Текст книги "Замок на гиблом месте. Забавы Танатоса"

Автор книги: Олег Евсеев

Соавторы: Светлана Шиловская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– О чем? Обычная ментовская работа. Труп отдан на экспертизу. Кстати, первый осмотр сделал очень удачно подвернувшийся эксперт. Он на огороде поблизости у тещи горбатился. Этакий ворчливый старичок. Ну хватит, Галина! Пора идти завтракать. Не только желудок, но и мозги нуждаются в подпитке.

Что тут скажешь? Комментарии излишни.

Глава 7

После завтрака Максим уединился под деревьями на скамейке и стал беспрерывно кому-то названивать. Подружка ходила понурая, ей не хотелось уезжать.

– Ириш, боюсь тебя еще больше расстроить, мы с тобой вместе собирались в замок, а поеду я одна. Сегодня Оля меня пригласила.

– Разумеется, поезжай, не раздумывай, потом позвонишь мне и расскажешь обо всем. Жаль, конечно, что отгул не удалось выпросить. Андрей звонил и сказал, что работы прорва.

– Ира, собирайся, пораньше поедем, у меня в Москве дела срочные!

– Хм, и Макс тоже весь из себя деловой, – проворчала Ирка и побежала за своими пожитками.

Когда машина с Максимом и Ириной отъехала, я почему-то вспомнила двух братков, встреченных нами по дороге сюда. Один Анзор – кавказец, я его хорошо запомнила, он выходил из джипа, другой, кажется, Геннадий – тот только пару раз высунулся из машины и давал указания. Мой Андрюша, оказывается, знает обоих и их хозяина Георгия. Вечером позвоню Андрею и получу подробную информацию о них. А сейчас набросаю по памяти их портреты и покажу в деревне. Правда, этот шанс весьма хлипкий – неизвестно, откуда они ехали. Может, из этих краев, а могли из Калуги возвращаться. Вот если бы мы их встретили у развилки – другое дело.

Кавказец у меня вышел ярким представителем своего народа, а вот Геннадий на троечку – ни одной выдающейся черты. Сделав наброски, я увидела, что Агаша погрузилась в свое любимое занятие – вязание. Ральфик и Фома мирно отдыхают под верандой в прохладе.

До моей поездки в замок еще уйма времени, и я решила пойти в свою комнату и просмотреть газетные вырезки.

Вот заметка о каком-то умельце резьбы по дереву, а это две очерковые статьи о Федоркине. Инвалид, имеющий за плечами всего-то семь классов, прекрасно разбирается в любой технике. Может собрать приемник, сделать дистанционку к старому отечественному телику. Даже сочинил какую-то чудо-кастрюлю. Внизу в ней можно поджаривать, а вверху готовить, как на пару. Понятно, о себе любимом приятно было читать и перечитывать – вот и сохранил.

А это уже о замке… Прочитала два раза статью журналиста районной газеты А.Перелыгина, попыталась осмыслить и переварить. Оказывается, на том месте, где сейчас поместье Хванского, когда-то был мужской монастырь. Его разграбили, разрушили еще в двадцатые годы прошлого века. Были задумки на его месте что-то построить, но они так и остались нереализованными. Долгие годы на этой возвышенности торчал остов фундамента – словно немой укор человеческому безбожию. Поговаривали: исполнитель-красноармеец после взрыва стен монастыря вскоре ослеп. Люди считали, что его настигла божья кара.

Спустя десятилетия появился, как казалось, добрый человек. Вроде бы задумал церквушку или часовенку на этом богоугодном месте построить. Испокон веку монастыри и церкви возводились на возвышенностях. Так что надеялись на возрождение… Тогда еще Глотовка и Разбиваевка были полны народу. Но «добрый» человек, появившийся в начале перестройки, вдруг передумал и вместо церквушки отгрохал себе загородный дом – рукотворный памятник преуспевающему бизнесмену. А то, что это творение смахивает на замок… Впрочем, сегодня среди новоруссов просто поветрие на такие монстры-крепости с бойницами, башенками, километровыми заборами. Но, как считают немногочисленные оставшиеся старожилы, – нехорошая примета – строить себе жилище на святом месте.

И все это у борзописца размазано на целый «подвал». Уверяя, что в мистику и приметы не очень-то верит, автор статьи вместе с тем прозрачно намекает, что какой-то рок тяготеет над жителями этого замка. Как ни шарахался журналист из стороны в сторону, вывод напрашивается один: нельзя на богоугодном месте, которое предназначено для высшей духовной цели, создавать материальное, личное. Иначе настигнет кара. И бывшие святые места становятся как бы проклятыми.

Наверно, надо с автором, А.Перелыгиным, повидаться. Может, кроме намеков, он знает что-нибудь конкретное и расскажет об обитателях замка. А пока нужно расспросить Агашу, что ей удалось узнать от жителей Разбиваевки.

Я спустилась вниз и присела рядом с ней на скамейку.

– Галюша, что-то у меня не вяжется. Вот, второй раз распускаю да переделываю. Вижу, газетных статеек начиталась и хочешь что-то спросить?

– Да все о том же, о замке, где разбиваются судьбы.

– Это ты хорошо подметила. Да-а, судьбу, говорят, не обойдешь, не объедешь.

– И что, только на нее и уповать? Вот и в статье все вокруг да около, но в чем-то собака зарыта? Вы ведь тоже заметили, как усиленно что-то скрывал Пахомыч, не давал Семеновне и рта раскрыть.

– Да всякие слухи ходили. Многие уж о них забыли. Пахомыч не хотел нас, новичков, спугнуть. Всю округу, что вблизи замка, считают проклятой – даже Разбиваевку, хотя она, как видишь, отделена рекой от того места, где раньше был монастырь. После его насильственного разрушения начался чуть ли не повальный мор: кто утонул, кто умер от непонятных болезней, кто сам на себя руки наложил. А многие, особенно молодые, бежали в город. И от большой когда-то деревни осталось всего несколько дворов. Но это могло быть простым совпадением, стечением обстоятельств, наконец, обусловлено переменой времени… Вот прежний хозяин, который нам продал дом, не обратил внимания на слухи, а его жена – ни в какую.

И пришлось ради спокойствия в семье перебраться в коттеджный поселок.

– Понятно, и Пахомыч считает, что мы, как узнаем, тоже бросим все и уедем. Глупости, деревенские предрассудки! Ведь наш дом не на святом месте построен, а на обычном лугу. И мне здесь хорошо. Замок аж через речку от нас, и мы к нему никакого отношения не имеем.

– Дом, купленный Андреем, всем по нраву, так что жить вам здесь и жить. Вот и не хотели деревенские всякими подробностями вас смущать. Но понимаю, сколько не оттягивай – придется. Расскажу, что удалось узнать.

Итак, в конце двадцатых, как я уже упоминала, был разрушен монастырь. И главным вдохновителем и руководителем стал член ВКПБ Родион Хванский – не кто иной, как отец сегодняшнего хозяина замка Олега Родионовича Хванского. Монахов разогнали, многие скитались, некоторые умерли до срока. Родион Хванский так ничего и не построил, оставив руины. Покинул эти края и был где-то на руководящих партийных должностях.

– Агаша, о дальнейшей его судьбе хоть что-нибудь известно?

– Кто-то из местных слышал, что у Родиона вначале ладилась карьера, но неудачно складывалась семейная жизнь. Женился он поздно. Первая жена, произведя на свет сына Олега, то ли при родах умерла, то ли вскоре после них. Вторая жена с каким-то хахалем сбежала. А третья повесилась. Тогда-то Родион и запил; поснимали его с высоких должностей, и оказался он в захолустном городишке Козельске, где вскоре и помер. К тому времени его сыну Олегу было уже двадцать лет. Говорят, перед смертью старый партиец Родион Хванский каялся и просил сына Олега, чтобы тот по возможности загладил его вину – либо выучился на священника, либо построил на разрушенном месте церквушку или часовенку.

– Понятно, а сегодняшний хозяин не внял предсмертной просьбе отца. И построил то, что мы теперь видим.

– Галюша, не забегай вперед. Факт, конечно, очевиден, но раз уж начала, расскажу все по порядку.

– Хорошо, хорошо, Агаша, пожалуйста.

– Полного стройного рассказа не получится. Я, как говорится, собирала с миру по нитке. Поэтому и большие интервалы по времени будут. Где и как жил Олег Родионович после смерти отца – неизвестно. Но появился он в этих краях уже не один. Привез семилетнего сына от первого брака – Родиона, очевидно, названного в честь деда, и двух сестер-сирот. Старшую, Брониславу, двадцати пяти лет и младшую, Алену, пятнадцати лет. Всякое болтали, что жил, мол, с обеими.

– Значит, младшая Алена – это мать Оли, умершая при родах?

– Галюша, не сбивай, а то запутаюсь. Так вот, Олег Родионович Хванский женился на Брониславе. Та стала мачехой Родиону. Паренька все время куда-то отправляли учиться, приезжал он только на каникулы. Потом прошел слух, что хозяин не в длительной командировке, а в тюрьме. Точно об этом даже участковый Пронин не знает. Поговаривали, что сидел Олег Родионович за организацию подпольного цеха. Тогда это считалось серьезным подрывом экономики. Но освободился он довольно-таки быстро – через два или три года. А Бронислава в его отсутствие ему изменяла и даже сделала аборт.

Хозяин хотел сразу же прогнать ее и развестись. Но женщина, когда-то у них работавшая прислугой, слышала, что Алена попросила оставить свою старшую сестру в доме. Вскоре стало известно, что Олег Родионович развелся с Брониславой. Но она и после развода носит фамилию бывшего мужа – по сей день величает себя Хванской. Олег Родионович вскоре женился на ее младшей сестре Алене. От Брони у него детей не было, видимо, последствия аборта, а вот Алена забеременела сразу. К этому времени замок был практически достроен. Хозяин, как теперь говорят, деньги умел делать.

– Минуточку, Агаша. Хоть Бронислава после развода оставила фамилию бывшего мужа, но, по сути, оказалась приживалкой, так сказать, бедной родственницей. А хозяйкой дома стала ее младшая сестра. Это Брониславу, конечно, не устраивало. Да и теперь роль тетки наверняка тяготит и раздражает ее. Не зря же она срывается на Оле. Ведь такие, как она, привыкли властвовать!.. Ну чем не мотив для…

– Погоди, Галя, я понимаю твое нетерпение. Ты в Брониславе видишь виновницу многих бед. И, возможно, недалека от истины, мотив у нее просматривается, но фактов пока никаких. Так вот, я продолжу. Что-то в этой семье произошло. Кто считает, что это связано с бизнесом, кто говорит, что сын Родион в свой очередной приезд чем-то расстроил отца. Так или иначе, хозяин, будучи в командировке, попал в больницу.

Сестры поехали его проведать, и у Алены в дороге начались схватки. Она попала в какую-то захолустную больницу и преждевременно родила дочь. Сама Алена в тяжелых родах скончалась. Бронислава из больницы привезла слабенькую новорожденную девочку Олю. Думали, ребенок не выживет.

Хозяин тратил большие деньги, чтобы поставить дочку на ноги. И Олечка постепенно пошла на поправку, стала подрастать. Броню называла то мамой, то тетей. Поговаривали, что хозяин из-за дочери хотел снова жениться на Броне, надеялся, что та ей станет матерью. Но, очевидно, что-то не сложилось. Во всяком случае, сам хозяин от этой затеи отказался. И с некоторых пор стал вести замкнутый образ жизни. Тогда-то и была сделана у самой воды эта пристройка с башенкой – никому не понятное сооружение.

– Значит, я правильно догадалась, что фундамент старый, а пристройка появилась значительно позже. И в самом низу зачем-то решетка, уходящая под воду. Я в этой башенке видела свет. Такое впечатление, что его просто забыли выключить.

– Галюша, ты любишь подпустить туману. Вот и Ерофеич чуть ли не вампиром считает хозяина замка. Кстати, он когда-то подрабатывал у Хванского, а потом был выгнан. Вот обида и не дает покоя до сих пор. Ну а журналисты и деревенский люд и вовсе пытались разнести слух, что Хванский в этой башне печатный станок имеет. Поэтому я не торопилась вам с Ирой выкладывать всякие сплетни. Вы обе эмоциональные. А тут нужно действовать осторожно.

– Я понимаю, и хотелось бы отшелушить зерна от плевел, по возможности разобраться. Штурмом этот замок никто не собирается брать!

– А кто бы вам это позволил? С некоторых пор, говорят, там какие-то камеры слежения установлены, охрана.

– Хм, с охраной, как известно, мы уже успели познакомиться. А теперь нужно попробовать проникнуть туда водным путем, как и предлагала Ирка.

– Майор с Максимом туда уже сплавали. Решетки и впрямь идут под воду, очевидно, когда-то закрывались на замок, а теперь закручены какой-то проволокой.

– Значит, мы не ошиблись – есть подводный ход в башню! И вы, Агаша, это знали и молчали!..

– Не кипятись, Галюша. Я узнала только утром. И рада, что тебя с Ирой мужчины не потревожили. Вас, конечно, привлекают тайны, загадки, приключения, хочется непременно знать, зачем понадобился этот скрытый под водой ход. Возможно, он еще от монастыря остался, а позже была сделана эта пристройка-башенка. Но все же, дорогие мои, не с этого надо начинать. И не думаю, что там уж…

– Понятно, что не черти и не вампиры. И, конечно, про печатный станок – выдумки. Но что же все-таки там? Для чего понадобилось это сооружение? Можно подумать, что хозяин замка любитель эпатировать серую публику, верящую во всякую чертовщину, чтобы скрытая тайна и привлекала, и вместе с тем отпугивала назойливых любопытных. Но что-то слишком умозрительно получается.

– Мне кажется, не это должно нас сейчас волновать, – гнула свою линию Агаша.

– Да-да, конечно. В первую очередь – убитая девочка, как две капли воды похожая на Олечку. Теперь нам известно, что последняя жена хозяина замка родила только одну девочку – Олечку. Роды были преждевременные, для матери кончились летальным исходом. Я уже себе пометила – надо найти роддом или ту больницу, где Алена Хванская рожала.

– Вот это уже разговор по существу. И, думается, Галюша, дорожка ведет в Козельск, где было последнее пристанище отца Олега Хванского – Родиона. Это совсем недалеко отсюда. У меня, (дай бог памяти) есть… наверное, еще жива бывшая коллега – работница детдома. Зовут женщину Раиса Прохоровна. Ее адрес у меня сохранился. Попробуешь через нее что-то узнать. А сейчас собирайся, коль задумала, в замок. Но, повторяю, будь осторожна. Осмотрись, поговори с Олей, но ни словом не обмолвись о ее сестре, вообще ни о каких сведениях, собранных нами о семье Хванских.

– Понимаю и постараюсь быть сдержанной, как английская леди.

Вблизи замок выглядел еще мрачней. Если бы меня попросили запечатлеть его на бумаге, я бы, наверно, затруднилась: строение казалось нарочито состаренным, как бы отжившим свой век. Но мне-то теперь известно, что здание новое, только возведено на старых руинах.

На входе настоящий КПП. Меня тут же остановили два охранника и проверили паспорт. Открыв ворота, пригласили проехать и припарковаться рядом со стоящим джипом «чероки». Вход, как я и предполагала, находился с противоположной стороны и с нашего берега не просматривался. Мраморные ступени вели высоко вверх к широко распахнутым, отделанным красивой ковкой дверям. В легком светлом брючном костюме я почувствовала себя одетой не по сезону. Слишком прохладно, здесь, наверно, на несколько градусов ниже – свой, особый микроклимат.

Наконец ступени кончились, и у входа в холл возник человек.

– Вы к молодой хозяйке Ольге Олеговне?

– Да-да, здравствуйте.

– Она ждет в саду, я вас провожу, – сказало существо в темном, застегнутом на все пуговицы костюме и дорогой обуви, но практически неслышной, напоминающей мягкие домашние тапочки. Мои туфельки, почти без каблуков, гулко цокали по холодному каменному полу. Холл казался огромным: с высоченным куполом и узкими окнами, между которыми горели канделябры. Тем не менее создавалось ощущение пасмурности и безысходности.

Мы подошли к резной двери, напоминающей вход в беседку, а оказалось – в сад. О чудо! Кусок нетронутой природы, лишь слегка осовремененный беседками, скамейками, клумбами с незатейливыми цветами. Из гамака, отбросив то ли альбом, то ли какую-то книгу, мне навстречу выпорхнула Оля в легком, цвета морской волны сарафане и в мягких сандалиях. Протянув мне руку, сказала:

– Галя, как я рада тебя видеть! Мой братец уже собрался и скоро уедет. И мы останемся одни.

Присев на ближайшую скамейку, я стала оглядываться, хотелось запомнить планировку. Просматривалось только правое крыло здания.

– Какой чудный сад! С этой стороны ваш замок несколько иначе смотрится! – воскликнула я.

– Тебе нравится, а мне нет. Весь этот дом давит на меня. Он бы и моей маме не понравился.

– А твоя мама разве…

– Я уже говорила, она при родах умерла, я ее не знала совсем. Но у меня была нянька, которая мне рассказывала о моей маме. Я, говорят, вся в нее. Не только внешностью, но и характером, и даже болезнями. А нянечку мою звали Раиса. Когда я была маленькая, не выговаривала, называла ее Виса. А потом, дурачась, просто Киса звала. Она такая мягкая, теплая и добрая была. Потом уехала нянчить своих внуков. Я до сих пор по ней скучаю. Ой, что это я… пойдем, Галя, в картинную галерею. Посмотришь, особенно на тех моих родных, которых уже нет, а главное – мамин портрет. Сама увидишь, как мы похожи. Только я туда люблю ходить одна. Правда, иногда делается как-то не по себе. Но мне кажется, что все они со мной разговаривают, о чем-то хотят рассказать, вот я и хожу. Мы прямо через сад пройдем. Но это у нас даже не сад, здесь все как было… Мы ничего не переделали, ничего не срубили. Видишь, будто небольшой лес, он мне больше нравится, чем Бронин сад – каменный, какой-то неживой, но современный, его тоже потом тебе покажу.

Из сада мы прошли узким полутемным коридором в большую светлую комнату. Из мебели был всего один диван в стиле ампир. Люстра мне напомнила по объему и шику дворцовую, а пол, как и в холле, был тоже мозаичный, но не каменный, а из каких-то особых пород дерева.

– Здесь, Галя, создан свой микроклимат. Чтобы картины хорошо сохранить, поддерживается определенная температура, не допускаются сквозняки. Вот мой дед Родион, и это тоже он. Правда, как два разных человека?! Он был партийным работником, а здесь в неформальной обстановке на даче его художник рисовал. И, наконец, третий его портрет – перед смертью. Он уже с окладистой бородой. Мой братец на него, когда не с похмелья, очень похож. И назвали его в честь деда Родионом.

Я была удивлена, что девочка трещит без умолку, хотя Оля по натуре немногословна. Это мне мешало сосредоточиться и все хорошо осмотреть. Следующий портрет – сегодняшнего хозяина, отца Оли. Надо признать, в молодости Олег Хванский был хрупок, с обычным, не запоминающимся лицом, но с годами (на втором портрете) уже как бы другой человек, оформившийся, с волевым подбородком, зачесанными поредевшими волосами, открывающими большой умный лоб, с глубоко посаженными холодными глазами. И вот эта появившаяся со временем выразительность подчеркивала, что он плоть от плоти своего отца.

Мне не терпелось посмотреть и женские портреты. Олин будто заученный комментарий и ощущение, что кто-то за нами наблюдает, мешали и нервировали. Усилием воли отбросив все эти помехи, я стала вглядываться в первый женский портрет, который меня поразил какой-то болезненностью. Чувствовалось, что художник хотел уйти от этого, но этот факт остался на изображенном лице – удлиненном, печальном, с очень проникновенным взглядом. Казалось, эта женщина знала больше, чем могла сказать.

– Это мать Родика – первая жена моего отца. Она тоже, как и моя мама, умерла при родах.

– Олечка, думаю, тебе здесь нелегко бывать…

– Нет-нет, остальное потом, а теперь увидишь мою маму. Этот портрет мы особенно бережем.

Оля отдернула тонкую ткань, и я невольно ахнула, даже ноги подкосились. Но тут же сообразила, что здесь не на что опереться.

– Вот сюда присядем. Диван я попросила придвинуть, чтобы лучше видеть мою мамочку.

С портрета смотрела сама Оля. И лицо, и волосы, те же распахнутые ярко-голубые глаза, красивый открытый лоб, чуть припухшие губы, и родинка на том же месте. И, как ни странно, одежда напоминала сегодняшний Олин сарафан. И возраст…

Словно подслушав мои мысли, Оля вскочила с дивана и сказала:

– Здесь, на портрете, моя мама уже была беременна мной. Поэтому она сидит, и за складками платья ничего незаметно.

– Портрет, видимо, уже реставрировали?

– Нет… да. В общем, только в одном месте он попортился, потому что упал со стены. Сам упал… Чудеса какие-то! Все тогда были расстроены, потом отдали портрет на реставрацию. И еще, видишь, у мамы на груди кулон старинный? Он сейчас хранится у отца с ее фотографией и знаком Зодиака внутри. Она тоже Рыба, как и я. Она меня родила в свой день рождения.

– Олечка, значит, ты будешь счастливой. Примета есть…

– Нет, не верю в приметы. Теперь совсем не верю, – вдруг резко перебила Оля, и я заметила, как у нее навернулись слезы.

– А где портрет сестры твоей мамы, то есть Брониславы?

– Тетя свой портрет держит у себя, не хочет с умершими.

– Но ведь портрет твоего отца тоже здесь, в этом зале.

– Все, кому положено, здесь! И зачем, Оля, ты именно сюда привела гостью? – внезапно раздался резкий мужской голос.

В дверях стоял молодой человек лет тридцати, с пышной шевелюрой и щегольскими усиками, в пиджаке от Армани. Взглянув на свои золотые часы, пахнув французским парфюмом, он добавил:

– Прошу в гостиную, туда подадут чай и кофе.

– Это мой брат Родион. А это Галина. Пожалуйста, познакомьтесь, – попыталась сгладить ситуацию Олечка.

– Очень приятно, как вас по отчеству?

– Галина Павловна.

– А я Родион Олегович. Значит, наша малышка-глупышка вас сразу в этот покойницкий зал?.. А ведь у нас есть что посмотреть. Хотя бы коллекцию оружия. Но сейчас в гостиную, а то все остынет, прошу.

Не помню, какими лабиринтами мы прошли в большую, с арками и колоннами комнату, точнее, в «шкатулку» – сплошь задрапированную. Стены обтянуты дорогим гобеленом, как в старые времена, окна зашторены мягкими портьерами, кругом горели бра, канделябры, подсвечники. Света – хоть отбавляй! Но показалось душновато от всего окружающего – кресел, банкеток, диванчиков, обтянутых кроваво-красным бархатом. Чайный столик сверкал сервировочными приборами. И тот же в неслышной обуви человек сновал туда-сюда с подносами: подал чай, кофе, пирожные, печенье трех сортов и фрукты.

Усевшись в предложенное маленькое креслице, я не знала, куда деть свою сумочку. Пристроив ее на колени, как Ирка, начала от волнения. теребить застежку и, кажется, нечаянно открыла. Но во время чаепития этого не заметила. Молодой хозяин строил улыбки, даже пытался сыпать анекдотами, вполне приличными для слуха, но глупыми. Видимо, считал одну из слушательниц еще несмышленой, а другую серой по определению. Родион дважды куда-то удалялся и возвращался все более веселым.

– Это он уже в буфетной коньячком заправился, скоро уедет, потерпим немного. Галя, ты ведь не уйдешь после чая? – прошептала, наклонившись через стол, Оля.

Я не успела ответить. Не заметив салфетку на столе, полезла в сумочку за своим носовым платком (мне казалось, что я вся в испарине). И тут посыпались мои рисунки, которые я сунула в блокнот перед поездкой. После посещения замка я ведь собиралась побывать в Глотовке и показать кое-кому наброски.

– Ой, а этот, с большим носом, мне знаком! Родик, я его видела с тобой у ворот, он приезжал. Только в гости ты его не пригласил. Мне показалось – тип неприятный. Галя, ты этого грузина, или, как его… знаешь?

– Дайте, Галина Павловна, я посмотрю, о каком таком знакомом, да еще кавказской национальности, идет речь?!

Родион буквально выхватил у меня из рук рисунок, отстранив наклонившуюся ко мне Олю.

– Сестра, ты что-то путаешь. Не знаю такого. Он кавказец, да. Но они мне кажутся все на одно лицо.

– Нет, Родя, ты же знаешь, я рисую и лица хорошо запоминаю. И Галина художница, мне тетя об этом сказала. И я ей хотела бы свои рисунки показать. Галя, ты рисуешь в основном портреты? А с меня можешь сделать портрет, прямо сейчас начать?

– Ольга, угомонись. Галина Павловна в гостях, а не на пленэре. Не работать и не угождать твоим капризам пришла.

– Да, Олечка, как-нибудь попробую сделать с тебя набросок. Обычно я с друзей, знакомых как бы по инерции делаю рисунки. А портрет – это слишком громко сказано, я всего лишь художник-график. Главное – уловить линию, абрис, наиболее яркие черты. Теперь хочу попробовать, как когда-то, писать акварели, ведь здесь такая прекрасная природа, просто чудо.

Я говорила подряд все, что хотела сказать, пытаясь как-то сгладить явно назревавший конфликт. Но Родион, растеряв улыбки, на которые еще минут пять назад был щедр, вернув набросок, хмуро спросил:

– Так это ваш знакомый, если, как я понял, вы случайных людей не изображаете?

– Нет, знакомый моего племянника… по бизнесу.

– У вас еще что-то упало.

– Да это совсем не интересно, – покраснев, я нагнулась и пролепетала: – Эта работа еще не закончена, и это тоже знакомый моего э… племянника.

Вдруг Родик сел напротив меня, закурил сигару и сказал:

– Блокнот и фломастер, я вижу, у вас всегда с собой. А вот меня прямо сейчас вы нарисовать смогли бы?..

– Но ты же собирался уезжать! И сам сказал, что Галина сюда отдыхать пришла. Я ей еще свои рисунки не показала.

– Оля, сходи в сад срежь лучшие розы доя нашей гостьи.

Оля, то ли фыркнув, то ли всхлипнув, убежала, а во мне долго сдерживаемое раздражение готово было выплеснуться наружу. Но я вовремя вспомнила, что обещала Агаше вести себя, как английская леди.

И все же я не сдержалась, выплеснула на бумагу свое мнение об этом самодовольном типе. Получив от меня через несколько минут готовый набросок, Родион сказал медленно, с расстановкой:

– Неужели я такой надутый франт?! Хотя, это всего лишь маска. Мадам, вы хороший, а главное – быстрый фактограф, подпишите рисунок мне на память.

– А вот это тебе, Галя. Эти розы стойкие, долго не опадут. – И Оля протянула мне большой букет огненно-красных роз. Она не знала, что я люблю желтые, точнее, любила когда-то…

– Во-первых, почему на «ты» к Галине Павловне, во-вторых, она уже сказала, что спешит. Сделала нам честь своим визитом, тебя, малявку, проведала, но ведь у нее свои дела.

Олечка, насупившись, что-то говорила и говорила. На глазах снова выступили слезы. И они были как два больших прозрачных блюдца. Мне ее стало жаль. Но выхода не было – молодой хозяин меня явно выпроваживает, причем резко и поспешно. И я сказала, обращаясь только к Оле:

– Мы ведь с тобой давно перешли на «ты», и рисунок с тебя я сделаю по памяти, подпишу и подарю. А сейчас мне действительно пора.

– Спасибо, дорогая Галя. – И Оля бросилась обнимать меня и укололась о шипы роз. Слизывая тут же выступившую кровь на пальце, покосившись на брата, обиженно пробубнила: – Все из-за тебя, и почему ты сегодня не уехал как обычно!

– Ну вот и разнюнилась, как маленькая девочка. А считаешь себя взрослой. Я сегодня в Москву, поэтому выезжаю позже.

– Тогда закажи мне такую же косметичку с моим знаком Зодиака, которая у меня пропала, – уже с капризными нотками выразила Оля свою просьбу.

Родион пообещал привезти вещицу взамен утерянной. И подхватив меня под руку, направился к выходу, снова демонстрируя букет своих разнообразных улыбок.

Я не помню, как очутилась в машине. Обуревавшие меня мысли, толкаясь одна о другую, были неуправляемы. Хотелось перевести дух, собрать в кучку впечатления и только потом двигать дальше. И я, заметив спуск, съехала на обочину, поставила машину за придорожным кустарником.

Первое, что не давало покоя, – как Олина косметичка оказалась в низине рядом с трупом? Если ее кто-то у нее выкрал и подбросил, то зачем? И второе: почему Родион скрыл свое знакомство с этими братками? Наверно, он с ними связан какими-то грязными делишками, скорее всего, денежными.

Не успела я заостриться на этой мысли, как услышала шум подъезжающей машины. Прислушавшись, поняла: две машины двигаются навстречу друг другу. Господи, да я же от замка шуровала по персональной дороге Хванского, а нужно было свернуть на асфальтовую, ведущую в сторону коттеджного поселка. До какой же степени я была взбудоражена, что ехала на автопилоте! А теперь ничего не остается, как отсидеться и понаблюдать.

Я выглянула из-за кустов и увидела джип «чероки» – тот, что стоял во дворе замка, и подъехавшую к нему «ауди». Сбросив туфли и не обращая внимания на то, что колет пятки, я неслышно проскользнула и заняла более удобную позицию. Так, наверно, сидят в засаде сыскари. Сначала был слышен только мужской голос, потом взвился чей-то женский:

– Пока достала половину суммы. Я ведь тебе не Господь Бог!

– Но ты, ты же обещала! И знаешь, что сегодня последний срок! Они уже сюда приезжали. Это теперь и нашей глупышке Оле известно, и проныре-художнице.

– Что ты такое несешь?

– Что слышала. Она только что от нас уехала. Причем показала наброски тех двоих.

– И ты, слизняк, трус, упустил!

– А что я должен был сделать?

– Ну, хотя бы узнать… Ладно, это я возьму на себя. Мне начинает надоедать… Не так уж эта кустодиевская баба проста, как кажется. Какой ты все-таки кретин! Ну все, поезжай, проси, чтобы подождали дня два. Как только хозяин вернется, я все улажу. А пока мне надо заняться важным делом.

– Ну, конечно, только твои дела имеют значение! Смотри, Броня, я молчать уже устал. Молчание – золото, если его позолотишь. Прости за каламбур.

– Хватит, Родик! Вали, да не надирайся! Мне доложили – во всех московских кабаках отметился! А сейчас как никогда нужна трезвая голова. Тебе сколько ни дай – промотаешь!

– Хм, это ты меня учишь жить?! А сама!..

– Заткнись! Некогда мне с тобой. Я у этой маленькой дурочки сама все узнаю, а ты уладь дело и возвращайся не на бровях.

– Теперь уж как придется.

Послышался хлопок дверцы. Сначала отъехал джип, потом Бронислава двинулась в сторону замка. И мне надо поспешить в Нютовку. А вечером все увиденное и услышанное вместе с Агашей разложить по полочкам. Боюсь только, «полочки» не выдержат.

Но в данный момент не выдержали мои босые ноги. Я влезла в машину, но туфель не обнаружила. Наверно, впопыхах где-нибудь в кустах оставила.

Пришлось выйти и искать обувку, ползая на четвереньках. Передвигаться в вертикальном положении, как все нормальные люди, я не могла – кололо пятки, особенно в тех местах, где порвались колготки. Добравшись до места, откуда только что вела наблюдение, я буквально носом уткнулась, но не в свои баретки, а в чьи-то сапоги. Моментально пробежал мороз по коже. Я боялась поднять голову.

– Ты это ищешь? Я подобрал. Подумал, ненужные, но ведь еще крепкие, новые.

Одновременно с услышанным мужским басом я увидела верзилу в темных лохмотьях и сапогах, да еще с большим дерматиновым мешком за плечами. В руке он держал мои туфли.

– Ну, что молчишь, Золушка? Примерь туфельки, может, будут впору! – прогромыхало чудовище.

Я вскочила, выхватила свою обувку и нечаянно коснулась лицом черного дерматинового мешка (мужик был чуть ли не двухметрового роста). В следующую секунду я отшатнулась: от мешка исходил такой смердящий дух гнилостной падали, напомнивший мне… Я, видимо, настолько побелела, что верзила громко проблеял: