Текст книги "Фантастика 2003 Выпуск 1"

Автор книги: Олег Дивов

Соавторы: Алексей Калугин,Леонид Каганов,Юлий Буркин,Владимир Михайлов,Павел (Песах) Амнуэль,Александр Тюрин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 40 страниц)

Ирина Маракуева. Похождения стажера Подареного

Предисловие автора

Ах, этот вечерний чай в лаборатории кафедры физиологии высшей нервной деятельности МГУ, этот трёп за мытьём посуды в дальневосточной экспедиции лаборатории физики живых систем! Такие разные… биологи и физики, такие одинаковые в своём радостном восприятии мира. Сколько тем! И проблемы пола, и расы, и механизмы деления, и языки, и наследование признаков, эволюция, Творец… Мне повезло: большую часть своей научной жизни я провела в «мужских» коллективах. Дамы если и наличествовали, то с мужским складом ума, а то и телесной конституции. Позже, учителем в обычной школе, я видела таких необычных мальчиков и девочек… И к концу урока, словно призыв к тому, лабораторному чаю, слышала: «Расскажите что-нибудь, И.В.!». Им, недорослям, обязательно нужны были. Вам, повзрослевшим, любимым, ищущим – побасёнки, в память о тех чаепитиях неважно где, но в лабораториях человеческого разума.

Опус № 1

О Великом Научном Открытии

На планете ХО-1077 мы малость попали впросак. Ну, как обычно, разбрелись кто куда по материкам, и каждый занялся своим делом: гуманоиды этого мира роились, казалось, везде. Все результаты, как в любой первый визит, были прикидочными, так что многого от нас не требовалось.

Мы с Вс;ченым облюбовали компактный материчок, чтобы не путаться под ногами остальной честной компании. Я погрузился в выкраденную книжку про животных, а он занялся растениями – как всегда, практически. Поэтому врач Верный бегал за ним по пятам, запрещая употреблять в пищу незнакомые плоды, а вечерами мы с Всученым поверяли друг другу результаты своих трудов. И – сделали Открытие за оборот до старта к следующей планете! Представляю, какие будут выражения морд у наших, признанных и заслуженных!

Мы устремились на вечерние посиделки в кают-компании.

***

Там, как всегда, царил музыковед Липа, поскольку у здешних гуманоидов оказалась прямо-таки страсть к его обожаемой музыке.

– Нет, вы не представляете, что они тут ещё придумали! Они двигаются под музыку на цыпочках, называется балет! Сейчас я Вам покажу. – Он с натугой растро;лся и исполнил танец всех трех маленьких лебедей под бульканье тум-та, тум-та, тум-тарарам-па.

– Прекрати сейчас же, Липа! – завопил Верный, – ты же беременный, тебе растр;ивание противопоказано!

– А мне та средняя штучка понравилась, – мечтательно сказал Всученый, – такая субтильненькая, глазками машет, ножками эдак как-то… В следующем сезоне размножения ты, Липа, такую вот изобрази!

– Ничего подобного, ему для этого худеть надо, а он у нас совершенно правильной комплекции, – возразил Верный.

– Можно даже и прибавить, – благодушно пробулькал капитан Орёл.

Липа восхитился, трансформировался в грудастую пышную аборигенку, воздел пухлые ручки и запищал: «О, С;ле м;а».

Орёл покраснел и отвернулся, пробурчав:

– А вот такую в следующий раз можно…

– Ну, конечно, начальство располагает, – сердито сказал геолог Рубик, – да только на что дети потом похожи будут? На героев раскопок нашего эксгуматора древностей Бяды?

– А что Бяда? Мои Матери Земли в тысячу раз прекраснее ваших стрекозлиных лебедей! – возмутился тот.

– А я говорю, – вмешался Верный, – что растр;ивание противопоказано. Липа, сколько детей ты хочешь рожать?

– Как – сколько? Одного, себе, чтобы было с кем поговорить, или по щупальцам треснуть, ежели настроение будет плохое. А что?

– Да ты, Липа, ещё пару раз нам сбалетишь, и родишь тройню – почти всем хватит.

– Как тройню? – всполошился Орёл, – У меня грузоподъемность судна не на семьи, а на экспонаты рассчитана!

– Да рожу я его после рейса, серьёзно, вы его и не увидите!

– Ещё как увидим, – Верный осуждающе посмотрел на Липу. – Сколько раз я тебе говорил? Смотри. Симфонический оркестр изображал? Это – раз. Частушки пел? Это – два. А теперь ещё лебедями балетовал. Родишь троих, да ещё преждевременно, в рейсе, мне на голову!

– Одно славно, – задумчиво сказал Всученый, – ведь тогда он нам в рейсе во второй сезон размножения перейдёт? Я-то ничего, но ведь Орёл у нас ещё не рожал? Вот что, Липа. Делай что хочешь, а Орла нам не порть! Изволь рожать в срок.

– И вообще, коли разговор о размножении в нашей мужской компании приключился, то мы с Всученым вам тут открытьице сделали, – как бы невзначай обронил я. – У них здесь животный и растительный мир соприкасаются в размножении! Так что в виде лебедя наш Липа лиану родить может! Или кактус.

– Ну-ка, ну-ка! – заинтересовался Орёл, – что там о соприкосновении?

– Да вот, лиана у них тут такая, киви называется. Так она производит волосатые яйца. Люди их потом собирают, складывают в приборы, похожие на наши термостаты, чтобы увеличить поголовье вымирающих птиц киви – таких клювастых, унылых, волосатых и нелетающих. Всученый говорит, это трудно, наверное, поэтому из термостатов многие яйца куда-то увозят, – и я раскрыл свою не сильно могучую длань, где лежало симпатичное волосатое яйцо.

– Ой, как трогательно! – подбежал полный материнских инстинктов Липа, – можно его подержать?

– На, держи, только не растр;ивайся, – я ласково погладил его по голове. – Вдруг ещё киви нам родишь! У нас целый ящик этих яиц, уже в термостатах: будем в полёте птиц киви выводить, чтобы из них лианы получить и совершить Великое Научное Открытие!

– Ой, – защебетал Липа, – может, нам и премию Нобля дадут? Я тогда своей тройне велосипеды закуплю – отличные у них тут велосипеды.

Все подержали в руках тёплое волосатое яйцо, посмотрели на картинке птицу и лиану, и с великими предосторожностями отнесли яйцо в термостат, настроенный на среднелетнюю температуру материка.

До окончания эксперимента решили не покидать орбиты и продлить изучение планеты. У термостата теперь дежурили втроём: Липа, из-за категорического запрета Верного, берегущего его от стресса растро;ния, на планету допущен не был – и, следовательно, кудахтал, пел и танцевал «Умирающего лебедя» (одиночный танец не опасен) около любимых волосатых яиц.

Прошли все мыслимые сроки. Одно яйцо лопнуло, из него потекла зелёная жижа. Другие стали мягкими и тоже расползались в руках.

– Ну вот, говорил я тебе, что ящика мало! – воскликнул я обескураженно. – Ты сам говорил, что вывозили из термостата ящиками! Значит, случаи выклева единичные!

– Ой, я сейчас в обморок упаду! – прошептал, синея, Липа, – Эти яйца так пахнут… Я их съесть хочу!

– Отравишься! – забеспокоился Всученый.

Верный, учуявший состояние Липы, был уже тут как тут. Он сунул щупальце в зелёную массу и сказал:

– Мне тут великий наш языковед, который два слова связать толком не может, Мяфа то есть, рассказал местную сказку про беременную с колокольчиками. Они, беременные, вечно неизвестно чего сожрать хотят. Хотя, правда, эта каша из яиц пахнет аппетитно и никаких опасений во мне не вызывает. Только в одиночку Липа её есть не будет. Есть будем все: если что, ваши антитела пойдут на его лечение.

– Ладно, – героически согласились мы с Всученым, принюхиваясь к вкусному запаху невылупившихся яиц, – едим все.

***

Разведчики новой планеты во главе с Орлом помогали Бяде выкопать и умыкнуть доисторическую Венеру. Капитан любовно тащил наиболее массивную часть скульптуры…

Корабль был пуст, их не встречали. Но в лаборатории пели. Заводил тяжёлым басом, со слезой, музыковед Липа; тоненько вторил, ойкая, Верный, и в терцию пели биологи.

– Ну, еще разок, от души её, народную! – попросил Верный. И вновь зазвучало:

– «Шумел камыш. Деревья гнулись. И ночка тёмная была…».

Опус № 2

О Лианах Киви.

Нас поубавилось. Мы отправили на материк Всученого – для выяснения условий инкубации яиц киви. Всученый долго выбирал образ, вертелся перед зеркалом, взбивал кудри и закручивал усы. Совершенно вжившийся в беременность Липа ревниво топал и истерически взвизгивал:

– Ну кого ты там совращать собираешься? У них же только два пола!

– У них два, а ещё есть звери всякие симпатичные – собаки там, кошки, попугаи… Я вот в прошлый раз неудачно пол выбрал, так едва от целой кучи собачьих мужчин отбился.

– Ага! – сказал я. – Вот откуда дезинформация про процент проклёвывания яиц! Ты там не ботаникой занимался, а исследовал проблемы пола у собак.

Тут Липа разрыдался и был немедленно уведён бдительным Верным. Через пару минут Верный потребовал аудиенции у Орла. В результате оной Липу с превеликими предосторожностями отправили домой в сопровождении многострадального нашего врача.

Одуревший от скуки Орёл таскался за Бядой, выкапывал статуи и склонялся к краже некоторых ещё не закопанных, а вполне на виду стоящих Матерей Земли. С горя он стал коллекционировать живопись. Лучшее, что Орёл достал, называлось «Венера и Адонис». Он даже щупальца стал складывать, как Адонис, с чем никак не желал согласиться, говоря, что это – его природная осанка. Его! Да его природная осанка – раскорячиться на все конечности и надуть щёки! Адонис!

Так вот, остались мы с Мяфой на корабле. Я – от нечего делать, Мяфа – от устатку. Он, хоть и лингвист, никак не мог освоить язык, причём утверждал, что их не один, а десятки, а может, сотни! И пока он не управится с одним, другие ему не подсовывать!

Вот, забрался опять на сиденье всеми щупальцами, глаза закатил. Бороду по моде изучаемого народа надвое расчесал, волосики ровненько так, по кругу подстриг – ну, Мяфа и Мяфа!

– Ага! – сказал Мяфа. – Идея! Сейчас расскажу. – Он сорвался с сиденья

и убежал в другой отсек. Вскоре оттуда раздалось мощное журчание.

– Ты обратил внимание, когда я мою щупальца? – назидательно сказал

Мяфа, вваливаясь в кают-компанию. – Вы все моете их после, а я – перед! Это свидетельствует о моей чистоплотности и уважении к процессу. Да! О чём я? Вот! Я думаю, что аборигены назвали что-то в честь чего-то.

– А? – изумился я.

– Ну, лиану в честь птицы, или же наоборот.

– Ты шутишь, Мяфа? Неужели это честь – называться одним именем с кем

то ещё?

– Неисповедимы мне пути их мышления. Они, например, называют отвратительного червяка именем любимого друга, и тот радуется! Вот я, открываю новый вид ядовитых… как их там, длинных? – А! Змей! – и называю его «Подарения».

– Чтоб тебе борода штопором, Мяфа! Сидишь тут, оскорбляешь, и п;ходя хочешь уничтожить моё открытие?

– Да подумаешь! Ещё открытие сделаешь, тут масса всего стрекочет и кусается! Ты сам подумай, ну как может лиана родить птицу?

В кают-компанию с грохотом ввалился Рубик.

– Щупальца узлом, борода на заднице! – заорал он. – А то сообщение читать не буду!

Мы лихорадочно скрутились в блаженном ожидании.

– Ну, читай, Рубик, не тяни!

– Не буду! У Мяфы борода не там! Она где хочешь, но не там!

Мяфа быстро соединил лопасти бороды и, задыхаясь от натуги, просипел:

– Читай!

– «Поздравляю рождением всё-таки тройни. Верный. Они пушистые и щекочутся. Липа».

– Ура! – завопили мы, раскручиваясь. – Кто-нибудь, может, и нам достанется!

В проём вступил Адонис, деловито приказывая начальственным басом:

– Рубик! Запроси, на кого похожи. Тем и раздадим.

– Уже запросил. Ответ читаю: «Похожи на лианы киви! Липа требует три велосипеда. Зачем лианам велосипеды? Верный».

Все с гомоном понеслись в рубку. Передали срочное сообщение: «Возвращайтесь на корабль с потомством. Готовлю оранжерею. Орёл Третий».

Вскоре пришёл ответ: «Вернёмся после стойкого укоренения саженцев. Верный».

Рассевшись в кают-компании, мы стали переваривать новости.

– Непонятно всё же, кто отец? – мыслил Орёл.

– А ты, Мяфа, глубоко неправый! – радовался я.

– Вот хитрая морда Липа, всё же растро;лся, да ещё не знаю, с чем! – восхищался Рубик.

– Неправый я или правый – внуки рассудят. Ежели они птицей киви забегают, я согласен: ты прав, – недоверчиво отвечал мне Мяфа.

– Капитан, а зачем тебе тут детский сад? – вдруг ревниво вопросил подозрительный Бяда.

– Хи! Не сад, а оранжерея, – поправил Мяфа.

– Оранжерея, сад, кошмар! Мелочь по кораблю! – сухо сказал вернувшийся из странствий по планете инженер Полыба.

– Любишь кататься, люби и саночки возить, – ответствовал аборигенным афоризмом начитанный Мяфа. – Саночки – это средство передвижения, для непосвященных поясняю!

– Вот и повезёшь саночки в рейсе, если эти лианы нас всех тут запутают! – проскрипел Полыба.

– Так. Разговорчики. Я сказал – обсуждению не подлежит. – Орёл мечтательно улыбнулся. – Ну кто ещё сможет изобразить Венеру, как может наш Липа?

– «Да, – подумал я, – Позабыли все, кроме соискателя. Он-то свою выгоду не забудет! Слава Великому Объединителю, этот сезон размножения последний. Пару Этапов проведём в чистой невинности!».

Опус №3

О Лисичках и Шурине, а также о гибели моих надежд

По сообщениям Верного, лианы никак не хотели укореняться и постоянно висели на Липе, который хихикал, загорал с ними на солнышке и даже ухитрялся их как-то различать. Липа также требовал от нас родительской заботы в виде велосипедов, начисто отвергая идею укоренения. Прибытие всего сумасшедшего дома несколько задерживалось по медицинским показаниям, а хитрый Орёл закупил трёхколёсные велосипеды, но оставил их на корабле, как приманку для Липы. Оживлённые переговоры с Верным прерывались скупыми сообщениями вросшего в образ Всученого, который отирался на планете возле ящиков с яйцами киви.

От ужасающей скуки меня спас Мяфа.

– Вот что, Подарёный, – сказал он. – Я считаю, что тебе следует заняться практическими изысканиями. Я тут у себя на материке присмотрел зоологический паноптикум: экспонатов уйма, и почти все живые. Язык я уже немного знаю, так что сойду за иностранца и что-нибудь смогу узнать для тебя. Ну, хоть таблички почитаем, да посмотрим зверям в глаза, а не на картинку! А то ты врос щупальцами в сиденье, толстеешь, из формы выходишь, да и Стажёра тебе давно пора менять на Спеца. Засиделся! А какой ты Спец – по краденым книжкам?

Ну, экипировались мы. Мяфа – со своей бородой раздвоенной, я в красный окрас перелился, глазки выпучил, пузо благоприобретённое убирать не стал: и так хорош, солиден и серьёзен.

Прибыли мы в этот «Зоопарк». Ну, скажу вам, до чего аборигены разные! Я бы мог и щупальца оставить – не заметят. А среди них – звери. Причём так зверей затоптать пытаются, что служители их, бедных, сеткой окружили. Вот это агрессивные гуманоиды! Одних только зверюшек покрупнее за ров с водой спрятали, так юные аборигены прямо в этот ров рвутся! Кидают туда что попало, причём сначала надкусят, заразят пищу своими паразитами, а потом зверю в ров бросают: мол, привет от моих паразитов твоему желудку!

Ох, ну, сюда Орла вывезти! Тут такие запахи, какие Орел сильно обожает, особенно возле тех, которых зовут зубробизонами. Он бы тут своих Венер разом позабыл и поселился бы навсегда.

В общем, веселился я с крупными зверушками, а Мяфа отыскал свою любовь: он, оказывается, любит красных, ну и, тоже, активно благоухающих. Стоим возле клетки, а там такая красная, с ушами и хвостом, глазками косит. «Лисица» написано. Рядом ребёнок орёт:

– Мама! Лисичка! А где петух?

– «Лисичка», – блаженно шепчет Мяфа, – это ласкательное от «Лисица». Как красиво! Скажите, – и этот идиот начинает наше приключение, – а где живут лисички?

Дитя сурово смотрит на него и говорит:

– В лесу. И она таскает из деревни куриц и петухов, а потом их ест!

– Так! – Мяфа тащит меня по зоопарку. – Ищем кур и петухов!

Нашли. Курицы – наглые толстые разноцветные птицы. Петухов не нашли. Мяфа, прикидываясь иностранцем, стал спрашивать про петухов.

– Ну, дядечка, это же самцы кур, – ответил длинный подросток.

– А что такое самец? – продолжал выяснять Мяфа. Подросток покраснел.

– Самец – мужчина кур. Да вот он, с длинным хвостом!

– А, ясно, – поспешил я успокоить сердитого подростка, – у них, Мяфа, два пола: самец – петух, а… – я срочно вспоминал язык моего континента – простите, э… сэр, а кто – кура?

– Не кура, а курица. Она – самка, как и я! – грубым голосом ответил подросток и удалился, колыхаясь от злости.

– Вот кого ест моя лисичка! У неё прекрасный художественный вкус, – умилился Мяфа. – Хочу такую!

– Мяфа! Здесь выкрасть не удастся, народу много. Идём-ка домой, со щупальцами на скамеечку. Повеселились – и будет!

– Хочу такую! Хочу в деревню, в лес!

– Вы, гражданин, случаем, не старовер? – подозрительно спросила старая аборигенка, отиравшаяся поблизости.

– Ну… – замялся Мяфа, – старым я верю. В основном. За редкими исключениями.

– Так что же вы Бога-то гневите? Зрелища, одежда несуразная! Ну взгляните, где вы такую бороду и волосы увидите? Только у себя в деревне. Не грешите, старый, ступайте-ка домой!

– Да я хочу, но не знаю, куда. Иностранец я. Ищу деревню, где староверы живут, – заблеял Мяфа с надеждой.

– Так. Я тут всякой мерзости нагляделась и еду домой. Могу подвезти до нашей деревни, а уж там ты сам объясняйся. Ты куда? И этого хлюста с собой повезёшь? Он тоже старовер?

***

В машине мы долго знакомились, выясняя, что такое «Зять», который вёл машину, и «Шурин», к которому нас везли. Мяфа совсем обалдел от языковых изысканий, а я спал, выключив рецепторы – очень уж вонючая и громкая у них машина.

У Шурина Мяфа сразу стал выяснять, как ему достать лисичку. – Лисичек? – поправила его самка Шурина. – Да я вам их хоть сейчас покажу!

И Мяфа поволок меня в лес, как он выразился, на практические занятия. В лесу были лисички. Много. Такие же красные, но – грибы!!!

– Это – лисички? – удивился Мяфа. Они с самкой Шурина понимали друг друга с трудом, и он мог бормотать что угодно – всё одно, непонятливый иностранец.

– Лисички, это точно. Так будете собирать?

– Ой, будем! – И Мяфа шепотом сказал мне: – Ясно, это зародыши моих лисичек.

– Мяфа! Это грибы! – возмутился я.

– А Великое Научное Открытие?

У меня не нашлось слов. Возвращались с «ведром», наполненным зародышами лисичек. А навстречу – старая аборигенка, с пустым «ведром» (ведро – коническая ёмкость с ручкой). И эта аборигенка всплёскивает руками и кричит:

– Ой, зайчушк; уже пошли!

– Как – зайчушк;? – волнуется Мяфа. – Это лисички. И куда пошли? По-моему, они тихо лежат!

– Ну да, лисички, а ещё их у нас зайчушк; называют, а то ещё – петушки.

– Мяфа! – говорю я очумело. – Это зародыши и тех, кто ест, и тех, кого едят – всех разом, чтобы лисички, когда родятся, не голодали!

– Ох ты! – веселится самка Шурина. – А ты юморной, рыжий! А «пошли» значит: «появились».

За выяснением значения слова «юморной» проходит оставшаяся дорога. Рыжий – это цвет моих волос, то есть красный. Тут ясно всё.

***

С ведром пошедших зародышей возвращаемся на корабль. Там ждёт сообщение Всученого: «Нужна температура кристаллизации воды». Я больше не могу! Какие зародыши могут развиваться в таких условиях? Но грибы мы кладём в термостат, установленный на эту температуру.

Мяфа готовит обиталище для зайчушек, кур и любимых лисичек. Я тупо жду. Всученый невнятно сообщает: «Линзы на глазах – не деталь строения, а предмет одежды. Девушки просят снимать. Вышел конфуз». Мяфа выяснил: девушки – это молодые самки.

Спустя пару дней Всученый является на борт в возвышенном состоянии духа и с книгой «Актинидия китайская. Культура и промышленная переработка плодов». Оказывается, яйца киви – это просто плоды, киви – торговое название плодов, и при температуре замерзания воды их хранят, чтобы не бродили! При брожении образуется спирт, и его пьют, когда хотят «отрубиться». Всученый провёл практические изыскания в месте «отрубания», называемом «бар». А птица киви к лиане никакого отношения не имеет. Зато Всученый теперь имеет связи в научной среде (разумеется, через самок, то есть девушек).

Конец мечте. Я подавлен. Всученый полон планов переработки киви. Мяфа составляет словарь названий одного и того же предмета. Например: лицо, рожа, ряха, будка, циферблат, харя, морда. А также предметов с одинаковыми названиями вроде лисичек – зверей и лисичек-грибов. Я добавил ему «бар»: место отрубания и единица измерения давления. Мяфа издевается над нами по вечерам со своими загадками.

– Вот, например, объясни мне, Подарёный, что такое «Пожарник разматывает кишку»?

– Ну, значит, клоп… Эй, разве у них такие длинные кишки? И зачем им их разматывать?

– Нет, это значит: «Тушащий огонь разматывает гибкую трубу для воды»!

– Ой.

– Вот тебе и ой! А ты, Полыба, объясни, что такое: «Ступай на все четыре стороны».

– Это неприлично! – сердится Полыба. – Чётное тиражирование – патология, генетика путается!

– Ну, у них генетика путается давно, у них два пола, – вмешиваюсь я. Мяфа продолжает:

– Полыба, имеются в виду стороны света.

– Слушай! Физик я или нет? Четыре стороны у света – что-то новое!

– Ага! – торжествует Мяфа, – а у них стороны света определяются по полюсам и экватору и определяют координаты. Сторона Света Восток – это где звезда всходит. И так далее. Понимаешь, звезда! А они – свет! Какие могут быть ко мне претензии, когда я перевожу? И отстаньте от меня со своими заданиями.

Мяфа носится с идеей развести на корабле грибы лисички, и уже завёз целый отсек лесной земли с деревьями, закопал лисички и теперь ждёт. Он решил стать биологом.

Я, честно говоря, увлёкся языком. Вот, например: червяк – это животное, а также, Полыба сказал, специальная металлическая штука, обеспечивающая передачу в механизме. А рожа – это лицо, и болезнь красной ноги. А ложе – там лежат, а в ложе – сидят; ложный – неправильный, а изложить – пересказать! Как их, аборигенный, мудрец говорил: «Главное, чтобы всё было зыбко, непредсказуемо». Зыбко мне!

Орёл всё понял и уводит корабль к следующей планете. Пусть здесь ломаются посторонние девятки. Увозим лисички, контейнер замороженных яиц киви и ящик с продуктом их переработки в прозрачных сосудах. Мяфа говорит, что Шурин призывал его «раздавить бутылочку» и долго смеялся, когда Мяфа выяснял, как её давить. Вторую, нераздавленную бутылочку (прозрачный сосуд с продуктами переработки киви) мы оставили Шурину на прощанье, перед отлётом. Последний привет тебе, Х0-1077!

Опус №4

О горе и радости

Всё! Тоска закончилась. Прибыли! Впереди Липа, позеленевший от удовольствия, в патронташе для горшков, весь увитый мохнатым потомством и сияющий. Сзади – голубой от злости Верный. И чего злится? Погулял на родине, погрелся на солнышке, даже загорел, а сам – сплошное недовольство.

Пока устраивали потомство в оранжерее под верещание Липы, я отвёл Верного в уголок.

– Ты чего голубой? – прошептал я с интересом.

– Нет! Ты подумай сам! Родил – и живи дальше – так нет. Этот идиот Липа сохранил материнский инстинкт. Всё у нас не так. Ведь Липа начал размножение! Что, если мы все такие ненормальные будем? Вот другие, знакомый мой, Ляпа, тоже музыковед, родил себе, подрастил слегка, и бросил деду – не таскать же дитя с собой в рейс! Да и молод ещё. А Липа вцепился в эти лианы всеми щупальцами, носится вокруг них… Нет, ты представляешь, я их в горшки высажу, только спать уйду – он уже у них: выкапывает и таскается, весь опутанный, по гостям – хвалится! Как же их можно укоренить? Липа, говорю, лианы должны расти. А он твердит, что они очень живые, поэтому укорениться не могут, но вот на велосипеде научиться наверняка сумеют! А? Не пойму, на чём он тронулся – на велосипедах или на детях, но Липа явно не в себе. Едва уговорил его укоренить бедняжек, но только когда патронташ придумал. Теперь, вот посмотришь, будет сидеть в оранжерее и квохтать. Глаза бы мои его не видели! Я, конечно, семейный врач, но семья – это не только Липа с потомством. Ты не представляешь, как я там извёлся, волнуясь за вас!

Я вдохновил Верного на подвиг: настучал ему на Мяфу с Всученым, которые осваивали передовые технологии: Мяфа солил выращенные лисички, а Всученый гнал «самогон» (аборигенный термин для грязного спирта с запахом тухлых плодов) из запасов киви. Потом они вдвоём занимались дегустацией в химической лаборатории, поочерёдно давя бутылочку и поедая лисичек. Их песенный репертуар оставался неизменным, каждый день деревья гнулись и шумел камыш. Это могло повредить нашим деревянистым потомкам, а уж если Липа услышит, как они поют без его руководства, у него может случиться нервное заболевание: ведь он ещё такой возбудимый после родов! Верный отправился ограничивать, запрещать, останавливать и переориентировать, то есть заниматься своим делом. Зато теперь он не синий.

А я, дождавшись истощения первых эмоций, выждав время, когда одуревшие папаши расползлись по каютам, отправился навестить Липу. Липа радостно бросился в мои объятия. Горшки с лианами стояли под живительным потоком лучей специально устроенного Рубиком искусственного солнышка; патронташ висел на специальном крючке – Верный прав, Липа угнездился.

– Подарёный! – всхлипнул Липа от избытка чувств. – Ты на своего-то посмотри, он тебя заждался!

– Как – своего? – изумился я.

– Ну посмотри, видишь, как он листики складывает? Совсем как ты.

– Я? Листики?

– Нет! Ты – щупальца, а он – листики.

– Ну да… – с сомнением сказал я. – А другие не так складывают?

– Да ты взгляни: этот – Орла, видишь, ствол какой разлапистый, и листья торчком. А этот – мой, сразу растро;лся и теперь тремя головами растёт.

Вообще-то я не видел такой уж большой разницы в лианах, но мой, вроде бы, и посимпатичней, и как-то родней, что ли. Я погладил его рукой. И впрямь, мохнатый и щекочется. Вот! Обвился вокруг руки!

– Не пускает! – объявил Липа. – Чует родную кровь. Ты его полей – отвлечётся, тогда и удерёшь, а то так и будет держать. – Он подал мне сосудик с водой. Ну, полил я. Точно! Развязался и стал пить.

– Ты, Подарёный, его теперь поливать должен, – озабоченным басом сказал Липа. – А то он зачахнет без любви родителя. Трижды в день изволь сюда, на кормление! И мне полегче будет. Я своего кормить буду, а Орёл – своего.

– И как Орёл? Согласен?

– Ну! Он-то горд! Поливать будет, а не то мы с малышом мигом в патронташ – и в рубку!

– Нет, Липа, ты этого не сделаешь?! Полыба удавится.

– Ещё бы. Ему-то не досталось. Идём, сделаем семейную фотографию на память. Какие-то ещё они вырастут?

***

Какие вырастут? – Это уже видно. Ну, пополивал я своего всего-то несколько периодов, так он бутоны выбросил!

– Липа! Гляди, бутоны!

– Ой! Подарёный, неужели они выросли? – заверещал Липа. – Вот это да! А я ведь только через неделю бы родил, если бы не растро;лся! А теперь у меня и детишек трое, и отцов сразу два! Ты посмотри, и у этих бутоны: вот, у тебя два, у Орла – два, а у меня – целых три бутончика! Скоро волосатые яйца будем собирать.

Я расстроился.

– Знаешь, Липа, а ведь из яиц птицы киви не выводятся. Это просто плоды. Всученый теперь из таких самогон делает. Ну, ту жидкость, для веселья, помнишь, мы тогда плодов наелись? А в термостатах яйца хранят только для того, чтобы не бродили и не портились.

– Что? Это из ваших яиц птицы киви не выводятся, а мне внуки нужны! Из наших яиц – выведутся! Не дам их в термостат, пусть сами лианы разбираются, плоды у них там, или внуки! А Всученого я теперь и на порог не пущу. Как он смеет наших родственников превращать в самогон?

***

Оказывается, Всученый мечтал. Его запасы были арестованы бдительным Верным, и Всученый очень рвался в оранжерею: посмотреть на урожай. А урожай уже образовался: маленькие коричневые мохнатые пупырышки. Лианы стали поспокойнее, не цеплялись за руки и задумчиво пили воду. А я поражался. Ведь актинидия – растение двудомное! А у нас на всех трёх – плоды! Кто же теперь отец?

Мы с Липой стерегли лианы постоянно: Всученый, похоже, не мыслил жизни без наших внуков.

Верный гонялся за ним, давал бесконечные лекарства и загружал общественно-полезным трудом. Это было нетрудно: мы, наконец, добрались до планеты. Она оказалась не для нас с Всученым – какая-то из геологических. Рубик с Орлом сидели там без отрыва, и Орёл забросил своего. Пришлось нам с Липой его поливать, но он не обиделся, принял меня в отчимы и даже погладил листиками.

Всученый метался с корабля на планету с инструментами: Орёл увлёкся, решил приспособить планету для колонизации нашими потомками, и производил необходимые изменения: почву строил, водоснабжение и прочее, а брюзжащий Полыба пыхтел над изменением звёздной температуры, чтобы излучение соответствовало звезде ХО-1077 и не вредило деткам. Гуманитарии, оказавшиеся без работы, использовались как чернорабочие: Мяфа наращивал биомассу почвенных организмов (всунул туда своих лисичек), а Бяда строил монументальные колонны для лиан – чтобы было, что обвить.

Плоды созрели. Семь волосатых больших яиц. Сплю, значит, я, снится мне Великое Научное Открытие, и тут влетает Липа.

– Подарёный! – кричит. – Они шевелятся! Птицы киви вылупляться начали!

Бежим в оранжерею по коридору – дверь открыта.

– Ой! Подарёный! – шепчет в ужасе Липа. – Я, честное слово, её закрывал!

Ну конечно! Всученый залез в оранжерею и сорвал одно яйцо. Морда виноватая, борода торчком… Держит. А яйцо ходуном ходит – то ли это Всученый нервничает, то ли птица киви. И голос такой, нахальный до ужаса:

– Ты, предок! Знаю я твои штучки. Не лезь раньше срока. Я из-за тебя на целый грамм меньше весить буду! – И лезет через дыру внучок: морда нахальная, борода торчком, щупальцами Всученого хватает – ну, копия!

– Ох, Липа, ты даёшь! – говорю, – Мало нам одного Всученого, так ты вместо киви второго сделал!

Тут и другие из яиц полезли: из Орлова сынка – двое, Всученый с Орлом; у меня – мой, паршивец, и маленький Мяфочка; а у Липы аж три – Липочка, Бяда и Рубик. Полыба донылся! Один сиротой у нас – пусть дальше злится.

Нас-то трое. А этих, микроскопических, много! Носятся кругом, верещат, как Липа, за щупальца хватают… Всученый про перегонку забыл, на нём потомок прыгает. Понёсся счастливый дед остальных созывать. Я – к сыночку: как он там, после плодоношения? А он затих что-то, воду не пьёт, листиками не дрожит, вянет даже. У меня кровь по сердцу!

– Липа! – говорю. – Что с детками?

Липа как оглянулся – и давай рыдать:

– Бедные вы мои, ласковые, мохнатые, не умирайте!

Мелочь вокруг веселится, а лианы на глазах увядают. Верный прибежал, воду льёт, плачет. – Я ли вас не сажал? – говорит. Две лианы откачали – мою и Орла. Лиана Липы завяла. Тут и Орёл заявился. Что, говорит, за гам? Его внучок сразу на него залез, сынок в горшке закачался – рад, прибыл блудный папаша! Как внуки по дедам расселись, сразу видно стало: двух не хватает – Полыбе и Верному. Ну ладно Полыба. Он на них ругался. А Верного-то за что обделили? Он белый стал, потом посинел и вопит:

– Ты, Липа, не знаю чего наворотил! Ты сегодня родить должен был. Себе. Чтобы по щупальцам трескать. А ты доугождался: семерых произвёл! Мог бы и девять – так нет! Не приглянулся тебе Верный!

Орёл про внука забыл, сыночка разглядывает.