Текст книги "Великая битва у Малого пруда"

Автор книги: Октав Панку-Яшь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава двенадцатая. После семейного совета

«Семейный совет» в доме Бунеску начался вечером.

Когда Петрикэ вернулся домой, отец, «председатель совета», уже восседал за столом. Перед ним лежала раскрытая клеёнчатая тетрадь, и он что-то помечал карандашом.

Карандаш был прикреплён цепочкой к петлице форменной тужурки, висевшей на спинке стула, и поэтому, пока отец писал, синяя тужурка дёргалась, точно марионетка.

Тут же были: мать, Мария – каменщица, Ион – лейтенант и Вирджил – будущий химик, ещё не имевший «права голоса», поскольку он не входил в совет, а только замещал Софию, воспитательницу, которая задержалась на совещании в отделе народного образования.

Увидев заседавших, Петрикэ поздоровался и сразу направился в комнату к малышам, где сестрёнки затеяли шумную возню, стараясь во что бы то ни стало отучить «малышку» сосать палец…

– Итак, у нас остаётся четыреста пятьдесят лей, – сказал Ион, подсев к отцу и вглядевшись в испещрённую цифрами страницу.

– Нет! – возразил «председатель». – Больше! У нас остаётся… – Сдвинув со лба очки, он продолжал: – Остаётся ровно четыреста пятьдесят семь лей.

– Что в лоб, что по лбу, – засмеялся Вирджил. – На семь лей больше, на семь лей меньше дела не меняет. Пошли дальше!

Отец посмотрел на него поверх очков не то удивлённо, не то сердито.

– Скажи, пожалуйста, какой банкир выискался! Хм! Откуда это у тебя такие замашки? Смотри-ка! Если ты воображаешь, что это не имеет значения, сделай милость, скатертью дорога… Переселяйся к банкиру… как его там…

– Морган, – смеясь, подсказал лейтенант.

– Хоть и Морган… Я-то имел в виду другого, но всё один шут. Знаешь, как этому Моргану денежки достаются? – И он сгрёб рукой со стола.

– Оставь его, отец, не ругай! – вступилась за Вирджила старшая дочь, Мария. – Он ведь первый раз на совете.

– Он и так прикусил язычок, – добродушно сказала мать.

– Знаю, знаю. Надо же ему приучаться! Не сегодня-завтра и он будет здесь полноправным. – Поглядев на цифры, «председатель» обратился к Вирджилу: – Я предлагаю купить тебе туфли.

– Мне? – «Неправомочный» удивлённо вскинул голову. – Мне пока не нужно. Вот младшим нужно обязательно купить сандалии. Ведь они целый день, как жеребята, носятся. Подковать бы их надо, честное слово… Ну, а мои туфли ещё совсем крепкие.

– Знаем мы, какие крепкие, – сказала Мария. – Мы ведь не на другой планете живём.

– Правда же. Я только недавно поставил подмётки… А на верхах ни трещинки нет. Вы вот видели, какие сандалии у малышей?

– Видели, – сказала мать.

– Ну, и как, одобряете?

– Вовсе нет…

– Тогда о чём спорить?

Отец слегка постучал карандашом по столу. Не лёгкая задача быть председателем «семейного совета» с такими детьми. Всякий раз, когда обсуждалась «статья покупок», начинались бурные споры. Каждый отнекивался, говорил, что ему ничего не нужно, и кивал на братьев и сестёр, доказывая, что им необходимо множество вещей… Но и отец не первый день «председательствовал». Кто-кто, а уж он-то знал, как вести «совет», и знал, как надо повернуть дело.

– Ну, вот что, – сказал он. – Малышам купим сандалии, это само собой разумеется. И тебе приобретём туфли. Где это сказано, что полагается только одна пара? В самом деле. – И, улыбаясь, добавил: – Может быть, у тебя какая-нибудь знакомая есть…

– Моя знакомая не смотрит на туфли! – сердито пробормотал будущий химик.

– А если и смотрит? – лукаво спросила Мария.

– Значит, она мещанка, и я не посмотрю на неё.

Лейтенант Ион засмеялся:

– Выходит, значит, по туфлям видно, кто мещанин, а кто нет?.. Что ты на это скажешь, отец?

– Что мне сказать? Он, может быть, думает, что наши рабочие соревнуются для того, чтобы обуть в хорошие туфли мещан. Кабы его услышал какой-нибудь рабочий обувной фабрики, будь уверен, спустил бы с него шкуру…

Все, в том числе и Вирджил, громко расхохотались. Потом отец спросил Вирджила:

– Кроме туфель, что тебе ещё нужно?

– Мне? Ничего, но вот…

– Что «вот»?

– Меньшому…

– А Петрикэ что?

– Ему многое нужно…

В комнату вошла Аурора, радиотехник, держа в руках поднос с посудой.

– Вы тут, я вижу, развлекаетесь, – сказала она. – Ужинать пора.

– Сейчас кончим, – заметил Ион.

– А и правда, здесь уже без нас обойдутся, – скачала мать и поманила Марию.

– Сегодня моя очередь вытирать посуду, – вызвался Ион и встал.

Мать взяла у Ауроры тарелки и вместе с Ионом и Марией ушла в летнюю кухню готовить ужин. Оставшись с Вирджилом, отец переспросил:

– Так что же всё-таки нужно Петрикэ?

Вирджил замялся:

– Я не знаю, хватит ли денег… но ему бы тенниску…

Отец вздохнул:

– Ну и детки у меня! Что, Петрикэ сам не может сказать? Кстати, где он? Петрикэ-э!.. Поди сюда!

Петрикэ мигом примчался:

– Ты меня звал, папа?

– Да. Скажи, как у тебя насчёт рубашек?

Петрикэ вытаращил глаза, как будто речь шла о чём-то совершенно необычайном.

– Мне ничего не нужно… Эта ещё хорошая… Смотри! – Отвернув край свитера, он показал свою голубую рубашку.

Но «председатель» был не из легковерных людей.

– Так я ничего не вижу. Сними-ка свитер. Что это тебе вздумалось надеть его в такую жару? Не раздумывай, снимай живей!

Петрикэ не спеша снял свитер и, не глядя на отца, сказал:

– Видишь, она ещё совсем хорошая.

Но отец, казалось, вовсе не намерен был разглядывать выгоревшую рубашку. Нечто другое привлекло его внимание.

– Или ты уже не пионер, Петрикэ? – спросил отец, нахмурившись.

– Пионер…

– Как – пионер? Откуда это видно? Где твой галстук?

Петрикэ молчал.

– Не слышу, говори громче!

– Он у меня… – пробормотал меньшой.

– Где у тебя?

– У меня… под подушкой…

Отец наморщил лоб:

– Не понимаю. Сам ты, я вижу, здесь. Почему же галстук очутился под подушкой? Или, может быть, ты за ночь вырос и уже староват стал для пионера?

Петрикэ молчал. Он чувствовал на себе взгляды отца и Вирджила, они словно жгли его.

– Почему ты не отвечаешь? – спросил брат.

– Он разорвался… – пролепетал Петрикэ. – То-есть не весь… Только один конец…

– Ну и ну! – сказал отец. – Вон какие дела! – Он достал из кармана тужурки платок, подышал на стёкла очков и не спеша протёр. – Так вот что! Попроси у матери иголку с ниткой и сейчас же зашей.

…Примерно через час Мария неслышно вошла в комнату, окна которой выходили в сад.

– Помочь тебе, Петрикэ?

– Не надо. Я и сам, – отозвался Петрикэ, слизнув при этом с пальца выступившую капельку крови.

– Вот видишь, укололся!

– Ещё никто не умирал от того, что укололся иголкой.

– Погоди, ты что делаешь? Только теперь разглядела. Ты, оказывается, не галстук зашиваешь. Кто это заставил тебя чинить рубашку?

– Я выпросил у мамы. Сначала ведь надо попрактиковаться на чём-нибудь. Не могу же я сразу браться за галстук. Но я почти научился. Не так уж и трудно… Ой! Опять укололся! Вот отвлекаешь своими разговорами!

– Не хочешь, чтобы я тебе помогла?

– Не к чему. Когда практикуешься, всегда так. Пока… как это говорят… пока неквалифицированный. Ну, иди, иди.

– Ладно, ухожу. Желаю успеха!

* * *

Санду уже подходил к дому Бунеску, как вдруг его ударило камешком в грудь. Он оглянулся. Никого. «Мне показалось», – сказал он про себя, но в ту же минуту другой камешек попал ему в плечо. Санду улыбнулся и подумал: «Наверно, где-то тут спрятался Петрикэ». И он крикнул:

– Хватит, Петрикэ! Выходи!

В ответ раздалось мяуканье, и опять Санду ударило камешком по ноге.

– Ты что, Петрикэ, не понимаешь? Перестань баловаться! Я же к тебе по делу!

Снова послышалось мяуканье, а потом чей-то писклявый голосок проговорил:

– Это не Петрикэ… Это его тень… – И мимо уха Санду опять пролетел камешек. – Стой!

– Почему?

– А потому что, если ты побежишь, я пущу в ход тяжёлую артиллерию. У меня припасены камни и покрупнее! Я – лучший стрелок из рогатки на нашей улице! – продолжал тот же голосок.

– А почему ты меня выбрал мишенью? – спросил Санду, убедившись, что это не Петрикэ. – Я., например, тебя не знаю.

– Зато я тебя знаю!

– Откуда?

– С земли.

Санду засмеялся:

– Не с луны?

Когда в ответ на шутку в него снова полетел камешек, тут уже Санду не выдержал и крикнул:

– Ну, вот что! Если ты мастер стрелять из рогатки, так я мастер драть за уши. Если ты знаешь меня и хочешь что-нибудь сказать, говори; если же тебе охота баловаться – прощай, мне некогда!

– Мне нужно сказать тебе кое-что!

– Тогда выходи и перестань пищать!

– Нет. Я хочу быть кон… ну, как это говорится?

– Если ты сам не знаешь, что ты хочешь сказать, откуда же мне знать?

– Вот… погоди… Я хочу быть конспиратором. Ты не должен знать, кто я!

– Почему?

– Потому что много будешь знать – скоро состаришься. Ты идёшь к Петрикэ?

– Много будешь знать – скоро состаришься! – смеясь, ответил Санду.

– Тень никогда не старится. А я – тень.

– Тени не нужно знать, иду ли я к Петрикэ…

– Нет, нужно. Потому что я хочу передать ему кое-что.

– А если я не соглашусь?

– Тогда я возьмусь за тяжёлую артиллерию!

– А я возьмусь за твои уши!

– А если я попрошу тебя?

– Тогда другое дело.

– Так вот, прошу тебя… Я заверну камешек в записку и брошу тебе. Отдай эту записку Петрикэ.

– А почему ты сам не отнесёшь?

– Потому что он сердится на меня.

– Он и на меня сердится. Но мы с ним помиримся.

– То-то и оно! Отдай ему записку, чтобы он и со мной помирился. Прошу тебя!

– Бросай!

Через несколько минут Санду стучался к Бунеску. Ему открыла мать Петрикэ.

– Поздновато ты приходишь в гости, – ласково сказала она. – Но Петрикэ ещё не лёг. Заходи.

Петрикэ всё ещё «практиковался» на той же старой рубашке, когда в комнату вошёл Санду. Примостившись на краю кровати, Петрикэ распутывал нитку, которая, точно назло, петляла при каждом стёжке, цепляясь за пуговицу, а то и за нос.

Санду поздоровался, но не получил ответа. Петрикэ только мрачно посмотрел на него, потом принялся шить. Он даже стал насвистывать в доказательство того, что ему нет никакого дела до гостя. Но Санду-то знал своего приятеля! Он сел поближе к кровати и, облокотившись на колени, тоже нагнулся над рукоделием Петрикэ.

– Если я уколю тебя в нос, смотри не плачь, – сказал Петрикэ, разглаживая пальцем кривой шов.

– Я сюда не плакать пришёл, – спокойно ответил Санду. – У меня к тебе дело.

– А у меня тоже дело. Не видишь разве? Только я и без тебя могу справиться.

– А я вот без тебя не могу. Когда кончишь, мы поговорим.

– Я не скоро кончу.

– Я могу подождать.

– Я и к утру не кончу.

– Ничего, я спать не хочу.

– И за месяц не кончу.

– Ничего, всё равно у нас каникулы!

Санду говорил спокойно, не повышая голоса. Это то больше всего и раздражало Петрикэ. Он готов был сказать, что не закончит до самой смерти, но предвидел, что Санду хладнокровно ответит: «Ничего, я подожду». Хотя Петрикэ не жалел, что Санду всё-таки пришёл, и хотя ему представлялся случай высказать всё, что он, Петрикэ, думает о ябедах, тем не менее Петрикэ всячески старался показать своё невнимание к другу. Он начал насвистывать, но тут же уколол палец и сунул его в рот.

– Почему бы тебе не надеть напёрсток? – спросил Санду.

– Незачем.

– Пальцы исколешь!

– Не беда! – процедил Петрикэ сквозь зубы. – Беда другое.

– Что?

Петрикэ пробормотал что-то невнятное.

– Кто «скареда»? – не разобрав толком, спросил Санду.

– Да не «скареда», а «ябеда»! И если хочешь знать, я вот что тебе скажу: постыдился бы ябедничать!

– Ябедничать? – Санду даже вздрогнул. – Что ты выдумываешь!

– Я не выдумываю. Откуда же Влад узнал про галстук? Кроме тебя, я никому не говорил. А ты… ты, уж конечно, постарался скорее растрезвонить.

– Неправда! – Санду сжал кулаки. – Если Влад и знает, так не от меня! Он и сам узнал. Думаешь, от него можно что-нибудь скрыть? Он всё знает!

– Что ж, по-твоему, у него волшебная подзорная труба? – засмеялся Петрикэ.

Под окном в саду хрустнула ветка. Петрикэ крикнул:

– Это ты, Вирджил? – Но никто не отозвался, и он повторил: – Думаешь, у него волшебная подзорная труба?

– Нет, конечно, но он всё знает!

– Тогда, может быть, он знает, что ты сейчас у меня и что мы говорим про него? Да?

– Да, совершенно верно.

Но произнёс это вовсе не Санду. Петрикэ испуганно вздрогнул. Санду поднял глаза.

У окна стоял улыбающийся Влад. Не кто иной, как сам Влад.

– Добрый вечер, – сказал он и одним прыжком очутился в комнате. – Ну, что поделываете, неразлучные друзья? И днём и ночью вместе – это неплохо!

После заседания Влад вышел вместе с Софией, сестрой Петрикэ, и проводил её до дому. Заодно он решил навестить меньшого. София показала ему, где окно Петрикэ. Так он очутился здесь. Подсев к Петрикэ, Влад спросил:

– Ну, что же вы замолчали? Продолжайте. Я вам не помешаю. Побуду немножко и уйду.

Ребята всё ещё не могли опомниться. Они смотрели друг на друга: Санду – откинувшись на спинку стула, а Петрикэ так и застыл с иголкой в руке, точно перед объективом фотоаппарата во время съёмки занятий кружка «Умелые руки»…

Наконец, воткнув иголку в рубашку, Петрикэ сказал:

– Влад, как по-вашему, если двое поклялись и один из них нарушил клятву, что должен сделать другой?

– О какой клятве идёт речь?

– О клятве дружбы!

– Как тебе сказать? – Влад насупил брови. – Это ведь не в аптеке. Там спросишь: «Что у вас есть от кашля?» Тебе ответят: «У нас есть отличная микстура». Когда же речь идёт о дружбе, тут готовых рецептов нет. Мол, сделай так-то и так-то… Главное, не торопиться, обдумать, рассудить…

– Ну, вот видишь! – вмешался Санду. – Петрикэ всегда торопится.

– Не понимаю.

– Мы дали друг другу клятву дружить до гроба.

– Значит, сто лет, – пошутил Влад.

– До гроба, – повторил Санду. – А Петрикэ говорит, что я нарушил клятву, потому что скрыл от него одно происшествие. Но потом я сам ему рассказал.

– За это я уже не обижаюсь на тебя, – сказал Петрикэ, откладывая шитво.

– Знаю. Ты считаешь меня ябедой? Это неправда. Влад, говорил я вам что-нибудь?

– Ты мне много чего говорил. Вот и сейчас говоришь, – смеясь, ответил тот.

– Нет, я про другое. Говорил я вам, что Петрикэ разорвал галстук?

– Нет, – покачал головой Влад, – это мне сказал сам Петрикэ. Когда с настоящим пионером происходит такой случай, он удручён, и, конечно, это легко можно угадать по его лицу. Санду ничего не сказал мне, но, если бы он это и сделал, я не считал бы его ябедой. Я бы подумал: «Почему он мне говорит? Очевидно, у Петрикэ не хватает мужества признаться». А если у человека не хватает мужества, нужно ему помочь? Нужно! Вот мы и помогаем ему: поручаем ему самому зашить галстук. Петрикэ заодно учится шить. Это хорошо!

– Хорошо, – повторил Санду.

Немного погодя и Петрикэ тихо сказал:

– Хорошо.

– Ну, а как же быть с клятвой дружбы? – смеясь, спросил Влад.

Санду предоставил отвечать Петрикэ. А тот не заставил себя долго ждать.

– С клятвой? Как быть? Клятва есть клятва… До гроба! – И он протянул Санду руку.

– Теперь я могу сказать, зачем я пришёл, – обратился Санду к Петрикэ после паузы, когда все трое молчали.

Только сверчок доказывал своим стрекотаньем, что не очень правы баснописцы и поэты, сравнивающие его с гитаристом. Уж если на то пошло, его скорее можно сравнить с играющим на губной гармонике музыкантом, у которого маловат рот и дует он только в одно отверстие инструмента.

– Я пришёл поговорить с тобой насчёт игры, которую нам предложил Влад. И правда, Влад, очень интересная игра! Ребятам она непременно понравится. Я объясню её Петрикэ, и, если я в чём-нибудь ошибусь, вы поправите меня. Хорошо?

– Ну что ж!

Игра действительно была интересная. Называлась она «Дети портов мира». Санду без единой ошибки объяснил правила.

– Вот здорово! – обрадовался Петрикэ. – Скажем ребятам, чтобы они подготовились, и потом сыграем, да?

– Что за вопрос!

– Только не забудьте про гербарий, – напомнил Влад. – Это всё-таки ваше главное занятие. Пройдут каникулы, и оглянуться не успеете, как настанет начало учебного года. Можно ли заявиться в школу без обещанного гербария?

– Конечно, нельзя! – в один голос ответили ребята.

– И я такого мнения. Тем более, что через год, когда вы окончите седьмой класс, сам придётся проводить первый день занятий уже не в нашей школе. Все вы рассеетесь по разным школам… Я вот подумал: мы уже два года вместе, остаётся всего один год… Мы едва успели узнать друг друга, свыкнуться, подружиться, и вдруг наступит день, когда нам придётся проститься, и мы спросим себя: «Доведётся ли нам встретиться?» – Влад обнял ребят и продолжал: – Вообразим, что этот день уже наступил. И вот вы прощаетесь со школой. Неизвестно, каким окажется этот день – ясным или дождливым. В одном я уверен: все мы будем очень взволнованы. Нелегко расставаться с друзьями!

– Наш Дину определённо всплакнёт. Он, когда волнуется, всегда снимает очки и протирает глаза. Говорит, что будто это из-за очков, но мы знаем, что это он прослезился, – сказал Санду.

– А может быть. Дину на самом деле станет поэтом! – сказал Петрикэ. – Он ведь об этом мечтает.

– А вы? – спросил Влад. – О чём вы мечтаете?

Петрикэ, не задумываясь, ответил:

– Быть офицером! А впрочем, неплохо бы и на паровозе, как отец!

Санду помедлил с ответом.

– Я… учителем естествознания… Мне бы так хотелось! Но если один станет поэтом, другой – машинистом или офицером, а третий – учителем, выходит, мы никогда и не встретимся…

– Да! – вздохнул Петрикэ. – Значит, и с Владом уже не встретимся…

– Ну нет, ребятки, непременно встретимся! Если мы останемся друзьями, то, как бы далеко мы ни были друг от друга, всё равно ещё свидимся. И потом, пути-то наши сходятся. Ведь никто из нас не собирается лодырничать. Труд каждого вольётся в общий труд. Тут-то мы и встретимся! Понятно?

– Да, – весело ответили ребята.

– Ну, в таком случае, как говорит Санду, дельно! А мне надо идти. Уже поздно. Санду, ты тоже пойдёшь?

– Вдвоём будет веселее!

Они вместе вышли, но у ворот Санду вдруг спохватился. Попросив Влада чуточку подождать, он вернулся к Петрикэ.

– Я забыл передать тебе кое-что… – Санду вынул из одного кармана записку «лучшего стрелка из рогатки», а из другого пакетик.

– Что тут?

– Это конфеты для твоей маленькой сестрёнки. Тоже чуть не забыл… Они очень хорошие!

– Да ведь она ещё не ест конфет. Ей всего семь месяцев!

– Как жалко… Впрочем, что я говорю? У вас найдётся, кому их съесть. Отдай их близнецам. Только сначала сосчитай, чтобы поровну было, а то ещё поссорятся, когда станешь делить. Ну, спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

Петрикэ развернул записку и прочитал:

«Абрикосы у нас почти поспели. Разрешаю тебе лазить на дерево и есть, сколько захочешь. Нина».

Петрикэ улыбнулся и невольно сунул руку в пакетик, который получил от Санду. Достав конфету, он уже поднёс её ко рту, но потом остановился. Высыпал конфеты на подоконник и сосчитал их. Ура! Одна лишняя. Значит, её можно преспокойно съесть!

Глава тринадцатая. У нас дела серьёзные – мальчишеские!

Судя по записи в вахтенном журнале адмиралтейства порта Малый пруд, следующее утро было «оч., оч. трудным, но и оч., оч. интересным».

И действительно, четыре «оч.», по-братски разделённые между словом «трудный» и словом «интересный», сошли с пера Дину неспроста. Дину был далёк от того, чтобы из прилежного помощника адмирала превратиться в бумагомараку, оч., оч. далёк. Накануне ему попалась в руки старая книга, где он вычитал, что нашими знаниями о путешествиях знаменитого Магеллана мы обязаны некоему Антонио Пигафетте, которого мореплаватель взял на борт своего корабля в качестве секретаря. Это укрепило решение Дину сделать вахтенный журнал верным зеркалом происходящих в порту событий, а самому стать Пигафеттой вторым. Ведь называют же Алеку Колумбом вторым! Почему бы и ему не стать Антонио Пигафеттой вторым?

Но, собственно, какая связь между решением Дину» и четырьмя «оч.»? А вот какая. Небо свидетель, что Дину не допустил ни малейшего преувеличения.

Утро было очень, очень трудным… На берегу опять начал поднимать голову бурьян, а на рейде появилась мерзкая тина, непрошенным гостем пыль снова заявилась в адмиралтейство. Поэтому дел было много. Но это ещё не всё. На утренней поверке не досчитались нескольких помощников.

– Составить летучий отряд и немедленно доставить их в порт! – распорядился Санду.

В числе отсутствующих были и чёрненькие сестрёнки Джета и Дина.

– Где они живут? – спросил Мирча.

– Близко, – сказал Дину, заглянув в список. – Я записал их адрес. – Водя указательным пальцем по списку, он тут же воскликнул: – Вот, нашёл!

Летучий отряд отправился в поход. Остановившись возле дома с палисадником, где сильно пахло гвоздикой и базиликом, ребята постучали в калитку. Беленькая собачонка залилась уморительным лаем, напоминающим звук испорченной трубы, но Топ прорычал, оскалил клыки, и собачонка умолкла. Очевидно, Топ сказал ей на своём языке: «Туда же, тягаться со мною, заморыш! Да я тебя одним духом одолею!» Отворилось окно, в него выглянула бабушка (это могла быть только бабушка, потому что в их районе все старухи были бабушками) и спросила:

– Что там за шум? Колядовать пришли? До Нового года ещё вроде далеко.

Понятно, что от такого приёма оторопь возьмёт. Куда и голос денется: не выговоришь, как тебя зовут, не только зачем пожаловал.

Петрикэ, как самый бойкий, нашёлся:

– Мы за другим пришли, бабушка… У вас есть какие-нибудь внучки?

– Не какие-нибудь. Две их у меня, доброго им здоровья, – так же строго ответила она.

– Доброго им здоровья, бабушка! Мы к ним пришли, – сказал Петрикэ, поднимаясь на цыпочки и заглядывая через забор.

– Им ещё не время замуж, – ответила старуха с напускной строгостью.

Но от ребят не ускользнула её улыбка. Алеку, смеясь, сказал:

– И нам, бабушка, ещё не время жениться. Мы хотели позвать их на пруд.

– Ага! Значит, вы не пустили меня тогда? Что же вы мне сразу не сказали? – Она отошла от окна, и вскоре послышался её голос: – Дина, Джета! Ребята пришли, лётчики! – Кто-то из девочек отозвался: «Бабушка, мы же объяснили тебе, не лётчики, а моряки!» – По мне, всё едино. Я в армии не служила, не разбираюсь!

С Александру-младшим обошлось не так просто. Тут были особые обстоятельства. Уже несколько дней у него шатался зуб, а выпадать не выпадал. Александру пробовал выдернуть его, но пальцы скользили, и зуб не поддавался. Что было делать? В таких случаях обычно самое верное средство – обмотать зуб ниткой и попросить кого-нибудь дёрнуть. Для этого нужны нитка, желающий оказать эту услугу и, главное, храбрость! Нитки Александру-младший отыскал у матери в комоде. Добровольца тоже можно было легко найти. А вот как набраться храбрости? Где её возьмёшь? Не в комоде же и не у соседей.

Но всем известно, что моряк, не обладающий храбростью, – это всё равно что подводная лодка без перископа или море без воды. У моряков храбрости хоть отбавляй! Летучий отряд сумел ободрить Александру-младшего, и в один миг зуб очутился у него на ладони.

Вот какие происшествия заставили помощника адмирала написать, что утро было очень, очень трудным. А очень, очень интересным оно было по другим причинам…

Во-первых, сбор гербария шёл как нельзя лучше. И хотя для натуралиста хороша любая травинка, все сошлись на том, что Костя отыскал самое красивое растение. Это был касатик, водяной ирис, вынутый из воды как раз в тот момент, когда он широко раскрыл лепестки, как бы приглашая насекомых. В фильтровальной бумаге рядом с цветком лежал мечевидный лист, словно Костя пожалел о том, что разлучил их, и решил искупить свою вину.

Во-вторых, Санду и Петрикэ рассказали ребятам о предложенной Владом игре, которая вызвала шумное одобрение.

– Хоть бы скорее начать!

– Поскорее бы!

– Вот здорово придумано!

– Молодец Влад! Знает толк!

Она не походила на обычные игры, вроде какой-нибудь лапты или «Кто украл овцу?» Нет, это была особая, морская игра. Здесь надо было заранее готовиться, и ещё как готовиться! Это не то что посчитались: «Стоит чурбан, на нём болван, кричит: раз, два, три, болван – это ты», – и готово, игра началась.

Играющих может быть сколько угодно. По счёту выбирается капитан парохода. Все остальные – матросы. Каждый избирает себе какой-нибудь порт. Скажем, один выбрал Галац, другой – Одессу, кто – Ливерпуль, кто – Амстердам. Матросы располагаются на берегу пруда, недалеко друг от друга. Возле каждого – флажок, вымпел соответствующего порта. Капитан отправляется в путешествие, объезжает все порты. Прибыв в порт, он спрашивает: «Скажи мне, славный моряк, как здесь живётся детям?» И моряк должен ответить. Тот, кто даёт лучший ответ, становится потом капитаном, и игра начинается снова, только каждый раз нужно менять название порта. Ну, а дать лучший ответ не так-то легко. Выберешь себе порт, а потом поройся в книгах или в журналах, в «Пионерской комнате», чтобы побольше разузнать о том, как живут дети в этом порту. Только так можно рассчитывать на успех и стать капитаном.

Когда утих шум, Санду предложил провести игру на следующий день, чтобы вечером, на досуге, каждый успел почитать. А Петрикэ, в свою очередь, добавил:

– Предлагаю пригласить Влада в качестве судьи. Согласны?

– Согласны! – восторженно закричали ребята.

Около полудня, когда солнце высоко поднялось и настигало даже самые тенистые уголки, из школы примчался мальчишка-третьеклассник, и дежурный сторожевого поста пропустил его в адмиралтейство. Там гонец вручил Санду телеграмму. Телеграмма гласила следующее:

«Принимаем ваше предложение тчк Рады обменяться гербариями тчк Жите письма».

Внизу, под текстом, стояла подпись: «Кружок натуралистов».

Весть об этом событии разнеслась с быстротой молнии. Телеграмма ходила по рукам, её читали и перечитывали.

– Вот уж чего никак не ожидали! – признался Петрикэ. – Это же такая необычная вещь! Ведь ради какого-нибудь пустяка телеграмму не пошлёшь.

– Охотно верю, юноша, – подтвердил Дину. – Они сочли наше предложение важным делом. Не читаете газет? Когда бывает какое-нибудь торжество, всегда обмениваются телеграммами.

– Значит, и мы должны ответить им телеграммой? – спросил Алеку.

Дину снял очки и, спросив разрешения, протёр их кончиком рубашки Петрикэ. Затем авторитетным тоном сказал:

– Да, юноша, следовало бы послать ответную телеграмму. Этого требуют традиции международных сношений.

– Здорово живёшь! – вспылил Петрикэ. – При чём тут международные сношения? Разве те ребята не в нашей стране?

Так как подобный спор не помогал разрешению вопроса, условились спросить Влада.

А потом опять пустились в рассуждения по поводу выпавшей им чести.

– Да, братцы, мы кое-что значим! – гордо сказал Алеку.

– Мы – люди деловые! – вставил Петрикэ.

Алеку всё не унимался и с важностью заметил:

– Мы даже телеграммы получаем.

Только Санду Дану остался вереи себе и на этот раз ограничился своим «дельно».

Телеграмма была передана на хранение Дину; он бережно вложил её в обложку от тетради, на которой как можно красивее вывел: «Корреспонденция». При этом он так старался, что на один хвостик буквы «ц» у него ушло несколько минут. Алеку, штурман «Чайки», дежуривший в этот день в адмиралтействе, вызвался нарисовать на обложке цветок.

И поскольку Алеку славился не только своим подражательским талантом, но и умением рисовать, Дину охотно согласился на это. Алеку сел на скамейку, засучил рукава, но даже не успел очинить карандаш, потому что колокольчик со сторожевого поста номер один сигнализировал: «Скорей сюда! Скорей сюда! Очень важно! Очень важно!»

– Тьфу ты! – с досадой сказал Алеку. – Вечная история, когда Мирча на посту!.. Пролетит ворона – уже важное событие! Хорошо, что не каждый день его очередь, иначе житья бы от него не было. – Алеку встал. – Придётся потом нарисовать. Только уж, пожалуйста, Дину, не вздумай сам браться, подожди меня.

Завидев Алеку, Мирча было двинулся ему навстречу, потом, сообразив, что это будет расценено как «уход с поста», попятился назад и сказал:

– У меня имеется важное донесение.

– Знаю, – иронически ответил Алеку. – Проехал мальчишка на самокате. Жучок утонул в луже. Это, да?

– Нет, Алеку! – серьёзно сказал Мирча и укоризненно посмотрел на приятеля.

– Ну, прости, я пошутил. Слушаю тебя. – Алеку прислонился к будке и, скрестив руки на груди, приготовился слушать.

Мирча подошёл к нему и шёпотом начал:

– Здесь прошли двое. Один высокий, пожилой, с большим портфелем, а другой помоложе. Этот всё говорил пожилому: «Дайте мне портфель, дайте я понесу». А тот не захотел, поглядел в пашу сторону и спросил: «Эти дьяволы всё ещё здесь?»

– Обозвал нас дьяволами? И ты промолчал? Ничего не сказал? – возмутился Алеку.

– Если бы я заговорил, то мне уже не удалось бы услышать их дальнейший разговор. Я же за будкой был, и они меня не видят. Слушай дальше. Я толком не разобрал, что ему тот ответил, как будто так: «Пока ничего нельзя было сделать», или что-то вроде этого, а потом он опять начал просить: «Ну, дайте же я понесу портфель», но старший никак не соглашался: «Не беспокойтесь… Я уже привык… Жизнь всему научит…» Когда они отошли чуть подальше, пожилой спросил: «Ночью здесь, наверно, никого нет?» Молодой ему говорит: «Нет, нет, никого!», а сам при этом то и дело кланяется.

Мирча замолчал и посмотрел на Алеку, стараясь угадать, какое впечатление произвела на него эта история.

– И это всё? – задумчиво спросил Алеку.

– Всё! А тебе что, мало? Кто же всё-таки эти двое?

– И сам думаю о том же. Во всяком случае, хорошо, что ты вызвал меня. Это действительно важно. Пойду передам Санду.

Санду, конечно, забеспокоился, и, хотя ему не терпелось узнать от самого Мирчи все подробности, на пост он не пошёл. «Не стоит будоражить ребят, – рассудил Санду. – Когда тревожишься, и работа не ладится. А нам сегодня предстоит ещё много дел».

Утром на совете командиров было решено соорудить для малышей небольшой бассейн. Пустить их купаться в пруду нельзя было. А играть летом и не купаться – это всё равно что сидеть перед банкой варенья и не попробовать ни очной ложечки. И поэтому, недолго думая, ребята принялись копать бассейн на левом берегу пруда, в нескольких стах метров от адмиралтейства.

Работали молча. Мирча, Костя, Григорел и Лэзэрикэ сняли рубашки и пионерские галстуки, оставшись в одних штанах пли трусиках. Петрикэ тоже снял рубашку, но галстук оставил. Санду заметил это и сказал про себя: «Дельно!»

Становилось всё жарче. Песок под ногами раскалился. Топ, стороживший рубашки ребят, распластался на животе, разинув пасть и опустив уши.

Петрикэ, который копал неподалёку от Санду, выпрямился и спросил его:

– Интересно, а что они сейчас поделывают?

Санду вскинул удивлённые глаза:

– Кто это «они»?

– Не догадываешься?.. Нику и Илиуцэ.

– Вот не знаю… – И, поплевав на ладони, чтобы половчее было держать лопату, Санду добавил: – Не знаю и даже не интересуюсь!

– Ничуть? Ничуть? Совсем не интересуешься? Даже вот ни столечко? – Петрикэ показал на кончик ногтя.