Текст книги "Принц Галлии"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 40 страниц)

Глава LXI
Вести хорошие, вести дурные…

Приблизительно через четверть часа одетая в простенькое вечернее платье Маргарита вошла в Красную гостиную своих зимних покоев, первым делом обняла Бланку и расцеловала ее в обе щеки.

– Я так рада за тебя, кузина. И вас тоже поздравляю, принц. Дети, это большое счастье.

Филипп вежливо поцеловал протянутую ему руку. После произошедшего почти два месяца назад разрыва между ними, их отношения были несколько суховаты и официальны даже в неофициальной обстановке.

– Вы так считаете, принцесса?

– Разумеется, кузен! – В ее доброжелательной улыбке промелькнула затаенная печаль. – Дети всегда в радость. И особенно, если они от вас.

– Благодарю за комплемент, сударыня, – поклонился Филипп.

А Бланка метнула на Маргариту сердитый взгляд. Та вновь усмехнулась, и опять в ее улыбке промелькнула грусть.

– Не гневайся, душенька, за мои невинные слова, – сказала она, садясь в кресло. – Будь снисходительна к отвергнутой сопернице… И не надо морщиться, прошу тебя. Здесь все свои – зачем же лицемерить?

Такие вот реплики, которые время от времени позволяла себе Маргарита, очень льстили тщеславию Филиппа, а Бланку приводили в смятение, вызывая у нее болезненные приступы ревности, вкупе со страхом когда-нибудь потерять Филиппа, как потеряла его Маргарита. И чтобы не поссориться с подругой, Бланка всякий раз спешила переменить тему разговора.

– Боюсь, мы пришли некстати, – заметила она, глядя на небрежную прическу наваррской принцессы. – Ты, наверное, отдыхала?

– И да, и нет. Я только что вышла из спальни, но там не отдыхала, а развлекалась. Наставляла рога Тибальду.

Бланка смутилась и в замешательстве опустила глаза. А Филипп тихо фыркнул.

– Быть может, нам лучше уйти, чтобы не мешать вам? – спросил он. – Только откровенно, принцесса. Ведь здесь все свои, как вы любите выражаться. Отбросьте излишнюю деликатность, и если мы помешали вам, так прямо и скажите. И тогда мы уйдем.

– Э нет, друзья, останьтесь, – покачала головой Маргарита. – С этим делом я давно справилась, даже увлеклась сверх меры.

– И кто ваш счастливый избранник?

Бланка укоризненно поглядела на Филиппа, мысленно упрекая его за бесцеремонный вопрос. Маргарита же улыбнулась им обоим своей лучезарной улыбкой, а в глазах ее заплясали чертики.

– Ах, друзья, это настоящее чудо! Он такой милый, такой наивный, такое очаровательное дитя…

– Прямо как Симон, – вырвалось у Филиппа.

– Так это он и есть.

Филипп изумленно уставился на Маргариту:

– Симон?! Да что вы говорите!

– А что тут такого странного, скажите на милость? И вообще, я не могу взять в толк, принц, почему ваша двоюродная сестра пренебрегает им.

– Он уже успел вам поплакаться?

– В некотором смысле.

– Это в его репертуаре. Симона хлебом не корми, дай ему только пожаловаться на Амелину… И все же поверьте, Маргарита, он сгущает краски. По-своему Амелина очень любит его.

– По-своему? – с лукавой улыбкой переспросила принцесса. – Как это, по-своему?

– Это долгая песня, пожалуй, длинною в целую жизнь. А если в нескольких словах, то он трогает ее, она жалеет его и любит, как свое дитя.

– Жалеет, говорите? – задумчиво произнесла Маргарита. – Гм… По мне, жалость со стороны женщины только унижает мужчину. Настоящего мужчину… Кстати, о госпоже Амелии. Филипп, вы не откажете мне в одной небольшой услуге?

– С удовольствием, Маргарита.

– Тогда напишите ей, что Симон вывихнул ногу.

– Но зачем?

– Я хочу, чтобы он остался в Памплоне.

– Кузина! – с упреком отозвалась Бланка.

– И в самом деле, – поддержал ее Филипп. – Не надо травмировать Симона. Прошу вас, Маргарита.

– А с чего вы взяли, что я собираюсь его травмировать? Напротив, я хочу сделать из него взрослого мужчину. Настоящего мужчину, которому ни к чему будет жалость женщины.

Филипп с сомнением покачал головой:

– Вряд ли что-то получится из вашей затеи. Через пару дней он вам надоест, вы найдете себе другого, а его бросите, вскружив ему голову.

– Вы так считаете?

– Я в этом уверен. Ведь ни для кого не секрет, что наш Симон глупенький.

– Ну, и что с того? Почему вы думаете, что мне обязательно нужны умники? Вовсе нет! От них только сплошные неприятности. Один умник был так умен, что, в конечном итоге, свихнулся и позволил кузену Бискайскому погубить себя. Другой умник коварно одурачил меня. – (Тут Филипп покраснел и поджал губы.) – А третий из этой блестящей компании умников поспешил забраться под юбки моей фрейлине – авансом, так сказать, чтобы я, случаем, не опередила его. Да плевать я на вас хотела!

– Хорошо, Маргарита, – примирительным тоном произнес Филипп, видя, как она завелась. – Ваши симпатии, это ваше личное дело. Можете не сомневаться, я исполню вашу просьбу, напишу, что Симон вывихнул ногу, только вряд ли Амелина в это поверит. Я подозреваю, что кто-то из моей свиты информирует ее о каждом его шаге.

– Это несущественно, кузен. Речь идет лишь о формальном предлоге. А то, что его жена будет знать обо всем, даже к лучшему. Поверьте, пренебрежение со стороны мужчины больно уязвляет женщину. А если, к тому же, она сама далеко не святая, то ее начинают мучить угрызения совести, что она так откровенно и бесстыдно изменяла мужу…

– А может, достаточно, принцесса? – без всяких церемоний оборвал ее Филипп. – Поговорим-ка лучше о чем-нибудь другом, более приемлемом для Бланки. Этот наш разговор вгоняет ее в краску.

Маргарита взглянула на смущенную Бланку и глумливо ухмыльнулась:

– Ох, уж эта ее деликатность! И когда же вы, в конце-то концов, перевоспитаете ее?

– Не все сразу, Маргарита, не все сразу. Не так-то просто выбить из этой хорошенькой и умненькой головки те дурацкие предрассудки, которые прочно засели там благодаря стараниям ее целомудренных наставниц-кармелиток. Впрочем, некоторый прогресс уже налицо. Так, скажем, сегодня Бланка объяснила мне, почему она не может быть беременной от Монтини, и при этом ни разу не покраснела. Правда, милочка?

Милочка утвердительно кивнула, и, вопреки уверениям Филиппа, щеки ее заалели.

– Это уже неплохо, – сказала Маргарита. – А в постели тоже наблюдаются перемены? Или она по-прежнему…

– Прекрати, кузина! – резко произнесла Бланка; взгляд ее помрачнел. – Какая же ты бесстыжая, в самом деле! Тебя не должно касаться, что мы делаем в постели, заруби себе на носу. И уж тем более ты не должна спрашивать об этом Филиппа, понятно? Здесь ни при чем мое якобы ханжество, просто есть вещи, о которых следует молчать даже в кругу близких друзей…

– Из деликатности, разумеется.

– Да, из деликатности. Негоже обсуждать на людях то… то самое сокровенное, что является достоянием лишь двух человек. Мне всегда казалось, что ты слишком озабочена этим, но по-моему это уже чересчур – совать свой любопытный нос в чужую постель. Учти: еще одно слово, и я уйду.

– Бланка права, – поддержал ее Филипп. – Как мне не прискорбно, кузина, но в таком случае я тоже буду вынужден уйти.

– Ну что ж, – вздохнула Маргарита. – Коль скоро вы не желаете говорить о любви, потолкуем о смерти.

– О чьей?

– О смерти французского короля и его старшего сына, о чьей же еще?

Бланка удивленно вскинула брови:

– Да что ты говоришь?!

– А разве вы ничего не слыхали?

– Нет, принцесса, ровным счетом ничего, – ответил пораженный Филипп. – А что произошло? Несчастный случай?

Маргарита хмыкнула:

– Скорее, это счастливый случай. Филипп-Август Третий с его авантюрными крестовыми походами был настоящим бедствием для Франции – но Филипп де Пуатье стал бы ее погибелью. По моему убеждению, Господь наконец смилостивился над несчастной страной.

– И все же, что случилось?

– Подробностей я не знаю. О них расспросите у Тибальда. Вчера к нему прибыл специальный курьер от графа д’Артуа… Ну, вот! – констатировала она, устремив свой взгляд в противоположный конец комнаты; тон ее вмиг стал хмурым и неприязненным. – Помяни дурака.

Филипп оглянулся и увидел графа Шампанского, который только что вошел в гостиную. Он, несомненно, услышал последние слова Маргариты.

– Весьма польщен, сударыня, что вы такого высокого мнения о моей скромной персоне, – невозмутимо произнес он, подойдя ближе. Затем по-дружески поклонился Филиппу и Бланке: – Приветствую вас, принц, принцесса. Прошу великодушно простить, что мои первые слова были обращены не к вам. – Тибальд сел в свободное кресло и снова заговорил: – Премного наслышан, дражайшая супруга. Я очень рад, что вы не остались в долгу. – Он демонстративно ощупал свою голову. – Рожки уже прорезались. Правда, пока они еще манюсенькие, но вскоре та-ак разрастутся!.. Вы не подскажете, моя дорогая, у кого из ваших придворных дам самый рогатый муж? Я непременно сражусь с ним на первом же турнире – право, это будет похоже на бой оленей-самцов в брачную пору!

Филипп и Бланка весело фыркнули. А Маргарита улыбнулась:

– Браво, дорогой муженек! Я не сомневалась, что вы воспримете это философски и с присущим вам чувством юмора. А что до вашего вероятного противника на турнире, то бесспорным лидером по темпу роста рогов является Габриель де Шеверни – если, конечно, измену жены с женщинами можно расценивать как супружескую измену… – Улыбка напрочь исчезла с ее лица, и оно помрачнело. – Ах, Матильда, Матильда! Маленькая, глупенькая Матильда!..

– Это твоя вина, Маргарита, – жестко сказала Бланка. – Целиком твоя. Я предупреждала тебя, что ты губишь Матильду, настаивая на ее браке с господином де Шеверни. Но ты не слушала меня, еще и Этьена подуськивала: дескать, благодаря этому он поднимется по иерархической лестнице сразу на несколько ступеней выше, станет родственником графа Капсирского, в некотором смысле даже родственником Филиппа, и уже не будет считаться выскочкой. Радуйся теперь, ты добилась своего! Можешь добавить в свою коллекцию еще две искалеченные твоими стараниями судьбы.

Маргарита тяжело вздохнула.

– Не сыпь мне соль на рану, Бланка, – с горечью произнесла она. – Я сама понимаю, что совершила непростительную глупость. Я проклинаю себя за это. Но разве могла я предвидеть…

– Ты должна была предвидеть! Даже я – а я не так хорошо, как ты, знаю Матильду, – и то я боялась, что этим все кончится.

– Не потому ли, – язвительно осведомилась Маргарита, – что последние несколько ночей перед ее свадьбой вы с ней провели в одной постели?

Филипп и Тибальд хотели было вмешаться в их перепалку во избежание дальнейших осложнений, но, взглянув на Бланку, передумали. Выражение ее лица было спокойным, без малейшей тени смущения или замешательства.

– Возможно, и потому, – ответила она задумчиво. – К твоему сведению, уже тогда Матильда приставала ко мне. Так что задел этому был положен еще раньше, в твоей постели. – Бланка решительно поднялась с кресла. – Прошу прощения, дон Тибальд, за этот откровенный разговор в вашем присутствии, но его спровоцировала не я, а ваша жена, у которой, как вы, наверное, знаете, весьма искаженное представление о приличии и почти полностью отсутствует чувство такта. – С этими словами она взяла Филиппа за руку. – Пойдем, Филипп. Полагаю, у кузины и дона Тибальда есть что обсудить наедине друг с другом.

– Ни в коем случае! – живо запротестовала Маргарита и почти насильно усадила Бланку обратно. – Не уходите. Сейчас я не склонна выяснять с Тибальдом отношения. Может быть, завтра, когда он вернется от своей очередной потаскушки, у меня и возникнет желание обсудить с ним некоторые вопросы, но только не сегодня. Сейчас я не хочу портить себе аппетит, потому как у меня намечается роскошный ужин.

– Увы, – покачал головой Тибальд. – Должен вас огорчить, моя дражайшая супруга. Или напротив – обрадовать. Никакого разговора между нами завтра не состоится. На рассвете я отправляюсь в Париж. Кузен д’Артуа просил меня приехать как можно скорее. По его словам, дело не терпит отлагательства.

– Что ж, тем лучше, – сказала Маргарита. – Да, кстати, дорогой супруг. Бланку и Филиппа интересуют обстоятельства смерти короля Франции и его сына. Не соблаговолите ли вы уделить нам несколько минут своего бесценного времени, чтобы поведать об этом прискорбном событии?

– Охотно, – сказал Тибальд, доброжелательно глядя на Филиппа. По натуре своей благодушный и незлопамятный, он уже напрочь позабыл, что совсем недавно они считались соперниками. – Собственно говоря, смерть Филиппа-Августа Третьего меня ничуть не удивила. Он так и не оправился после ранения в Палестине, а известие о бегстве Изабеллы Арагонской с кузеном Эриком и вовсе доконало его. Одним словом, не вынес гордый властелин позора своего сына и предпочел умереть – по дороге в Париж я выкрою время и сочиню по этому поводу коротенькую эпитафию. Что же касается самого Филиппа де Пуатье, то он так горько сожалел, что не задушил жену прежде, чем она успела сбежать от него, и с таким нетерпением ожидал смерти отца, чтобы затем, ей в отместку, передушить всех ее горничных и придворных дам, что пил без просыпу, пока не допился до белой горячки и сгорел в ней за считанные часы. Черт сцапал его почти в то же самое время, когда душа его отца вознеслась на небеса, может быть, чуточку позже. Так что присутствовавшие при кончине короля дворяне, провозглашая: «Король умер! Да здравствует король!» – были не совсем уверены, про какого же, собственно, короля, который «да здравствует», идет речь.

Маргарита и Филипп разразились громким хохотом; вскоре к ним присоединился и Тибальд. А Бланка, помимо своей воли, улыбалась. Она отдавала себе отчет в том, что грех смеяться над чужим горем, однако не могла сдержать улыбки. Тибальд преподнес эту грустную историю в такой форме и говорил с такой откровенной иронией в голосе, будто пересказывал сюжет какой-то забавной трагикомедии.

Всласть посмеявшись, Маргарита встала с кресла и чмокнула мужа в щеку.

– Ты прелесть, Тибальд. Не думаю, что какая-то фрейлина или даже десяток фрейлин помешают нам ладить друг с другом.

– Всецело согласен с вами, моя дорогая, – с серьезной миной произнес граф. – Еще накануне венчания мы договорились, что наша клятва вечной верности будет иметь чисто символическое значение, и вопрос состоял лишь в том, кто первый перейдет от слов к делу. Но сейчас это несущественно хотя бы потому, что завтра я отправляюсь в Париж, и моя поездка, уверяю вас, ни в коей мере не будет напоминать благочестивое паломничество к святыням. Да и вы, по моему твердому убеждению, вовсе не собираетесь на время моего отсутствия уединиться в монастыре.

– В этом вы можете не сомневаться, – сказала Маргарита, возвращаясь на свое место.

– И кто теперь правит Францией? – отозвалась практичная Бланка. – Кто регент при малолетнем Филиппе-Августе Четвертом?

– Вот это и предстоит решить Совету Пэров и Парижскому Парламенту, – ответил Тибальд. – Пока что бразды правления взяла в свои руки королева-вдова Хуана Португальская, но младший брат покойного короля, граф д’Артуа, оспаривает у нее это право. Собственно, затем я и еду в Париж – чтобы поддержать кузена.

– То бишь, вы его сторонник? – спросил Филипп.

Тибальд поморщился:

– Ничей я не сторонник. Меньше всего в этой жизни меня интересует политика. Вам наверняка известно, что я передал управление Шампанью Маргарите и, подобно Пилату, умыл руки. Сейчас ее люди наводят порядок в моих владениях, но это уже меня не касается, благо я не сомневаюсь, что Маргарита будет прекрасно справляться с обязанностями хозяйки Шампани. А что до Франции вообще, то я просто хочу, чтобы у нее был мудрый и рассудительный правитель, способный поставить ее на ноги и позаботиться о том, чтобы юный король получил достойное государя воспитание.

– Ясненько, – задумчиво произнес Филипп. – Передайте графу д’Артуа мои наилучшие пожелания. Я целиком на его стороне, и он может рассчитываться на мою поддержку, равно как и на поддержку моего отца.

– Непременно передам, – заверил его Тибальд и встал с кресла. – Прошу прощения, друзья, но я вынужден покинуть вас. Мне еще надо закончить подготовку к отъезду и пораньше лечь спать.

Едва лишь Тибальд вышел из гостиной, как Филипп поднялся со своего места.

– Пожалуй, я ненадолго отлучусь. Вы не возражаете, Маргарита?

– Воля ваша, кузен. Только возвращайтесь поскорее, не то мы с Бланкой заскучаем.

– Постараюсь, кузина.

Филипп ласково улыбнулся Бланке, нежно поцеловал ее руку, затем украдкой подмигнул ей и направился к выходу.

Маргарита проводила его долгим взглядом, а когда он исчез за дверью, спросила у Бланки:

– Ты думаешь о том же, что и я?

– А ты о чем думаешь?

– Что твой Филипп решил подставить моего бедного муженька. Тибальд так наивен и неискушен в политике, что принял его слова за чистую монету. Теперь он разболтает всем, что якобы граф д’Артуа пользуется поддержкой и уважением гасконских правителей, чем окажет ему медвежью услугу.

– И это еще не все. Я полагаю, что Филипп ушел не просто так. Со своей стороны он приложит все усилия, чтобы регентом Франции осталась Хуана Португальская, в надежде, что она продолжит дело, начатое ее покойным мужем, и в конце концов доведет страну до ручки. Ты предупредишь Тибальда?

– А с какой стати? – удивилась Маргарита. – Какое мне дело до Франции?

– Но ведь ты, кроме всего прочего, графиня Шампани.

– Ну и что? Я же не верноподданная французской короны. Если на то пошло, мне выгоднее быть лояльной к Филиппу и оказывать ему всяческую поддержку. Помяни мое слово: став галльским королем, он рано или поздно съест Францию с потрохами, и Шампань будет первой из французских провинций, которая изъявит желание добровольно войти в состав объединенной Галлии. Тибальд возражать не станет, он к этому готов.

– Однако, – заметила Бланка, – прежде Филипп съест твою Наварру. Или же разделит ее с моим братом.

Маргарита грустно усмехнулась:

– Я это прекрасно понимаю, дорогуша. Я реалистка и предпочту уступить часть своей власти, чем вовсе потерять ее. Когда-то Рикард назвал меня политической извращенкой, и он был прав. Но теперь я не такая, теперь я трезво смотрю на жизнь… Жаль только, что эта перемена произошла слишком поздно. – Она тяжело вздохнула, взгляд ее потускнел. – Бедный, бедный Рикард! Ведь я действительно любила его…

Они ударились в воспоминания, и уже в который раз Маргарита выплакивала Бланке всю свою боль, всю печаль, всю тоску по потерянному счастью, по тем радостным и безоблачным дням, которых никогда не вернешь…

А в то же самое время Филипп сидел за письменным столом у себя в кабинете, с головой погруженный в работу. Он знал, что после захвата Байонны одно лишь упоминание его имени вызывает в Парижском Парламенте настоящую бурю негодования, и решил воспользоваться этим, чтобы скомпрометировать графа д’Артуа. Он строчил письмо за письмом всем своим ближайшим родственникам во Франции – и сторонникам графа д’Артуа, и его яростным противникам, – убеждая всех, что нельзя допустить, чтобы Хуана Португальская оставалась регентом Франции, что самая подходящая кандидатура на должность регента – граф д’Артуа. Он от всей души надеялся, что эти письма возымеют прямо противоположное их содержанию действие, особенно, если произойдет утечка информации и факт поддержки им графа д’Артуа станет достоянием гласности. Филипп рассчитывал, что у противников графа хватит ума инспирировать такую утечку или же просто предъявить Парламенту и Совету Пэров его письма.

Он как раз составлял вычурное послание своему троюродному брату, герцогу Невэрскому, когда к нему пришел Гастон и сообщил о своем решении поехать вместе с Эрнаном в Толедо. Филипп отложил перо и удивленно поглядел на кузена.

– Какого дьявола? Что вам понадобилось в Толедо?

– Этого я сказать не могу. Прости, но…

– Ты пообещал Эрнану молчать?

– Да.

– Ну что ж… Жаль, конечно, что и ты покидаешь нас. – Филипп снова взялся за перо. – Не обессудь, дружище, но у меня еще много дел, а времени в обрез – я обещал Бланке вскоре освободиться. Понимаешь, она не сможет заснуть без меня. Смешно, черт возьми, но и я, если подолгу не вижу ее, чувствуя себя брошенным ребенком. Просто уму не постижимо, как это я раньше… – Он осекся и тряхнул головой. – Боюсь, я начинаю повторяться. Ты что-то еще хотел мне сказать?

Гастон пришел в замешательство, лицо его побледнело, но он тотчас совладал с собой и протянул ему скрепленный герцогской печатью пакет.

– Чуть не забыл, – сипло произнес он. – Сегодня ко мне прибыл гонец из Тараскона. Это тебе письмо от отца.

– Ага! – рассеянно произнес Филипп, взял пакет, повертел его в руках и отложил в сторону. – Позже прочитаю… Ты, случайно, не знаешь, Эрнану передали мою просьбу?

– Да. Он скоро придет.

– Поторопи его, дело безотлагательное. – Филипп мокнул перо в чернильницу и склонился над недописанным письмом. – До скорой встречи, друг. Удачи тебе.

– До скорой. – Гастон вздохнул, бросил быстрый взгляд на отложенный Филиппом пакет и вышел из комнаты.

И только на следующий день за обедом Филипп вспомнил о письме отца. Он велел Габриелю принести его, распечатал и начал читать.

И первые же строки заставили Филиппа вскрикнуть от неожиданности.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила Бланка.

Филипп молча передал ей письмо.

– О Боже! – произнесла она, прочитав его. – А Гастон поехал в Толедо.

– Вот именно, – кивнул Филипп. – А он взял и поехал в Толедо. Проездом, кстати, через Калагорру.

– Может, он еще не знает? – предположила Бланка.

– Глупости! Гонец-то прибыл к нему, а не ко мне. – Филипп сокрушенно вздохнул. – Я всегда знал, что Гастон редкостный циник. Но разве мог я подумать, что он аж такой циник!