Текст книги "Австралия (Путеводитель)"

Автор книги: Олег Алякринский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

Кук славился крутым нравом и был весьма хорош собой: высокий, смуглый. Он также был, как тогда выражались, из "матросни" – офицером, который добился своего высокого положения без помощи привилегий, дарованных аристократическим или по крайней мере "благородным" происхождением.

Кук родился в 1728 г. в семье йоркширского фермера и в возрасте 18 лет поступил юнгой на "угольщик" в Северном море. В 1755 г. он записался в военно-морской флот и отлично зарекомендовал себя как штурман и капитан в боях на реке Святого Лаврентия во время семилетней войны с Францией за Квебек. Его демократизм, гордый нрав и патриотизм, а в особенности скромное происхождение как нельзя лучше подходят для отца-основателя государства, где всегда ценились именно эти качества и которое нередко из-за них терпело серьезные поражения.

В 1768 г. Адмиралтейство командировало Кука на Таити, где он должен был по просьбе Королевского общества вести наблюдения за Венерой. Среди команды из 94 человек на стареньком "Эндеворе" находились Дэниел Карл Соландер и Джозеф Бэнкс, два выдающихся ботаника того времени.

Выполнив полностью задание на Таити, Кук направился на юго-запад к Новой Зеландии, и в течение полугода составлял карту обоих островов. После этого ему предстояло вернуться в Англию минуя либо мыс Горн, либо мыс Доброй Надежды. Вместо того он созвал своих офицеров на военный совет и они порешили отправиться на поиски легендарного "Южного континента". Он решил направить корабль строго на запад, достичь Восточного Побережья Новой Голландии, а затем двигаться вдоль береговой линии на север".

28 апреля 1770 г. "Эндевор" бросил якорь в заливе Ботани-Бей, где простоял неделю. Ни одному ботанику ни до ни после Соландера и Бэнкса не посчастливилось собрать за такой короткий срок столь же обширную коллекцию новых видов растений, птиц и животных. Тем временем матросы питались исключительно морепродуктами, отчего поначалу Кук дал заливу имя Гаванью Морского Кота. Потом он, правда, назвал его "Ботаническим" в ознаменование удивительных находок Соландера и Бэнкса.

На пути к северу Кук обнаружил ещё один залив, куда он не зашел, но придумал имя – Порт Джексон, на берегу которого впоследствии вырос Сидней. 22 августа на острове Поссешен недалеко от мыса Кейп-Йорк он водрузил британский флаг и назвал все восточное побережье континента "Новым Южным Уэльсом" в честь короля Георга III.

На пути домой, обрисовывая в дневнике австралийских аборигенов, он дал им наиболее просвещенную оценку, чем кто-либо из его европейских предшественников. Именно капитану Куку принадлежит классическое описание благородного дикаря: "в действительности же они куда счастливее европейцев, не будучи знакомы с измышленными и неизбежными условностями, коим так поклоняются в Европе... Земля и Море по своей доброй воле обеспечивают их всем необходимым для жизни".

Прибыв в 1777 г. в Лондон, Кук доложил Адмиралтейству о своем открытии восточного побережья Новой Голландии, которую он отказался счесть Большим Южным континентом. Во время своего плавания в 1772-1775 гг. он наконец-то разрушил старинный миф о Большом Южном континенте, когда, подгоняемый западными ветрами, обогнул Антарктику. Потом он воспользовался попутными пассатами, чтобы пересечь Тихий океан, и доказал отсутствие там суши. В 1779 г. Кук погиб от рук полинезийцев на Гавайских островах – честь открытия которых также принадлежала ему.

КОЛОНИЗАТОРЫ И СЛЕДОПЫТЫ

Эй вы, благородные сэры и леди,

Хочу упредить вас, ей-ей!

Коль в доме найдете пропажу

Пожалте к нам в Ботани-Бей!

– Народная песня

Жалкий приют для бунтовщиков, ворюг, проституток и убийц... Клетка для преступников, которых сторожат ещё более мерзкие преступники в мундирах... Остров-тюрьма, чьи узилища выстроены китобоями, беженцами, и политиканами... В будущем Австралия виделась отнюдь на райской Землей Обетованной. И тем не менее вскоре после возникновения небольшой колонии преступников и "красных мундиров", которые в 1788 г. водрузили крест и утвердили суровые европейские порядки на этих Богом забытых берегах, тут сложилось некое общество.

Потеряв Мэриленд и Джорджию после Американской войны за независимость, англичане были вынуждены искать новые места для ссылки своих уголовников. Осужденные временно размещались на гнилых речных баржах в лондонских доках, но очень скоро эти рассадники болезней, беззакония и беспредела вызвали бурное общественное недовольство. Отчаявшись, британское правительство согласилось с доводами сэра Джозефа Бэнкса, что Ботани-Бей в Новой Голландии – самое подходящее место для создания, как потом выразился поэт Лес Марри, "английского тайного ГУЛАГА".

Первый флот. В мае 1787 г. 11 небольших кораблей "Первого флота" под командованием капитана (позднее – губернатора) Артура Филлипа отплыли из Портсмута. Восемь месяцев спустя 1000 пассажиров – три четверти из них составляли уголовники – прибыли в Ботани-Бей. Рекогносцировка местности выявила две вещи: во-первых, данное Куком описание этой местности без всякого намека на пресноводные источники было слишком приукрашенным, а во-вторых, в заливе на якоре стояли два корабля графа де Ла-Перуза, возможно, прибывшие сюда по поручению Людовика XVI для исследования нового континента.

Филлип поспешно ушел на 20 км к северу в Порт-Джексон и 26 января 1788 г. – после весьма неумеренных возлияний и громоподобного орудийного салюта – поднял на берегу британский флаг во славу Георга III. Офицеры, матросы, пассажиры, овцы, козы и коровы выгрузились со своих ноевых ковчегов в укромной скалистой бухте, куда ныне выходят окна сиднейской Оперы.

Главный врач флота отметил, что Порт-Джексон – "самая красивая и самая обширная бухта в мире". Предание гласит, что даже ссыльные преступники при виде голубых вод залива и золотистых песчаных дюн огласили окрестности криками радости. В летописях отмечается также, что два аборигена, вышедшие навстречу неизвестным судам, завопили: "Варра! Варра" (Убирайтесь!), но на них никто не обратил внимания.

Итак, колония явилась к жизни. Но поначалу эта жизнь была ох какой несладкой. Заброшенные на край земли, первые ново-южно-уэльсцы обнаружили, что подмокшее пшеничное зерно не желает приживаться на песчаной почве. Коровы разбрелись по бушу, а овцы стали жертвами уголовников, собак динго и аборигенов.

После 30 месяцев полуголодного существования в полной изоляции, запертые в естественной тюрьме австралийского буша, поселенцы были вынуждены вдвое сократить пищевой рацион. Когда же на горизонте наконец-то появился корабль, то, к их разочарованию, выяснилось, что на его борту были не овцы и не хлеб, а 222 старух-рецидивисток. К счастью, провиантские корабли второго флота были на подходе.

Сидней-таун (названный в честь виконта Сиднея, министра внутренних дел, курировавшего дела колоний) был попросту экспроприирован у местных аборигенов. Без всякого договора, без бус в подарок, без слов благодарности. Впоследствии Филлип, по наивности никак не считая себя непрошеным гостем в этих краях, попытался установить дружественные и честные отношения между своим поселением и местными туземцами. Но в награду за свои старания лишь получил копье в грудь, попав в засаду близ залива Мэнли. И между двумя расами разверзлась пропасть враждебности.

Вскоре парусиновые палатки в Сиднейской бухте сменились кирпичными и деревянными домами. Филлип пытался выстроить поселок по строгому плану, но единообразие было чуждо духу его непутевых обитателей. Протоптанные ими тропинки скоро превратились в улицы и, невзирая на позднейшие поползновения внести некий порядок в городской план, удобные для пешеходов извилистые проходы до сего дня угадываются в сетке улиц современного Сиднея небоскребов.

Сидней-таун рос вширь, к западу, в сторону плодородных угодий Парраматты, но его экспансия сдерживалась неприступными склонами Голубых гор. Следопыты, откликаясь на зов бескрайних просторов суши и моря, открывали новые пастбища и приходные для пахоты земли и даже совсем глухие природные "тюрьмы строжайшего режима" – например на острове Норфолк – для особо опасных преступников, совершавших преступления уже в австралийской ссылке. Поначалу англичане предполагали, что Норфолк станет стратегическим поставщиком льна, пеньки и мачтового леса для тихоокеанских торгового и военно-морского флотов. Но план не осуществился, и острову было уготовано стать пыточной камерой на радость тюремщикам-садистам.

Новый Южный Уэльс обходился английской казне весьма дорого (за первые 12 лет его освоения был истрачен 1 миллион фунтов), но зато новая колония приносила немалую прибыль местным землевладельцам и офицерам Ново-южно-уэльского корпуса, который прозвали "Ромовым корпусом". Корпус решительно боролся с грабительскими поборами капитанов торговых судов, в то же время создавая свои собственные монополии. Колония стала в полном смысле пьяным притоном, а спрос на бенгальский ром – его торговлю контролировал корпус – был столь велик, что в колонии он стал едва ли не местной валютой.

Ад земной. Для наведения порядка в "пьяную колонию" был назначен губернатор Уильям Блай. Ему в обязанности также вменялось организовать приезд в Сидней вольных переселенцев. Однако "Ромовый корпус", подстрекаемый фермером-офицером Джоном Макартуром, поднял мятеж и в 1808 г. снял Блая с должности.

Новый Южный Уэльс и его поселения-спутники для особо опасных преступников в Мортон-Бей (нынешний Брисбен), на острове Норфолк и на Земле Ван Димена (нынешняя Тасмания) вошел в XIX в., имея славу "ада земного" причем австралийские англичане надеялись, что столь прискорбная репутация отвадит от их владений нежелательных пришельцев.

Судьба свела в Австралии ирландских мятежников из подпольных террористических групп и мелких городских воришек, осужденных за кражу буханки хлеба. Для них смерть на виселице была бы большим милосердием. Некоторые беглецы из "британского ГУЛАГА" стали первыми исследователями австралийской земли. Отчаявшиеся узники убегали в буш, полагая, что сразу за отрогами Голубых гор лежит желанный Китай или что в глубине материка расположены колонии вольных белых. На острове Норфолк единственно верным путем спасения от патологически жестоких тюремщиков было совершение убийства – в любом случае убийцу уж точно ожидала виселица.

Словом, в колонии процветали алчность, коррупция, жестокость, публичные порки. Вместе с тем эти эксцессы сдерживались прогрессивными реформами губернатора Лаклана Макуэйри (1810-21), упованием некоторых эмансипистов (освобожденных преступников) на торжество морали и справедливости, а также повышением уровня жизни, что стало возможным благодаря развитию торговли. Макуэйри – аристократ, исповедовавший принципы патернализма – подорвал монополию "Ромового корпуса" на импорт алкоголя, ввел собственную валюту колонии (в 1813 г.), открыл первый банк (1817 г.) и благословил первую экспедицию через Голубые горы (в 1813 г.). Его программа общественных работ и градостроительства (за 11 лет было реализовано 265 проектов) многим обязаны эмансиписту Франсису Гринвею, который был осужден как фальшивомонетчик, доставлен в кандалах в Сидней и впоследствии стал ведущим архитектором колонии.

В 1868 г. в Австралию на поселение прибыла последняя партия преступников. К тому времени на континент было перевезено более 160 тыс. чел., из них лишь 25 тыс. женщин – такая диспропорция на многие десятилетия вперед обусловила природу грубого, "мужецентричного" австралийского общества.

Местные следопыты. Континент площадью 7,7 млн. кв. км, большей частью занимаемый безводными пустынями и густыми зарослями "скрэба", исследовать было очень непросто. На протяжении многих лет освоение пугающе-безбрежных просторов Австралии происходило спорадическими волнами.

До перехода через Голубые горы в 1813 г. основные географические открытия совершали мореходы. Басс и Флиндерс догадались, что Тасмания отделена от материковой суши проливом. Французы Боден (в 1802 г.) и Дюмон д"Юрвилль (в 1826 г.) напугали администрацию колонии, основав поселения на Тасмании и в Западной Австралии. Но когда в 1813 г. был покорен Большой Водораздельный хребет, жажда открытия новых земель и полезных ископаемых, как и мечта о славе первооткрывателей окрыляла многих отчаянных путешественников.

К 1826 г. были вычерчены карты всех рек юго-восточной части континента. Начался геноцид аборигенов. Спустя десять лет большая часть Нового Южного Уэльса, половина Квинсленда, а также южное и северное побережья были основательно изучены. В 1860 г. Берк и Уиллс впервые пересекли континент с юга на север, но проторенные ими дороги долгое время оставались невостребованными. Освоение географических просторов Австралии завершилось лишь в 1930-х гг.

Первые путешественники считали, что текущие на запад реки Нового Южного Уэльса впадают в гигантское внутреннее море. В 1830 г. экспедиция Чарльза Стерта отправилась по руслу р. Маррамбиджи, продолжила свой путь по течению р. Лаклан и р. Муррей и наконец достигла о. Александрин близ Южно-Австралийского побережья. Покрыв расстояние в 1000 км, он увидел море на горизонте, но так и не смог выбраться к берегу. Первопроходцам пришлось плыть против течения к своей отправной точке. После 47-дневного изнурительного перехода и полуголодного рациона Стерт едва не ослеп. Но его героическая экспедиция вошла в национальную историю, развеяв миф о существовании внутреннего моря посреди Австралии.

ТУРИСТ В КОЛОНИИ

М-р Джон Худ, эсквайр, честолюбивый и своенравный старик-шотландец, прибыл в Новый Южный Уэльс в 1841 г. с единственной целью – проведать сына и весело провести время. Худа, который приехал в Сидней сразу же после отмены депортации туда осужденных, видимо, можно считать первым туристом Австралии.

Но немногие из тех, кто читал его записки "Австралия и Восток", изъявили бы желание последовать его примеру, ибо колония оказалась куда более омерзительным местом, нежели её рисовал себе Худ из своего шотландского далека. Помимо суровых условий жизни в буше, утонченный аристократ столкнулся с дикарями-аборигенами, беглыми уголовниками, подлыми конокрадами и форменными психопатами – и пришел в ужас от увиденного.

Едва Худ сошел с корабля в Сиднее, как его чувствительная душа возмутилась. При сорокатысячном населении в городе отсутствовала канализация. По улицам, гремя кандалами стайками разгуливали осужденные. Повсюду теснились уродливые хибары, перемежавшиеся с рюмочными и пивными всего питейных заведений в Сиднее насчитывалось 215! Хуже того, колонисты, похоже, весьма терпимо относились к своим алкоголикам. Это неслыханно, возмущался просвещенный шотландец, они "открыто выражают желание пойти напиться".

Худ имел очень теплую встречу со своим сыном Александром, который 10 лет назад, взяв с собой слугу, отправился за океан искать счастья и богатства. Теперь Александр был преуспевающим скваттером близ г. Конноболас, на западной границе поселения, и он пригласил отца посетить свои владения. Визит обернулся сущим кошмаром. Верховой переход через Голубые горы – в наши дни это незабываемое путешествие – оказался пыткой. Проложенная уголовниками дорога, которая выделывала головокружительные петли по унылым серым скалам, казалась "бесконечной", писал Худ. Вскоре заморосил дождь. Его кобыла потеряла две подковы. Искать здесь кузнеца было бесполезно. "Впервые в жизни я совершенно пал духом". В пути Худ потерял свой багаж. Поселок Батерст оказался крошечным и тоскливым "Я пребывал в отчаянии".

Когда же глазам Худа наконец предстала овечья ферма сына – близ нынешнего Оринджа – он был просто убит. "Халупа", в которой ютились сын с гостем-отцом, "не была выдержана ни в каком известном архитектурном стиле", писал Худ о хижине, коя представляла собой сложенное из древесной коры жилище с дырами в стене, куда проникал свет вместе с комарами. "Вы едите их, вы пьете их, вы дышите ими", писал Худ о вездесущем австралийском комарье. "Воистину имя им легион". Ему предложили баранину – на завтрак, обед и ужин. Самым же тяжким испытанием было чувство полного, кромешного одиночества – вне зависимости от числа снующих вокруг людей.

Записки Худа о его приключениях в буше дают занимательный срез жизни на австралийском "фронтире". Притом, что ближайший полицейский участок, кабинет врача или церковь находились за много миль, обитатели землевладения в Коннобаласе постоянно жили в страхе подвергнуться нападению бушрейнджеров. Эта перспектива настолько ужаснула Худа, что он зарыл свои наиболее ценные вещи в землю.

Сын и отец Худы предприняли путешествие в Веллингтон – сегодня туда ведет живописное шоссе, окаймленное высоченными эвкалиптами и протянувшимися до горизонта зелеными полями. Но в 1841 г. над этими бесплодными степям лишь гуляли сухие ветра. Они провели ночь в Молонге, "более убогой харчевни мне за всю жизнь не доводилось видеть. Похоже, в неё набились все окрестные пьянчуги, не давая нам спать и всю ночь раздражавшие наш слух сквернословием и гоготом".

Долгие серые дни в пограничной глухомани были Худу в тягость. Тоска по дому особенно измучила Худа под Рождество: "удушливый зной малоприятным образом перечеркивает наши привычные думы о веселой поре морозов и снегопада и уютного сиживания перед камином." Он тосковал по общению, по своим книгам и переписке с друзьями и жаловался, что газеты приходят в эту глушь лишь раз в неделю. "Причем, к несчастью, одни только сиднейские" – словом, он в конец концов решил вернуться в родную Шотландию.

Ему пришлось возвращаться в Сидней на "самом ужасном виде транспорта, который только можно вообразить" – в сиднейском почтовом дилижансе. Рядом с ним на пассажирской скамье оказался шотландский священник, которого колониальная жизнь довела чуть ли не до помешательства. Он вцепился за Худа, как утопающий хватается за соломинку, и при прощании, теребя его за рукав, жалобно умолял: "Если кто-нибудь там у нас спросит вас обо мне, скажите, что старик ещё жив и все ещё проповедует слово Божье..."

Прощаясь с сыном в Сиднее и понимая, что уж больше им не суждено свидеться, Худ жестоко раскаивался в том, что в свое время отправил его в Австралию. "Вынужден признаться, что тамошняя жизнь не имеет никаких преимуществ, компенсировавших бы её неудобства".

Впрочем, для тех английских джентльменов, которые все же обдумывали посещение далекого континента, Худ составил список необходимых вещей, кои надобно было взять в дорогу: не менее 50 выглаженных рубашек, 32 пары носков, пять фланелевых сюртуков, 10 носовых платков (8 цветных и 2 белых)...

Пропавшая экспедиция Лейхгардта. В 1842 г. 29-летний пруссак Людвиг Лейхгардт, бежавший от воинского призыва, прибыл в Сидней. Дезертир едва ли обладал всеми необходимыми качествами для удачливого следопыта: он не умел стрелять, был близорук и к тому же слабо ориентировался на местности. Однако он обладал талантом находить щедрых благодетелей.

К 1844 г. он уже нашел достаточное число спонсоров для финансирования его амбициозного похода на север-запад через Квинсленд в Северную Территорию. Его целью было исследовать земли от Брисбена до Порт-Эссингтона (ныне – Дарвин), расстояние между которыми составляло 4800 км. Он двинулся с караваном волов, взяв с собой десять компаньонов и проводников-аборигенов. Ему пришлось пережить невероятные лишения, он растерял провиант, а в стычках с туземцами трое членов его экспедиции были ранены (один – смертельно).

Через 14 месяцев, когда все сочли его экспедицию погибшей, Лейхгардт появился-таки в Порт-Эссингтоне. По возвращении в Сидней морем, этих "пришельцев с того света" встречали как национальных героев. Прусское военное командование даже сняло с Лейхгардта обвинение в дезертирстве.

В апреле 1848 г. он вновь отправился в путь, на этот раз по маршруту из Ромы в южном Квинсленде к Индийскому океану. Его экспедицию, которая состояла из 7 человек и 77 животных, с тех пор больше никто не видел, и её судьба стала одной из величайших тайн австралийского буша. Первые поисковые партии докладывали, что пропавшая экспедиция, вероятно, стала жертвой жестоких аборигенов в западном Квинсленде. Невзирая на это предположение, спасатели продолжали поиски ещё несколько лет, поскольку время от времени возникали слухи, будто кто-то нашел в буше человеческие скелеты, кострища недавних стоянок и беспризорных лошадей. А цветистые рассказы об одичавшем белом, жившем в 1860-х гг. среди квинслендских аборигенов, породили легенду о том, что одному из членов экспедиции, Адольфу Классену, удалось выжить.

Между 1852 и 1938 гг. поискам останков экспедиции Лейхгардта занимались девять поисковых партий. Эти поиски сами по себе стали примером мужества и послужили поводом для новых географических открытий и трагических смертей. Но несмотря на все предпринятые усилия, немая пустыня так и не раскрыла тайну пропавшей экспедиции Лейхгардта.

Герои и негодяи. Аборигены сыграли немалую роль в освоении Австралии европейцами, иногда помогая, иногда противостоя им. В летописи континента запечатлено немало случаев сотрудничества и предательства.

В 1848 г. экспедиция Эдмунда Кеннеди исследовала материковую часть полуострова Кейп-Йорк. Недостаток провизии, набеги враждебных туземцев и труднопроходимая местность вынудили его вернуть своих компаньонов обратно к побережью, сам же он продолжал идти вперед вместе со своим чернокожим проводником Джеки-Джеки. В одной из стычек с аборигенами Кеннеди был смертельно ранен и умер на руках проводника. Джеки-Джеки тоже был ранен, но пробился сквозь джунгли к морю и сообщил капитану ожидающей там шхуны о местонахождении уцелевших членов экспедиции.

Эдвард Джон Эйр в 1840 г. совершил беспримерный пеший переход с востока на запад по берегу Великого Австралийского залива. Он вышел вместе со своим помощником Джоном Бакстером и тремя аборигенами. Через четыре с половиной месяца, покрыв 2000 км по пустыне, он с последним проводником-аборигеном Уайли вышел к Олбани со стороны залива Короля Георга. Бакстер же погиб от стрел двух других проводников, которые после предательского убийства сбежали в буш. До нас дошло немало похожих рассказов о мужестве и подлости, которые иногда были записаны на коре деревьев или на обрывках бумаги и закопаны рядом с иссохшими костями. О других безмолвно повествовали лишь лужицы крови на песке в безлюдных пустынях материковой части Австралии.

В августе 1860 г. Роберт О"Хара Берк и У. Дж. Уиллс вышли из Мельбурна с хорошо экипированной командой на верблюдах (специально доставленных для этой экспедиции из Афганистана). Они поставили своей целью первыми совершить переход через континент от восточного побережья до западного. Повесть об их злоключениях давно стала достоянием австралийского фольклора.

Берк был неопытным хвастливым и невероятно самоуверенным честолюбцем. Сгорая от нетерпения, он не дождаться каравана верблюдов с провиантом и уговорил Уиллса и других членов группы – Грея и Кинга – отправиться в путь. От р. Купер-Крик группа двинулась через пустыню при 60-градусной жаре. В феврале 1861 г. они вышли к заливу Карпентария и тотчас пустились обратно по своим следам. Грей умер в пути. Трое оставшихся первопроходцев наконец добрались до лагеря у Купер-Крик, где оставался их компаньон Брае. Но Брае, ожидавший их четыре месяца, ушел со стоянки всего лишь за семь часов до их появления. Отказавшись от предложенной помощи местных аборигенов, Берк и Уиллс вскоре погибли в непроходимой Каменной пустыне. Выжить удалось лишь Кингу, и то благодаря заботе аборигенов – он-то и донес до австралийцев эту трагическую историю.

Жила Лассетера – ещё один кладезь австралийских легенд. Подобно рассказам о Лейхгардте и о бушрейнджере Неде Келли, предание о золотоносной жиле стало неотъемлемым достоянием австралийской мифологии, искусства и литературы. Как утверждал Генри Лассетер, в 1900 г. во время одиночного перехода от Элис-Спрингс до Карнарвона на западном побережье он обнаружил золотоносный пласт – в метр глубиной и 16 км длиной. Ему не поверили, да и найти такую исполинскую жилу казалось делом безнадежным.

Во время Депрессии, однако, он вновь заявил о своем открытии. В Сиднее была набрана поисковая партия и в 1930 г. экспедиция под водительством Лассетера вышла в поход. После многомесячных бесплодных поисков руководители экспедиции решили отказаться от затеи и, оставив Лассетеру двух верблюдов, предоставили ему возможность одному заниматься розысками своего мифического золотого рифа. Живым его больше не видели, но потом был найден его дневник и, как кое-кто утверждал, и его тело. Дневник повествует о том, как он нашел и застолбил участок, но взбесившиеся верблюды убежали от него, а он скитался по пустыне и, потеряв рассудок, умер от истощения в горах Петерманнового хребта на краю пустыни Гибсона.

Молва о его открытии, смерти и дневниках передавалась из уст в уста, и вплоть до 1970 г. новые экспедиции продолжали упорно искать Лассетерову жилу. Как и в случае с Лейхгардтом, великая австралийская пустыня по сию пору хранит трупы неудачливых золотоискателей и тайну их судьбы.

"ЗОЛОТЫЕ ЛИХОРАДКИ" И БУШРЕЙНДЖЕРЫ

Закон посадит в тюрягу любого,

Кто сопрет гуся на базаре

Но те негодяи, что грабят базарных торговцев,

Разгуливают на свободе

– Баллада XVIII века

В то время как следопыты по несколько месяцев, а то и навсегда пропадали в охряных песках австралийских пустынь, поселенцы продолжали трудиться на земле и строили процветающее общество.

В первой половине XIХ в. в европейских поселениях произошли зримые перемены. С 1840 по 1868 гг. транспортировка заключенных из Англии была приостановлена. К 1860 г. территория была поделена на пять самостоятельных колоний, которые частенько выказывали старой родине большую лояльность, нежели своим ближайшим соседям.

Главной движущей социальной силой в колониях была так называемая "скваттократия", богатые офицеры и вольные поселенцы, бросившиеся по следам первооткрывателей осваивать новые плодородные земли внутри материка. Они просто заявляли о своих притязаниях (или "садились" – англ. "squat") на огромные участки земли – нередко площадью в 8 тыс. га или больше. Подобно овцам-мериносам, скваттеры жили за счет "богатств земли", сами будучи главным её богатством.

В то время нередки были конфликты между скваттерами и новыми мелкими фермерами ("свободными селекционерами"), между сельской "скваттократией" и городской буржуазией, а также между "местными" (т. е. уроженцами Австралии) и недавними иммигрантами. Продолжались также трения между белыми и чернокожими, причем увещевания с помощью ружья или яда, как и экспроприация племенных земель приводили к печальным последствиям. И все же несмотря на это, континент и новое общество находились на пороге нового пробуждения.

Золото! Пробуждение настало в 1851 г. Эдвард Харгрейвс, австралийский золотоискатель, вернулся из Калифорнии переполненный впечатлениями о золотой лихорадке 1849 г. Он не сомневался, что при явном сходстве геологического строения Калифорнии и Австралии, в Новом Южном Уэльсе непременно должно быть золото. Он не мог знать, что золото в этих местах было обнаружено ещё 10 лет назад преподобным У. Б. Кларком, чье открытие, однако, осталось в тайне. Увидев золотые самородки, губернатор сэр Джордж Гиппс заявил: "Запрячьте это подальше, мистер Кларк, иначе нам всем тут не жить!"

Обнародовав в Сидней-тауне свое намерение найти золото, Харгрейвс сполна изведал горечь насмешек, но не смутился и ушел исследовать русло р. Макуэйри близ Батерста в 170 км к западу от Сиднея. Придя на место, он взял первую пробу грунта и заявил своим компаньонам: "Вот оно! Сегодня великий день в истории Нового Южного Уэльса. Я стану баронетом, вам присвоят рыцарские звания, а из моей кобылы сделают чучело, поставят под стекло и выставят в Британском музее".

15 мая 1851 г. весть о том, что "найдено золото!", облетело австралийские колонии. В Батерст хлынул столь бурный поток золотоискателей, что в Виктории начался демографический и экономический бум. А в Мельбурне работодатели сулили 200 фунтов вознаграждения всякому, кто найдет золото в окрестностях их города.

В июле было заявлено о первой находке, и к концу года уже разрабатывались богатейшие золотоносные жилы в Виктории – вокруг Балларата, Бендиго и Кастлмейна. Для мельбурнских бизнесменов эти находки были не всегда желанными. Хотя цены на муку, хлеб, одеяла, лопаты и шахтное оборудование удваивались и утраивались, при этом, однако, обнаружился острый дефицит продавцов в лавках: Мельбурн и Джилонг почти полностью лишились мужской части своего населения.

Славные деньки. Районы золотых приисков представляли собой зрелище весьма бурной трудовой активности: команда из четырех-пяти мужчин от зари до зари горбатились не покладая рук – копали, просеивали грунт, мыли песок. В призрачном лунном пейзаже, испещренном башенками шахт, насыпями отвальной породы, палатками и наскоро сбитыми дощатыми хибарами и рюмочными-времянками, они самозабвенно работали и наградой за их труд могли оказаться либо рудные пустышки, либо самородки вроде "Привет, незнакомец!" весом в 78 кг.

Несмотря на хаотичность раскопов, в среде золотоискателей царил порядок, строгая дисциплина, взаимное доверие и политическая солидарность, что резко отличалось от беспредела на калифорнийских приисках. Но едва только бородатые золотоискатели в наглаженных рубашках и кованых башмаках появлялись в городе, они пускались во все тяжкие, нередко просаживая по сотне фунтов в день. Бравые бородачи забавляли горожан небылицами о золотых приисках, потчевали слушателей шампанским, раскуривали сигары "пятерочками" (т. е. пятифунтовыми банкнотами) и разъезжали по улицам верхом или в кэбах.

Это были "Славные деньки". В мельбурнском театре, по свидетельству очевидца, актеры, выходившие после спектакля на сцену, вынуждены были стоять под градом золотых слитков, которыми их осыпали вместо букетов цветов. Многие из них весили по полфунта и, не долетая до сцены, падали в оркестровую яму".

На протяжении последующих двух десятилетий "золотые лихорадки" вспыхивали по всему континенту точно пожары в буше, а потом спорадически возникали вплоть до конца столетия. Последней крупной находкой стали золотые прииски Калгрули-Кулгарди в Западной Австралии в 1892-93 гг. Золотая лихорадка поражала воображение не только лавочников Сиднея и моряков Порт-Филлипа. Прослышав о гигантских самородках и золотоносных ручьях, люди со всех концов света устремились в Австралию. В 1852 г. 92 тыс. приезжих запрудили улицы городов Виктории и Нового Южного Уэльса. К 1860 г. население Австралии перевалило за миллион, увеличившись за десять лет на 600 тыс. чел.