Текст книги "Великая битва у Малого пруда"

Автор книги: Октав Панку-Яшь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Не короткие, просто не могу удержаться. Отец и мать очень настойчивые, когда что-нибудь надо сделать. И почему я такая? Вот ведь и к вам пришла потому, что не могла удержаться. Хотела вымыть посуду, но бросила всё, помчалась в школу, узнала ваш адрес – и бегом сюда.

– А зачем я тебе нужен?

Девочка покраснела и, опустив глаза, сказала:

– Набедокурила я… даже не то что набедокурила, это гораздо хуже… Только вам я и могу рассказать…

– Только мне?

– Да! – Посмотрев с опаской на Влада, она сказала: – Если вы чуткий человек… Вы чуткий?

– Кто его знает! – Влад задумался. – Смотря по тому, что ты подразумеваешь под словом «чуткий»…

– Думаю, что да… Иначе как бы вы стали инструктором? Правда? – Но прежде чем Влад ответил, она быстро добавила: – Кажется, опять я лишнее говорю. Лучше я расскажу вам, зачем я пришла.

– Да, так будет лучше, – согласился Влад. – Тем более что ты спешишь. С главным инспектором шутки плохи.

Девочка выпрямилась и подняла голову с таким видом, будто собралась делать доклад.

– Вот что случилось. Мы живём по соседству с семьёй Бунеску… У них много детей, но только один – мой ровесник. Остальные либо старше меня и не играют со мной, либо меньше меня и я с ними не играю… Только с Петрикэ я могла бы сговориться. Но он и не смотрит в мою сторону. Вчера вечером я взобралась на их вишню, а он пришёл и стал гнать меня. Я не захотела, и он полез за мной на вишню, но упал и…

– И что? – озабоченно спросил Влад. – Расшибся?

– Не расшибся, но… но случилось несчастье. Галстук свой разорвал. Потому я и пришла. Он так расстроен. Чуть не заплакал, но меня постыдился. Он не виноват. Это из-за меня… Сразу вдруг – трах! – и упал…

Девочка замолчала. Молчал и Влад. Он смотрел на окно, точно обладал способностью видеть сквозь синюю бумагу, что происходит на улице. Девочка выжидающе смотрела на него.

– Запутанная история, – сказал Влад. – Как же быть? Не может Петрикэ носить рваный галстук.

– Я хотела зашить… Я умею… В кружке «Умелые руки» я была на втором месте. Но всё равно, он уже не будет как новый.

– М-да, – задумчиво сказал Влад. – Каким был, не будет… Всё же…

– Что?

– Бывают и такие случаи, когда рваный, запачканный галстук почётнее нового… Галстук Володи Дубинина изрешетили осколки. Значит ли это, что он не умел дорожить им?

– Но ведь Володя был герой!

– Он был герой… – повторил Влад, кивнув голо вой. – Его галстук замечателен не тем, что был, скажем новый, выглаженный. Важно, что тот, кто носил его, дорожил званием пионера до последней минуты своей жизни. – Оба помолчали, потом Влад продолжал: – Конечно, пионерский галстук нужно беречь, но это ещё не всё… Предположим, ты и бережёшь его, но плохо учишься, не держишь своего слова или трусишь… Чего тогда стоит твой пионерский галстук?

– Это верно. Но ведь Петрикэ хороший мальчик, учится хорошо и совсем не трус, – быстро заговорила девочка. – Он вполне заслужил красный галстук. Это я виновата, а не он… Я и пришла сюда, чтобы признаться в этом. Петрикэ мой единственный сосед. Но он немножко злой и не обращает на меня внимания. Ведь не съем же я его?

– Меня ты не съела, – сказал Влад.

– Опять я много говорю, правда?.. Однажды я попробовала завязать рот платком. За целый час ни словечка не сказала. Отец стал смеяться надо мной. Я развязала платок спросить, чего он смеётся, а потом весь день и проболтала. Не могу удержаться, да и всё! Вот и сейчас: надо бы уходить, а я сижу. Ведь уже сказала всё, что должна была сказать. Мне пора уходить, правда?

– А ты как думаешь?

Девочка подумала и вскочила со стула:

– Да, пора, пойду. Посуда ждёт… – И она отдала салют.

Глава седьмая. Ребята нашего кружка, как зёрна колоса, едины

Помощник адмирала Дину без восторга отнёсся к поручению совета командиров. Он был не против того, чтобы ребятишки играли у пруда, даже радовался, что теперь их полку прибыло, – там, где больше народу, всегда веселее, – но заниматься с ними в этот день Дину совсем не хотелось. Прежде всего ему не терпелось скорее приняться за письмо насчёт обмена гербариями. Те, кто будут его читать, непременно скажут: «Братцы, да ведь в топ школе есть писатель, шутка ли! Посмотрите, какие сравнения, какие метафоры! Да, да, братцы, это явно писатель!» К тому же Дину считал, что для такого дела больше подходит Петрикэ. Петрикэ – да, у него есть опыт: у него девять братьев и сестёр. А у Дину? Только одна сестрёнка…

Однако выполнять надо. А как? Дину надумал было рассказать детворе сказку. Но какую? Ни одной не вспомнил. Тогда он решил поиграть с ними. А во что? В мячик? В прятки? В жмурки? Всё что угодно, только не это! Им ещё так-сяк, можно – они маленькие, но Дину же не маленький, он шестиклассник. И потом, раз уж ты сочиняешь стихи и вся школа говорит о поэте Дину Пэдуре, нелепо забавляться прятками или жмурками.

Пока Дину ломал голову и терялся в догадках, к лицу ли было бы Михаилу Эминеску [5]5
  Эминеску Михаил (1850–1889), – великий румынский поэт.


[Закрыть]играть в прятки с Ионом Крянгэ, детишки расположились на берегу и принялись набивать жестяные формочки мокрым песком. Дину увидел это, и его сразу осенило. Построить дворец! С высокими зубчатыми стенами, с башнями, обнести рвами с водой, наподобие феодальных замков, изображённых в учебнике истории.

– Вы что здесь делаете? – спросил он, подойдя к копошившимся детишкам.

– Куличи, лепёшки! – отозвалась Дина.

– Ну, и что же, хороши?

– Пока нет, – вмешался Раду. – Не испеклись ещё. А раз не испеклись, значит нехороши.

– Понятно… А как же вы их печёте?

– Держим на солнце. А я изюм положу в куличи! – сказала Джета. Она взяла несколько камешков и воткнула их в песочный кулич. – Раз я нашла в куличе пять изюминок, а Дина четыре. Мы думали, больше нету. А папа пришёл и говорит: «Я ещё одну нашёл! Кому дать?» И дал Дине…

– Чтобы у нас было поровну! – сказала Дина. – А ты позавидовала мне…

Джета положила ещё одну «изюминку» на верхушку кулича и сердито сказала:

– Знаю я, папа тебя больше любит.

– А мама тебя. Вот и никому не обидно. Папа маме говорит: «У тебя девочка, и у меня девочка, а бабушке ни одной не досталось». Только папа не говорит, какая – его, а какая – мамина! – И Дина засмеялась.

– Это хорошо, что вы стряпаете, только на солнце они не испекутся. Давайте сложим печь. Хотите?

– Хотим! – хором ответили ребята, выражая полную готовность тут же приняться за дело.

– Постойте, постойте, – умерил их пыл Дину. – Какой смысл складывать печь, если у нас нет дома? Печь сама по себе ни к чему… Сначала построим большой дом, вроде дворца, и в нём кухню, а в кухне будет печь. В ней и сможем испечь куличи… Вот это будет дело. Начнём?

– Да! Да! – весело закричали детишки.

Дину засучил рукава.

– Я буду инженером, а вы мастерами. Сначала инженер готовит чертёж постройки. – Палочкой Дину начертил на песке квадрат. – Здесь будет дворец. – В середине он нарисовал кружок. – Здесь будет главный зал дворца. – Где-то в уголке «инженер» запроектировал кухню: – Тут будет печь, а в ней – куличики! Чертёж готов. Теперь за работу… Ты, – показал он пальцем на Раду, – будешь подносить воду в ведёрках, а вы, – обратился он к Тику и Александру-младшему, – натаскаете тростника для укрепления стен. Вы, девочки, – сказал он Джете и Дине, – принесёте листьев для окон.

Дину не забыл никого, всем нашёл занятие. И началось строительство.

– Построим большой дворец, такой, в каких прежде бояре жили, – сказал Дину.

– Бояре? А кто это бояре? – спросила маленькая Мэриука, удивлённо подняв тонкие брови и застыв с лопаткой в руке, совсем как кукла в витрине.

– Бояре? – Раду жалостливо посмотрел на неё, как бы говоря: «И до чего же ты маленькая, если этого не знаешь!», вылил воду из ведёрка в ямку, вырытую в песке, и объяснил: – Бояре – это были злые люди!

Объяснение показалось Дину не очень исчерпывающим, но он не стал его оспаривать. Не мог же он сказать Раду: «Юноша, вы рассуждаете несколько упрощённо!»

– Да, – подтвердил он, – это были скверные, злобные люди… Жили во дворцах и главным образом развлекались и бездельничали.

– Они не ходили утром на фабрику? – спросил маленький Тику.

Дину улыбнулся:

– Они не работали…

– Не работали? – удивился Тику. – Наверно, они очень старые были. У нас только дедушка не работает, потому что он очень старый. И то он встаёт утром и колет дрова. – Тику важно добавил: – Дедушка был кочегаром!

– Твой дедушка – рабочий человек, а бояре были бездельники… – подвёл итоги дискуссии Дину.

– Тогда незачем нам строить дворец! Раз в нём жили бояре, не будем строить! – насупившись, заявил Александру.

– Нет, будем! – возразил Дину. – Теперь бояр прогнали из дворцов…

И невольно, точно его увлёк за собой невидимый проводник, Дину мысленно перенёсся в сказочный дворец, где он побывал прошлым летом во время каникул, когда ездил в Бухарест с отрядом. Дворец пионеров… Как зачарованный, поднимаешься по мраморным лестницам, бродишь по залам, не зная, где остановиться… В комнате сказок? В комнате химиков? Или радиотехников? А может быть, в зрительном зале? Или в библиотеке, где так много интересных книг? И Дину повторил категорическим тоном:

– Да, теперь бояр прогнали из дворцов. Давайте строить, ребята!

Стены дворца росли. «Инженер» со знанием дела направлял ход работ, «мастера» тоже лицом в грязь не ударили. Скоро песочный дворец был готов.

– Ура! Кончили! – захлопали в ладоши ребята.

Но Дину был не вполне удовлетворён. Он чувствовал, что чего-то не хватает.

– Нужен ещё флаг, – сказал он.

Сбегал в адмиралтейство и через несколько минут вернулся с листком красной бумаги. Прикрепил его к тростинке и водрузил «флаг» на верхушке дворца. И тогда сказал довольным тоном:

– Всё!

Оставив малышей играть возле дворца. Дину пошёл в адмиралтейство, сел за стол, раскрыл тетрадь и, грызя кончик карандаша, стал думать.

Как начать письмо? «Дорогие пионеры!» Нет, не то. Не все пионеры собирают гербарии. «Дорогие пионеры-натуралисты…» Так хорошо, но, пожалуй, длинновато. Да, обращение длинноватое, зато точное.

Когда вернулись из экспедиции Санду, Петрикэ и все остальные, Дину уже заканчивал письмо. Он писал: «Вам шлют пионерский привет шестнадцать членов кружка натуралистов и желают вам успеха!»

Санду взглянул через плечо Дину и, пробежав письмо, сказал:

– Письмо прекрасное… Но кое-что придётся изменить.

– Что? – спросил Дину, посмотрев на него поверх очков.

– Одно слово… одно-единственное…

– Какое?

– Шестнадцать. Нас уже не шестнадцать.

– Понимаю, что ты хочешь сказать детишки… С ними нас больше. Но они не пионеры и никакого отношения к гербариям не имеют. Мы не можем принимать их в расчёт.

– Я не о них думал, – покачал головой Санду.

– Может быть, ты хотел сказать, что я сойду за двоих? – засмеялся толстяк Костя. – Так получится семнадцать!

– Я вовсе не собирался шутить, – серьёзно сказал Санду. – Нас осталось только четырнадцать…

Скоро все узнали об уходе Нику и Илиуцэ.

– Хм! – скорчил гримасу Петрикэ. – Значит, Нику устроит свой собственный порт? Так и сказал?

– Да, – подтвердил Мирча.

– Вот уж порт будет, моё почтение! Целый день драться будут…

– Пускай дерутся! – сказал Мирча. – Нам до них теперь и дела нет. Посмотрим лучше, какие мы растения собрали, и начнём сушить их.

Однако никто не изъявил готовности.

Каждому хотелось о чем-то спросить, что-то сказать. Но все молчали. Наконец заговорил Санду, медленно, задумчиво:

– Они сделают свой порт. Там они сами будут адмиралами. И что же? Разве в этом дело? Главное – это быть вместе с друзьями… Если спросить Нику и Илиуцэ: «Вы пионеры?» – они расплывутся от удовольствия и скажут: «Да-а!» А только станешь допытываться: «Малышами хотите заняться? Гербарий хотите собирать?» – увидите, какие они рожи скорчат. Что это за пионеры? Зачем они носят красный галстук?.. А? – И он обвёл глазами собравшихся.

«Эх, попадись мне теперь Нина! Задал бы я ей трёпку…» – со злостью подумал Петрикэ.

Мальчики разложили на столе растения, и стол вдруг точно покрылся зелёной скатертью, радовавшей глаз разнообразием тонов – от самого светлого, мягкого, бархатистого до густого, тёмного, строгого. В молчании ребята осторожно прокладывали растения фильтровальной бумагой.

Вот десятки маленьких стебельков ряски приятного, успокаивающего тона. Вот длинные копьевидные нити грязно-зелёного цвета, липнущие одна к другой, сливаясь в ткань «лягушиного шёлка»…

– Ещё не прошло часа, как они плавали на поверхности пруда, – сказал Санду, накладывая промокательную бумагу на стебельки ряски и расправляя «лягушиный шёлк». – Вода спокойна, и они смирные. Как задует ветер, зарябит пруд, так они начинают играть и резвиться… Теперь вот смотрите: хоть ураган разразится, они уже не двинутся.

– А рыбы в пруду, – с улыбкой сказал Костя, – пошлют нам за это благодарственное письмо. Ведь для них эти растения напасть. Накроют воду зелёным ковром – попробуй дыши. Кислород не доходит в глубину…

– С каких это пор ты стал покровителем рыб? – спросил его Алеку.

– Разве один Нику может быть покровителем – к примеру, Илиуцэ, – а я не могу быть ничьим защитником?

Стараясь разглядеть через лупу тоненькие, хрупкие корни сальвинии, Дину сказал:

– Как жалко, что у нас нет микроскопа, как в лаборатории!

– Верно, – согласился Санду. – Подумать только: в одной капле воды живёт столько организмов и растений! Состаришься, и то все не изучишь… – Он осторожно положил на лист цветущее ярко-оранжевое растение.

– Что это? – спросил Петрикэ.

– Пузырчатка. Очень интересное растение. Я как раз вчера о нём читал. Оно вырабатывает нектар, пожирая водяных блох. Подойди сюда, смотри. Видишь? Это ловушка. Она открывается только внутрь, пропустит блоху, и та в плену. Оттуда уже ей не выбраться. Бьётся там, зовёт на помощь, но всё напрасно.

И так одно за другим укладываются растения. Занятие, казалось, всё больше захватывало мальчиков. Однако через некоторое время Костя сказал:

– Я всё думаю о Нику и Илиуцэ… Можно бы их удержать…

– Удержать? – нахмурился Мирча. – Ни в коем случае! Они зазнались!

Немного погодя Дину сказал:

– Весной я как-то вечером написал стихи… Вам я их не показывал. Они называются «Наш дружный кружок». Наизусть я не помню, но последняя строфа начиналась так: «Ребята нашего кружка, как зёрна колоса, едины…» – Он замолчал, потом неожиданно добавил: – Но кружок не дружный. Стихи уже устарели…

– Нет, не устарели, – с жаром перебил его Санду. – Нет, кружок всё равно дружный, даже если они и ушли!

– Правильно! – подтвердил Петрикэ.

– Верно! – поддержали другие.

– Жалко, Дину, что ты не помнишь всего стихотворения… – Мирча полузакрыл глаза и тихонько повторил: – «Ребята нашего кружка, как зёрна колоса, едины…»

– «И пусть дорога не легка, взойдём на светлые вершины!» Так оно заканчивается, я вспомнил! – воскликнул Дину.

И все хором, как торжественную клятву, повторили:

 
Ребята нашего кружка.
Как зёрна колоса, едины,
И пусть дорога не легка.
Взойдём на светлые вершины!
 

Глава восьмая. Огорчения

На следующий день Санду вышел из дому вместе с Топом.

Свежее утро сменило душную ночь, которая точно и в самом деле закуталась в семь овчинных тулупов, как говорится в одной сказке. Плавно дымила труба фабрики «Виктория», словно трубка старого моряка. Дым поднимался медленно, ровно.

Ни пионеры, ни малыши ещё не пришли. Не было даже Петрикэ. А ведь известно, что «меньшой» вставал ни свет ни заря.

Слабый ветер покрыл мелкой рябью пруд. Кувшинки ещё не раскрылись. Лягушки, утомлённые вечерним концертом, спали на камнях, нагретых первыми лучами солнца. Тростник оказался расторопнее всех. Поднялись поникшие было от духоты метёлки, выпрямились лезвия листьев, поворачиваясь ребром к ветру.

Санду уже подходил к адмиралтейству, как вдруг Топ рванулся и яростно залаял.

Навстречу им от берега, где начинался забор фабрики «Виктория», шёл мужчина в большой соломенной шляпе, такой высокий, словно на ходулях, тощий, белолицый, как будто ему никогда не приходилось бывать на солнце. Топ не переставал лаять, пока незнакомец не подошёл ближе.

– Вы кого ищете? – спросил Санду, приподняв брови, удивлённый этой неожиданной встречей.

– Я с фабрики «Виктория».

– Чем я могу вам помочь? Вы пришли слишком рано, мы совсем не рассчитывали, – заулыбался Санду.

Окинув его равнодушным взглядом, незнакомец досадливо сказал:

– Брось болтать, малец! Где остальные? Мне некогда рассусоливать.

– Какие остальные?

– Ваша банда…

– У нас нет никакой банды! – возразил Санду и вспыхнул. – Банды бывают у бандитов. У нас звенья, отряды и дружины!

Незнакомец скривил губы и сказал:

– Я повторяю, у меня нет времени. Где остальные? Я видел, тут вас много…

– Ещё не пришли. А зачем они вам?

– Вытряхаться вам отсюда надо, да поскорее!

– Как вы сказали? – Санду даже опешил, потом подумал, что тот, наверно, шутит. – Вы, конечно, шутите?..

– Мне не до шуток! – строго сказал незнакомец.

Мальчик почувствовал, как у него горят щёки и дрожат губы. Глядя на неумолимое, суровое лицо собеседника, он с трудом проговорил:

– Надо? Почему это надо?

– Без разговоров! Чтоб вы мне тут больше не попадались…

– Но как же так? Почему? – спросил Санду упавшим голосом.

Незнакомец раздражённо ответил:

– Играть в орлянку и морду бить можно и в другом месте. А отсюда вам придётся сматываться. Не то…

Санду не дал ему договорить и крикнул, чтобы не выдать дрожи в голосе:

– Неправда! Неправда! Мы в орлянку не играем и вовсе не дерёмся. Мы пионеры, а не шалопаи! – Видя, как незнакомец делает ему знаки, чтобы он замолчал, Санду продолжал: – Нет, не замолчу! Почему вы нас считаете шалопаями? Почему?

Незнакомец попятился. Вынул из кармана портсигар, взял сигарету и закурил. Затянувшись, он выпустил дым через нос, раздувая ноздри.

– Ну, почему? – настаивал Санду. – Почему мы должны уйти отсюда?

Тот сплюнул волоконце табака и преспокойно сказал вразумляющим тоном:

– Вы должны убраться отсюда, это вам не пустырь, чтобы всяк, кому не лень, шатался здесь и вытворял, что ему вздумается. Тут рядом вон что. – И он многозначительным жестом указал в сторону фабрики.

– Мы тоже знаем, что там фабрика, – ответил Санду.

– Ерунда, малец, ерунда! – Голос незнакомца опять стал резким: – Некогда мне тут рассуждать! Тебе ясно было сказано: убирайтесь! Да побыстрее! Не дожидаясь вечера! Больше чтоб я вас здесь не видел, понял? – И прежде чем Санду успел ответить, он бросил сигарету и зашагал прочь.

Санду провожал его взглядом, пока тот не свернул за угол высокого забора. День ещё только начинался, а Санду вдруг ощутил страшную усталость. Он чувствовал, как тяжелеют ноги, словно на нём были не сандалии, а свинцовые калоши скафандра. Он присел на пенёк. Подле расположился Топ. Мальчик молча гладил его лоснящуюся шерсть…

Муравей с крупинкой в два раза больше его самого дополз до сандалии Санду и остановился. В другое время Санду непременно полюбопытствовал бы, что предпримет муравей, теперь же он отодвинул ногу и тихо сказал:

– Ну, ползи… Я тебя не задерживаю…

И тут Санду вспомнилась сказка про парня, как он в долгом своём пути через лес в поисках змеиного замка повстречал муравьиную свадьбу. Впереди – жених и невеста, позади – гости. Ползут они, радуются; вдруг, откуда ни возьмись, ручеёк перерезает им путь… Как переправиться? Как жениху доставить свою милую в новый муравейник? «Помоги нам, добрый молодец!» – попросили парня муравьи. Не заставил он просить себя дважды. Посадил на свою богатырскую ладонь жениха, невесту и всех гостей и мигом перенёс их на другую сторону. «Спасибо тебе, молодец! Попомним и мы твоё добро, когда тебе худо будет, – сказал жених. – Вот тебе муравьиная ножка, и как станет тебе горько, достань её и скажи только: «Бирибом, бирибум, бирибим», – и выручим мы тебя, как ты нас выручил…»

Но неблагодарный муравей невозмутимо пополз дальше со своей крупинкой, миновав место, где перед тем возвышался непреодолимый для него барьер. Мальчик проводил глазами муравья, пока тот не исчез совсем.

Здесь, на пеньке, подле задремавшего Топа, Петрикэ и нашёл Санду.

– Здравствуй, дружище! – крикнул Петрикэ.

– Здравствуй, – тихо ответил Санду. – Пришёл?

Петрикэ хотел было, по обыкновению, сострить: «Нет, ушёл!» – но он не расположен был шутить, к тому же по выражению лица и по ответу Санду видно было, что с ним произошло что-то и ему не до шуток.

Так всегда бывает. От настоящего друга ничего не скроешь. Посмотрит он на тебя, подметит какой-нибудь жест или необычный взгляд и тут же спросит: «Что случилось? Что с тобой? Не могу ли я тебе помочь?»

– Пришёл, – сказал Петрикэ, садясь рядом с Санду. – Что с тобой? Чем ты удручён?

Санду молчал. Немного погодя, теребя за ухо Топа, он уклончиво ответил:

– Жаркий день сегодня будет… Видишь, Топ задремал.

Петрикэ стал теребить Топа за другое ухо, потом сказал с досадой:

– Ты только с Топом хорош! Только он один и знает о твоих огорчениях… А с другими ты откровенничаешь, только когда тебе весело. Ну и ладно!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего… Это я про себя говорю. Такая у меня привычка. У меня ведь нет собаки, как у тебя, – только две утки. Мать прирежет их в один прекрасный день, и у меня вообще никого не останется. Понимаешь? – Петрикэ всё больше повышал голос, так что последние слова он почти прокричал.

– Чего ты кричишь?

– Чего? – Петрикэ побагровел. – Чего я кричу?.. Потом) что ты позабыл о клятве. Вот почему!

– О какой клятве?

– О нашей…

– Нет, не забыл!

– Повтори!

– Сейчас не могу. Клятву дают в особых случаях.

– И теперь особый случай, – сказал Петрикэ уже мягче. – Считалось, что мы с тобой друзья, а теперь вот я сомневаюсь. Говори!

По шоссе проехал огромный грузовик с досками. Когда шум утих, Санду, глядя на взметнувшееся облако пыли, сказал:

– Если хочешь, пожалуйста: «Дружить до гроба! А изменника пусть в дугу согнёт, в колесо свернёт!»

– М-да! – пробормотал Петрикэ. – Говорить-то ты можешь… И только! – Он утоптал песок и, нагнувшись, вывел пальцем на песке крупными печатными буквами: «И только!» – и подчеркнул два раза.

Санду запротестовал:

– Вот и неправда! И ты поверил, что я забыл клятву? Если хочешь знать, я огорчён не за себя. Если бы только это, я бы знал, как поступить! Но тут другое… Ну, ладно, так и быть, расскажу тебе, что случилось. Только тебе!

– Рассказывай!

Санду помедлил немного, потом собрался с духом:

– Ну, слушай…

Тем временем солнце поднялось ещё на одну ступеньку незримой лестницы и забросало пруд огненными стрелами, замелькали в воздухе резвые пылинки. Словно позолоченные гребешки, солнечные лучи прочёсывали космы дальних ив. Прямые дерзновенные пики тростника, казалось, только и ждали сигнала, чтобы взлететь вверх. На глади пруда жёлтые кубышки уже встречали первых мошек, потчуя их сладким нектаром. Никогда ещё Малый пруд не был таким красивым.

– …Вот что вышло, – заключил Санду. – Тут-то и начинается самое трудное: значит, мы уже больше не сможем вернуться в порт? И собирать гербарий не будем?.. Ничего?

– Не знаю, – сокрушённо ответил Петрикэ. – Всё шло так хорошо, и вдруг нате вам! – Он пожал плечами. – Что делать?

– А я знаю? – Санду тоже пожал плечами. – Я бы хотел сейчас быть девчонкой… Пошёл бы домой, поплакал, и всё бы прошло…

– Это ты и так можешь сделать. Плачь сколько угодно. Хоть весь пруд залей слезами! Но уж потом ребята не посчитаются с тобой, и не жди.

– О ребятах-то я и думаю. Как им сказать?

– А как мне сказал?

– Положим, это не всё равно! – возразил Санду. – Нам двоим ничего не страшно. Мы не сдаёмся. Так ведь?

Петрикэ очень понравились эти слова.

– Верно. Мы не сдаёмся. Надо подумать, кто бы нам помог… Только вот кто?

Санду вздохнул и промолчал.

– Я вспомнил про Влада, – продолжал Петрикэ. – Но кто пойдёт к нему?

– К Владу любой может пойти, – удивлённо сказал Санду. – Ты или я…

Петрикэ вдруг встал. Избегая взгляда Санду, он сказал:

– Я не могу пойти к нему.

– Почему?

– Потому что не могу, и всё!

– Не понимаю…

– Он не станет разговаривать со мной.

– Почему?

– Потому… Ну что ты пристал ко мне со своими «почему»? – Петрикэ так крикнул, что Топ открыл глаза и зарычал. – Извини, что я кричу, – примирительным гоном продолжал он. – Такая уж у меня привычка. Раскричусь, а потом как ни в чём не бывало. – Он опять сел на пень рядом с Санду и обнял его. – Знаешь, Санду, у меня большое горе… Я ещё вчера хотел с тобой поговорить, да как-то не получилось. Никто даже не знает, как я извёлся… Брат мой, химик, такой бесчувственный, как бревно. Вечером легли мы спать, я хотел было с ним посоветоваться, а он повернулся на другой бок, пробормотал спросонок какой-то углеводород с шестью углеродами, и всё… Ты меня непременно выслушаешь…

По тому, как лихорадочно говорил Петрикэ, Санду решил, что тот действительно хочет поделиться чем-то важным. Желая обнадёжить друга, Санду повторил клятву и добавил:

– Можешь положиться на меня!

Петрикэ помялся и вдруг, словно боясь, что если он не скажет это сию же секунду, то потемнеет небо и грянет буря, выпалил:

– Я разорвал галстук!

– Что ты говоришь?

– Да… Никто, кроме тебя, не знает. Вернее, знает ещё… кое-кто. Одна девчонка. Это она мне разорвала!

– Вы подрались?

– Нет. Я готов броситься в пруд от злости, что не оттаскал её за косы!.. – Вспомнив, что у Нины нет кос, он поправился: – Ну, хоть бы оттрепал её…

– Что же теперь делать?

– Я уже думал.

– Ну?

– Что «ну»? Ничего не придумал! – Он засвистел, потом процедил сквозь зубы: – Хороши каникулы, нечего сказать!

– М-да, – подтвердил Санду. – Так ждали их, и вот, пожалуйста… Уж лучше бы они кончились! Пошёл бы себе домой, стал решать задачи, рисовать карты и горя бы не знал.

Словно паровоз перед входом в туннель, протяжно загудел фабричный гудок. Половина восьмого.

– Сейчас соберутся ребята, – напомнил Петрикэ. – Как нам быть? Дождёмся и скажем им?

– Нет, – покачал головой Санду. – Я сам ничего не стану говорить. Когда на сборе отряда мы обещали, что соберём гербарий, мы ведь не оговаривали: дескать, если что-нибудь случится, то мы ничего не сделаем… Надо попытаться, постараться самим, а уж если ничего не придумаем, тогда можно сказать ребятам и остальным пионерам нашего отряда. Тогда уж всё равно…

– Посоветуемся с Владом. Но я уже сказал тебе: к Владу я не могу идти!

– И сколько же времени ты будешь прятаться от него? День, два… месяц… год… А потом?

– Потом я стану утемистом, – со вздохом ответил Петрикэ. – Ну и дурак я! Кто же меня примет в утемисты? Мне скажут: не умел, мол, беречь пионерский галстук – не сумеешь сберечь и билет.

– Ты всё-таки должен пойти к Владу, – посоветовал Санду.

– Без галстука? А если он спросит, что я ему скажу?

– Расскажешь всё как было.

– Тебе легко говорить!

– Вовсе не легко, я же твой друг…

– Вижу я, какой друг! Я бы ради тебя в пруд бросился, а ты готов бежать и рассказать Владу, что у меня галстук порвался.

– Я бы тоже мог броситься в пруд ради тебя, но, если Влад спросит меня, что с твоим галстуком, я скажу.

– Скажешь?

– Скажу!

– Честное слово?

– Честное слово.

– Я ещё раз спрашиваю тебя: честное слово?

– Честное пионерское!

Петрикэ возмущённо вскочил:

– Теперь мне ясно, что ты за друг!.. Так знай же, что грош цена твоей клятве! Знай же, что ты ябеда, а я дурак, что поверил тебе и рассказал всё. Я ухожу и даже не прощаюсь! Оставайся со своей собакой и клянись ей!

И, не дожидаясь ответа Санду, Петрикэ круто повернулся и быстро зашагал прочь.

…Сколько так просидел Санду на пне, поглаживая Топа и глядя на пруд, он и сам не мог бы сказать. Наконец он поднялся и пошёл в адмиралтейство. Там сел за стол и написал:

«Приказ номер два.

Мы, адмирал Александру Дану, приказываем: вплоть до новых распоряжений прекращается всякая деятельность в порту Малый пруд».

Он прикрепил листок кнопкой к двери адмиралтейства, задвинул засов, повернул два раза ключ в замке и, похлопав Топа, сказал ему:

– Плохи дела, старина, плохи! Может быть, потом будут лучше.

* * *

В географическом пункте Лягушиное побережье, обозначенном зелёным пятном на карте Малого пруда, находилась старая, развесистая ива. Её тонкие и частые ветви походили на струи фонтана.

Редко кто заглядывал сюда. Тому, кто пожелал бы добраться до ивы, здешние топи доставили бы немало хлопот, и если он не был намерен оставлять свою обувь в илистых тенётах, то не отважился бы пуститься в такой путь.

Но, как показывали следы ног, старой иве, видимо, не суждено было пребывать в вечном одиночестве.

В её тени, на связке тростника, сидели два мальчика. Один плёл корзиночку из ивовых прутьев, другой обстругивал перочинным ножичком не то саблю, не то тросточку, не то обыкновенную палку. Поскольку мальчики давно уже работали молча, можно было предположить, что они или очень заняты и не хотят мешать друг другу разговорами, или же – чего только не бывает на свете! – поссорились.

Но вот мальчик, который плёл корзиночку, привстал, намереваясь устроиться поудобнее, и, сделав неловкое движение, поскользнулся. Тут его нога, обутая в белую парусиновую туфлю, погрузилась в ил. Мальчик брезгливо тряхнул головой, и у него сорвалось:

– Ох, проклятое болото!..

– Нужно быть осторожным, – сказал другой, продолжая строгать.

– «Осторожным, осторожным»!.. Тут только канатоходец сможет удержать равновесие… И надо же было выбрать именно это болото для порта!

Отшвырнув палку, другой отвечал:

– Ты, наверно, на ковры рассчитывал? Может быть, тебе подушечку подложить? Или одеяло, чтобы не простудиться? Здесь, братец, будет порт для настоящих морских волков! Если ты сейчас не свыкнешься с трудностями, ничего из тебя не выйдет… «И тебе не развернуться, дорогой мой Илиуцэ!» – Он засмеялся. – Видишь, не только Дину умеет сочинять стихи. Я тоже умею!

– Такие стихи всякий может сочинить.

– Попробуй, если можешь! Ну-ка, с чем ты срифмуешь «Нику»? – смеясь, спросил он.

– Никуха-Грязнуха!.. Просто не пойму, что ты нашёл тут хорошего? Неужели нет места почище? Здесь даже негде разложить гербарий… Или, может быть, ты вовсе не собираешься заниматься этим. А?

– Напротив, хочу, чтобы наш гербарий был ещё лучше, чем у них. Но это не к спеху. Если ты торопишься и хочешь приняться за работу сейчас же, я не возражаю, можешь вырвать с корнями даже вот эту иву и засушить её. Я, как адмирал, разрешаю тебе!

Прищурившись, Илиуцэ смерил его взглядом:

– А разрешите узнать, с каких это пор ты адмирал?

– С сегодняшнего дня, извольте знать.

– Тебя выбрали?

– А кому выбирать? Пока нас только двое… Сегодня приготовим всё, а завтра утром подыщем ребят. Я хоть сотню найду, если захочу.

– А корабли?

– Корабли?.. – Нику закрыл складной нож и спрятал его в клеёнчатый футляр. Похлопывая футляром по ладони, он сказал: – Раздобудем и корабли!