355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Олег Серегин » Хирургическое вмешательство » Текст книги (страница 2)
Хирургическое вмешательство
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 12:06

Текст книги "Хирургическое вмешательство"


Автор книги: Олег Серегин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Жень приподнял голову, всё ещё глядя в пол. Его била крупная дрожь, лицо было бледным, с посеревшими губами, ноздри раздувались от учащённого дыхания.

– Убить, – беззвучно ответил он.

– Почему? – настаивал Ксе. – Зачем им нужно тебя убивать?

И в переносицу ему вперились неожиданно ясные глаза.

– По приколу, – с внезапной злобой выплюнул Жень.

– Что? – опешил Ксе.

– Что слышал, – подросток встал, грохотнув стулом.

– Жень, это не шутки, – шаман покачал головой.

– А я не шучу. Всё. Я сказал.

Он дошёл до дверей и вспомнил, что сказал не всё. Тряхнул русой гривой, обернулся и процедил оторопелому Ксе:

– Мне всё равно, куда идти. Поэтому я пошёл с тобой. Захочу, и уйду. Ты никто. Я тебе отчитываться не буду. Можешь хоть сдать меня, если хочешь, всё равно ты не знаешь, кому сдавать, и я успею слинять, понял? Мне плевать. И ни хрена ты меня не остановишь.

Ксе сидел на стуле и в задумчивости ковырял кухонным ножом дорогую скатерть. Под ней было лаковое дерево, ещё дороже, и ему тоже грозил ущерб. За стеной, в сандовой гостиной, разливался на все лады телевизор: озлобленный Жень смотрел MTV.

Ксе думал о жрецах, о Матьземле, о психованных подростках с не по возрасту чётким рельефом мышц, и о том, что давно пора позвонить деду Арье. Деду, деду надо было звонить сразу, как только вошли. Почему Ксе так сглупил, взялся строить из себя дознавателя, к каковой роли никогда не ощущал склонности? Особист драный. Парню если с кем и надо было поговорить, так это с подростковым психологом, из службы телефона доверия. Дед бы смог сойти за психолога, по обширности знаний, богатству жизненного опыта и природному обаянию, а не ты, стручок…

Шаман вздохнул.

Молчи, Ксе, за умного сойдёшь.

Но насколько же он неуравновешен, Жень, как его мотает из стороны в сторону, от животного ужаса к сарказму и холодной злости… и взгляд, взгляд боевой машины. Руку дать на отсечение, что истерика Матьземли как-то связана с этим, нечего и спорить, но какое должно быть промежуточное звено? Где ответ на вопрос «почему»? Кто он, что он такое, этот Жень? Чем занимался его отец? Во что превратил сына?

Ксе положил нож и встал.

Он решил извиниться. Сказать Женю, что не хотел влезать в душу, а всего лишь перестарался в желании помочь. Пообещать, что больше это не повторится – и опять слукавить, потому что мальчишке всё равно предстояло снова терпеть расспросы, только занимался бы ими уже не Ксе…

Плазменная панель Санда распахивалась во всю роскошную ширь, в ней танцевали лощёные африканцы, в выверенной акустике комнаты упруго стоял звук, а Жень спал.

Он, конечно, не собирался спать. Просто замёрз, полуголый, и завернулся в плед. Устроился поудобнее, и от сытости и усталости сморило.

Ксе улыбнулся.

А потом пошёл в коридор и вытащил из груды жениного пуховика боевой нож.

В сумке лежал ещё складной с вылетающим лезвием, его он трогать не стал, и должен был быть третий, с которым Жень не пожелал расстаться.

«Да, Мать… – с косой ухмылкой подумал шаман. – Язви тебя через Семипалатинск…» До него с большим опозданием дошло, что одна из игрушек Женя вполне могла оказаться у него в животе. Если бы парень был не настолько измотан, если бы Матьземля не ходила ходуном у него под ногами, если бы он не принял Ксе за жреца…

…и ненавистного до дрожи жреца не осмелился ударить ножом.

Ксе вновь испытал чувство, знакомое всякому шаману: он понял, что ничего не понял.

Жень в гостиной тихо посапывал под частый бит постиндустриальной колыбельной: Ксе не стал выключать плазму, только притворил ему дверь и ушёл во вторую гостиную.

– А! – ответил телефон после тридцати секунд нервного ожидания и мольб на тему «Арья-в-Москве, Дед-дома». – А! А ты у м-меня в адресной к-книжке есть, оказывается, хе-хе, я т-тебя узнал.

– Дед! – Ксе сам от себя не ждал такой щенячьей радости. – Дед, ты где? Дед, понимаешь, тут дело такое, меня Матьземля попросила, она ни копья не понимает, чего хочет, я боюсь тут голову сломать, кажется, это очень серьёзно, я даже не знаю, удобно ли по мобильнику…

– К-ксе! – сказал Дед. – Т-ты меня извини, конечно. Но я с-сижу на чемоданах. Я з-завтра лечу в Мюнхен, на конференцию по ант… антропологии… в к-качестве, хе-хе, экспоната.

Дед врал. Он был могучий антрополог, имел мировое имя и как-то ездил читать лекции в Гарвард.

Дед вообще был велик и страшен.

Арья постигал практику контакта не в физических лабораториях, а в неподдельных стойбищах на Крайнем Севере. В шестидесятые Арья хитроумно доказывал пролетарскую, советскую природу новой науки, обосновывал необходимость разработки прикладных технологий, скорейшего их внедрения. Арья дрался не на жизнь, а на смерть, отражал обвинения в лженаучности – главным образом предлагая оппонентам присутствовать на полевых испытаниях… Арья лично участвовал в гонке вооружений. Арья основал собственную школу. Арья был первым в стране официальным шаманом, он камлал на стройплощадке Останкинской телебашни, и спустя много лет, после знаменитого пожара, получил орден, который в узком кругу родных и друзей с достоинством именовал «За крепкий стояк».

– Дед, – несчастным голосом сказал Ксе. – Это богиня.

– Богиня – это серьёзно, – согласился тот добродушно. – А ты чего ж? Или худо научен, а? хе-хе.

– Я всё делаю, что могу. Я, может, и больше могу, только, Дед, я не понимаю тут ничего. Я не подростковый психолог.

Это была удочка. Старый карась Арья, конечно, понял, что выученик хитрит, но походил-походил вокруг наживки и, смилостивившись, взял её:

– А таковой-то т-тебе на что?

– Тут… мальчик… парень. Дед, я не хочу по телефону говорить.

– Д-даже так?

– Без шуток. Дед, приезжай пожалуйста, а? Ты меня знаешь, я тебя не осрамил ни разу. Я сам всем этим займусь. Ты только помоги разобраться.

С полминуты из трубки доносилось умудрённое кряхтение. Ксе перекрестил пальцы. Арья мыслил так долго, что ученику его успели прийти мысли о телефонах и о том, что очень не хочется выдавать историю в эфир. Сначала это показалось глупо: кому и с чего сдалось прослушивать телефон Ксе? Но потом подумалось, что Арья – человек почти государственный, и его разговоры вполне могут…

– Я в дверях, – наконец, сказал молодой шаман. – Двери наверх, Дед, помнишь?

– Ладно, – ответил Арья.

Он появился меньше, чем через полчаса, стремительный и напряжённый; когда Ксе увидел учителя, его пробрала дрожь. Неизвестно, на каком вертолёте Дед примчался сюда из своего спального района, но то, что щёголь и джентльмен Арья даже не переодел брюки, так и вылетел на улицу в мешковатых домашних штанах… «Что же я сказал ему такого?! – забилось в висках у Ксе, – во что же я ввязался, Мать моя…»

Дед выпрямился, откинул седую, похожую на одуванчик, голову, обшарил Ксе тёмными сощуренными глазами. Грохнул на пол сумку с неведомым.

– Дурак, – сказал жалостливо, даже не заикаясь. – Ох, дурак… Лёша.

– Лев Аронович… я…

– Не понимаешь? – без перехода продолжая недавний телефонный разговор, надвинулся Дед.

– Я…

– Богиня до сих пор неспокойна, – ровно сказал старый шаман. – Вокруг этого дома – вихрь. От самого метро чувствуется.

– Уй-ё, – только и ответил Ксе.

– Что тут было, когда она взялась за тебя?

Ксе послушно вспомнил:

– Буря. Гроза. В тонком плане.

– Да ясно, что не в плотном, – Дед скептически задрал брови и постучал Ксе по лбу. – Д-до сих пор не улеглось! Т-ты почему этого не чувствуешь?! Не осра… осрамил меня ни разу, г-говоришь?

Ксе открыл рот. Он в самом деле не ощущал остаточного вихря – не ощущал, находясь в самой его середине!

Этот феномен, конечно, следовало осмыслить, но Ксе просто испугался. Он слишком привык к своей умелости и успешности, и теперь, чувствуя, как почва уходит из-под ног, физически не способен был думать что-либо дельное. «Санд меня уроет, – пронеслось глупейшее. – У него, наверно, все настройки улетели…»

– Я т-тут тоже долго сидеть не буду, – говорил тем временем Дед. – У меня уже г-годы не те… Ксе, соберись! Ксе, в стихию! шагом марш!

Команда по старой памяти сработала: шаман обвалился внутрь сознания Матьземли.

Грозный и строгий, невзирая на всклокоченные волосы и домашнюю одежду, Дед Арья стоял над Женем. Тот проснулся сразу, как только шаманы вошли в комнату, но глядел квёло и сонно. Хлопал глазами, натягивая плед на плечи, зябнущие со сна. Ксе сел и сидел прямо на ковре, медленно приходя в себя: короткая, но глубокая ходка в тонкий мир, казалось, перевернула мозги вверх ногами, а на деле поставила их как положено. Теперь шаман чувствовал всё, что должен был чувствовать, и неприятно это было до чрезвычайности.

Он по-прежнему мало что понимал.

– Ну здравствуй, – почти торжественно сказал Арья.

– Здравствуйте, – тихо ответил Жень, оробев. – А вы кто?

– Это Лев Аронович, – Ксе не слышал собственного голоса. – Мой учитель.

– Меня зовут Арья, – уточнил старик. – Я шаман.

Жень узнал интонацию, но если в устах Ксе она его насмешила, то великомогучий Дед внушал благоговение. Парень немедленно продрал глаза и почти по-военному взлетел с дивана.

– Я…

Арья оборвал:

– Тихо.

Он стоял и смотрел на него пристально, точно истукан, а Ксе видел, что Женя мало-помалу захлёстывает прежний ужас. Возражать и сопротивляться Деду у него не получалось. Пацан украдкой хрустел пальцами, отводя лицо в безуспешной попытке спастись от страшных всевидящих глаз Арьи; губы у него серели, и кажется, вот-вот подступила бы судорога, сродни той, что была на улице, когда Жень попался Ксе и принял его за жреца.

– Чего вам… – начал он, и голос сорвался.

– Тихо, – хмуро повторил Дед.

Ксе рассказал ему предысторию в нескольких фразах: на большее и истории, и соображений по её поводу не хватало. Услыхав о жрецах, Арья сделался ещё мрачнее и сосредоточенней, чем был, надолго задумался, а потом сказал: «Дурак ты, Ксе… и Матьземля т-тебя потому любит. Т-только хорошего от той любви ждать не надо… Н-не понимаешь, с-сказал? Я вот, к-кажется, уже понял…» Ксе успел только рот открыть, когда Дед ухватил его за шиворот и потащил за собой – навстречу стереосистеме Санда и любовной ласке древней богини.

…Арья, наконец, глубоко вздохнул и отвёл взгляд. Жень чуть не свалился от облегчения.

– Значит, так, – сказал Дед. – Т-ты садись, садись…

Жень облегчённо свалился.

– За тобой охотятся жрецы, – протянул Арья раздумчиво, но на лице его читалось, что загадок для него больше нет. – К-которые довели до смерти твоего отца, и т-тебе в их руках грозит то же самое. И т-ты никого не можешь просить о помощи, вот в чём вся подлость-то, Жень…

Тот смотрел снизу вверх, широко распахнутыми глазами, не то с ужасом, не то с мольбой. Костяшки сцепленных в замок пальцев побелели.

– Тебя даже закон не защищает, нет такой строчки в законе. Кошку-собаку защищает, а тебя – нет.

«Дед, – мысленно взмолился Ксе, – ну зачем ты так?» Учитель причинял боль другому, но видеть это было больно и ученику. Женя уже трясло. А пацан никому ничего плохого не сделал, хоть и таскал с собой кучу ножей… почему Арья говорит, что его не защищает закон?!.

– Дед, – без дыхания простонал Ксе. – Что ты говоришь такое?..

– Только вот Матьземле не всё равно, что с тобой сделают, – тот не слышал его. – Это Матьземле-то. К-которая вообще мало что соображает, а уж единственного человечка ввек не заметит, к-кем бы он ни был, что бы ни натворил…

Жень сжался в комок, втягивая голову в плечи; глядел исподлобья, и лихорадочно блестели глаза. Дед Арья взял его за подбородок длинными костлявыми пальцами – мальчишка стерпел, покорно поднял лицо.

– Жень, – сказал старый шаман. – Да ведь ты божонок.

2

Офис находился не то чтобы на окраине, но в подворотне – в глухом и грязном дворе, в пяти минутах ходьбы от Трёх вокзалов. Само здание, где арендовали помещения несколько фирм, было новым, но место определённо не годилось для приличных учреждений. Впрочем, в филиал контору и перевели по причине малоприличной специализации. Поначалу московский отдел по работе с клиентами располагался прямо в здании Минтэнерго, но потом выяснилось, что, во-первых, клиентура робеет роскошного дворца министерства, а во-вторых, клиентура эта такая, какую любое вменяемое учреждение предпочтёт не пускать на порог. Существовал строжайший приказ именовать их «клиентурой», но сотрудники постоянно сбивались и путались, потому что нормальной клиентурой были акционеры и прочие уважаемые люди, а то, что ходило теперь, слава богам, в филиал на Киевской, называлось «бомжами», «идиотами» и «сырьём».

Клиент, который сейчас, тонко звеня проглоченным аршином, сидел на зыбком крутящемся стуле перед фронтлайн-менеджером, не походил на бомжа.

А значит, был идиотом.

Иных вариантов менеджер представить себе не мог.

– Пожалуйста, – терпеливо и зло говорил он, – внимательно прочитайте договор. Все пункты.

– Зачем? – тихо сказал клиент. – Я знаю, в чём суть этой сделки. Какая может быть разница?

«Омерзительный тип», – подумал менеджер и присовокупил, что тип явно собирается поиметь его в мозг. Договор был отпечатан крупным шрифтом и сформулирован предельно простыми фразами, потому что частенько клиенты плохо читали, или вообще от тяжкой жизни успевали забыть, как это делается. Они ещё и воняли частенько, но менеджер не отличался брезгливостью.

Этот был из другого теста.

Клиент смахивал на романтического юношу, который постарел, пооблез и в целом опечален жизнью, но ума так и не приобрёл. Самое смешное, что мужик-то был молодой, едва под тридцать, но вот как юноша он успел постареть. Хиппи, а может, и не хиппи, в трёпаной одежонке, белобрысый, нечисто выбритый, с остатками угрей на щеках, вид он имел шизофренический и смиренный. Аж подташнивало. Менеджер старался лишний раз не поднимать взгляда.

Такие – они хуже всего.

– Поймите правильно, – сказал менеджер с откровенной ненавистью. – Мне абсолютно безразлична ваша судьба. Прочитаете вы договор или нет, передумаете или нет. Есть вещи, которые я делать обязан. Я обязан вас отговаривать. Причём долго.

– Может, как-нибудь обойдёмся без этого? – так же тихо попросил клиент.

– Меня уволят, – грубо сообщил менеджер. Измываться над захожанами он имел полное право: это тоже считалось способом убедить их отказаться и уйти, и слава богам – иначе было бы совсем невмоготу.

– А если…

– Здесь скрытая камера, – отрезал он. – Но если вы не будете перебивать, я могу сократить лекцию. Идёт?

Юноша молча кивнул.

Менеджер прикрыл глаза, сосредотачиваясь. Потом уставился в стену поверх его головы.

– Итак, – сказал он. – В договоре сказано, что вы передаёте государственной компании Ростэнергопром право распоряжаться вашим тонким телом после засвидетельствования факта вашей физической смерти. Это ложь. Не перебивайте. Это официальная ложь, вызванная требованиями действующего законодательства, я уполномочен об этом сообщать. Вы идентифицируете себя с плотным телом, что является вашей фатальной ошибкой. После смерти этого тела вы не перестанете осознавать себя. Вы передаёте права не на труп, а на себя самого.

За окнами стоял ясный осенний день, но по офису медлительно текли сумерки. Лампы дневного света ровно гудели; их тусклый свет, казалось, блек, выцветал до какого-то потустороннего оттенка, и живые цветы в горшках казались искусственными.

Менеджер подался вперёд, почти опустившись грудью на стол.

– Раньше это называлось «продать душу», – свистящим шёпотом сказал он.

– Я знаю, – ответил клиент. В глазах его серела решимость.

Менеджер сел.

– Вы сатанист? – обыденным голосом спросил он.

– Что?

– Некоторые сатанисты думают, что тут можно продать душу Люциферу, – криво ухмылялся менеджер. – Двух-трёх мне так и не удалось переубедить, но их, откровенно говоря, и не жалко. Послушайте, вы продаёте душу не потусторонним силам, уж не знаю, какие вам больше нравятся, а нашему родному государству. Не дальше, никак не дальше, чем Российской Федерации в лице государственной акционерной компании Ростэнергопром. Вы так любите Родину?

– Послушайте…

– Не перебивайте. Я объясню, на что ей ваша душа. Видите ли, тонкое тело хомо сапиенс – уникальный энергоноситель. У вас его примерно три грамма. В реакторе станции, работающей на тонком топливе, они будут эквивалентны примерно девятистам килограммам топлива атомного. Больше того, энергия распада души, в отличие от энергии атомного распада, абсолютно безопасна, безвредна для экологии… я понятно выражаюсь?

Клиент молчал. За дверью, где были касса, секретарша и охранник, заспорили и чем-то загрохотали. Менеджер перевёл дух. Он вёл разговор не в первый раз, но всё это до сих пор действовало ему на нервы.

– А теперь я расскажу о том, что вы почувствуете. Особого воображения не требуется. Будет почти как в сказке – адские муки в геенне огненной… а потом исчезновение. Полное. Понимаете, полное!

Юноша опустил веки. Между бровями пролегла складка.

– Послушайте, – сказал он, – я знал, зачем сюда шёл. Я всё понимаю. Думаете, я ещё не решил?

– Зачем? – бросил менеджер. – Зачем вам это?

Юноша вскинул глаза.

– Насколько мне известно, – отчеканил он, – эти сведения я предоставлять не обязан.

Менеджер потёр лоб.

– Не обязаны… да. Но вы же неглупый человек. Вы же понимаете, что такое тонкое тело. Да, оно тоже однажды умрёт. Но у вас впереди тысячи физических жизней! Тысячи лет, за которые можно всё изменить. Раньше во время реинкарнации теряли память, но при нынешних технологиях это перестало быть проблемой. Хотите помнить себя – будете помнить. Может, вы сделали диагностику кармы и перепугались? Послушайте, это не приговор и не повод совершать окончательное самоубийство. Даже если у вас на совести такое, что и меня приведёт в ужас – выход есть всегда. Если это преступление, вы можете сдаться властям и искупить его в заключении. Если нет, или если вы не хотите сидеть – идите зарабатывать деньги. Накопите на карматерапию.

Клиент вздохнул, разглядывая свои пальцы.

– У меня была серьёзная причина прийти сюда, – сказал он очень спокойно. – Я всё обдумал. Ни карматерапевт, ни кармахирург, боюсь, не помогут.

– Даже так? – уронил менеджер и болезненно поморщился.

– Да.

Менеджер изобразил задумчивость. Он читал текст наизусть по инструкции, а в той были помечены звёздочками моменты, когда следовало задуматься.

– Значит, вам очень, очень нужны деньги… прямо сейчас. Вас шантажируют? Вы кому-то должны? Скажите честно. Мы занимаемся такими делами. Здесь скрытая камера, неподалёку наши ребята, вам гарантируют защиту, этот вопрос решат. В любом случае, неужели разумно продлевать эту жизнь ценой отказа от остальных?

– Нет, – сказал клиент. – Меня никто не шантажирует.

– Это из-за другого человека? – спросил менеджер с неожиданным сочувствием. – Деньги на лечение? Я понимаю, иногда кто-то дороже тысячи жизней… но ведь он потом родится опять. Даже если надежды нет – этот человек родится снова, скорее всего, с хорошей кармой, и будет жить – а вас уже никогда не будет. И если однажды тому человеку снова понадобится помощь, вы не сможете ему помочь.

Клиент, показалось, вздрогнул. Менеджер напрягся. Те, кто срывался, обычно срывались раньше, до последнего довода добирались лишь самые стойкие, действительно пришедшие ради родных и любимых. Но они тоже ломались и уходили, раздавленные своим предательством; а с другой стороны, как назвать того, кто пожелает себе излечения такой ценой? С этической точки зрения всё это, должно быть, выглядело чудовищно, но тонко чувствующих особ сюда работать не брали.

«Собачья работа», – в который раз подумал менеджер. Хуже, чем надзирателем в тюрьме, хуже, чем санитаром в дурдоме. Он и до неё не отличался впечатлительностью, а профессиональная деформация выбила из него остатки человеческого. Менеджер это понимал сам, и подозревал, что такой кармы, какую он себе тут заработал, хватит на десять жизней с церебральным параличом или десять смертей от СПИДа в Голодной Африке. Надежда была только на медицинскую страховку, гарантированную сотрудникам министерства – на пресловутую карматерапию.

– Знаете, что? – мягко сказал клиент. – Давайте договоримся так: я материалист, не верю ни в душу, ни в её бессмертие, и хочу просто срубить бабок, пользуясь глупостью окружающих. И вы не станете меня отговаривать. Дайте договор.

Менеджер невольно набрал в грудь воздуха с намерением открыть клиенту глаза на очевидную абсурдность его слов, но вспомнил, что положенное по инструкции зачитал, а за большее ему не платят.

– Дело ваше, – буркнул он.

– Хорошо.

Серый стол устлали тускло-белые листы договора.

– Подписывайте на каждой странице, фамилию полностью, разборчиво, дайте паспорт. Всё.

Клиент ясно улыбнулся. Менеджер этого не видел, потому что смотреть на клиента ему было тошно.

– А что теперь? – спросил белесый юноша, склонившись над документами.

– Сейчас в кассе начислят деньги на карточку, – хмуро ответил менеджер, медленными движениями складывая уже подписанные листы и пакуя их в файл. – Через десять минут будет готово. За эти десять минут на ваше тонкое тело поставят опознавательный знак. Клеймо. Вы ещё можете отказаться. Сейчас.

Клиент молчал. Менеджер не видел выражения его лица – не смотрел. В офисе было холодно, руки зябли, и думалось, что надо пойти отрегулировать кондиционеры, а то цветы же помёрзнут.

Старый юноша проставил все подписи и сложил руки на коленях.

Он так ничего и не сказал.

– Стажёр! – внезапно почти с ненавистью проорал менеджер, обернувшись. – Эй, стажёр! Ну где ты там, с печатью огненной?!

Клиент вздрогнул и встрепенулся, пытаясь заглянуть через стол, за перегородку из непрозрачного стекла. Там, похоже, была дверь или выход в коридор.

– Вот сволочь, – процедил менеджер, берясь за мобильник. – Опять в Контру режется… Стажёр! Иди сюда, работа пришла!

Дверь звучно хлопнула, затрепетал ламповый свет, и появился стажёр.

Он был прекрасен.

Он был прекрасен неуместно и неприлично. Улыбка и одеяния его источали рекламный блеск. Вначале помстилось, что на плечах стажёра – медицинский белый халат, но это был только светлый летний плащ, слишком лёгкий для стоящих теперь погод. Облачённый в плащ поверх джинсов и свитера парень – лет двадцати пяти, весёлый, свежий и ухоженный, какой-то отлакированный, точно новый автомобиль на выставке – выглядел, откровенно говоря, нелепо: до такой степени не соответствовал обстоятельствам.

Чертовски хорош собой был стажёр, очевидно доволен жизнью и сиял, как финский унитаз.

Менеджера скрючило от омерзения, и он уставился куда-то совсем в угол, чтобы не видеть обоих, клеймимого и клеймящего.

Блистательный стажёр окинул взором пространство, встретился глазами с клиентом – и развернулся, явно намеренный возобновить компьютерные пострелюшки.

– Сволочь, – пробормотал менеджер. – Хоть бы руками помахал для приличия…

Стажёр остановился и одарил его ещё одной ослепительной улыбкой.

Клиент поднялся со вздохом.

– Инспекция, – в один голос сказали они. – Контрольная сделка.

– …!!! – сказал менеджер.

Он ещё долго крыл их на чём свет стоит, в душу, в мать и во всех богов. Инспектор со стажёром ржали как жеребцы, не в силах даже выбраться из кабинета и оставить бедолагу в покое. На шум прибежала секретарша и убежала за успокоительным; таблетки ей приходилось носить здесь чаще, чем кофе.

– Суки вы, суки! – горевал менеджер, – а я-то тут разоряюсь как идиот, чуть сам себя не разжалобил. Ну как, как я не догадался?! Ведь раз же плюнуть догадаться-то было! Ведь договор этот сучий одни нарки полудохлые подписывают, которым уже на всё плевать, да бомжи, которые мозги пропили. После каждой подписи кабинет дезинфицировать надо, а тут, понимаешь, припёрся… р-романтик… м-материалист…

– Не горюй, Ника, – ласково сказал стажёр, и менеджер (вероятно, Никита), названный постыдным полуженским именем, как-то усох под его взором, совершенно перестав напоминать страшного следователя КГБ из голливудского фильма. – Будет и на твоей улице танковый парад. Хочешь, я тебе карму бесплатно подмажу?

– У меня всё равно по страховке бесплатно, – буркнул безутешный Ника и неожиданно вспомнил: – а, да, ещё подсатанники подписывают, бывает…

– Кто? – переспросил инспектор.

– Подсатанники, – безнадёжно объяснил менеджер. – Сатанюки. Совсем мелкие и тупые типы из сект. Ну, из тех, кто квартиры наставникам дарит. Как Ростэнерго организовали, тут их погнали и души заодно продавать. Деньги хорошие, а премудрый учитель всё равно, веруйте, спасёт и отмажет.

Говоря, менеджер поднял взгляд – и подумал, что галлюцинирует. Со щёк инспектора чудесным образом исчезли прыщи и щетина. Больше того: он, похоже, помолодел аж вместе с одеждой, и теперь, стоя рядом со стажёром, казался тому двоюродным братом.

Бредит, не бредит… от этих, из Института тонкого тела, ожидать можно чего угодно.

– А один мужик, – авторитетно заметил стажёр, – между прочим, отмазался.

– Это как?

– А у него родной брат у нас учился. До диплома и лицензии ещё два года пыхтеть оставалось, опять-таки, обязательств он никаких не подписывал, а денег хотелось. Техникой он уже владел. Ну и решили обжулить государство… – стажёр захихикал. – Пошёл мужик, поставили ему печать, денег дали, а брат её на следующий день срезал и законсервировал, чтоб никто не догадался.

– И что? – поинтересовался инспектор.

– Их Ящер засёк. Они, идиоты, в нашей же институтской лабе этим занимались. Ну кто ж знал, что Лаунхоффер в двенадцатом часу ночи на работе сидит? На следующий день приходит брат к Ящеру на лекцию, а тот его за ушко да на солнышко. Пришлось им деньги вернуть. Благо, за ночь только пару штук баксов спустить успели.

– А ауру его, что, не просекли? – удивился инспектор.

– Ауру Ящера? – иронично уточнил стажёр. – Ты-то сам её каждый раз просекаешь? В общем, слажали мужики. Но идея богатая…

Они сошлись на том, что идея богатая, а потом из аптеки прибежала секретарша с валерьянкой для Ники, и инспектор со стажёром отправились на улицу курить.

В колодец двора с высоты заглядывало бледное солнце. Стояла мрачная городская тишь, похожая на сырость, когда воздух напоен влагой, но дождя нет. Со всех сторон за стенами дома пролегали оживлённые улицы, мчались машины, ветер хлестал деревья, а здесь звуки тонули друг в друге и пропадали, оставляя единственное ощущение плотной не-пустоты. Пахло дождём и бензином.

– Лёня, – представился инспектор.

– А по-нашему?

– Лейнид. А тебя я знаю, ты великий человек.

Стажёр ухмыльнулся.

– Да ну.

– Даниль Сергиевский, – торжественно провозгласил Лейнид. – Первый аспирант в МГИТТ. Слушай, я сколько живу, понять не могу, почему ты к Ящеру на диссер пошёл?

– Я пошёл? – великий аспирант чуть не выронил сигарету. – Я пошёл?! Меня послали, я пошёл!

– Чего ж так?

– Я к Воронецкой хотел, – жалобно сказал Даниль. – Подхожу к ней, а она и говорит: «Даня, я же знаю, чем ты у меня будешь заниматься. Ты лодырничать станешь и жизнь прожигать, а я тебе буду потакать и потворствовать, я строгость наводить не умею. Мы уже обсудили всё, и с Андрей-Анатольичем, и с Эрик-Юрьичем… твой, Даня, руководитель будет – Эрик Лаунхоффер. Имя!». Я упал. Говорю: «А у него я поседею и стану заикой!» Она захихикала и говорит: «Держись, Даня. Но я правда не думаю, что будет плохо». И всё. К стенке.

– Ворона классная тётка, – мечтательно сказал Лейнид. – Суматошная, но классная…

– Не спорю, – мрачно ответствовал Даниль. – Но она меня послала.

Помолчали. Запалили по второй.

– А чего ты по профилю не работаешь? – спросил Лейнид. – В частных клиниках, да в Москве, даже терапевты по три раза в год машины меняют, а кармахирург с твоими возможностями… Деньги ж охрененные!

– Ты понимаешь, – глубокомысленно отвечал Даниль, – я работать очень не люблю. А тут я работаю в худшем случае три раза в месяц. Остальное время сижу в личном, между прочим, кабинете и халявный интернет юзаю. А машина мне не нужна…

Он замолк и уставился в небо. С крыши на крышу над колодцем двора летали вороны.

– А ты чего в инспекцию пошёл? – спросил он. – Ты на каком курсе вообще?

– На третьем, – Лейнид вздохнул. – Да я просто подработки искал. Подумал, какое-то касательство к профессии будет… опять же, ошибки исключены, меня любой оператор опознает. Слушай, я спросить хотел – чего этот шкаф, Ника, болтал? Про тысячи жизней? Вроде же как…

– У Ники инструкция со вдохновенной речью, – усмехнулся Даниль. – Он её зачитывает. Кто её писал – я не в курсе. Чудак какой-то на букву «м». Нету тысяч, конечно. Зафиксированный минимум физических жизней от образования тонкого тела до его распада – три, прописью, три штука. Максимум, вроде, около сотни.

– Сотня – это тоже прилично. – Лейнид подумал и добавил: – Но всё-таки обидно как-то. Раньше в сказку верили…

– Во-первых, не все в неё верили. А во-вторых, тебе и сейчас никто не запрещает. Вон церквей пооткрывали сколько. Вера – вещь иррациональная. А если точно знаешь, что с телом не умрёшь, дальше можно что угодно себе придумывать.

– Если точно знаешь – не получается…

– У кого как. Когда реинкарнацию доказали научно, буддисты радовались как дети. А с буддизмом, по сути, ещё хуже вышло, чем с христианством. Потому что нирвана, которая у них цель, означает то же самое растворение личности, которое в любом случае происходит в конце концов с кем угодно, будь он буддой или придурком последним. Только у будды оно осознанное и с придуманным смыслом. А значит, оно такая же иллюзия, как и всё остальное. Майя.

– Сансара – нирвана, – сделав умное лицо, заметил Лейнид.

Даниль ухмыльнулся.

– По-моему, это очевидно.

– А как они выплыли?

Аспирант хихикнул.

– На концепции бодхисаттвы, конечно. Бесконечный отказ от окончательной нирваны. То бишь бодхисаттва может воплощаться и сотню раз, и тысячу, и миллион…

– И в мух и комаров тоже?

– Не дури. Сансара – такой же результат эволюции, как разум, и тесно на него завязана. Максимум, то есть минимум – в человекообразную обезьяну. – Даниль засмеялся. – А потом удивляются, почему шимпанзе язык жестов осваивают…

– И что, – озабоченно спросил Лейнид, не быв впечатлён свойствами шимпанзе, – из неё – вообще никак и никуда?

Собеседник скорчил рожу.

– Как только люди понимают, что нечто есть, они тут же стараются из него вылезти. Из детского манежика, из атмосферы, из сансары… как будто им там денег дадут. – Даниль философствовал, Лейнид внимал; помедлив, аспирант затянулся и докончил, глядя в сторону: – Можно.

– Как? Куда?

– Никто не знает.

– То есть?!

– Ящер говорит – можно.

– И? – Лейнид подался вперёд.

– Любопытство кошку сгубило.

– Блин!

– Он говорит, что за сенсациями не гонится и научной общественности представлять неподтверждённые гипотезы и непроверенные данные не будет, – Даниль ухмыльнулся. – Я так думаю: он знает, но не скажет.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю