Текст книги "Хирургическое вмешательство"

Автор книги: Олег Серегин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– Имел место контакт с одной из вероятностных Вселенных, – сказал он. – Точки совместились, как при перемещении. Вульгарно выражаясь, два параллельных мира зацепились друг за друга. Это часто происходит, но контакт длится доли секунды, а в тот момент он продолжался несколько часов, и был громадный разрыв пространства. За это время сюда успели пройти стфари. Можно было бы подозревать их, но у них наука на уровне начала двадцатого века, в сельской местности и электричества-то нет, не то что чего-нибудь этакого…

– В общем, не знаешь, – грустно и необидно заключила Алиса. – Никак не тянут стфари на причину, Даня…

– Следствие, – покорно согласился он.

Ворона помолчала, по-птичьи склонив голову к плечу.

– Что-то мне говорит, что и не следствие даже, – пробормотала она. – Так… побочный эффект…

– Ой-ёох!

Даниль вздрогнул от неожиданности и круглыми глазами уставился на проснувшуюся Надю.

– Да налей третью кружку! – засмеялась Алиса, подёргав его за рубашку, и обернулась к женщине: – Не волнуйтесь, Надя. Сейчас всё хорошо.

– Что это я, – пролепетала та, подымаясь и оглядываясь, – заснула, что ли…

– Вы были очень больны, – мягко объяснила Воронецкая. – Я врач и не могла оставить вас без помощи. Теперь вы ещё не совсем здоровы, но скоро выздоровеете.

– Алиса Викторовна!.. – в голосе Нади прорезались прежние безумные нотки. – Что же… как же… я же…

– Не волнуйтесь. Я слушаю. – Ворона откинулась на спинку кресла, сплела пальцы в замок. – Выпейте чаю.

– Я же, – чуть не плача, прошептала женщина, безропотно принимая в ладони чашку, – совсем не о том приехала…

– Я знаю, – кивнула Ворона и доверительно сказала. – Тут, в институте, никого не лечат. У нас есть особая охрана… как бы это сказать – особые духи. Если посторонний человек пытается проникнуть сюда, чтобы просить чудесного исцеления или предлагать деньги – его не пустят. Вас пустили. Теперь я готова вас выслушать. Я просто не могла вас оставить в таком состоянии.

– Я вас по телевизору видела, – растерянно проговорила Надя.

– Я знаю. Сядьте, что же вы…

Она послушно села и сложила руки на коленях.

Даниль выпрямился рядом с креслом Вороны, чувствуя себя кем-то вроде придворного при королеве: это было немного пафосно, но забавно.

– Вы ведь из самых главных, – робко сказала Надя. Воронецкая ласково засмеялась:

– Ну, можно и так сказать.

– Алиса Викторовна… – прошептала женщина, собираясь с духом. – Что ж это творится? Мне медсестричка про аномалию рассказала. Ровно Чернобыль какой… а никто и не чешется. Ни предупредить людей, ни вывезти. Что ж это – мы помирай, а всем всё равно?

«Слишком большая территория поражена, – подумал аспирант. – Эвакуировать невозможно физически. Предпочитают держать в тайне, чтобы избежать паники среди населения». Перед глазами мелькнули столбцы таблиц, статистика, сведённая к числам и коэффициентам… теория давала пищу для ума и почву для исследований, а живой человек сидел на краешке кресла, ломая распухшие, огрубелые от работы пальцы, и глотал слёзы.

Ворона опустила лицо.

– Алиса Викторовна! – Надя подалась вперёд. – Пусть сделают что-нибудь! Вы же… кого же просить?..

Ответа ей не было.

Сергиевский закусил губу. Даже если его исследование увенчается успехом, натолкнуться на решение проблемы он сможет лишь чудом. Единственная надежда – на авось, на то, что со временем аномалия рассосётся сама, как раковая опухоль в лёгком Нади…

Опухоль. Сама. Аспирант вскинулся. Здесь не было идеи, даже мысли оформленной не было, но случайная ассоциация показалась исходной точкой для рассуждения. Раковые клетки оставят плоть потому, что Ворона вылечила тонкое тело; как исправить деформацию механизма сансары? Что было сломано? Какие настройки сбились?..

Было – сломано?..

Даниль напряжённо уставился в пол: дальше мысль не шла.

– Надежда Ивановна, – сказала Ворона, не поднимая глаз, – боюсь, что вы правы. Вы пришли по адресу – подобными вещами занимаются только здесь. Но мы ещё недостаточно знаем и умеем, чтобы помочь. Я обещаю сделать всё, что в моих силах.

– Алиса Викторовна…

– Не отчаивайтесь, – едва слышно проговорила та, кинув на просительницу единственный взгляд. – Уезжайте с семьёй к тётке, как собирались. Я не могу помочь вашим родственникам, но я высветлю вам карму, насколько это возможно. Какое-то время вы будете очень удачливой. Купите лотерейный билет. Никому ничего не рассказывайте.

Надя быстро закивала, расширив глаза.

– Скажете, что вас не пустили в двери, – продолжала Воронецкая. – Вы поняли?

– Да… да, конечно! – горячо сказала Надя.

Губы Вороны сжались в ниточку. Даниль выгнул бровь. Надя понимала, какой великий подарок достался ей только что, и крепло, крепло в её душе яростное нежелание делиться. Это была часть человеческой природы, Алиса понимала Надю и ничуть не осуждала её, больше того, сама приказывала ей молчать, чтобы избегнуть проблем, и всё-таки…

– Чем хуже вы будете относиться к окружающим, тем быстрее ваша карма вновь затемнится, – суховато сказала Алиса. – Не злорадствуйте, Надя… Всего вам хорошего. Идите.

Та аккуратно поставила на стол полную чашку.

– Алиса Викторовна, – сказала, словно не могла упустить шанса ещё раз повторить имя-заклятие перед его носительницей. – Вам спасибо от всего сердца! Ох… – она внезапно потупилась, – подарочка-то я не при…

– Идите, Надя.

– Спасибо, Алиса Викторовна! Храни вас Господь!

Она, торопясь, скрылась за дверью; оба кармахирурга, доктор и аспирант, некоторое время молчали, не глядя друг на друга. Наконец, Ворона тяжело вздохнула и сказала:

– И так всегда.

– Как?

Ворона беспомощно моргнула и подняла брови жалобным домиком.

– Увижу кого-нибудь такого и ввяжусь в историю. Но я не могла её оставить, Даниль! – точно оправдываясь, воскликнула она внезапно, – ты же сам видел, какой там был ужас!

Сергиевский открыл рот, желая как-нибудь ободрить растерянную Алису Викторовну, но та уже пришла в себя и говорила, как всегда, очень быстро – слова не вставишь.

– Эрик Юрьевич бы сказал, что у нас тут не НииЧаВо, счастьем человеческим никто не занимается – и всё, вопрос исчерпан, а я вот…

– А у нас вы занимаетесь, – вставил Даниль, расплывшись в улыбке: щебечущая Ворона его умиляла.

Воронецкая грустно засмеялась.

– Меня разжалобить легко, – сказала она, – вот и всё, а толку-то? Одна такая вот пришла, я перепугалась, тебя схватила, срочную операцию… а их десять тысяч! И новые всё время заболевают! И перерождаются с этим!.. И непонятно, что делать, даже кто делать должен – непонятно. Вот проблема-то из проблем – кто должен, если никто не должен…

Она была тётка суматошная и часто из-за чего-нибудь впадала в ужас, а тогда начинала говорить вдвое быстрее, чем обычно, суетиться и паниковать. Даниль ловил себя на желании сгрести её в охапку, прижать к себе и побаюкать – чтобы перестала тараторить, хлопать глазищами, успокоилась. Ворона годилась ему в матери; он бы рад был считать свои к ней чувства сыновними, но Алиса казалась такой маленькой, хрупкой, нежной и бестолковой… да и выглядела, откровенно говоря, даже не на тридцать. Странная женщина. Пересоздавая тело, легче лёгкого исправить его недостатки – хотя бы искривлённый позвоночник, хотя бы неодинаково вычерченные брови! – но она ограничивалась молодостью, не желая становиться красавицей.

– Беда! – сделала вывод Ворона и, наконец, замолкла. Положила ногу на ногу, начала задумчиво сощипывать со своих чёрных брючек приставший к ним где-то белый пух. Даниль смотрел на неё, как заворожённый. Лаковое тулово сапожка, острый металлический каблук, блестящие пряжки… двадцать лет разницы в возрасте. «Почему Ворона не Анька? – печально подумал он, – почему Анька не Ворона? Влюбиться по-человечески не в кого…» Вместе с тем некой, сохранявшей трезвость частью сознания он понимал, что чувства эти – не более чем светлое наваждение Вороны, безобидное, как аромат духов. От иллюзии легко избавиться, достаточно простого желания, а стоит выйти за дверь, она исчезнет сама, не оставив ни разочарования, ни тоски. Но избавляться не хотелось: человек любит нечасто, и настоящее чувство болезненно, а в Алисином наваждении не было боли. Такая вот диетическая любовь…

И вспомнился портрет, подаренный Аннаэр: непомерно огромный карандашный рисунок с непохожей на себя Вороной, танцующей среди трав и ветвей. Гениальный Лаунхоффер гениален во всём, вот только он не из тех людей, какие поддаются наваждениям…

– Эрика бы надо спросить, – вздохнула Ворона, и Даниль сморгнул. – Он-то наверняка знает, что можно сделать, а если не знает, то выяснит.

Помолчала, поглядывая по сторонам, а потом жалобно сказала:

– Но он такой противный мужик!

И потупилась. Даниль всегда знал, что Ворона прекрасна, но тут просто растаял.

– Опять морду кирпичом сделает… – проворчала Алиса. – «Что вы пристаёте с ерундой какой-то, я мировые проблемы решаю, думаю, как дальше жить, не мешайте мне работать». Работает он! Пять лет назад, когда разрыв этот случился… вас-то, студентов, не стали трогать, а такой шум был! В отделе мониторинга тревога, всё Минтэнерго на ушах стоит, МЧС подняли, чуть ли не армию подняли – большой привет, под Тверью тридцать тысяч человек в онучах, как из прошлого вылезли, лес рубят и ни на одном языке не понимают… Андрей Анатольевич туда-сюда мечется, Лильяна тоже, даже Гена, он тогда только приехал… Прибегаю я к Эрику, а он сидит и эльфов рисует!

Воронецкая возмущённо зафыркала и замотала головой.

– Ничего его не касается, – сказала обиженно.

И вгрызлась в торт.

Взгляд Даниля рассеянно бродил по потолку. Наваждение Вороны, кроме сладкого переживания нежности, имело и другую сторону – рядом с нею удивительно быстро и ясно думалось, приходили толковые идеи, неожиданно отыскивались решения старых проблем. Сергиевского почти мучило предощущение инсайта. Вот-вот мелькнёт мысль, явится отправная точка, и станет понятно, что происходит, что делать дальше – но нет, нет, мозг работает вхолостую, зря пропадает искра…

– Алиса Викторовна, – сказал он почти бездумно, – а кто выписывает пропуски в отдел мониторинга?

– Никто не выписывает. Там та же система, что на входе. Если тебе надо по делу – войдёшь, если просто так… а зачем тебе? Ты что-то придумал?

– Да нет, – Даниль уставился на игрушечную бабочку, приклеенную к оконному стеклу. – Мне просто так. На данные посмотреть. Вдруг что в голову придёт?

– А-а, – кивнула Ворона, – да, так бывает… А давай, я тебя проведу?

Аспирант уставился на неё в некоторой растерянности. Предложение было заманчивое, но он действительно не знал, что забыл в отделе мониторинга, принимать помощь Алисы Викторовны ради одной забавы казалось неловко.

– А… промямлил он. – А вы… как пройдёте…

Она рассмеялась:

– А я просто так пройду, – и заговорщицки подмигнула.

Отдел мониторинга не имел отношения к педагогическому процессу и, строго говоря, вообще не был частью института. Спутники, передававшие сюда данные о состоянии тонкого плана, принадлежали министерству тонкой энергетики; Даниль не знал, какую степень секретности присвоили этой информации, но общедоступной она не была точно. Отдел находился в подвале правого флигеля, напротив берлоги Ящера, и, шагая по первому этажу, аспирант увидел окна лабораторий. Институту тонкого тела даже в чёрные девяностые не приходилось сдавать помещения, да и предприятие было слишком серьёзное, чтобы ютиться на арендованных площадях. Причина, по которой Минтэнерго вынесло сюда отдел мониторинга, была проста, хоть и небанальна: специалисты, способные всесторонне проанализировать данные сканирования и сделать из них выводы, имелись только в МГИТТ.

В качестве арендной платы министерство разрешало использовать дорогостоящую аппаратуру в научных целях.

– Ну, Эрик, – улыбаясь, пробормотала Ворона себе под нос, – если ты заменил стража, тебе не жить…

Тяжёлая металлическая дверь напоминала лифтовую; лифт за ней и обнаружился, но как Алиса его вызвала, Сергиевский не понял. Шёл лифт не более пяти секунд, а открывшийся взору ярко освещённый коридор, отделанный деревянными панелями, показался почти уютным. Аспирант не бывал здесь прежде и с любопытством озирался.

Когда под потолком захлопали крылья, на ум сразу пришёл ястреб Лаунхоффера: других птиц в институте Даниль не встречал. Вспомнился плосколицый жрец, просивший Охотника; функцию выданного взамен пернатого Сергиевский так и не смог распознать. Сейчас его куда больше интересовало то, что должно было интересовать уже второй год – Северорусская аномалия, и игры Ящера не представлялись такими уж занимательными. Инфернальный полтергейст Лаунхоффера – не более чем театр кукол, и кому есть дело до кукол, когда речь заходит о людях.

Явился же им навстречу вовсе не ястреб.

– Ого, – сказал Даниль. – Ворона!

– Ворона тут я, – строго сообщила Алиса Викторовна, отчего Сергиевский сначала прыснул, а потом смутился мало не до румянца. – А это ворон!

Большая чёрная птица уселась ей на плечо; плечо у Вороны было узенькое, сиделось на нём неудобно, но у крылатого на этот счёт имелись какие-то свои соображения, и искать более подходящий насест он явно не собирался. Алиса ласково приложила ладонь к антрацитовому крылу.

– Добрый день, – сказала она ворону. – Не скучно тут одному сидеть?

– Кхе, – ответил тот, переступив лапами.

Воронецкая захихикала, как девчонка.

– Прямо ведьмой какой-то себя чувствую. Тётка с вороном, ужас что такое… ещё шляпа нужна, ну, с острым верхом такая…

Даниль смотрел-смотрел на эту парочку, точно явившуюся из какого-нибудь мультфильма, а потом разинул рот и неверяще помотал головой, едва не вслух воскликнув: «Четыре!»

Ворон тоже был экспонатом.

Не то чтобы обнаружить здесь тварь из адского зверинца было неожиданностью – отдел мониторинга требует охраны посерьёзнее, чем та, что дежурит по периметру института, создать духа-сторожа может любой преподаватель-специалист, и почему бы не сделать этого Лаунхофферу. Но ворон, в отличие от прочей виданной Данилем искусственной живности, не тешил хозяйский взгляд, а работал, занимался делом, и значит, можно было проанализировать его устройство и определить цель создания…

– Пойдём, Даня, – сказала Алиса, – я тебе центр наблюдения покажу. А потом домой пойду, уж извини, я и так жуть как задержалась, уже вечер скоро, а у меня дел полно…

Сергиевский только кивнул в ответ; он разглядывал ворона.

…Институт тонкого тела – сам по себе крепость. Мысль, на первый взгляд, идиотская, но стоит вообразить, что кому-то взбрело в голову прорываться в это здание силой или пытаться проникнуть тайно – и без долгих размышлений становится ясно, что успехом затея не увенчается. Обычная кованая решётка, видимая в плотном мире, означает в тонком непроницаемую плёнку отторжения. Никто не войдёт сюда без зова или без дела, потому что просто забудет, отчего родилось в нём такое желание. Курсе на третьем Даниль тренировки ради изучал охранные системы, спроектированные Ларионовым для защиты от жаждущих бесплатного чуда: кто-то из жаждущих терял часть памяти и ориентиры в пространстве, кто-то зарабатывал временную паранойю и летел проверять, выключен ли дома утюг, кто-то, наоборот, обретал неведомую прежде трезвость мысли и сам понимал, что явился зря.

Ворону надлежало оберегать отдел мониторинга не от коварных заграничных шпионов и тому подобных злодейских сил, а от студентов самого МГИТТ, пьяных пивом и всемогуществом.

Это было куда сложнее.

Даниль возблагодарил случай за то, что в пору безбашенности сюда не сунулся. Чем могло грозить столкновение с охранной системой Лаунхоффера, аспирант ещё не разобрался, но сама система внушала благоговение перед конструктором. Дурак – устройство высокой пробойной силы, и разобраться с лифтом смог бы любой студент, находящийся в ладах с собственной внутренней энергией. А то и разбираться не стал бы, рванув в подвал через тонкий план.

Ворон сидел на плече маленькой профессорши и, кажется, задрёмывал от удовольствия; та кончиками пальцев поглаживала его блестящие перья. Даниль уставился на её руку – маленькую, с младенчески тонкими, коротко обрезанными ногтями.

…Одновременно ворон был подвалом флигеля; и одновременно же – отдельной вселенной, ограниченной подвалом, даже не целым подвалом, лишь несколькими ярко освещёнными коридорами, в которых там и здесь темнели провалы запертых, безнадёжно запертых и никуда не ведущих дверей. Бесконечное множество подвалов во всех вероятностных мирах, беспредельная паутина коридоров с неоткрывающимися дверьми… смахивало на зримое воплощение отчаяния. Банька с пауками. Незавидная участь – заблудиться в сознании искусственной птицы. Конечно, беднягу бы нашли и освободили, но взаимоотношения со временем у ворона тоже были своеобразные, и сколько прошло бы по субъективному восприятию жертвы, а также чем всё это кончилось для её психики…

«Ящер – садист», – подумал Даниль и поёжился. Он даже сейчас не чувствовал уверенности в том, что сумел бы вырваться из ловушки самостоятельно.

– Та дверь – подсобка, – по-хозяйски журчала Ворона, – за той, как написано, энергостанция, она на тонком топливе, от неё весь институт запитан, топливный элемент зарядили ещё когда тут всё строили, его на одно здание на тыщу лет хватить должно… Вот, тебе сюда.

…Она проходила насквозь. Адская птица сидела у неё на плече и радовалась ей; для Алисы противоестественно распространённое сознание ворона не было иллюзией, хотя не было, конечно, и непреодолимой преградой. С каждым шагом она как будто распахивала его, отводила в сторону – не брезгливо, как отводят пелены паутины, а почти с удовольствием, точно занавеси из тонкого шёлка…

– Спасибо… Алиса Викторовна, – проговорил Даниль, оглядывая залу. – А этот… вещий птиц меня выпустит?

Она залилась смехом:

– Ну, коли впустил!

Ворон хрипло каркнул и, шумно хлопая крыльями, перелетел с её плеча на один из выключенных мониторов.

– Он, кстати, не столько страж, – сказала она, – сколько хранитель информации, аналитик и прогнозист. Так что да, и правда вещий. Если что спросить надо будет, прямо у него спрашивай. Он тут всё знает, что к чему! Ну, пока!..

Аспирант не успел ответить – пока он открывал рот, Алиса развернулась, крылато плеснув чёрной шалью, помахала ему рукой и пропала, отправившись через совмещение точек куда-то к северо-востоку от института. Точнее Даниль определять не стал. Он с тяжким вздохом выдвинул стул и смахнул пыль с ближайшего монитора. Просторная, с низким потолком комната напоминала помещение постапокалиптического интернет-кафе, оставленного людьми ввиду падения поблизости нейтронной бомбы. Ряды столов с компьютерами, офисные серые стулья, офисные же стеллажи, слой пыли повсюду. Для художественной цельности картине не хватало скелета или двух. Впрочем, их с успехом заменял живой, хоть и искусственный ворон – говорят, аналитик и прогнозист…

Птица смотрела холодно и внимательно.

– Чего уставился, невермор? – беззлобно проворчал Даниль. – Слышь, ты в курсе, какие в Чили существуют города?

Он был готов к тому, что ворон Лаунхоффера заговорит, но тот не издал ни звука и даже не шевельнулся.

– Ладно, – согласился аспирант. – Как хоть включается это всё?..

Ворон отвернулся. Сергиевский понял это в том смысле, что не уметь включить компьютер может только клинический идиот, и был прав. В отличие от мистического лифта, все положенные кнопки тут имелись. Пока компьютер грузился, Даниль развлекался мыслями о том, знают ли в Минтэнерго, как выглядит их отдел мониторинга и кто в нём работает, придя к выводу, что даже и узнай министр об этом, возражать бы не стал. Функцию свою отдел наверняка выполняет, а требовать порядка и дисциплины от такого заведения, как МГИТТ… как ни крути, но даже у министров есть карма.

Программа-карта запустилась сама, вместе с операционной системой: «Parafizika Map 2.89», дикое сочетание транслита и английского. Писали программу люди, не интересовавшиеся дизайном и общей дружественностью интерфейса, и от одного вида карт в восьмицветном режиме, каких-то жутких окошек с текстом и бесчисленных неясного назначения меню Данилю остро захотелось спать, есть и домой. Идти куда-то вместе с Алисой было так приятно, что он дошёл бы, наверно, до Северного полюса, но Ворона убыла восвояси, забрав и нежное наваждение, и необыкновенную ясность мысли.

Аспирант Сергиевский вновь ощутил, насколько он не любит работать.

– Ох-х… что ж я маленьким не сдох… и где здесь что? – пробормотал Даниль, погружаясь в изучение окошек.

Ворон хлопнул крыльями где-то под потолком и приземлился на спинку стула по соседству.

– А-а, это вот просто физическая карта… это плотность населения… это плотность свободных фрагментов… это хрень какая-то… это схема сансары… блин, как это увеличить?! Нихрена не разберёшь!..

Ворон скакнул на стол и резко – показалось, даже с некоторым презрением – отодвинул башкой данилеву руку. Потом ткнул клювом в клавишу.

– Япона мать… – выдохнул аспирант, когда отдел мониторинга принял свой истинный облик.

Вещи не изменились – изменился тонкий план. Перед пустой стеной вспыхнул гигантский бесплотный дисплей, на котором высветилась карта. Местный сервер работал с невообразимой скоростью, потому что существовал только в тонком плане и был, разумеется, квантовым.

Даниль быстро разобрался, как вывести на стенном экране карту аномалии. Увеличение можно было довести до того, что становился виден не то что каждый район – каждая душа. «До чего дошёл прогресс, – ухмыльнулся Сергиевский, разглядывая картину, – до невиданных чудес…» Любовался он недолго, и скоро вернулся к представлению северной части Русской равнины. Яснее всего аномалия выделялась на карте плотности. Чем-то похожие на неё тёмные области имелись там, где когда-то обитали вымершие племена, а теперь было пусто; конгломерат национальной ментальности таял столетиями, как и складывался, и потому удерживал возле себя остатки распавшихся душ людей и антропогенных богов. Но то были слабо заметные серые облачка, а аномалия выделялась на карте колодцем бурлящей тьмы.

Смотреть было интересно; понять – невозможно, тем более, Даниль и не представлял, что должен понять.

– А эта хрень что показывает? – безнадёжно спросил он у ворона.

Ответом был очередной удар клювом по клавише. Карта «хрени» раскинулась на стене. Над нею, у самого потолка, горело название.

«Матьземля, Неботец: анатомия стихийных божеств над Российской Федерацией».

– Ух ты… – невольно уронил Даниль.

Аномалия сансары соответствовала беспрецедентному истончению плоти великой богини; границы совпадали настолько точно, что в этом не могло быть сомнений. Понять, как одно связано с другим, и до разгадки останется всего ничего…

– Блин, – сказал аспирант. Теологию он в своё время сдал автоматом и погружаться в её изучение не имел ни малейшего желания. – Да ещё и стихийные, чтоб их… – пришла было мысль спросить Егора из Анькиной клиники, но тут же вспомнилось, что Егор – жрец, и насчёт анатомии Матьземли его просветить не сможет.

Клац!

Даниль еле отдёрнул руку. Ворон поднял башку и уставился на экран.

«Северорусская аномалия» – всплыла подпись на карте. Потом от тёмного облака аномалии протянулись в стороны едва заметные нити. «Метастазы». Поясняющий текст выскочил в окне уже на обычном мониторе перед данилевым носом: «Случаи заболевания Х преимущественно сконцентрированы на территории, обозначенной как «Северорусская аномалия». Однако спорадически аналогичные случаи имеют место и вне данной условной области. Динамика сансары демонстрирует стабильность границ аномалии, но…»

Дальше аспирант не читал.

Он смотрел на картинку.

Простая картинка, обычная, знакомая. Будто кто-то кинул камнем в окно и пробил в стекле дырку – но оно не осыпалось осколками, а просто дало трещины. Неровные, изломанные, во все стороны… трещины в Матьземле.

Даниль облизнул сухие губы.

– Это не опухоль, – сказал он тихо, не отрывая взгляда от монитора. – Это рана.

Ворон каркнул.

И аспирант вспомнил, что Гена так и не ответил на его последний вопрос.