Текст книги "Новая родина"

Автор книги: Олег Верещагин

3.

– Давайте сразу решим вопрос подчинения, – Игорь закинул ногу на ногу и налил себе какао.

– Может быть, ты примешь командование? – предложил Женька Рубан. – Ты дворянин, проходил подготовку…

– Но примут ли мое командование? – возразил Игорь. – Нет, лучше не разрушать сложившуюся у вас иерархию… Вон, Борька – начальник штаба своего отряда, Женька – командир патруля… Чтоб не создавать неразберихи – воспринимайте нас как проводников и советников, напрямую подчиняющихся лишь тебе, Жень. Пусть не берут с собой продуктов, вообще ничего – только боеприпасы, да и то придется экономить. Всем с собой иметь холодное оружие.

– Совсем без продуктов? – проворчал Пааво.

– Только боеприпасы и медикаменты, – не допускающим возражений тоном определил Игорь.

– Шестнадцать человек, ротор, пять ГАПов и три подствольника, – перечислил Артем. – Нет, – поправился он, – девятнадцать человек и шесть подствольников. По-моему, это немалая сила.

– Давайте еще кое-что выясним, – деловито вклинился Борька. – У вас два патруля, ведь так? – все закивали. – Давайте там, сколько кого и чего в каждом патруле.

– Ну, наверное, по старшинству, – немного неуверенно начал Борька Колобов, глядя на своего тезку. – У меня патруль «Лыжники». Семь человек, ротор, четыре ТК-60, два «коновалова», "дроботов" и четыре охотничьих дробовика. Ну и разная мелочь. Пятерым пятнадцать лет, двоим – четырнадцать, – он пожал плечами. – Все, – и убрал со лба свесившуюся прядь волос. Игорь машинально отметил, что Борька, наверное, нравится девчонкам.

– У меня патруль "Латники", – сказал Артем. – Тоже семеро. Три «семенова» с «пищалями». "Коновалов", шесть дробовиков. Пятерым четырнадцать, двоим тринадцать лет.

– Нет, ну это никуда не годится, – потряс головой Борька.

– Да, это неправильно, – согласился Игорь. На лицах местных появилось обиженное выражение, смешанное с непониманием. – Неправильно, конечно, – подтвердил Игорь. – Вернее, с точки зрения пионерской организации все правильно. Но получается, что все ГАПы в одной боевой группе, все подствольники в другой… Поэтому предлагаю вот что, – Игорь посмотрел на Рубана. – Ты, Жень, вместе с расчетом ротора и Пааво, а так же нами тремя образовываешь группу управления в поддержки. Два ГАПа от тебя, Борь, – он кивнул Колобову, – передаем Артему, Артем отдает тебе подствольник и два дробовика. У вас по шесть человек и примерно одинаковая огневая мощь. Там разберетесь, кого куда перебросить.

– Вообще-то это разумно, – неожиданно признал Пааво, играя финкой. – А, Жень?

– Так и сделаем, – согласился начальник штаба.

Разговор сошел с острой темы. Борька опять было поднял вопрос о конном походе – мол, зря он, что ли, привез сюда Раскидая?! – но Игорь решительно пресек эту тему, поинтересовался:

– У вас правда все знакомы с охотой и со следопытством?

– Конечно, – подтвердил Женька Рубан, – мы даже на курсах были, за Леной. Три месяца.

– Знаю я эти курсы, – вздохнул Игорь. – "Дети, обратите внимание, это олень. Да не это, а это, а это наш служащий и перестаньте в него целиться… Мальчик, оставь жучка, он ядовитый… как уже четвертого ешь?! Доктор, промывание желудка… Если у вас не получилась землянка – сделайте вид, что копали колодец… Мальчик, искусственное дыхание рот-в-рот так не делается… как не мальчик?!. как целуетесь?!."

Игорь изобразил все это весьма правдоподобно, всех здорово рассмешив, и ребята начали расходиться, договорившись, что встретятся завтра утром – как только рассветет, на берегу Дальней.

* * *

Уход в партизаны происходил до смешного буднично, да еще и при плохой погоде. Первый день мая оказался дождливым, теплым и тихим. Облака придавили лес на холмах за рекой. Над ветроэнергетическим комплексом перемигивались алые сигналы – знак того, что батареи не получают достаточно света для обеспечения поселка и включены аккумуляторы.

Собирались около новенького лодочного сарая на берегу заводи. «Землепроходцы» были экипированы тщательно и одинаково: из-под форменных пионерских беретов спадали до поясов кольчужные шарфы; куртки с непонятным, но прижившимся названием «энцефалитки» перетянуты поясным и плечевым ремнями, на которых крепилось снаряжение и подсумки; поясные рюкзаки;

бриджи с накладными карманами; гетры; туристские ботинки. У всех, конечно оставались комбрасы, повязанные черные галстуки; кроме того, все носили перчатки без пальцев. Короче, выглядели ребятки серьезно – увидевшему их со стороны было бы трудно поверить, что эти мальчишки собрались "в поход".

Настроение у всех, впрочем, было под стать погоде – довольно серенькое. Большинство мальчишек, судя по всему, переволновались и просто не выспались. Как бы грозно они не выглядели, но, конечно, было ясно, что никто из них до конца в себе не уверен.

Наша тройка появилась последней.

Конечно, отлично выспавшаяся.

– Они не в себе, – заметил Борька. Свой «иж» он нес на локте. – Мы так прибито не выглядели. Никогда.

– Мы родились на Сумерле, – напомнил Женька. – Пооботрутся – и все будет нормально… Да и вообще – вспомни, какими мы были во время переселения – не намного лучше.

Игорь молча поздоровался с Женькой, Пааво, Борькой и Артемом. Рубан махнул остальным и, когда все поднялись на ноги и стянулись кучнее, сообщил:

– Ребята, вот кто нам помог с боеприпасами… – он переждал одобрительный гул и продолжал: – Еще. Я предлагал этому человеку командовать нашим отрядом, но он отказался и попросился с нами, да еще привел двух наших братьев, хороших следопытов из здешних казаков. Это, все согласятся, я думаю, большая помощь.

– Можно даже написать им оправдательное письмо для школы, – неспешно, но не без ехидства, заметил мальчишка, очень похожий на Пааво, но меньше и тоньше, с таким же, как у Женьки «ижом». Ясно было, что мальчишка большой нахал – впрочем, чего еще ждать от пацана с таким взглядом? Вообще оказалось, что Ориккайненов аж четверо – близнец-одногодок Пааво Тойво, их погодок Рютти и его погодок Пейви. У Борьки Колобова тоже оказался тут младший брат – тезка Игоря, но совершенно не похожий на Борьку; точнее – специально НЕпохожий, коротко подстриженный и необщительный. Кажется, были еще братья – двое похожих, хотя и не абсолютно, мальчишек, стояли возле ротора. И еще двое – тоже вроде бы братья, смуглые и кареглазые в отличие от остальных, светлокожих и русых (или рыжих, как Ориккайнены).

– Ну что, – Женька Рубан оглядел свой отряд, устроил на плече ГАП с толстым блином магазина и скомандовал: – Пошли к броду!

Краеведческий поход начался.

* * *

Зал Крылатого Совета в Сааске был гулок и мрачен. Свет, обретая разные оттенки, падал на выложенный чугунными плитками с изображением Пещерного Змея и его слуг пол. Разноцветные витражи только подчеркивали мрачную внутренность зала.

Уигши-Уого поднял голову. Он казался расслабленным, хотя держался в своем кресле прямо. Руки лежали на широких подлокотниках вялыми плетьми. Темные глаза вабиска обошли скамьи вдоль стен зала. От первоначальной – еще не очень давней! – численности Совета осталась едва половина.

– Где Скингу? – спросил Уигши-Уого и сам испугался того, какой у него странный, мертвый голос. В зале прошло неуловимое движение, кто-то быстро ответил:

– Отец Скингу убит со своим конвоем на границе. Кто убийца – неясно, всех перебили на глазах офицеров пограничного отряда за несколько секунд…

– А Геуни-Госсу? – взгляд Уигши-Уого наткнулся на еще одно пустое место

– Отец Геуни-Госсу пропал из своего дома…

Члены Совета увидели, как Уигши-Уого вдруг странно задергался – сначала затряслась голова, потом запрыгали на подлокотниках руки, наконец он забился весь, дико, истошно крича и капая на одежду пеной с губ и оскаленных зубов:

– Слушать меня!!! Расчехляйте барабаны на Башнях! Пусть бьют сбор! Пусть созывают Великую Армию Священного Похода!!! – среди членов Совета прошло вновь легкое движение, но Уигши-Уого вскинулся, ревя: – Собирайте все наши войска! Снимите гарнизоны с границ! Созывайте лесовиков и орангов! Сходиться к границе в полной готовности! Шлите гонцов в Аллогун – пусть и они поднимаются! Птица покидает нас, потому что мы терпим белолицую мразь и своих отступников на нашей земле!!! Мы покончим с ними!!!

Присутствующие повскакали на ноги. Стало шумно. Уигши-Уого нависал над залом, подняв обе руки. Последний раз Священный Поход объявляли больше десяти лет назад, когда вабиска Аллогуна, воспользовавшись высадкой десанта фоморов, оттеснили белолицых пришельцев к самому Второму Меридиану и едва не потопили в океанских заливах. Но Великую Армию не собирали и тогда. Уныния как не бывало – каждый уже представил себе, как могучий вал войск прокатится по захваченной врагами земле, словно огненный смерч очищения, не оставив и следа от белолицых демонов. Каждый видел пожары, гибель злобных пришельцев, всего, чем они осквернили привычный мир, всего их семени – навечно.

* * *

Тимка проверил, как прилегает к пояснице плавно изогнутый рюкзак, к спине – чехол с оружием, потопал плотно обутыми в сапоги-мокасины ногами. Сощурившись, окинул взглядом верхушки кедров. На этот раз он был в своём собственном, не калькированном под вабиска виде. Провел рукой по мощной голове Файта – сидевший рядом параволк ответил холодновато-спокойным взглядом.

– Ну что? – спросил Тимка. – Пробежка на тысячу триста километров?

– Да, – буркнул волк. – Бежать по восемьдесят километров в день.

– Это шестнадцать дней, – возразил Тимка, – а нам нужно за две недели.

– Пробежим за две. Ты выдержишь?

– А ты выдержишь? – Тимка дернул параволка за хвост и при всей своей сумасшедшей реакции не успел отдернуть руку – она оказалась в челюстях Файта, одинаково способных отсечь конскую ногу и перенести, не раздавив, куриное яйцо. – Ладно, ладно, – засмеялся мальчишка, – бежим!

И они побежали – бесшумно и быстро, параволк и уберменш, бок о бок. Вверх по склонам-вниз по склонам-через ручьи-между деревьев-по каменным осыпям-по песчаным проплешинам-ровным точным бегом-не сбивая дыхание-вперед, вперед, вперед, от алеющего за спинами заката в надвинувшуюся темноту…

4.

Небо все-таки пролилось дождем – как прорвалось, полило вниз. Правда, этот водопад почти сразу прекратился, и его сменил ровный теплый дождик, шептавший в листве задумчивую песенку.

Здесь, за Дальней, формально территория все еще была русской, освоенной "явочным порядком". Вполне могли встретиться патрули Алых Драгун, а такой встречи никто не желал. У Драгун мог возникнуть законный вопрос о необходимости краеведческого похода именно в эту сторону.

– Вот это и есть партизанская жизнь, – сказал Женька Он, как и "землепроходцы", – в отличие от Игоря и Борьки, надевших головные повязки, был в пионерском берете. – Это ее основное содержание.

Он обращался к идущим рядом младшим мальчишкам, внимательно и почтительно его слушавшим. Сейчас это, пожалуй, на самом деле казалось им увлекательным краеведческим походом. Борька подтолкнул Игоря локтем и глазами указал на Женьку. Игорь улыбнулся и завел глаза.

– Сейчас мы его осадим на задние копыта, – шепнул Борька и быстрым шагом нагнал друга. Значительно кашлянул и вклинился в разговор: – Да, о содержании партизанской жизни он много знает, вы его, молодежь, слушайте внимательно… Кстати, он вам не рассказывал, как варил кашу?

– О-о-о!.. – застонал Женька, и Борька с наслаждением начал "осадку":

– Нам тогда было лет по двенадцать, не больше, мы вообще только-только сюда переселились. Тяжеловато было. Вот мы – Женька, еще двое ребят, ну и я – ловили рыбу. И были у нас с собой сырая картошка, лук, морковь и пшенная… пшенная, Жень?

– Пшенная, – буркнул, тот.

– Да, и пшенная крупа, – Борька явно испытывал удовольствие от рассказа.

– А рыба ни фига не ловилась, к тому же дождь полил. Мы два дня сидели в палатке. Съели морковку. Потом лук с хлебом и солью. На третий день сварили – картошку на сухом горючем и тоже съели, после чего собрались домой. Но тут что выясняется: тропку к озеру смыло начисто, а берег крутой. Надо делать плот, чтобы плыть на другой берег, а оттуда пешком вокруг озера. Ну – надо, значит надо… Решили мы перед этим сварить кашу из пшенки и заодно набить желудки. Я уж не говорю, что крупу эту взялся варить Женька. Я молчу, что он ее сварил, как англосаксы свою овсянку – на воде и без соли…

– Соли не было, – заметил Женька обиженно. – Уже.

– Ладно, это в какой-то степени тебя извиняет, – согласился Борька. – Но она же еще и горячая, эта каша! Вообще-то для каши это естественно. Но нам жрать-то хотелось до кругов в глазах! Что делать?.. И тут опять-таки Женя наш предлагает следующее: затащить котелок с кашей в озеро, поставить, где помельче, и есть по мере остывания… – Борька невозмутимо переждал смех и продолжал: – Нет, вы погодите, это еще ерунда. Самое интересное началось через десять минут, когда появился патруль, который разыскивал нас, И с него увидели, как на мелководье на четвереньках стоят головами друг к другу четверо мальчишек в трусах и ложками что-то черпают прямо из озера – котелка-то не видно!

На этот раз махнул рукой и засмеялся сам Женька – уж очень яркая представилась картинка. А Игорь обратил внимание, что идущий чуть в стороне мальчишка не смеется, а задумчиво улыбается. Этого паренька Игорь заметил уже давно – он был тихий, задумчивый, как его улыбка и вроде бы даже робкий. Как его зовут-то?.. Ян. Ян Реутов, четырнадцать лет…

Ян заметил взгляд Игоря и смутился, опустил глаза. Но тут же снова посмотрел – украдкой как-то – из-под русой челки и снова улыбнулся, но теперь уже не в пространство. "Ну, подойди," – подумал Игорь, и Ян подошел, придерживая на бедре "коновалов".

– Не смешно? – спросил Игорь.

– Почему, смешно, – Ян пожал плечами и чуть сощурился. – Я просто не умею громко смеяться.

"Не умеешь что?" – хотел переспросить Игорь, но решил не допускать бестактностей. Тем временем Ян застенчиво поинтересовался:

– А скажите, это вы?..

– Это я, – прервал его Игорь. – Портрет, статья, монумент в полный рост – что ты там видел? – это я и есть. И хватит об этом.

– Хорошо, – кивнул Ян. – Я просто часто думаю, каково это – быть известным.

– Да никаково, – признался Игорь. – Если ты добиваешься известности ради известности, то это во-первых глупо, а во-вторых – ничего не получится. А если известность просто побочный эффект какого-то дела, то тебе на нее наплевать. Уяснил мою философию?

– Уяснил, – улыбнулся Ян.

– Вот и хорошо… Ну а что тебе нравится, если ты не любишь смеяться?

– Я не не люблю, я не умею, – уточнил Ян и, на миг задумавшись, сделал вывод: – Что мне нравится? Вот.

 
Господин офицер, это ясно и просто:
Революция, царь – кто там прав, кто не прав.
Первый крест – крест Георгия Победоносца
Не отнять, даже с мясом с мундира сорвав…
 

– он взглянул лукаво и добавил: – Вот что.

– Угу, – Игорь кивнул и прочел:

 
– Ты не просить пощады? Гордый…
Ночь всю степь синевой укрыла.
Зарастают травою сорной
Даже самых отважных могилы.
Ты над смертью в глаза смеялся,
Но сегодня над ней не волен.
Почему ты не защищался?
Даже руки связать позволил?
Что молчишь? Иль на сердце пусто?
Иль не сбылись гаданья снов всех?
Но, хоть ты не похож на труса,
Нас щадить не учили вовсе…
 

– А еще, – подхватил Ян:

 
А ей так хотелось ласки,
Огня, поцелуев, слов.
Но он, как в старинной сказке,
Любил лишь свою любовь…
 

– Белянин, – сказал Игорь с удовольствием. – Его сейчас и не помнят почти… а тебе нравится?

– Очень, – признался Ян. – Я диск с его книгами достал и все у него прочитал. И прозу.

– Он писал прозу? – удивился Игорь. – Я не знал… Интересно?

– Смешно, – улыбнулся Ян, – правда, много непонятного… А вам нравятся стихи?

– Называй меня на "ты", – вздохнул Игорь. – Да, нравятся, как раз старые и малоизвестные… А ты сам не пишешь стихов? – Ян смутился, и Игорь определил: – Пишешь.

– Он не просто пишет, – вмешался нагнавший их Артем. Ян поморщился:

– Не надо, а?

– Почему "не надо"? – удивился Артем. – Так он не просто пишет, он лауреат прошлогодней Ломоносовской премии по литературе. Серебро, поэма "Все наше здесь!". И место в Петроградском.

– Ну хватит же, – попросил Ян.

– Это правда? – искренне удивился Игорь. – Почитай что-нибудь, а?

– Да нет, нет, – Ян не ломался, а искренне был смущен. – Я и сам ничего не ожидал. Насчет премии, я…

 
– Пылает дом,
 

– вдруг заговорил Артем.

 
– Огонь в подворье рыщет.[62]

[Закрыть]
И труп, копьем пробитый, у межи.
Степняк в доспехе гибкой плетью свищет
И ловит тех, кто прячется во ржи.
Я вновь в «тогда». И снова вертолеты,
Свистя и воя, нанесли удар.
И слышен гул шагов чужой пехоты,
И вновь над Русью до небес пожар.
Я снова здесь. Огнем объятый колос,
От боли корчась, стонет: «Помоги!»
Мне разрывает душу этот голос,
А через поле движутся враги…
Защита где?! В бою порублен княже,
Спецназ повыбит, армия бежит.
И рабства тень вот-вот на солнце ляжет…
А воздух жаркий над межой дрожит…
Я автомат… рогатину… сжимаю.
Перевожу дыхание с трудом.
Где я, когда – не очень понимаю,
Но знаю точно: защищаю ДОМ…
 

Вот так он написал! Это предисловие…

– Красиво, – честно сказал Игорь. – И сильно… Я бы не серебро дал. Впереди кто-то запел наперекор дождю старую добрую:

– Взвейтесь, костры, под небесною синью!

Мы пионеры, дети России!

Близится эра светлых годов—

Клич пионера: "Всегда будь готов!"

– Ладно, хватит! – повысил голос Женька Рубан, покосившись на Игоря. – Молчание!

5.

К вечеру по расчетам Игоря они все-таки выбрались на уже не контролируемую даже номинально территорию. Во всяком случае – тишком миновали отлично укрепленный поселок, окаймленный минными полами, от которого дальше на северо-запад даже еще толковых тропинок не протоптали. Прошагали километров тридцать пять, не меньше, дождь кончился под вечер, сменившись уже совершенно летней погодой – теплой, сухой и тихой. На Сумерле говорили: «Весна себя выплакала.» Тут в самом деле не календарная, а фактическая весна чаще всего заканчивалась именно таким ливнем, коротким, переходившим в долгий теплый дождик, сразу за которым наступало типичное лето. Небо окрасилось алым, солнце-Полызмей садилось не в тучи, чистое, обещая и дальше хорошую погоду.

Легкие гамаки раскидывали прямо в чаще – звездами, голова к голове. Их делали уже тут, на Сумерле, из нити той самой многоножки, что когда-то напала на Игоря и Борьку на юге – легкие, не вероятно прочные и компактные… Несколько человек тесаками копали яму под очаг; Борька с двумя ребятами канул в чащу на охоту, Женька взял еще двоих и двинулся на близлежащий шум ручья, прихватив с собой фляжки. Игорь между делом размышлял, как различать в разговоре Борек и Женек. Ему вообще-то успели рассказать, что у ребят бытуют прозвища (среди казачат такого не было, а вот ему по лицейским временам это казалось привычным) и Рубана называют Рубакой, а Колобова… ну, тут ясней ясного, хоть и ничего общего. Так что, они, наверное, не будут против…

Игорь растянул свой гамак привычным движением, проверил его и, набросив маскировочную сеть, удовлетворенно кивнул. Потом проверил незаметно, как ставят сканеры и, прислонившись к дереву на краю лагеря, замер – скрестив руки на груди. Нашел взглядом крупную алую звезду на все еще светлом небосклоне.

"– Смотри на нее каждый вечер.

– Так ведь время не совпадает, Свет.

– Ну и что? Я тоже посмотрю, а ты будешь знать, что этой звезды уже касался мой взгляд, Игорек…

– Хорошо, Свет…"

Как-то глупо и поспешно они тогда поговорили. Впрочем, это всегда так получается, наверное. Уходишь – и какие-то бессмысленные, избитые, затертые слова сами собой соскакивают с ящика.

Но все-таки Игорь не сводил глаз со звезды. С Земли она не видна, а тут ее называют просто – Рубин…

За беспомощными словами ведь тоже могут скрываться искренние чувства. И, если любишь на самом деле – услышишь не сказанное, а то, что тебе хотели сказать.

Игорь встряхнулся, зевнул и прислушался. Лагеря слышно не было – кажется, они и впрямь кое-что умеют. Придерживая кобуру РАПа, он вернулся к остальным – одновременно с Женькой и теми, кто ходил за водой. Они принесли не только фляжки, но и целую связку еще живых форелей – самая маленькая оказалась длиной в полруки.

– В ручье, в заводи, они кишмя кишат! – чуть ли не прыгал от восхищения Мариан Торковски, один из тех темноглазых братьев. – Вот, смотрите – пять минут, а тут на всех! Мы… – в этот момент Женька с серьезным видом не глядя закрыл ему рот.

Через несколько минут появился и Борька со своей партией. Они притащили оленя, убитого стрелой – складных луков взяли несколько именно для этой цели, а пользоваться ими умели многие, если не все. Тут же закипела умелая и бесшумная работа, и на угли прогоревшего к тому времени костра начали укладывать форель в глине и мясо, обернутое в широкие листья. Сверху все это завалили землей.

– Чая нету, – вздохнул кто-то, – и даже сухарей нет.

– Чая нет, но есть брусничные листья, – сообщил Борька, щедрой рукой высыпая названное в котелок. – Мы это пили…

– …и вот результат, – буркнул Пейви. Борька ловко выбросил руку и щелкнул его по носу раньше, чем финн успел отдернуть голову.

– Теперь все будет готовиться автоматически, как в микроволновке, – сообщил Женька, вытягивая ноги. Практически совсем стемнело, но где-то за лесами горела заря – на этой широте уже с мая никогда не бывает совсем темно.

– Слышите, что это? – Игорь Колобов, насторожившись, приподнялся. Плачущий то ли вой, то ли плач, то ли всхлип раздался в отдалении. Потом – ближе повторился…

– Гиена, – ответил Борька. – Далеко, и напасть не посмеет.

– Здешняя гиена? – уточнил Игорь. – Это такое?.. – и он обрисовал в воздухе контуры чего-то квадратно-громадного. Борька кивнул: – Вот бы поохотиться?

– Я убил одну, – небрежно сказал Борька. И уточнил: – Рогатиной.

Разговоры на этом почти иссякли. Борька вдруг негромко хмыкнул и засмеялся – услышал только Игорь.

– Рассказывай, – предложил он лениво.

– Мы тогда на севере жили, – услышал он обычную затравку. – Мне было одиннадцать, а сестричке… которая… в общем, ей было четыре. Вот однажды вечером отец ушел на дежурство – он тогда в тюрьме дежурил…

– В тюрьме?! – удивился Игорь.

– А там как раз была – ну и есть – единственная на Сумерле настоящая тюрьма… А мама, как выразилась, "пошла вешаться" с отчетом. Ну, тут нам отцов знакомый звонит. А сестричка моя подлетела к аппарату и вопит: "А мы остались одни! Папа в тюрьме, а мама пошла вешаться!!!"

Игорь не засмеялся, хотя это было смешно. Вместо этого он сказал:

– Мы за нее отомстим, Борь. Обязательно отомстим. А сейчас давай есть и спать.