Текст книги "Фантастика 2003 Выпуск 1"

Автор книги: Олег Дивов

Соавторы: Алексей Калугин,Леонид Каганов,Юлий Буркин,Владимир Михайлов,Павел (Песах) Амнуэль,Александр Тюрин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 40 страниц)

Наш «крот» – это не ваш «крот», тот, который наподобие ершика на длинном тросе с ручкой для вращения. Мы эти детские «кроты» именно ершиками и зовем, ими только унитазы да очки пробивать.

Наш-то «крот» – снаряд с переменной геометрией, такой комбайн самоходный для рыхления и подъема тяжелого слоя. Здоровый, сволочь, за машиной на прицепе таскаем. Всем хорош аппарат, да больно велик, даже в сложенном виде. Его можно только на стыке районов вниз загнать, где широкий спуск в коллектор. А поскольку в шестом сейчас тока нет, выходит, запитываться мы будем от седьмого – кабеля-то хватит?… Ну его пока, «крота». Если увидим, что вручную не справляемся, техника-смотрителя попросим в ангар смотаться.

Эх, позарез мне нужен на подмогу толковый рукастый мужик. Да где его найдешь такого – чтобы у-о не боялся и на запахи не реагировал? «Комплексной бригаде пробойников требуется исполнительный менеджер – физически крепкий мужчина со слесарными навыками, страдающий хроническим насморком и способный нежно относиться ко взрослым детям».

На первый взгляд таких полно – я ведь искал, пытался. Но у всех соискателей была, как сказал психолог, явная нехватка асоциальных наклонностей. Только услышат, что «КБ Сикорского» дерьмо ворочает, – сразу до свидания, несмотря на громадный оклад.

Гадить-то в трубу все молодцы, а вот обеспечивать по ней движение… Если для этого нужны асоциальные наклонности, тогда я не понимаю, какие – социальные. Распустился народ. Три четверти мира газом обеспечивает, вот и распустился. Еще фыркает, что из России банановую республику сделали. Хороши русские бананы, ничего не скажешь, – сто лет назад полстраны на дырку ходило, и ничего, – а теперь каждому работнику подавай исправный унитаз, иначе не наймется. Желательно унитаз с интернетом. Или отдельно унитаз и интернет-II. Тьфу!…

Хотя, с другой стороны, жаловаться на всеобщую брезгливость мне грех – именно поэтому я и попал в десятку со своим «инжиниринговым проектом».

То есть в городскую канализацию попал.

Заехал в кабинет, с коляски на диванчик перевалился, задремал. От нервов, видимо. Неспокойно как-то, чую, боком выйдет «КБ Сикорского» инцидент с москвичом. Проснулся – вся душа в царапинах, так ее кошки поскребли. И главное, тишина. Ни звонка, ни стука в дверь. Как затишье перед бурей. Ребят поднял, сказал к выходу готовиться. Сижу, на аквариум гляжу, жабиусу завидую. Корма ему подсыпал. За одной стеной бригада железом лязгает, за другой моторы гудят – надоели уже.

Телефон. Я аж подпрыгнул. Ну, думаю, началось! А это техник-смотритель.

– Выходите, – говорит, – я уж в горку еду. Че-то движение нынче у вас, прям как в центре…

– Так цистерны же. Ладно, мы на улицу. Эй, ребята! Пошли!

Техник что-то еще буркнул – мол, не только цистерны, да я не дослушал, у меня другой звонок входящий. Надеялся – психолог. А оказался налоговый.

– Сикорский! – кричит. – Ты че натворил?!

– Да ты понимаешь…

– Москвич силовую поднял и к тебе поехал! Сиди, не дергайся, я мэру уже позвонил! Главна штука – не дергайся! Застрелят на фиг!

По коридору ребята на выход топают, мне из кабинета хорошо слышно. Только я рот открыл, вдруг – ба-бах! Дверь входная.

– Стоять! Оружие на пол!

И мат-перемат, уши вянут.

Силовая, она всегда так – побольше напора, шума и матерной ругани. Чтобы сразу-то в налогоплательщика не стрелять, авось он испугается.

Да только не на тех напали.

Мне потом налоговый кассету с записью из коридора подарил. Она и так по городу ходила, но ее за большие деньги продавали, а он мне – бесплатно. «Как продюсеру», – сказал. У меня-то самого в коридор соваться пороху не хватило, я через ангар катился к запасному выходу, но что в это время происходило, теперь знаю и описать могу.

Значит, идет по коридору бригада пробойников в скафандрах с опущенными забралами. Шагает, как на парад. Веселая, отдохнувшая, с той, что утром была, заполошной и дерганой, просто не сравнить, вообще другие люди. Впереди Кузя с Тишкой бок о бок. У Кузи в руке пропыра, а Тишка на плече тащит… Ладно, слово почти литературное, так что скажу – говнодав. Знатный струмент. Железнодорожный домкрат гидравлический с усилием разжима под сто тонн. К нему с двух концов приварены крышки от канализационных люков, только обточенные слегка, чтобы в любую трубу пролезало.

Сзади Михалыч топает, крестовины складные к говнодаву несет, из рельсов такие конструкции для упора.

А навстречу бригаде врывается группа силовой поддержки налоговой полиции. Все как положено – автоматы, броня, «оружие на пол», матюги.

Кузя, несмотря на устрашающие размеры, существо застенчивое до трусости. Михалыч больше всего боится совершить какую-нибудь ошибку. А вот Тишка у нас боец, особенно когда отдохнул и на своей территории. Сейчас он дома, только собрался на работу, и тут к нему вперлись какие-то дураки, по замашкам – полные у-о.

Поэтому он берет и с плеча швыряет говнодавом в толпу силовиков.

Я бы не хотел, чтобы в меня запустили железнодорожным домкратом. Даже простым, без крышек от люков. А вы?

Силовики валятся, как кегли, роняя друг друга и беспорядочно паля во все стороны. Из стен и потолка летят клочья. Бригаде все равно, скафандр пуля не берет. К тому же ребята просто не знают, что это такое – когда в тебя стреляют.

Силовики пытаются встать и открыть прицельный огонь по ребятам. Но Тишка издает через внешние динамики скафандра оглушительный боевой клич – он так давеча кричал, играя в снежки. Тормознувшие было Кузя с Михалычем понимают – это тоже игра. Кузя выставляет перед собой пропыру, а Михалыч крестовины, и вдвоем они бросаются на противника.

И вышибают его из ангара к едрене матери.

Снося поднимающегося по ступенькам москвича, бережно прижимающего к груди загипсованную руку.

Там у нас пешеходный выход – крылечко небольшое с перилами и ступенек штук пять.

Я как раз выехал через запасной, но перед ним давно не чистили, у меня колеса вязнут в сугробе. Поэтому я временно обездвижен и могу только наблюдать, как клубок из десятка бронированных тел катится по ступенькам. Грохот, вопли и какой-то смутно знакомый поросячий визг. Хорошо, силовые вроде поняли, что стрелять в ребят без толку. Если б они по-прежнему во все стороны пуляли, тут бы мне точно конец настал. Да наверняка и москвичу заодно.

Вовек этой сцены не забыть. Стоп-кадр. Широкая раскатанная дорога, машин стоит видимо-невидимо. И налоговые, и будка техника-смотрителя шестого района, и цистерны с дерьмом – водители бесплатный цирк смотрят. Перед ними на площадке у ангара куча-мала, в центре Тишка виднеется, уже вновь овладевший говнодавом. Из-под кучи москвич выползти пытается, но его кто-то за ногу ухватил и, судя по выражению лица полковника, на болевой прием ее взял.

Кругом автоматы валяются, и пропыру Кузя потерял.

Тут на площадку влетает черный джип, из него прыгают мэр и прокурор. Секунду в ужасе на происходящее глядят, потом орать начинают, но, поскольку их никто не слышит, бросаются кучу-малу самолично растаскивать. Это смелое решение – мэру тут же дают в репу, он падает, и куча его накрывает.

Я, главное, сижу, как последний у-о, в своей коляске, с места двинуться не могу. Кричать-то бригаде, чтобы прекратила, бессмысленно, пробовал, глотка уже сорвана.

Если б не техник-смотритель, не знаю, чем бы все закончилось. Ребята мои только во вкус вошли, а силовые, те вроде ошалели – в жизни им никто такого успешного сопротивления не оказывал.

Но техник, он то ли побоялся возможного смертоубийства, то ли просто решил социальную справедливость учинить. Короче, он подбежал к ближайшей цистерне, что-то водиле сказал, отцепил сливной шланг и потянул к месту драки. А водила на цистерне крышку откинул и руку в пульт запустил.

Техник им по-честному крикнул – хватит, мол, а то худо будет. Но силовые как раз Тишку свалили, Михалыч за него обиделся и начал всех направо и налево крестовиной дубасить. Ну, техник и махнул водиле. А тот улыбнулся широко, будто космонавт Мельник перед стартом на Марс, и ручку дернул.

Цистерна-то с подогревом, дерьмо как свежее, даже лучше. И насос там хороший стоит, мощный… Они, главное, не сразу поняли, что происходит, возились еще чего-то, кулаками махали. Ну, тонну они приняли на себя, это точно. Значит, налоговых десять рыл, считая с москвичом, моих обалдуев трое да от отцов города два представителя. Хотя прокурор не в счет, ему сразу говнодавом пониже спины угодило, и он под крыльцо улетел. Выходит, около семидесяти килограммов на нос. Моим-то все равно, они в это дело каждый день ныряют, а вот остальным в целом не понравилось. У них еще и обмундирование было, как бы сказать, не по форме.

В общем, решили пока больше не драться.

Техник-смотритель шланг бросил, в машину прыг – и газу. Правильно, я считаю.

Дерьмовозы тоже с места снялись – и на регенераторную.

И тишина. Даже налоговые не матерятся – стонут только жалобно. И москвич не визжит, охрип, бедный. Потом оказалось – мало того, что ребра ему помяли, когда с крыльца сшибли, так еще ногу вывихнули.

Я кнопку ткнул на подлокотнике коляски, в ангаре ворота открылись.

– Внимание! – кричу. – Предлагаю всем немедленно пройти в отсек санитарной обработки! Дезинфекция за счет компании.

Из-под крыльца вылезает прокурор. Весь в белом – снегу там намело. Держит в руках две половинки чьего-то автомата, одну со стволом, другую с прикладом. Глядит с интересом на медленно оседающую гору дерьма, из которой выбираются участники побоища – кто на четвереньках, а кто и вплавь. Смотрит на меня – все, думаю, конец. А он только говорит, сочувственно так:

– Ну, Сикорский, и вредную же ты профессию себе выбрал!

– Да че, – говорю, – нормальную… Всегда хотел служить людям. Чтоб им было хорошо!

…Мы теперь на помойке работаем. Ее раньше в городе вообще не было, нынче есть. А то мусоросжигатель сгорел от перегрузки. Ну, я санинспектору ящик огненной воды поставил, так он мне самолично план «утилизационной площадки» начертил и благословение с гербовой печатью нарисовал. Арендовало «КБ Сикорского» кусок тундры, вырыло котлован, подъезд к нему накатало. По совету психолога выдержал я паузу в несколько дней, чтобы город провонял как следует, – и к мэрии. Внутрь мне тогда не пройти было, ну, я не гордый, начальство у подъезда отловил.

Мэр вообще плохо выглядел в тот день – чего вы хотите, город в мусоре тонет и помощи ждать неоткуда, – а как меня увидел, затрясся весь и попробовал от самых дверей подъезда с разбегу в машину запрыгнуть. Поскользнулся, головой в сугроб – хрясь! Я уже тут как тут, колесом ему на шубу наехал, теперь быстро не отвяжешься от Сикорского. Тогда мэр решил инсульт симулировать. А я, пока все суетились, кому надо из помощников – свое предложение об оказании инжиниринговых услуг. Мэр таблеток сердечных поел, отдышался слегка, ему и говорят – спаситель наш тута. Мэр – че, этот?! Ему – он самый.

И пошло все почти как раньше. Мне бульдозер под ручное управление переделали, ребята помогают машинам разгружаться, выскребают, что прилипло. Новый сжигатель обещают не скоро – денег нет, – и от печальных дум о будущем я временно застрахован.

Техник из шестого района тоже к нам подался, исполнительным менеджером. Говорит, на помойке делается реальное дело, живое, для всеобщей пользы, да еще и весело. И то правда, на канализации нынче от тоски помрешь. Как только скандал до Москвы докатился, приехала к нам большая комиссия, а едва растеплилось, начали по городу класть современную морозоустойчивую фекальную систему. Конструкция продуманная, никогда не заткнется, с Аляски специалисты приезжали – только языками цокали.

Ребята поначалу слегка приуныли. Я их понимаю, все-таки «пробойник» звучит гордо, вы произнесите вслух – пробойник! – мощно, да? А «оператор У-площадки» – совсем не звучит. На том же комбинате операторов всяких, как в тундре оленей. Со шваброй бегает, а уже оператор. Психолог и тот не сразу парням растолковал, что новая их профессия не менее опасная, героическая и нужная людям, чем прежняя. И тут я в один прекрасный день, орудуя рычагами и наблюдая, как бригада в мусоровозе копошится, слово придумал – «отбойник». Ребята ведь чем занимаются? Отбивают от кузовов машин куски прессованного мусора. Так и говорю: были вы пробойники, а теперь отбойники – какая разница? Повеселели. Действительно, какая разница?

Ведь эта наша работа на прежнюю до удивления похожа. Я уже мечтаю иногда, чтобы запретили населению мебельные гарнитуры на помойку выкидывать – а то возни с ними…

Вот, опять! Целых три холодильника. Я их, конечно, гусеницами утрамбую. Но котлован у меня не резиновый! А народ в него валит, что ни попадя. Ладно б одни холодильники. Ужас, чего только мы не утилизируем. И в каких объемах. Едва за мусоровозами поспеваем, да и места уже в обрез, пора еще площадку открывать и искать человека на второй бульдозер.

Точно – запретить. Чтоб не смели выбрасывать, как-то: снегоходы разукомплектованные и кузова автомобильные. Двигатели бензиновые, дизельные и электрические. Колеса в сборе, диски, шины, детали подвески крупнее наконечника рулевой тяги. Плиты кухонные. Стиральные и посудомоечные машины. Прочую бытовую технику. Отдельно ванны, за них вообще бить смертным боем. Ванны процессу утилизации мешают невероятно, особенно большие гидромассажные, те просто нам на площадке отравляют жизнь. Технику множительную и электронно-вычислительную – тоже желательно на фиг. Мониторы разные – к чертовой матери. Туда же антенны спутниковые и усилители к ним. Никаких деталей систем вентиляции и кондиционирования. Под запрет – отопители любых видов. Мебель комплектную и некомплектную. Рамы оконные. Трубы любые. Совсем любые – включая музыкальные инструменты. Тоже любые. Игрушки детские, мягкие и жесткие. Игрушки взрослые, как в надутом, так и в сдутом виде…

И унитазы. С унитазами, конечно, довольно легко справиться, но они меня почему-то особенно раздражают!

* * *

«По самым предварительным оценкам, для модернизации коммунальных сетей России понадобится не менее 10 лет и 555 миллиардов рублей».

Из газет, осень 2001 г.

Послесловие

«Вредная профессия» – мой хит. Возможно, лучшее, что я сделал в малой форме. Обожаю этот текст. Рассказ, во-первых, добрый; во-вторых, забавный; втретьих, про ассенизаторов. То есть полноценная художественная литература. Чего еще надо?

Надо опубликовать. А его никто не берет. А кое-куда просто нести без толку. Потом спросил – да, говорят, не взяли бы, потому что «очень уж вкусно у тебя все это описано».

Ну, думаю, влетел. Главное, текст хороший, жалко, не в интернет же его вываливать (после этого на бумаге трудно напечататься, а у меня все-таки слабая надежда трепыхалась).

Такой вот написался рассказ нелегкой судьбы.

В 2003 году он принес мне «беляевку». Есть такая медаль от Союза писателей, премия имени Беляева, которая вручается – не падать! – за «научно-просветительскую и культурологическую деятельность». Три медальки капнуло авторам-составителям уникального научно-популярного сборника «Сосуды тайн. Туалеты и урны в культурах мира» от издательства «Петербургское Востоковедение». Пользуюсь случаем еще раз поздравить Игоря Алимова и Игоря Хисматуллина (научная компонента сборника), а отдельно Ольгу Трофимову, которую не наградили, – потому, наверное, что она все это безнадежное дело организовала, собрала, отредактировала…

Я там с «Вредной профессией» проект художественно, так сказать, поддержал, а еще название сборника выдумал, и названия разделов тоже мои. Все случайно вышло. Общались люди через Сеть, перекидывались текстиками. Оказалось, ребятам как раз чего-то не хватало, чтобы сборник оформился. Какой-то малости. Рассказ туда – бац! – как пропыра в это самое вписался.

Ах да – спасибо уважаемому коллеге Мельнику! Стоически перенесшему сами догадываетесь что.

«Сосуды тайн» сейчас не купишь. Раритет.

«Вредную профессию» потом бездарно порезали в журнале «Другой». Зато прекрасно отыллюстрировали. Что, впрочем, их не извиняет. Но низкий поклон художнику Андрею Кленину.

Так или иначе, а сейчас у «Вредной профессии», которую два года назад никто в упор видеть не хотел, – четвертая уже публикация.

Видно, не зря я этот рассказ люблю.

Юлий Буркин. День, как день, шизафрень

Рассказ Сергея Чучалина на тему «Как я провел каникулы»

… Но я, я хочу играть

С серым зайцем в домино,

Я не хочу узнать

Абсолютно, абсолютно ничего…

Из песни «В полусне»

1

Короче, у меня есть младшая сестрёнка, сейчас ей шестнадцать, то есть, меня она младше на девять лет. А когда ей исполнилось только двенадцать, она ни с того ни с сего заявила предкам, что хочет жить самостоятельно. Родители были категорически против, но надо знать Лёльку: она подала на развод.

Потому она такая и упрямая, что вся в отца: он ещё более основательно уперся рогами в землю и отказал ей в содержании. Так что развод бы ей не зарегистрировали, если бы не я. Она уговорила меня оформить опекунство. Плакала, я не выдержал и согласился. А отец после этого со мной почти год не разговаривал.

Почему она ушла из дома, кто ее обидел? Да никто. Если бы предки не воспротивились и не лишили ее содержания, все было бы нормально: пожила бы месяц-другой в одиночестве и вернулась бы от скуки домой. А так – обратной дороги ей уже не было. Развод есть развод… Да еще со скандалом.

Догадываюсь, что некая опосредованная причина все-таки была. Само собой – несчастная любовь. Что-то кому-то она хотела доказать. Ну, а потом это уже стало делом принципа. Я ее в этом демарше не одобрял, но еще меньше я хотел, чтобы ее «обломали», сделали «шелковой», чтобы раз и навсегда отбили охоту быть независимой. Потому и помог.

Сперва свои опекунские функции я исполнял достаточно исправно: не только оформил автоматический перевод на ее счет положенных по закону тридцати трех процентов от своих доходов (после вычета коммунальных платежей и расходов на недвижимость), но и заходил два-три раза в неделю в гости. Но потом на меня свалилась слава.

Чуть раньше я помирился с отцом, а вот помирить их с Лёлькой уже не успел: началась такая катавасия, что стало просто не до чего. Но вроде бы всё стабилизировалось, и за сестру я особенно уже не переживал. Девка с норовом, но самостоятельная, сама разберется. Чего хотела – свободы – она добилась. И на меня ей грех жаловаться: она сделала удачный выбор опекуна и обеспечена на всю жизнь…

И вот, впервые за столько времени, у меня выдалось свободное время. Наше обожаемое руководство услышав, наконец, наши мольбы и стоны, объявило каникулы. День на третий, отдышавшись, я звякнул Лёльке, но наткнулся на её навороченный ДУРдом, который сообщил мне, что хозяйка уехала на отдых, и никаких мобильных средств связи с собой принципиально не взяла. Это было так похоже на мою сестричку, что я ни капельки не удивился и не забеспокоился. Почему я понял, что Дом навороченный, так это по тому, как он со мной разговаривал:

– Я являюсь одновременно и полномочным поверенным в делах Елены Васильевны, и, если вы пожелаете, дам вам любую не закрытую ею самой о ней информацию. Вплоть до настроений и мечтаний. Тем более что вы, Сергей Васильевич, значитесь в ее личном реестре под номером один, и от вас закрытой информации почти нет.

Было лестно узнать, что мой статус в её табеле о рангах так высок, но вести задушевные беседы с сестрёнкой через полномочный поверенный ДУРдом мне показалось всё-таки нелепым. И я оставил ей сообщение. Сказал в экран:

– Лёлька, я дома, у меня каникулы. Как вернешься, выйди на меня. Я тебя люблю. – Помахал рукой и послал воздушный поцелуй.

Потом у меня случился небольшой скоропостижный роман, и я слегка потерял счет времени. Потом нас отозвали с каникул на одиночный, но безумно дорогой концерт в Мельбурне, и все мы только чудом не погибли там в гостиничном пожаре, а Петруччио приобрёл себе не совсем обычную подругу жизни по имени Ева. Потом, наконец, я вернулся домой, и мой Дом передал мне кое-какие сообщения. В том числе и от Лёльки.

Она сидела на диване, забравшись на него с ногами. Она была красивее всех девушек в мире, а уж я-то их повидал неслыханное множество. И совсем уже взрослая. Наши семейно-фирменные здоровенные губы, которые делают меня слегка придурковатым на вид, ей придают трогательность и невероятную сексуальность. (Фрейд, отстань!)

Когда она успела стать взрослой? Как-то это проскочило мимо меня, хотя время от времени мы с ней все-таки связывались. Поздравляли, например, друг друга с праздниками и различными победами: она меня – с успешными концертами, я ее – со сдачами тех или иных экзаменов (еще до окончания школы она поступила одновременно в два вуза – философский и художественный).

– Привет, Сережа, – сказала она. – Очень жалко, что мы не увиделись. А теперь уже не увидимся никогда. Но ты не пугайся. Всё хорошо. Я жива, здорова и счастлива. Просто я уезжаю. Навсегда. Но куда – сказать не могу. Это тайна. Так что прощай. Я тобой горжусь. Ты самый лучший брат в мире.

И стереоэкран погас. А я сидел перед ним с отвисшей челюстью, и ощущение у меня было такое, словно у меня стащили сердце.

2

Во-первых, я сразу подумал о том, что все она врет: никуда она не уезжает, а собирается покончить с собой. Потому что куда бы человек ни уезжал, он не станет говорить: «Не увидимся никогда». Почему? Да потому что нет на этом свете таких далеких мест, чтобы не было возможности увидеться. Такие места есть только на том свете.

Во-вторых, я подумал, что во всем виноват однозначно я. Девочка проблемная, это с самого начала было ясно. А в шестнадцать и у обычных-то людей шарики за ролики заезжают. Если она кому-то и доверяла, то только мне. Был бы я рядом, я бы уж точно знал, что с ней творится. А я ее бросил, конкретно откупился… Впрочем, возможно, она доверяла мне как раз потому, что я не лез в её дела.

В-третьих… И только в-третьих я подумал: «Может быть, еще не поздно?!» И тут же пришел в неописуемое волнение. Я попытался связаться с ней или хотя бы с ее Домом, но выяснил только, что абонент снят с регистрации. Я позвонил родителям, наткнулся на отца и сходу выпалил:

– Лёлька не у вас?!

Он вздрогнул и посмотрел на меня так, словно я дал ему пощечину. Разговоры о ней между нами табуированы. Я не стал объяснять, что сейчас случай особый и сразу же отключился. Не хватало еще, чтобы её полезли предки искать. Или, еще хуже, чтобы отец сказал: «Я так и знал, что этим кончится. Всё к тому и шло…»

Впрочем, я явно не с того начал. Я вернулся к Лёлькиному сообщению, и выяснил, что запись сделана… Сегодня утром! Значит, вполне вероятно, что она еще жива. И, кстати, зачем ей понадобилось снимать себя с регистрации? Скрупулезная подготовка к суициду с приведением в порядок дел и раздачей долгов не свойственна подросткам.

– Есть ещё одно сообщение, – вдруг сказал мой весьма дисциплинированный Дом, который без крайней необходимости никогда не заговорит первым. – Оно касается вашей сестры.

– Давай! – рявкнул я.

На стереоэкране возник парень лет восемнадцати, и я не сразу его узнал… Какукавка! Сто лет его не видел и не видеть бы еще сто!

– Чуч, – сказал этот шпендель очкастый, – ваша Лёлька в эльфийки подалась. – И всё. Отключился.

– В какие эльфийки?! – заорал я, чувствуя, что меня отпускает. Раз «подалась», значит, умирать не собирается. – В какие эльфийки?! – Впрочем, это я сам с собой разговариваю. – Дом! – рявкнул я, – обратный адрес читается?!

– Вполне, – сообщил Дом. – Соединить?

– Давай! – запрыгал я от нетерпения на месте.

Вызов застал Какукавку на улице, видно, в каком-то плохо освещенном месте, поэтому он поднес браслет коммуникатора к самому лицу, и на моём стерео возникла его огромная рожа в тусклом мертвенно-зеленоватом освещении.

– В какие эльфийки?! – сходу набросился я на него. Крови в прошлом он нам выпил немало, так что особенно церемониться я с ним не собирался. Да и ситуация не располагала.

– Тс-с, – прижал он к губам палец толщиной с мою руку, и я увидел, что он чего-то по-настоящему боится. – Я не могу говорить. Жду тебя в Джакарте. – И связь прервалась.

– Соедини снова! – потребовал я.

Дом помолчал, потом сообщил:

– Его коммуникатор отключен.

– Чёрт! – выругался я. – Чёрт и ещё один чёрт! – Похоже, он ждал моего звонка именно для того, чтобы сообщить, куда ехать. – Что такое Джакарт? Это, вроде, город?

– Джакарта, – поправил Дом. – Город на острове Ява.

– Ё-моё! – запаниковал я. – И как туда добираться?!

Но мой умница-Дом (что бы я без него делал?!) продолжал, словно и не услышав мой вопрос:

– Ещё сейчас так называют парк «Царские потехи». Молодёжный сленг.

– Другое дело! – обрадовался я, натягивая кроссовки. – А почему?

– Потому что Джакарта – международный центр наркобизнеса.

Так. Что-то начинает проясняться.

– Слушай, может, ты и про «эльфиек» что-нибудь знаешь?

– Ничего такого, что подошло бы к случаю. Информации масса, но вся она в общекультурном слое, в русле германской, скандинавской, а позднее и англосаксонской мифологии.

Ну, это-то я и сам знаю.

– Ладно, и на том спасибо! – крикнул я Дому, выскакивая из него.

… Я мчался в экомобиле по вечернему городу в сторону названного парка, бормоча невесть откуда взявшиеся строчки:

«День, как день…Что за хрень?!Без зазрень -Шизафрень!»

И сбивчиво думал о парадоксальности нашей жизни. Вот я – солист самой популярной группы, молодежный, блин, кумир – уже отстал от жизни, и не знаю, что такое Джакарта… Меня вообще считают недалеким. И на самом деле это правильно. Я и правда никогда не пытался быть умным, и в голове у меня полная каша. Я предпочитаю быть учеником, а не учителем, так интереснее…

Но ведь вот почему-то стал я этим самым молодежным, блин, кумиром? Что-то я правильно чувствую, а потому правильно выражаю, что ли. Я никогда не был сторонником мажора или минора, я всегда уважал хроматизм. Это когда ноты не делятся на семь основных, и пять вспомогательных, а все двенадцать равноправны…

Сейчас такое время, конец двадцать первого: есть всё, и всё перемешалось. И никто уже не скажет, где кончается добро, а где начинается зло, где кончается естественное, а где начинается искусственное или даже противоестественное… Лёлька, моя Лёлька, во что ж это ты вляпалась, что с собой натворила? Чует моя селезенка, что-то скверное…

Так и прыгали мои мысли без цели и результата, пока их не перебила жена нашего ритм-басиста Кристина, выйдя на меня:

– Сержик, ты не в курсе, где мой?

Хороша. Тут уж не поспоришь… Но немножечко стерва. Эх, была бы она кого-нибудь другого женой… Тоже хочу жену-красавицу. Только не такую длинную: длинных не люблю. И, казалось бы, от желающих отбоя нет, да очень трудно остановиться на ком-то.

– А в студии его нету? – спросил я вместо ответа. Ну не знаю я где ЕЁ.

– В том-то и дело, что нет.

– И не отзывается? Странно…

– Ну, ладно, – сказала она и отключилась.

Действительно, чего со мной разговаривать, если я ничего не знаю… Богатым и знаменитым в вопросе создания семьи, как ни странно, намного сложнее, чем простому человеку. С сексом проще, а вот с серьезными отношениями – сложнее. Как выяснить точно, как быть уверенным, тебя любят, твой имидж, или твои деньги? У простых людей таких проблем нет. Хорошо Пилецкому, он женился лет за десять до того, как прославился, а мне каково?

Экомобиль как раз в этот момент приземлился у главного входа в «Царские потехи». А вот и Какукавка собственной персоной. Так и кинулся мне навстречу из тёмного закутка между мини-маркетами. До чего же все-таки неказистый персонаж. Однако грех мне его гнушаться, он ведь явно хочет Лёльке добра и помогает мне. Если бы не он, я бы, наверное, все еще топтался на месте, уверенный, что в это самое время она где-то умирает.

– Здорово, Чуч! – выпалил Какукавка, – наконец-то!

– Что происходит?! Где Лёлька?! Что значит «подалась в эльфийки»? Это что, наркотик какой-то?

– Тихо, тихо!… – остановил меня он, испуганно огляделся и, ухватив за рукав, поволок меня туда, где до этого прятался сам. – Я тоже мало что знаю, – затараторил он, когда мы оказались, по его мнению, в относительной безопасности. – Тут один тип тусуется, все его зовут Гэндальф. У него синтетика самая дешевая…

– Наркотики?

– Ну да. И ещё он сказочки рассказывает. Про какую-то игру в навороченный мир, с эльфами разными, гномами, и что это в сто раз круче всякой синтетики. Меня он как-то не убедил, а вот, кто увлекся, тех я больше не встречал. Только раньше я не задумывался об этом. Но недавно, я видел, Лёлька с ним долго разговаривала, а сегодня я от неё получил прощальное письмо.

– С чего это она тебе письма пишет? Кто ты ей? Любовник, что ли?

Боже упаси… Ну и вкусик тогда у моей сестрицы… Какукавка замялся:

– Нет… Я-то – да, а вот она – нет…

Спасибо хоть на том… Не очень всё это мне понятно. Что за такой «навороченный мир»? Как в него попасть? Но ясно, что Какукаву об этом расспрашивать бесполезно, он знает ненамного больше меня. Потому я сказал:

– Всё ясно, – хотя мне и не было ничего ясно. – Веди меня к своему Гэндальфу. Где он обитает?

3

Снаружи на дверях игрового павильона висела табличка: «Закрыто на ремонт». Однако здоровенный, типа спортивного, зал был битком набит подростками. Одни стояли, другие сидели – кто на специальных походных ковриках, кто на наваленных тут досках и стройматериалах, а кто и прямо на полу. Чуть ли не поголовно все они смолили траву, благо, она с недавних пор легализована, и дым тут стоял такой плотности, что того и гляди торкнет, даже если сам и не куришь.

Что сразу бросалось в глаза, так это дикая неряшливость большинства или даже бедность: грязная одежда, рваная обувь, нестриженные засаленные волосы… Какукавка среди них выглядил просто Белоснежкой. Точнее, этаким юным клерком. И все они непрерывно разговаривали. Все одновременно. Разговаривали и хихикали. И я мог побиться об заклад, что в общем гуле друг друга они не слышали абсолютно.

– Где твой Гэндальф? – проорал я в ухо Какукавке.

– Его пока нет! – прокричал он в ответ.

Неужели вот эта неопряная, дурно пахнущая толпа – излюбленная компания моей утонченной, интеллектуальной Лёльки? Кое-кто из них, мельком глянув на меня, начинал излучать в мой адрес немотивированную (правда, взаимную) неприязнь, но вербально это чувство никто не формулировал.

– Что они тут делают?! – вновь прокричал я.

– Ждут Гэндальфа!

– Зачем?!

– Одни – купить синтетику, другие хотят в его волшебный мир. Он будет выбирать, кого туда взять. Но большинство просто тусуются.

Ах вот как. Выходит, в волшебный мир хотят многие. Но попасть туда может отнюдь не каждый. А моя умница-сестричка успешно сдала и этот экзамен.