити. Две неровных пятиконечных звезды, горящий немецкий танк, домик с трубой, надписи «М+Т=Л» и «F.».

Вестибюль напоминал общагу. Бабушка-вахтерша на входе с табличкой "Дежурный", телефон-автомат, на стене потайной квадратный выключатель, белый, с парой черных клавиш, вполне привычного вида. А вот и дверь с надписью "Комендант". Виктор толкнул ручку.

В кресле возле стола сидела миловидная, осветленная до блондинки дама лет сорока пяти, с химической укладкой и сережками в ушах, в цветастом платье, на которое была кокетливо накинута белая шаль из козьего пуха; она бойко шевелила спицами, глядя в экран старого "Рекорда". Судя по аккуратно подведенным помадой губам, дама была в ожидании случая. Увидев Виктора, она улыбнулась, отложила вязание и степенно подошла к столу.

– Здравствуйте, – медовым голосом пропела она на приветствие Виктора. – Вас, товарищ, к нам из бюро?

– Да. Вот ордер, квитанция об оплате аванса за неделю, справка из паспортного.

– Очень приятно. Меня Евдокия Кузьминична зовут. А вы один, стало быть, вселяетесь?

– Конечно. Иногда человеку приходится начинать все сначала.

– Я понимаю... Здесь хорошо, дом образцовой культуры, не шумят, сантехника в идеальном порядке, стараемся. Квартира четыреста двенадцать, четвертый этаж. Я вас сейчас запишу, и идемте принимать сдаваемое имущество.

Путь на четвертый этаж по лестнице показался Виктору ближе, чем обычно. Евдокия Кузьминична подымалась впереди, потряхивая локонами и стараясь показать, что она не утратила стройности фигуры и свежести; одна тысяча девятьсот сорок восьмой год для нее никогда не кончался.

– Виктор Сергеевич, а вы в самодеятельности, случаем, не принимали участие?

– А это здесь обязательно?

– Нет, ну что вы... Просто мы ищем новые, формы культурного досуга, просмотры там, клубы по интересам. Вот, начали проводить вечера "Для тех, кому за тридцать". Можно прилично посидеть, отдохнуть, вы бы рассказали что-нибудь.

– Спасибо за приглашение, Евдокия Кузьминична. Только сначала бы вселиться. Ну и потом узнать, не рано ли мне еще на такие взрослые мероприятия ходить.

Евдокия рассмеялась, прикрыв рот уголком платка.

– Ох и шутник вы, Виктор Сергеевич, как я погляжу, ох и веселый человек! Обживетесь, присмотритесь, обязательно приходите, таким, как вы, там всегда рады.

В длинном коридоре, вдоль которого тянулись двери квартир, потолок показался Виктору немного низковатым. "Коммуникации, наверное, там спрятали..."

– А вот и ваша, – произнесла Евдокия, выуживая из кармана платья ключ с брелком. – Вам понравится. Удобное место, вид на природу...

Переступив порог, Виктор понял, что несколько переоценил степень решения жилищной проблемы. Потолок в квартире был ниже, чем в хрущевке – еще сантиметров на двадцать. Но главное – и это он понял, когда через один шаг оказался в комнате – что слово "десять" означало не полезную, а общую площадь квартиры.

Слева от входа располагался совмещенный санузел, где путь к унитазу лежал через кафельный квадрат для душа; для принятия водных процедур надо было отгородиться занавесками от унитаза и двери, причем полотенцесушитель висел над унитазом. Впрочем, для гигиены в это пространство еще был вписан миниатюрный рукомойник и рядом с ним – кронштейн для рулона; видимо, специальная туалетная бумага здесь уже стала стандартом.

Прихожая оказалась намного меньше, чем в бессемейке Зины: впрочем, прихожей это было назвать нельзя – скорее, коридорчик с крючками для одежды, полочками для обуви и веником. Но самое удивительное ждало в комнате – кухня, вернее, то, что должно ею быть, размещалось именно здесь же, в комнате, хотя необходимый минимум присутствовал: мойка, электроплита на пару конфорок, над которой торчал белый эмалированный зонт жестяной вытяжки и даже миниатюрный холодильник, висевший над мойкой, чтобы при размораживании текло прямо в раковину. Остальное убранство комнаты составляли два шкафа по стенам, три стула, люминисцентный светильник в плоском плафоне под потолком и стандартный динамик у двери, черный с белой накладкой и надписью "Ревна".

– А кровати у вас где выдают? – вырвалось у Виктора.

– А кровати, Виктор Сергеевич, у нас здесь. И письменный столик здесь. Просто мебель у нас современная, она у нас по-новому трансформируется.

И Евдокия в доказательство откинула из стенок полутораспальную кровать с двумя подушками, столик и гладильную доску, а из-под плиты выдвинула стол-книжку.

– А я так считаю, Виктор Сергеевич, что одинокому человеку большая квартира вовсе ни к чему. И дорого, и уборки много. Другое дело, когда вдвоем живут. Там и кухня отдельная понадобится, и лоджа, и кладовка. И семейным скидку делают. В маленковской шестерке так совсем недорого выйдет.

– Это мысль. Надо будет подумать.

– А вы подумайте... Ой, да что же это я вас заговорила. Давайте по описи примем и отдыхать устроитесь. Значит, секция мебельной стенки с кроватью – одна....

После подписания акта безоговорочной капитуляции перед большой кухней, превращенной в жилье и прозванную Виктором мысленно "бикини-квартирой", Виктор понял, что за оставшийся час ему нужно обзавестись личными вещами. Осмотр помещения показал наличие нескольких алюминиевых кастрюль, чугунной сковородки, набора столовой посуды на четыре персоны, пары комплектов постельного белья и трех полотенец – пару вафельных и банного. В шкафу был обнаружен чистый и глаженый домашний халат, а в прихожей – войлочные тапочки. На стенке одиноко стоял зелено-голубой орловский будильник – Виктор завел его и поставил время. Нашлась даже сумка-авоська, сплетенная из широкой пластиковой ленты, с парой вискозных хозяйственных сеток внутри – видимо, это осталось от предыдущего жильца. Для полного счастья не хватало предметов личной гигиены, бритвы, и, конечно, продуктов. И еще нужен был приемник – слушать западные голоса.

Проводив в коридоре Евдокию – она посоветовала ему сразу же приходить по возникновении каких-либо проблем – Виктор тут же столкнулся в коридоре с крупным мужиком под пятьдесят в помятых тренинках и с велосипедным насосом в руке. На щеке у мужика розовел заметный шрам.

– О! Сосед! – воскликнул мужик. – Меня Сашок зовите, я из четыреста четырнадцатой. А я – то гадал, кому двенадцатую сдадут. А вас как звать-то?

– Виктор Сергеевич.

– Сталбыть, Сергеич. Александр, – он указал пальцем на себя, – и Сергеич – он перевел палец на Виктора. Пушкин, что в парке стоит, он тоже Александр Сергеич. Полкуска содрало государство за квартиру-то?

– Пятьсот. А что, дешевле она?

– Не, по прейскуранту так оно и есть. Тут вона что: нехорошая это квартира. Один жилец вселился, отож человек культурный, все такое, так сбежал с задолженностью. Уволился с завода и задолженность натекла. Другой вселился – он под этим делом в драку влез, нанес, сталбыть, телесные повреждения, короче, год ему дали. Тоже степенный, интеллигентный, все книжечки таскал с библиотеки, спортом занимался, спорт его и погубил. И вот последний только вселился, двух недель не пожил – пропал, вещи, документы оставил, пропал. Так и не нашли. А я по натуре человек всегда, добрый, весь этаж подтвердит, вот, и раз так, хочу чистосердечно предупредить: чего-то тут не тое. Сейчас, извиняйте, спешу, а свободное время будет, покумекаем. Явно усе не тое...

7. Анискин без Фантомаса.

Первым из нужных Виктору предприятий советской торговли оказался «Лель» – магазин галантереи, трикотажа и парфюмерии, названный так, видимо, в честь одноименного одеколона. Располагался он на первом этаже довоенной трехэтажки у Рынка, и в его длинном чреве с массивными колоннами, пыльной белой лепниной и темными, лакированными под орех прилавками Виктор без особого труда нашел смену белья, безразмерные носки, и прочие нужные в осень премудрости вплоть до мочалки и гуталина. Касс было две, и надо было сначала отобрать товар у продавщицы, она откидывала на бухгалтерских счетах сумму, откладывала отобранные товары в сторону, после этого надо было стать в кассу, там сказать что-то вроде «В третий отдел двадцать семь шестьдесят», вернуться с чеком и забрать товар. Чеки продавщица накалывала на короткую спицу на подставке – чтобы не терялись, и видно было, что товар взяли.

Секция парфюмерии Виктора озадачила. "Шипр" для человека его положения был хорош в пятидесятых, но сейчас уже не формат, "Консул" еще не изобрели, пресловутый "Лель" в круглом картонном футляре под Палех – это слишком дорого, как, впрочем, и "Огни Москвы", а бутыль "Свежести", похоже, была скорее для сведения пятен. Парфюмерные наборы вроде "Рябинушки" были подарочными и потому отпадали. В конце концов круглолицая девушка с челкой и значком Брянскпромторга на черной водолазке предложила ему выбить "В полет" – "Это же в честь Гагарина!".

Зато пасту Виктор выбрал сразу – незнакомая ему "Новинка-67" содержала фтор, кальций и какие-то полезные лесные травы; народ еще не просек фишку и продолжал разбирать по дешевке "Лесные" и "Мятные" и какую-то импортную пенящуюся. И – о, счастье! – уже есть нержавеющие лезвия "Спутник" в белых с золотом пачках. За целый червонец. Бриться, по-видимому, придется на кухне, она же столовая, значит, нужно небольшое зеркало...

– Скажите, а стиральный порошок у вас всегда бывает? – спросил Виктор у немолодой продавщицы секции бытовой химии, только что пробившей очередному покупателю рижский набор пятновыводителей с ужасной картинкой убегающего пятна на зеленой коробке.

– Индийского сейчас нет, – вздохнула она. – Берите наш, всегда три вида в ассортименте.

– То-есть, он не пропадает? Отечественный?

– Куда пропадает? Кто его уворует, о чем вы говорите, гражданин? Этого добра в любом сельпо навалом, как стиралки стали продавать.

– То-есть, я могу прийти и позже. Я просто недавно приехал устраиваться на работу.

– Можете позже. Тогда шампунь возьмите, мужчинам тоже нужен уход за волосами, – и она указала на полочку с рядом желтых и зеленых флаконов. – "Сирень", "Ивушка", "Ромашка", "Ладушка", "Солнышко"...

– Ромашковый. Еще мыло посчитайте, "Русский Лес", "Банное" и два рулона... нет, рулон бумаги...

– Полиэтиленовые пакеты считать?

– Да, парочку. На улице сыро.

На улице уже стемнело, в лучах длинных люминисцентных светильников танцевали мелкие капли измороси, и Виктор пожалел, что оставил зонт в экономе. Со стороны новой больницы по улице ползла туманная муть, она казалась мягкой и похожей на пленку тех самых полиэтиленовых пакетов, в которые он засунул покупки. С простенков дома на него смотрели старые лепные афиши магазина, разъяснявшие, что здесь можно купить мыло, духи, одеколон, белье... эти списки Виктор помнил в далеком детстве, и теперь от них веяло каким-то домашним теплом. Прохожие выглядели беспечно и совсем не зажато; скорее большинство из них, бегая после работы за покупками, были озабочены своими делами. Под одним из простенков на кирпичах было выведено красной масляной краской «F.».

Следующим магазином в этом доме должна быть "Гастрономия". Но как только Виктор толкнул массивную лакированную дверь – ее еще не успели заменить модерновой стеклянной – как до его обоняния донесся запах овощей, картошки и сухофруктов; сюда из подвала у Почты перенесли коопторговский магазин.

– Виктор Сергеевич! Добрый вечер!

Перед Виктором стояла молоденькая, чуть круглолицая темноволосая девушка в стильной куртке "милитари" из синтетической замши, с погончиками и накладными карманами. Короткую прическу прикрывала белая вязаной шапочка, а руки оттягивали бурая хозяйственная сумка из дешевого кожзама и капроновая сетка с картошкой и кабачком.

– Не узнали? Я Лара, из нашего сектора. Лариса, то-есть. После этого рижского детектива, как его, ну, где такси угнали, наши меня зовут Мара. В честь девушки-сыщика. Вы, конечно, нас еще не запомнили.

– Теперь запомню, – улыбнулся Виктор. – Слушайте, вам, наверное, тяжело. Давайте я сумки возьму.

– Не надо. Вы, наверное, покупать что-то будете.

– Я передумал. Вам куда донести?

– Только до остановки, она рядом. Если хотите, можете взять картошку, она действительно тяжелая...

На улице Лара раскрыла оранжево-розовый зонтик, стараясь большую часть его держать над Виктором.

– Не нужно, – ответил он. – У меня куртка непромокаемая.

– Вы хотите помочь мне, а я хочу помочь вам, – ответила она, но все же придвинула зонтик к себе. – У меня тоже не намокает, но и не дышит. Она нетканая.

– А у вас всем дают прозвища, как в школе?

– Наши прозвали вас "Дядя Анискин". Не обижайтесь на них, пожалуйста.

– Не вижу причин обижаться. Анискин вроде человек хороший.

– Они не из-за возраста, а потому что вы пришли и сразу разобрались.

– Вам далеко ехать с такими сумками?

– Нет. Я у остановки у Стальзавода живу, дом такой двухэтажный у бани. Там недалеко.

– А у Стальзавода продуктовых нет?

– Я думала по пути с работы. Меня должен был Паша встретить у гастронома, почему-то не встретил... Мы с ним немного поспорили вчера.

– Может, что-то задержало?

– Он бы позвонил... А вы уже устроились с квартирой?

– Да. Снял в экономе, за линией

– Это который как маленковская шестерка?

– Лара, я часто слышал про маленковскую шестерку, но никогда не задумывался, что это такое. За мою жизнь дома как только не называли.

– Ну как же? Это просто. Дом без лифта может быть не выше пятнадцати метров. При Сталине это пятиэтажный, а при Маленкове решили, что если делать этаж не три метра, а два с половиной, можно вместо пяти этажей сделать шесть и сэкономить. Поэтому в маленковской шестерке высота квартир два тридцать. Ну, минус потолок. А в девятиэтажках все равно лифт, и там до потолка два с половиной.

– Ясненько. Пришел Маленков – поели блинков...

– А товарищ Берия домам придумал серии. Помните, частушка была?

– Не помню. Времени на частушки как-то не оставалось.

– У нас во дворе пели. Там атомное убежище было, мы на санках зимой с него катались. А мальчишки сделали ракету из киноленты, и она полетела в белье, и им всем здорово влетело.

Автобусная остановка оказалась не у хлебозавода, а на старом месте, напротив церкви. Павильонов и скамеек на ней не было – только жестяная табличка.

– Вы не волнуйтесь, автобус скоро придет. Он часто ходит.

И тут Виктор чуть не открыл рот от неожиданности. Мимо них, стараясь не обдать грязью пассажиров на остановке, аккуратно прокатила вазовская «восьмерка»: точнее, он поначалу принял это за «восьмерку». Нечто было ярко-алого цвета, двухдверное, с изящным однообьемным кузовом и квадратными фарами. Пока это чудо поворачивало у светофора к Стадиону, Виктор понял, что перед ним все же не «зубило» восьмидесятых; машинка была размером с «Оку», куцым капотом, переходящим в панорамное стекло, напоминала жука и тарахтела маломощным движком.

– Красивая? – слегка толкнула его в бок Лара.

– Их уже выпускают?

– Это же "Лада" ижевская. Помните, два года назад – звезда Туринского автосалона?

– "Лада"? "Фиат", наверное, умер от зависти.

– Ну да, они же предлагали завод нам строить под будущую модель с передним приводом. Наши опередили. А ту, что Фиат предлагал, они только довели и начнут делать с будущего года на заводах Бьянки.

– А Ижевск не "Москвичи" делает? – Виктор понял, что после промаха с "Ладой" можно палиться окончательно.

– "Москвич" переходит на такси. Стране нужны экономичные такси, как в Лондоне. И "Буран" для села оставляют.

– Вы неплохо разбираетесь в авто.

– Я записалась на вождение в ДОСААФ. Мечтаю купить машину, но это еще не скоро. Очень не скоро.

– Пока очередь подойдет?

– Очередь на что? Просто надо устроиться в жизни, ну и где-то подрабатывать, чтобы выплачивать кредит. Пока потихоньку коплю на первый взнос. Ну и льготы семейным и с детьми. А пока можно будет брать в прокате. Но я хочу свою, с прокатными часто аварии.

– Техническое состояние?

– Нет, машины нормальные. Дело в человеке. Сейчас у многих права. В ДОСААФ учат бесплатно.

– Совершенно бесплатно?

– Тоже хотите? Абсолютно бесплатно, только с условием, что еще научитесь водить грузовик, БТР или танк. Это ж все для обороны. Так что у меня еще будет на грузовик с прицепом.

– А чего бьются, если учат?

– Ездят мало. Пока не купишь машину, она редко нужна. Так что у меня план: сначала в прокате, потом все равно свою. Сейчас все планируют заранее...

– Кстати, о планах. Как у вас проставляться положено? Сегодня я, понятное дело, не успел...

– Никак. Даже чаем. У нас в порядке эксперимента коллектив из группы выпускников. И когда нам, одним из всего института, доверили, мы для себя решили – получек и премий не обмывать, за прием на работу и отпуск не проставляться, дни рождения – чай с пирожными, первого мая после демонстрации идем на природу на шашлыки, перед Новым годом – в кафе. Короче, никакого спаивания коллектива. Студентами погуляли и хватит.

– А седьмого ноября?

– На квартиру, если у кого возможность...

– Лара!

Из-за отошедшего на противоположной стороне ЛАЗика, похожего на бело-голубой огурец, показался парень; он замахал руками, и прямо рванул через улицу без перехода, благо машин не было.

– Лара, ты извини, я опоздал... Приемка придралась.

– Все нормально, мне помогли. Паша, это Виктор Сергеевич, он теперь в нашем отделе.

– Спасибо... смущенно пробормотал Паша и забрал у Виктора сетку с картошкой.

– Не за что.

– Ой, автобус! – воскликнула Лара. – Наш!

Хорошие люди, подумал Виктор. Лара общительная, парень у нее адекватный. Хорошо, если в секторе все такие будут. Товарищ Берия, значит, домам придумал серии. Выходит, Хрущев до верховной власти не дошел, а Лаврентий Палыч до Косыгина в экономике отметился. Ну что ж, один бонус у этого Союза уже есть. Наделали меньше глупостей.

Гастроном, оказался сразу на углу с III Интернационала. Ну, удобное место. На две улицы сияли крупные надписи: «НЕВА».

"Рыбный, что ли?"

Внутри гастроном был перестроен под самообслуживание. Стены и потолок сохраняли роскошный декор пятидесятых, только в люстры и бра были вкручены похожие на обрезанные милицейские жезлы здешние экономичные лампы. Прилавки, для торговли развесными товарами, были сохранены, но по всему торговому залу уже были расставлены стеллажи штучного товара с баночками, пакетами, и коробками. В глубоких купелях холодильных стеллажей дремали молочные бутылки с этикетками разных цветов – тетрапаками, похоже, здесь еще не увлекались. Народ суетливо бродил с проволочными корзинками. Виктор примерил себя к этой толпе. Пальто, мужские и женские, твид и джерси, классические и с погончиками, куртки из болоньи, прямые болоньевые полупальто на резине, от дождя... А вот и кожаная куртка, чуть попроще, чем у него. И кепка. Правда, другая. Это таксист. Странно, с момента попадания он здесь видел мало "Волг"... Это не главное. Главное, он не будет сильно выделяться.

Не обращая внимания на стеклянные банки с овощами, Виктор сразу поспешил туда, где с потолка свисала вывеска "Мясо". Война здесь была, приток из деревни уже должен быть, а это значит, дефицит, и...

Виктор уткнулся в витрину, забитую мясом и колбасой разных сортов; ажиотажа или даже очереди к продавщице, скучавшей за синими, похожими на перевернутую балалайку, весами, не наблюдалось. В глаза почему-то сразу бросились аппетитные ломти буженины. Ценники были набраны из пластмассовых цифр на брусочках, навроде "Лего", но самое интересное – они были двойными. Например, на говядину с этикеткой "Высший" стоял черный ценник в двадцать рублей, и рядом красный уже в тридцать шесть, на "Первый" – в восемнадцать рублей, и рядом – тридцать два сорок и так далее.

– Простите, – обратился Виктор к скучающей продавщице в синем халате, – а по какой цене отпускают?

– Вы из деревни, гражданин? – удивилась она. – Справа – это с акцизом! Вы знаете, что такое акциз?

– Ах, окцы-ыз! – произнес Виктор, чуть растягивая слова и "окая". – Ну да, конечно, читали. У нас ить оно больше свойское. Таперича все понятно. То-то одних колбас двенадцать сортов.

– Пятнадцать, – флегматично поправила продавщица. – На Фокина – двадцать, в Савеловском в Москве – около полусотни. По номенклатуре сто тридцать сортов, но сами понимаете, временные недостатки. Если чего не нашли, в коопторге поищите, там местные цеха привозят.

Изобилие уже особой радости не вызывало. Цена докторской с акцизом подскакивала до тридцати семи рублей, а краковская тянула на шестьдесят один сорок. Явным контрастом к этой роскоши были серые кучи ливерки, которую предлагали всего за шесть сорок и сало за восемнадцать – и то и другое безо всякого акциза.

"Не будем спешить. Посмотрим другие отделы. Во всяком случае, с дефицитом тут справляются тупо повышением цен. Интересно, а как у них с детским питанием – карточки или матпомощь?"

Может показаться странным, что главный герой, вместо того, чтобы строить планы спасения мира, занудно изучает, где что почем. Но, во-первых, пока неясно, от чего и от кого надо здесь спасать мир, а, во-вторых, шестидесятые в СССР – это время, когда что купить, уже есть, а на что купить, еще нет. Это время, когда становится неприличным носить еще годное пальто, купленное после войны на барахолке, когда советский человек понимает, что у него есть вполне материальная мечта и на нее надо накопить или заработать. Это счастливое детство общества потребительских идеалов, когда эти идеалы еще вполне разумны. Цены перестали снижать и повышать, и жизнь стала напоминать компьютерную игру, где надо правильно покупать, чтобы скорее подняться на следующий уровень.

«Птица-дичь», где рекламировались куры местной фабрики «Рассвет» – девятнадцать рублей кило и диетические яйца по два червонца десяток, уложенные рядами в гнезда из папье-маше, внушила Виктору некоторый оптимизм. Дичь ему предложили спросить в коопторге, а за курами была очередь человек пять. Виктор, следуя инстинкту советского человека, уже хотел спросить «кто крайний», но решил посетить еще рыбный, и вскоре продавщица уже отвешивала ему филе трески, которая оказалась более чем вдвое дешевле.

Дальнейший шопинг масштабных экономических открытий Виктору уже не дал. Порадовали две находки – стограммовые пачки соли за гривенник (кто-то догадался, что людям не всегда нужен килограммовый кирпич), и банки цвета металлик с растворимым кофе на сто и двести граммов, возле которых была вывешена красная табличка "Новинка". Никто эти банки здесь не разметал, они спокойно пылились на стеллаже рядом с зелеными коробочками молотого и в зернах. Растворимого в шестьдесят восьмом он не помнил, да и как-то особо в эти годы народ больше чаем увлекался.

Внезапно он понял, что не может просто так уйти, не взяв одну банку. Не то, чтобы он привык к кофе, нет. Он почувствовал в этом предмете офисной жизни какую-то связь со своей эпохой. Он понял, что эта банка нужна ему для уверенности в этом мире, как складной нож в кармане хулигана.

"В конце концов", подумал он, "могут быть какие-то праздники, или кто-то зайдет в гости". Ему вдруг стало ясно, что он просто уговаривает себя.

...Обратно Виктор шел через переезд на Почтовой – обе руки оттягивали авоська со всяким добром и сетка с картошкой и овощами, и лезть через мостик не хотелось. Продовольственную корзину нового советского человека шестидесятых завершали трехсотграммовая фляжка коньяка и двести граммов «Одесской». И то и другое было нужно на случай появления каких-то непредвиденных проблем, требующих лично-делового некогнитивного общения: проще говоря, если для решения вопроса потребуется с кем-то выпить. С одной стороны, три звездочки полностью снимали вопрос о должном уважении к другой стороне переговоров, с другой, в отличие от водки, можно было много не пить. Одесская же могла пойти на бутерброды для закуски, как и шпроты, которые здесь свободно лежали по шесть пятьдесят; народ, похоже, относился к деликатесам совершенно прагматично.

Автоматический шлагбаум мигал парой светофорных огней. Мимо Виктора в сумерках прогрохотала электричка на Брянск – красно-белая, в шесть вагонов, похожая на послевоенные секции, с дверями, сдвинутыми к середине, как у зарубежных. Здание ДОСААФ уже приобрело знакомые Виктору очертания, а на старом, потемневшем от времени дощатом заборе, отделявшем улицу от железнодорожных казарм, была выведена известкой большая буква "F.".

За Почтовой, в тумане ночной измороси, сияли огни маленковских шестиэтажек, подсвечивая желтизной тяжелые облака, ползущие прямо над крестами антенн. Похоже, это замена Новому городку, подумал Виктор. Повышенные затраты из-за сноса и расселения крахтовских бараков, зато в пешей доступности от завода и местных благ. Не дожидаясь поднятия шлагбаума, народ темной струйкой потек через пути к родному жилью, к теплым и светлым квартирам, ужину и телевизорам.

Когда Виктор ступил на квадратный метр прихожей своего нового жилья, он увидел на полу белое пятно; бумажку, похоже, подсунули под дверь. «Счет за коммуналку, что ли?» – мелькнуло у него в голове. Он зажег свет, поднял сложенный вчетверо листок из тетради в клетку и посмотрел. Листок был в пятнах свежего, еще не успевшего пожелтеть силикатного клея; вырезанные из газетных заголовков буквы складывались в слова:

МНЕ НУЖЕН ТРУП

Я ВЫБРАЛ ВАС

ДО СКОРОЙ ВСТРЕЧИ

ФАНТОМАС

8. «Так что вы уж поосторожнее...»

Человек двухтысячных и позже, получив подобный мессадж, подумал бы, что за ним охотится маньяк. Но Виктор прекрасно помнил, как в его школьные годы такие записки куда только не рассовывали. Именно с таким текстом. Поэтому он спокойно распихал продукты во все емкости модульной мебели и решил поджарить картошку под доносящиеся из динамика мелодии Андрея Петрова из советских кинофильмов.

Восьмичасовые новости по радио начались с репортажа об Олимпийских играх в Мехико; наша сборная уверенно лидировала по числу золотых медалей, уступая лишь США. Следом за этой радостной вестью было объявлено о начале деловой встречи Косыгина с Чжоу Энь Лаем, "в духе взаимопонимания и плодотворного сотрудничества". Выпуск новостей продолжили бодрые рапорты о советских достижениях. Космонавты Аникеев и Шонин продолжали нести звездную вахту на станции "Заря-1" и посвятили день экспериментам по получению сверхчистых материалов в невесомости. На ВДНХ представлен опытный образец настольной ЭВМ "Интеллектор", позволяющей решать задачи без изучения машинных языков. В эксплуатацию досрочно введен еще один агрегат Красноярской ГЭС.

Третья часть, как и полагалось, была посвящена международным делам и оказалась обширной и тревожной. Президент Франции Шарль де Голль ввиду массовых беспорядков объявил о введении в стране чрезвычайного положения и приступил к формированию Комитета Национального Спасения. В ФРГ партия "Народный союз", получившая большинство в парламенте, добилась принятия закона, объявлявшего Судеты, Восточную Пруссию, Эльзас и Лотарингию временно оккупированными территориями...

"Как бы войны не было" – мелькнуло в голове у Виктора. Особенно его беспокоила ФРГ: под названием "Народный союз" однозначно скрывались нацики. А Де Голль в отставку не пошел, видимо из-за тех же нациков. Внешняя угроза...

– Президент США Джон Кеннеди... – продолжил диктор.

"Кеннеди жив??? Его не убили в шестьдесят третьем?"

Известие о том, что Кеннеди жив, поразило Виктора ничуть не меньше, чем первые минуты первого попадания, когда он узнал, что во главе двух величайших держав мира стоят Берия и Гитлер.

Странно, что он жив, подумал Виктор. Судя по охоте за всей его династией, "Джи-Эф-Кей" к шестьдесят восьмому должны были замочить по любому... Это не просто смена лидеров. Поменялась расстановка сил, приоритеты штатовской верхушки. Ладно, что дальше...