Текст книги "Принц Галлии"

Автор книги: Олег Авраменко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)

Глава XXI
Безумие Рикарда Иверо

В то лето виконту Иверо шел двадцать первый год. Он был внучатным племянником короля Наварры, сыном и наследником самого могущественного после короля наваррского вельможи – дона Клавдия, графа Иверо, а по линии матери, Дианы Юлии, он приходился двоюродным братом ныне царствующему императору Августу XII. Был он высокого роста, строен, светловолос и красив, как античный бог, правда, не в пример богам, он не мог похвастаться физической силой и выносливостью – и это, пожалуй, был единственный его недостаток. Рикард, казалось, имел все, что нужно для полного счастья – молодость, красоту, здоровье, знатность и богатство, – однако счастливым себя не чувствовал. В четырнадцать лет его угораздило без памяти влюбиться в свою троюродную сестру Маргариту, и с тех пор вся его жизнь была подчинена одной цели – добиться от нее взаимности.

Шли годы. Рикард взрослел, вместе с ним взрослела Маргарита, и все длиннее становилась вереница ее любовников, на которых он взирал со стороны, снедаемый ревностью и отчаянием. Маргарита относилась к нему лишь как к брату, наотрез отказываясь видеть в нем мужчину. А в то же самое время его родная сестра Елена была просто без ума от него, и вряд ли бы ее остановил страх перед грехом кровосмешения, если бы не упрямство Рикарда, для которого во всем мире не существовало другой женщины, кроме Маргариты. Вдобавок ко всему, еще одна троюродная сестра Рикарда, Жоанна Бискайская, с некоторых пор всерьез вознамерилась стать его женой и с этой целью старалась настроить против него Маргариту. А поскольку Жоанна не отличалась особым умом и в своих интригах была слишком прямолинейна, Рикард вскоре о ее кознях прознал и всеми силами души возненавидел ее.

Когда же, наконец, его мечта осуществилась, и Маргарита (отчасти назло Жоанне) подарила ему свою любовь, Рикард совсем потерял голову. Если раньше он обожал Маргариту, то после первой близости с ней он стал боготворить ее, и с каждой следующей ночью все неистовее. Впрочем, и Маргарита со временем начала испытывать к Рикарду гораздо более глубокое чувство, чем то, которое она привыкла называть любовью. Все чаще Маргарита стала появляться на людях в обществе Рикарда, а с конца июня они проводили вместе не только ночные часы, но и бóльшую часть дня, словно законные супруги. Многие в Наварре уже начали поговаривать, что наконец-то их наследная принцесса остепенилась, нашла себе будущего мужа, и теперь следует ожидать объявления о предстоящей свадьбе.

Однако сама Маргарита о браке не помышляла. До Рождества, когда она обещала отцу выйти замуж, была еще уйма времени, спешить с этим, по ее мнению, не стоило, и все разговоры на эту тему, которые то и дело заводил с ней Рикард, неизменно заканчивались бурными ссорами. Обычно это случалось по утрам, а к вечеру они уже мирились, и в качестве отступной Рикард преподносил Маргарите в подарок какую-нибудь сногсшибательную вещицу, все глубже погрязая в трясине долгов.

В тот июльский вечер, о котором мы намерены рассказать, он подарил ей в знак очередного примирения после очередной утренней ссоры изумительное жемчужное ожерелье, влетевшее ему в целое состояние.

Почти час потратила наваррская принцесса, вместе с Бланкой и Матильдой изучая подарок Рикарда, рассматривая его в разных ракурсах и при различном освещении и примеряя его друг на дружке. С этой целью Маргарита трижды, а Матильда дважды меняли платья. Бланка не переодевалась только потому, что ей было далеко идти до своих покоев, а все платья наваррской принцессы были на нее слишком длинными.

Рикард весь сиял. Он опять был в ладах с Маргаритой, критическое восприятие действительности, которое обострялось у него по утрам, к вечеру, как обычно, притупилось, все тревоги, опасения и дурные предчувствия были забыты, будущее виделось ему в розовых тонах, а в настоящем он был по-настоящему счастлив.

Вволю налюбовавшись собой и своим новым украшением, Маргарита звонко поцеловала Рикарда в губы.

– Это задаток, – пообещала она. – Право, Рикард, ты прелесть! Таких восхитительных подарков я не получала еще ни от кого, даже от отца… Между прочим, сегодня и папуля мне кое-что подарил. Вот, говорит, доченька, взгляни. Может, тебя заинтересует.

– А что за подарок? – спросила Бланка.

– Сейчас покажу.

Маргарита вышла из комнаты, а спустя минуту вернулась, держа в руках небольшой, размерами с книгу, портрет.

– Ну как, кузина, узнаешь?

Невесть почему (а если хорошенько вдуматься, то по вполне понятным причинам) Бланка покраснела.

– Это Филипп Аквитанский…

– Он самый. Нечего сказать, отменная работа. Только, по-моему, художник переусердствовал – слишком смазлив твой Филипп на портрете. Вряд ли он такой в жизни.

– А вот и ошибаешься, – пожалуй, с излишним пылом возразила Бланка. – По мне, этот портрет очень удачный, и художник нисколько не польстил Филиппу.

– Вот как! – произнесла Маргарита, облизнув губы. – Выходит, не зря его прозвали Красавчиком.

– А если начистоту, – язвительно заметил Рикард, глядя на портрет с откровенной враждебностью, – то гораздо больше ему подошло бы прозвище Красавица.

Бланка укоризненно посмотрела на Рикарда, а Маргарита улыбнулась.

– И в самом деле. Уж больно он похож на девчонку. Если бы не глаза и не одежда… Гм. Он, наверное, не только женщинам, но и мужчинам нравится. А, кузина?

Бланка смутилась. Ее коробило от таких разговоров, и она предпочла бы уклониться от ответа, однако опасалась, что Маргарита вновь обрушит на нее град насмешек по поводу ее «неприличной стыдливости».

– Ну… в общем… Был один, дон Педро де Хара, прости Господи его грешную душу.

– Он что, умер?

– Да. Филипп убил его на дуэли.

– За что?

– Ну… Дон Педро попытался… это… поухаживать за Филиппом. А он вызвал его на дуэль.

– За эти самые ухаживания?

– Мм… да.

– Какая жестокость! – отозвался Рикард. – Мало того, что дон Педро страдал из-за своих дурных наклонностей, так еще и поплатился за это жизнью.

Бланка смерила Рикарда испепеляющим взглядом.

– Прекратите язвить, кузен! – резко произнесла она. – Прежде всего, Филипп понятия не имел о дурных наклонностях дона Педро, а его… его ухаживания он расценил как насмешку над своей внешностью. Это во-первых. А во-вторых, вас ничуть не трогает горькая участь незадачливого дона Педро де Хары. Вы преследуете вполне определенную цель – очернить кузена Аквитанского в глазах Маргариты.

– Ладно, оставим это, – примирительно сказала наваррская принцесса. – Тебе, Рикард, следует быть осторожным в выражениях, когда речь идет о кумире Бланки…

– Кузина!.. – в замешательстве произнесла Бланка.

– А ты, дорогуша, не лицемерь, – отмахнулась Маргарита. – Не пытайся убедить меня в том, что Красавчик тебе уже разонравился… Гм. И он нравится не только тебе. Матильда, как ты находишь Филиппа Аквитанского?

Девушка с трудом оторвала взгляд от портрета и в растерянности захлопала ресницами.

– Простите?… Ах, да… Он очень красивый, сударыня.

– И совсем не похож на девчонку?

– Нет, сударыня. Он похож на Тристана.

– На Тристана? – рассмеялась Маргарита. – Чем же он похож на Тристана?

– Ну… Он красивый, добрый, мужественный…

– Мужественный?

– Да, сударыня. Госпожа Бланка как-то говорила мне, что дон Филипп Аквитанский считается одним из лучших рыцарей Кастилии.

– А по его виду не скажешь.

– Тем не менее, это так, – заметила Бланка. – Филипп часто побеждал на турнирах, которые устраивал мой отец.

– И чаще всего тогда, – усмехнулась Маргарита, – когда королевой любви и красоты на турнире была ты… Да, кстати. Ты знаешь, что мой папочка пригласил его быть одним из зачинщиков праздничного турнира?

– Что-то такое я слышала.

– И это симптоматично. Похоже, отец намерен превратить турнир в состязание претендентов на мою руку. Уже доподлинно известно, что как минимум четыре зачинщика из семи будут мои женихи.

– Аж четыре?

– Да. Пятым, скорее всего, станет твой муженек – как-никак, он первый принц крови. А еще два места папуля, видать, приберег для Рикарда и кузена Арагонского, буде они изъявят желание преломить копья в мою честь… Гм, в чем я позволю себе усомниться.

Рикард покраснел. Он никогда не принимал участия в турнирах, так как от природы был физически слаб.

– Один из тех четырех, как я понимаю, Филипп Аквитанский, – пришла на помощь Рикарду Бланка. – Второй граф Оска. А еще двое?

– Представь себе, – сказала Маргарита. – Будет Эрик Датский.

– Тот самый бродячий принц?

– Да, тот самый.

– Прошу прощения, сударыни, – вмешалась в их разговор Матильда. – Но почему его называют бродячим принцем?

– Потому что он постоянно бродит по свету, то бишь странствует. Странствует и воюет. Кузен Эрик – шестой сын датского короля, на родине ему ничего не светит, вот он и шастает по всему миру в поисках какой-нибудь бесхозной короны. Недавно его погнали в шею с Балкан, так что теперь он решил попытать счастья на Пиренеях.

– А четвертый кто? – спросила Бланка. – Случайно, не Тибальд де Труа?

Маргарита усмехнулась:

– Он самый. Моя безответная любовь.

– Как это безответная? Ведь он влюблен в тебя.

– Это я имела в виду. Он любит меня – а я не отвечаю ему взаимностью.

– В таком случае, ты неправильно выразилась, – заметила Бланка. – Это ты его безответная любовь.

Маргарита пожала плечами.

– Какая разница! – сказала она. – И вообще, не придирайся к словам. Ты сама не больно хорошо говоришь по-галльски.

– Зато правильно.

– А вы знаете, сударыня, – вновь вмешалась Матильда, обращаясь к Бланке. – В прошлом году госпожа Маргарита послала господину графу Шампанскому…

– Замолчи! – резко перебила ее Маргарита; щеки ее заалели. – Что послала, то послала. Он сам напросился.

– А в чем, собственно, дело? – поинтересовалась Бланка.

– Да ни в чем. Просто Тибальд де Труа – настырный тип. Четыре года назад он совершал паломничество к мощам Святого Иакова Компостельского, чтобы помолиться за выздоровление своей жены, и проездом побывал в Памплоне. Тогда-то мы с ним и познакомились. И представь себе: на второй день он признался мне в любви – а в это самое время его жена была при смерти. Он, наверное, здорово обрадовался, когда вернулся домой и узнал, что она умерла.

– Не суди опрометчиво, кузина. Откуда тебе известно, что он обрадовался?

– А оттуда! Потому что спустя два месяца он попросил у отца моей руки. Когда же я отказала ему, он принялся терроризировать меня длиннющими письмами в стихах. У меня уже скопилось целое собрание его сочинений. Ума не приложу, что мне делать с этим ворохом бумаги.

– Вели переплести их в тома, – посоветовала Бланка. – Это сделает честь твоей библиотеке. Тибальд де Труа, несмотря на все его недостатки, выдающийся поэт.

– Может быть, может быть, – не стала возражать Маргарита. – Правда, ваш Руис де Монтихо ни во что его не ставит.

Бланка пренебрежительно фыркнула:

– Тоже мне, авторитет нашла! Его просто снедает зависть к таланту дона Тибальда. По мне, Руис де Монтихо – несерьезный поэт.

– А граф Шампанский, по-твоему, серьезный? Да более легкомысленного человека я еще не встречала!

– С ним лично я не знакома, – ответила Бланка, – поэтому не берусь судить, какой он человек. Но поэт он серьезный, даже гениальный. Хотя я не считаю себя большим знатоком поэзии, все же осмелюсь предположить, что потомки поставят Тибальда де Труа на одну доску с такими видными фигурами в литературе, как Вергилий, Гомер и Петрарка.

Слова «доска» и «фигуры» вызвали у Маргариты странную цепочку ассоциаций. В отличие от Бланки, страстной любительницы шахмат, наваррская принцесса терпеть не могла эту игру – за шахматной доской она откровенно скучала, и ее клонило ко сну. Вслед за словом «сон» в ее голове завертелось слово «постель», повлекшее за собой приятные мысли о том, чем люди занимаются в постели помимо того, что спят.

Маргарита томно посмотрела на Рикарда и сладко зевнула.

– Ну все, друзья, – заявила она. – Хорошего понемногу. Поздно уже, пора ложиться баиньки. Рикард, проводи кузину до ее покоев. Господин де Монтини, небось, заждался от нее весточки.

Лицо Бланки обдало жаром, и чтобы скрыть смущение, она торопливо направилась к выходу. Исполняя просьбу Маргариты, Рикард последовал за ней.

Весь путь они прошли молча, думая каждый о своем. Но возле своей двери Бланка задержала Рикарда.

– Кузен, – сказала она. – Я очень волнуюсь за вас. Боюсь, это может плохо кончиться.

– О чем вы говорите?

– О ваших отношениях с Маргаритой. Она просто играет с вами в любовь. А вы тешите себя напрасными надеждами.

Рикард мрачно усмехнулся:

– Я не слепой, кузина. Я все вижу, все знаю. Но буду бороться до конца.

– А если…

– Прошу вас, не надо. Я не хочу сейчас думать об этом.

– Да поймите же наконец, что на одной Маргарите свет клином еще не сошелся.

– Увы, для меня сошелся.

– Неужели во всем мире нет другой женщины, достойной вашей любви?

– Почему же, есть, – ответил Рикард. – Даже две. Но, к сожалению, они обе не для меня. Ведь вы замужем, а Елена моя родная сестра.

Бланка удрученно покачала головой:

– Право, вы безумец, Рикард!..

Когда Рикард возвратился, Маргарита уже разделась и ожидала его, лежа в постели. На невысоком столике возле кровати стоял, прислоненный к стене, портрет Филиппа.

– А это еще зачем? – с досадой произнес Рикард. – Чтоб лишний раз поиздеваться надо мной?

– А какое тебе, собственно, дело? – Маргарита поднялась с подушек, подвернув под себя ноги. – Пусть побудет здесь, пока его место не займет оригинал.

– Маргарита! – в отчаянии простонал Рикард. – Ты разрываешь мое сердце!

– Ах, какие громкие слова! Какая бездна страсти! – Она протянула к нему руки. – Ну, иди ко мне, мой малыш. Я мигом твое сердечко вылечу.

Рикард сбросил с ног башмаки, забрался на кровать и привлек ее к себе.

– Маргаритка моя Маргаритка, – прошептал он, зарываясь лицом в ее душистых волосах. – Цветочек ты мой ненаглядный. Как я смогу жить без тебя?…

– А зачем тебе жить без меня? – спросила Маргарита. – Давай будем жить вместе. Ты такой милый, такой хороший, я так тебя люблю.

– Пока, – добавил Рикард.

– Что «пока»?

– Пока что ты любишь меня. Но потом…

– Не думай, что будет потом. Живи сегодняшним днем, вернее, сегодняшней ночью, и все уладится само собой.

– Если бы так… Ты, кстати, знаешь, почему моя мать не одобряет наших отношений? Не только потому, что считает их греховными.

– А почему же?

– Оказывается, еще много лет назад она составила на нас с тобой гороскоп, и звезды со всей определенностью сказали ей, что мы принесем друг другу несчастье.

– Ты веришь в это?

– Боюсь, что верю.

– Так зачем же ты любишь меня? Почему ты не порвешь со мной?

Рикард тяжело вздохнул:

– Да хотя бы потому, что я не в силах отказаться от тебя. Ты так прекрасна, ты просто божественная…

– Я божественная! – рассмеялась Маргарита. – Ошибаешься, милый! Я всего лишь до крайности распущенная девчонка.

– Да, ты распущенная, – согласился Рикард. – Но все равно я люблю тебя. Я люблю в тебе и твое беспутство, я люблю в тебе все – и достоинства, и недостатки.

– Даже недостатки?

– Их особенно. Если бы их не было, ты была бы совсем другой женщиной. А я люблю тебя такую, именно такую, до последней частички такую, какая ты есть. Другой мне не надо.

– Я есть такая, какая я есть, – задумчиво произнесла Маргарита. – Тогда не гаси свечи, Рикард. Шила в мешке не утаишь.

Глава XXII
Грехопадение Матильды де Монтини

– Безобразие! – недовольно проворчал Гастон д’Альбре, развалившись на диване в просторной гостиной роскошных апартаментов, отведенных Филиппу во дворце наваррского короля.

– Еще бы, – отозвался пьяненький Симон де Бигор. – Это очень даже невежливо.

Он сидел на подоконнике, болтая в воздухе ногами. Находившийся рядом Габриель де Шеверни готов был в любой момент подстраховать друга, если тот вздумает вывалиться в открытое окно.

Последний из присутствующих, Филипп, стоял перед большим зеркалом и придирчиво изучал свое отражение.

– Что невежливо, это уж точно, – согласился он.

Все четверо только что возвратились с торжественного обеда, данного королем в честь прибытия гасконских гостей. Маргарита на обед явиться не соизволила, ссылаясь на отсутствие аппетита, и именно по этому поводу Гастон с Симоном выражали свое неудовольствие. Филиппа же возмутила главным образом бесцеремонность принцессы: ведь ей ничего не стоило придумать более подходящий и менее вызывающий предлог – скажем, плохое самочувствие.

Впрочем, он не считал эту выходку Маргариты плохим знаком – скорее наоборот. По некотором размышлении Филипп пришел к выводу, что ее поступок свидетельствует о крайнем раздражении, обиде и даже уязвленной гордости. И причиной этому, вне всякого сомнения, был он. Скорее всего, Маргарита уже решила остановить свой выбор на нем – и теперь досадует из-за этого, чувствует себя униженной, потерпевшей поражение…

Филипп добродушно улыбнулся своему отражению в зеркале и дал себе слово, что в самом скором времени заставит Маргариту позабыть о досаде и унижении, которые она испытывает сейчас.

– Да перестань ты глазеть в это чертово зеркало! – раздраженно произнес Гастон. – Вот еще франт, все прихорашивается и прихорашивается! И так уже смазлив до неприличия. Прямо как девчонка.

Филипп перевел на кузена кроткий взгляд.

– И вовсе я не прихорашиваюсь.

– Ну, так любуешься собой.

– И не любуюсь. Я просто думаю.

– О чем, если не секрет?

Какое-то мгновение Филипп колебался, затем ответил:

– А вдруг Маргарита окажется выше меня? Ведь не зря меня прозвали Коротышкой, я действительно невысок ростом.

– Для мужчины, – флегматично уточнил Габриель.

– Зато она, говорят, высокая для женщины.

– Вот беда-то будет! – ухмыльнулся Гастон. – Настоящая трагедия.

– Ну, насчет трагедии ты малость загнул. Однако…

– Однако в постели с высокими женщинами ты чувствуешь себя не очень уверенно, – закончил его мысль д’Альбре. – Что за глупости! Право, не понимаю: какая, собственно, разница, кто выше? Лично меня это никогда не волновало.

Филипп смерил взглядом долговязую фигуру кузена и хмыкнул:

– Ясное дело! Вряд ли тебе доводилось заниматься любовью с семифутовыми красотками.

Гастон хохотнул.

– Твоя правда, – сдался он. – Об этом я как-то не подумал. По-видимому, не суждено мне узнать, каково это – трахать бабу, что выше тебя.

Филипп брезгливо фыркнул. Несмотря на свой большой опыт по этой части (а может, и благодаря ему), он всячески избегал вульгарных выражений, когда речь шла о женщинах, и без особого восторга выслушивал их из чужих уст.

Симон, который все это время сидел на подоконнике, размахивая ногами и что-то мурлыча себе под нос, вдруг проявил живейший интерес к их разговору.

– А что? – спросил он у Филиппа. – Ты собираешься переспать с Маргаритой?

Филипп ничего не ответил и лишь лязгнул зубами, пораженный нелепостью вопроса.

Гастон в изумлении уставился на Симона.

– Подумать только… – сокрушенно пробормотал он. – Хотя я знаю тебя с пеленок, порой у меня создается впечатление, что ты строишь из себя идиота. Нет-нет, я уверен, что это не так, но впечатление, однако, создается. Не стану говорить за других, но лично для меня нет ничего удивительного, что Амелина погуливает на стороне. Еще бы! C таким-то мужем…

Симон покраснел от смущения.

– Ты меня обижаешь, Гастон. Ну, не догадался я, ладно. Как-то не думал об этом раньше.

– А что здесь думать, скажи на милость? Прежде всего, Филипп собирается жениться на Маргарите, и потом… Да что и говорить! Это же так безусловно, как те слюнки, которые текут у тебя при мысли о вкусной еде. Разве не ясно, что коль скоро такой отъявленный бабник, как наш Филипп, заявился в гости к такой очаровательной шлюшке, как Маргарита, то без палок-тыкалок между ними никак не обойдется.

– Ты бы заткнулся, дружище, – вежливо посоветовал ему Филипп. – А то тебя слушать противно.

Гастон тряхнул головой.

– Чертова твоя деликатность! Просто уму непостижимо, как в тебе только уживаются ханжа и распутник.

Филипп хотел было ответить, что распущенность распущенности рознь и что разборчивость в выражениях еще не ханжество, но как раз в это мгновение дверь передней отворилась и в гостиную заглянул его паж д’Обиак – светловолосый паренек тринадцати лет с вечно улыбающимся лицом и легкомысленным взглядом бархатных глаз.

– Монсеньор…

– Ты неисправим, Марио! – раздраженно перебил его Филипп. – Пора уже научиться стучать в дверь.

– Ой, простите, монсеньор, – извиняющимся тоном произнес паж, тщетно пытаясь изобразить глубокое раскаяние, которое вряд ли испытывал на самом деле. – Совсем из головы вылетело.

– Это не удивительно, – прокомментировал Гастон. – У тебя, парень, только ветер в голове и гуляет.

– Совершенно верно, – согласился Филипп. – Я держу его у себя лишь потому, что он уникален в своей нерадивости… Так чего тебе, Марио?

– Здесь одна барышня, монсеньор. Говорит, что пришла к вам по поручению госпожи принцессы.

– Вот как! – оживился Филипп. – Что ж, пригласи ее. Негоже заставлять даму ждать, особенно если она посланница принцессы.

Он устроился в кресле, скрестил ноги и напустил на себя величественный вид.

Марио шире распахнул дверь и отступил вглубь передней.

– Прошу вас, барышня.

В комнату вошла стройная черноволосая девушка в нарядном платье из темно-синего бархата и склонилась перед Филиппом в глубоком реверансе. Гастон, Габриель и Симон приветствовали ее почтительными поклонами, а Филип – кивком. Он даже сделал движение, как будто собирался подняться с кресла, однако в последний момент передумал. С его лица напрочь исчезло высокомерное выражение, уступив место благодушному умилению, а в глазах зажглись похотливые огоньки. Он непроизвольно облизнул губы и спросил:

– Мой паж не ошибся? Вас прислала госпожа Маргарита – или сама богиня Афродита?

Гастон д’Альбре исподтишка захихикал. А девушка в смятении улыбнулась и застенчиво произнесла:

– Я пришла с поручением от госпожи принцессы, монсеньор. Ее высочество весьма сожалеет о случившемся…

– Это насчет обеда?

– Да, монсеньор. Сегодня госпожа была не в духе… плохо себя чувствовала… и так получилось. Поэтому она приносит вам свои извинения и выражает надежду, что не очень обидела вас.

Филипп изобразил искреннее изумление:

– Обидела? Да ради Бога! Если госпожа принцесса не явилась на обед, значит у нее были на то основания. И не мне судить о том, достаточны они или нет.

Гастон тихонько фыркнул:

– Каков лицемер, а?

Девушка вновь улыбнулась и продолжила:

– Сегодня вечером у госпожи принцессы собираются молодые дворяне и дамы, состоится небольшой прием. Ее высочество просила передать, что будет рада, если вы и ваши друзья окажете ей честь своим присутствием.

«Так-так, – подумал Филипп. – Это еще лучше, чем я ожидал. Вечер в сравнительно узком кругу, интимная обстановка… Но черт! Какая прелестная девчушка! Неужто Маргарита умышленно подставила ее, чтобы отвлечь мое внимание от своей персоны? Гм, должен признать, что отчасти ей это удалось…»

– И когда состоится прием? – спросил он.

– Через час после захода солнца, то есть около девяти. Ее высочество пришлет за вами своих пажей.

– Прекрасно.

После этого в гостиной воцарилось неловкое молчание. Девушка робко смотрела на Филиппа, смущенно улыбаясь. Он же откровенно раздевал ее взглядом.

Гастон с равнодушным видом сидел на диване. Он и заговорил первым:

– Между прочим, барышня. Вы мне кого-то напоминаете. Вот только не вспомню, кого именно.

– Простите, монсеньор? – встрепенулась девушка. – Ах да! Возможно, вы знаете моего брата, Этьена де Монтини?

– Точно-точно, он самый… Так вы его младшая сестра – Матильда, если не ошибаюсь?

– Да, монсеньор, Матильда де Монтини.

– Красивое у вас имя, – сказал Гастон. – И вы тоже красивая. Правда, Филипп?

Тот утвердительно кивнул и одарил Матильду обворожительной улыбкой. Щеки ее из розовых сделались пунцовыми, она в замешательстве опустила глаза.

– Вы очень любезны, господа…

Гастон поднялся с дивана и расправил плечи.

– Ну, ладно, пойду предупрежу наших ребят, чтобы были готовы к половине девятого.

– Правильно! – обрадовался Филипп. – Обязательно предупреди. И вы, Симон, Габриель, тоже ступайте – переоденьтесь, отдохните немного.

Оба молодых человека подчинились. При этом Симон иронично усмехался, а вот Габриель почему-то был угрюм и подавлен…

Когда они остались вдвоем, Филипп ласково обратился к Матильде:

– Прошу садиться, барышня. Выбирайте, где вам удобнее. – Он заговорщически подмигнул ей, всем своим видом показывая, что самое удобное место у него на коленях. – Официальная аудиенция закончена и нам больше нет нужды следовать протоколу.

– Благодарю вас, монсеньор, вы очень милы, – смущенно ответила девушка. – Но лучше я постою. Тем более, что мне пора возвращаться к госпоже.

– Тогда я тоже постою, – сказал Филипп, поднимаясь с кресла. – И кстати, я вас еще не отпускал.

– Да, монсеньор?

– Я хотел бы узнать, кто будет присутствовать на сегодняшнем приеме. Из знати, разумеется.

– Ну, прежде всего, госпожа Бланка Кастильская. Не исключено, что будет ее брат, дон Фернандо.

– Вот как? Граф де Уэльва уже приехал?

– Да, монсеньор. Ее высочество как раз давала мне поручение, когда ей доложили о прибытии господина принца.

– Гм. А мне казалось, что он должен сопровождать свою сестру, принцессу Нору.

– Госпожа Элеонора приедет несколько позже, вместе со старшим братом, королем доном Альфонсо.

– Даже так! Ну что же… Итак, на приеме будут принцесса Бланка и, возможно, граф де Уэльва. Еще кто?

– Госпожа Жоанна, сестра графа Бискайского.

– А сам граф?

– Нет, он не… Вчера поздно ночью он возвратился из Басконии, и у него накопилось много неотложных дел.

«Ясненько, – подумал Филипп. – Маргарита и ее кузен настолько не переваривают друг друга, что даже избегают личных встреч…»

– Благодарю вас, барышня. Продолжайте, пожалуйста.

– Из всех, достойных вашего внимания, остались только господин виконт Иверо и его сестра, госпожа Елена.

– Виконт по-прежнему дружен с принцессой? – поинтересовался Филипп. Он не спеша расхаживал по комнате, медленно, но верно приближаясь к Матильде.

Девушка стыдливо опустила глаза.

– Ну, собственно… В общем, да.

– А ваш брат?

Если предыдущий вопрос привел Матильду в легкое и вполне объяснимое замешательство, то упоминание об Этьене явно обескуражило ее.

– Прошу прощения, монсеньор. Боюсь, я не поняла вас.

«Вот так дела! – изумился Филипп. – Неужели Маргарита изменила своим принципам и завела себе сразу двух любовников?… Но с этим мы разберемся чуть позже».

Он подступил к Матильде вплотную и решительно привлек ее к себе. Девушка покорно, без всякого сопротивления, отдалась в его объятия.

– Монсеньор!.. – скорее простонала, чем прошептала она.

– Называй меня Филиппом, милочка… О Боже, какая ты хорошенькая! Ты просто сводишь с ума! И я вправду рехнусь… если сейчас же не поцелую тебя.

Что он и сделал. Его поцелуй был долгим и нежным; таким долгим и таким нежным, что у Матильды дух захватило.

Потом они целовались жадно, неистово. Отсутствие опыта Матильда восполняла самоотверженностью юной девушки, впервые познавшей чувство любви. В каждый поцелуй она вкладывала всю свою душу и с каждым новым поцелуем все больше пьянела от восторга, испытывая какое-то радостное потрясение.

Филипп подхватил полубесчувственную девушку на руки, перенес ее на диван и, весь дрожа от нетерпения, лихорадочно принялся стягивать с нее платье. Немного придя в себя, Матильда испуганно отпрянула от него и одернула юбки.

– Что вы, монсеньор! Это же… Ведь сюда могут войти… И увидят…

– Ну, и пусть видят… Ах, да, точно! – опомнился Филипп. – Ты права, крошка. Прости, я совсем потерял голову. Говорил же, что ты сводишь меня с ума. – Он обнял ее за плечи. – Пойдем, милочка.

– Куда? – трепеща спросила Матильда.

– Как это куда? Разумеется, в спальню.

Матильда вырвалась из его объятий.

– О Боже! – воскликнула она, отступая все дальше от него. – В спальню?… Нет, не надо! Прошу вас, не надо…

Филипп озадаченно глядел на нее.

– Но почему же? Сейчас только шесть, времени у нас вдоволь, чтобы успеть приятно его провести. Будь хорошей девочкой, пойдем со мной.

Он встал с дивана и направился к ней. Матильда пятилась от него, пока не уперлась спиной в стену. Она сжалась, точно затравленный зверек; взгляд ее беспомощно метался по комнате.

– Прошу вас, монсеньор, – взмолилась Матильда. – Не надо!..

Филипп приблизился к ней вплотную.

– Надо, милочка, надо. Если, конечно, я нравлюсь тебе.

– Вы нравитесь мне! – горячо заверила она. – Я… я вас люблю.

– Так в чем же дело?

– Я боюсь… Мне страшно…

Филипп рассмеялся и звонко поцеловал ее дрожащие губы.

– Не бойся, со мной не страшно. Поверь, крошка, я не сделаю тебе больно. Напротив – ты получишь столько удовольствия, что тебе и не снилось.

Матильда в отчаянии прижала руки к груди.

– Но ведь это такой грех! – прошептала она. – Страшный грех…

Филипп все понял.

«Ага! Она, оказывается, не только невинна, что уже само по себе удивительно, она еще и святоша. Вот уж никогда бы не подумал, что Маргарита держит у себя таких фрейлин… Гм… А может быть, они с ней нежнейшие подружки?…»

С разочарованным видом он отошел от Матильды, сел в кресло и сухо промолвил:

– Ладно, уходи.

Матильда побледнела. В глазах ее заблестели слезы.

– О, монсеньор! Я чем-то обидела вас?

– Ни в коей мере. Я никогда не обижаюсь на женщин, даже если они обманывают меня.

– Обманывают! – воскликнула пораженная Матильда. – Вы считаете, что я обманываю вас?

– Да, ты солгала мне. На самом деле ты не любишь меня. Уходи, больше я тебя не задерживаю.

Девушка сникла и тихонько заплакала.

– Вы жестокий, вы не верите мне. Не верите, что я люблю вас…

Филипп застонал. У многих женщин слезы были единственным их оружием – но они сражали его наповал.

– Ты заблуждаешься, – из последних сил произнес он, стараясь выглядеть невозмутимым. – У тебя просто мимолетное увлечение, которое вскоре пройдет, может быть, и завтра.

Матильда опустилась на устланный коврами пол и безвольно свесила голову.

– Вы ошибаетесь. Это не увлечение, я действительно люблю вас… По-настоящему… Я полюбила вас с того мгновения, как увидела ваш портрет. Госпожа Бланка много рассказывала про вас… много хорошего. Я так ждала вашего приезда, а вы… вы не верите мне!..

Не в силах сдерживаться далее, Филипп бросился к ней.

– Я верю тебе, милая, верю. И я тоже люблю тебя. Только не плачь, пожалуйста.

Лицо Матильды просияло. Она положила руки ему на плечи.

– Это правда? Вы любите меня?

– Конечно, люблю, – убежденно ответил Филипп и тут же виновато опустил глаза. – Но…

Быстрым движением Матильда прижала ладошку к его губам.

– Молчите, не говорите ничего. Я и так все понимаю. Я знаю, что не ровня вам, и не тешусь никакими иллюзиями. Я не глупа… Но я дура! Я дура и бесстыдница! Я все равно люблю вас… – Она прильнула к нему, коснулась губами мочки его уха и страстно прошептала: – Я всегда буду любить вас. Несмотря ни на что! И пусть моя душа вечно горит в аду…