Текст книги "На грани миров (СИ)"

Автор книги: Оксана Нарейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

7

Я весело шагал по горной тропинке. Планы роились в голове, даже не знал о чем думать в первую очередь, что для меня не характерно. Обычно я вижу цель и четко представляю себе, как к ней подойти. А тут сумбур! Ничего, пока спущусь вниз, я уже буду точно знать, что и как мне делать. Прежде всего продукты Леночке отправить, и заняться неотложными делами. Странно, но появилась у меня легкая неуверенность в себе и своих силах. А, пройдет. Тут главное, все продумать! Спустился я в село уже ближе к вечеру, устал что–то, решил отдохнуть, все сделаю завтра.

* * *

Ночью приснился ему голос. Серебряный звон колокольчиков слышался в нем и свежесть горной воды. «Ты откусил больше, чем можешь прожевать," произнес незнакомец и тихо, печально рассмеялся.

* * *

Когда Коля не вернулся на следующий день, я не сильно обеспокоилась. Дел накопилось скорее всего, да пока за продуктами посылал вниз, и времени много пройти может. Я продолжала греться на солнышке, доедать омерзительную тушенку и ждать. Прошло два или три дня и я всерьез забеспокоилась. Коля никогда бы не бросил меня вот так, одну, надолго. Я не знаю, что заставило меня тогда спросить: «Обещаешь?» Я никогда так не говорила, для нас это была плохая примета, а тут, дернул же черт за язык. Идти или ждать? Решение за меня приняли собаки. Они сразу меня невзлюбили, а в тот день я стала их бояться. Рычат, отгоняют от воды, не дают даже напиться и теснят к тропе. Я поняла, что надо спускаться. Вещей у меня не было, воды эти зверюги не дали мне набрать, поэтому пошла я совсем налегке, торопясь вниз, уже чувствуя, что что–то случилось. В селе была паника и переполох. Много дорогих машин с тонированными стеклами, люди с оружием и журналисты. Они–то и сказали мне, что я – вдова. Коля умер во сне, как умирают любимые Богом люди. Быстро и без мучений. Мне сказали, что у него не выдержало сердце. Горы, высота, быстрый подъем еще выше, потом быстрый спуск… Я не горевала, я понимала, что мне теперь дорога туда, за ним. И надо только чуточку подождать. Я и ждала. Вернулась после похорон в наш особняк, целыми днями не вставала с кровати и молила, чтобы это произошло быстрее. Я потеряла счет дням и неделям, я ни с кем не разговаривала и почти ничего не ела, я дичала и умирала до тех пор, пока одним утром меня не стошнило. Озеро забрало у меня мужа, но, взамен, подарило ребенка. Я была беременна и теперь должна была жить, чтобы не загубить еще одну жизнь.

* * *

В город мы приехали поздно вечером. Мой дом стоял тихий, пустой и холодный, вылизанный до блеска. Раньше я радовалась, что у меня уборщицы с модным диагнозом ОКР и любую пылинку воспринимают, как метеорит, разрушающий и запыляющий (есть, нет такое слово? Плевать, главное верно!) все на своем пути. Сейчас я готова была самолично перетрусить все пылесосы, все мешки с мусором и добыть хотя бы клочок белоснежной и дымчатой шерсти и всласть порыдать над ними. Дура, я была, дура, зачем я отдала этой курице Маше своих Ромео и Джульетту? Проявила благородство! Сразу было видно, что смогу их себе оставить. Нет, расчувствовалась, отдала, думала, вот, вернусь домой и заведу других. Нет других и не будет! Мне нужны они! Хоть беги за ними и отбивай, царапайся, кусайся, но верни! Я не заметила, что плачу, не заметила, что в комнату тихо вошел Дима и стал у меня за спиной. Это меня сразу разозлило, знает же, терпеть не могу, когда подкрадываются!

– Так, давай думать, как нам из этого дерьма вылезти.

– Олеся, – начал он. Да знаю я, знаю, что он тоже Ромео и представляет меня своей Джульеттой. Не нужно нам этого. Ни ему, ни мне. Я так решила.

– План такой, – я жестко перебила его, потому как разыгрывать бурный роман под прицелом охраны всемогущего человека – это романтично и нервы щекочет, но привести может к двум миленьким деревянным ящичкам, а то и ящичков не будет, по причине отсутствия тел. Поэтому, все сантименты потом, а сейчас выжить бы надо.

– Итак, план такой. Летим в Питер или Москву на пару–тройку дней, на самолете, под своими именами, все честь по чести, а уж там возьмем машину и огородами, огородами к Котовскому!

– Куда? – Дима решил, что я спятила.

– Туда! Анекдот такой есть. Вернемся в то село.

– Зачем? – он даже, кажется, номер психиатрички попытался вспомнить.

– Затем. Когда этот упырь смоется оттуда, он и не подумает, что мы вернемся в эту горячую точку. А если подумает и наблюдателя оставит, так у меня тоже шпион в селе завелся, он нам все доложит.

– Олеся, какой шпион? Вы здоровы?

– Слушай, ты! Я тебе говорила ходить по улице с широко открытыми глазами и ушами? (если бы этот так сказать «телохранитель» не был моим Ромео в перспективе, фиг я бы его взяла на работу, ему людей в больничной палате спасать надо, а не под пули лезть и инфу собирать). Ты ту деревенскую тетку у которой нам дом снимали, помнишь? Она еще приходила и молоко и яйца предлагала? Ничего не заметил? Не обратил внимание, что сарай у нее крепче и внушительнее всего дома? Не заглядывал в тот сарай?

– Так он же заперт был!

– Подумаешь, заперт! Не проблема открыть при желании!

– Неужели вы…?

– Ну да, залезла, а потом поговорила с ней начистоту. Мы одного поля ягоды, она на меня не рассердилась, похихикали с ней, как девчонки. Вот это и есть мой шпион – Эля.

– А по отчеству? – спросил Дима машинально, цепляясь хоть за крупицу реальной и понятной жизни.

– А шиш его знает, я не спросила.

Мы полетели в Питер, там культуры и красоты – ешь полной ложкой, хватит всем. Побыли четыре дня, пошатались по всяким музеям и усадьбам, купили машину уже по липовым документам и в путь! Ехали неспешно, поэтому в то маленькое горное село нам получилось вернуться аж через две недели и там мы узнали, что бояться нам больше некого.

* * *

Тяжело возвращаться к привычной жизни после отпуска. Разве это был отпуск или отдых? Нет, это была сама жизнь, сконцентрированная до нескольких недель, до предела наполненная мыслями и чувствами. А сейчас пустота и тоска от того, что надо возвращаться в привычный, обыденный мир, к своим обязанностям и одиночеству. «Живите ради нас и внуков», говорили наши дети, а нам было обидно. Почему мы не можем жить ради себя самих? Разве наши личности уже не имеют значения? Разве мы уже ничего не можем изменить в этом мире?

Я вел машину и думал, размышлял, сопоставлял. Озеро изменило меня, это мне нравилось и я не хотел возвращения к тому рутинному, серому «я», которое было всего лишь несколько месяцев назад.

– Маша, давай переедем в село, поближе к Озеру!

Она сидела рядом, счастливая от того, что на ее коленях спала, свернувшись клубком огромная кошка, а на заднем сидении лежала собака, пускала слюни и периодически пыталась облизать Маше голову. Тогда она смеялась так радостно и открыто, что у меня замирало дыхание от нежности. А как вы думаете? Если люди подходят друг другу, да еще проводят вместе какое–то время наедине, чувства возникнут обязательно. Вот только останутся ли они, выдержат ли испытания реальностью – это вопрос.

– Паша, я хотела тебе предложить переехать ко мне, но твоя идея еще лучше!

Странно, но приближаясь к ее дому, я заметил, что она старела на глазах. Она все так же была мне мила, но морщины, седина… Она тоже странно на меня поглядывала.

– Останови машину, – вдруг попросила, а когда я притормозил, сказала мне посмотреться в зеркало. Что ж, предсказуемо. Сказок все–таки не бывает. Все мои годы смотрели на меня, надсмехаясь, что я было решил победить время. Вот только глаза. Я посмотрел на Машу. И у нее тоже. Глаза остались молодыми – ясными, блестящими и верящими в чудеса.

Как мы потом устраивали переезд – долго и неинтересно рассказывать. Моя Марьванна – честнейший человек, запинаясь и краснея врала детям о гадалке, к которой якобы ездила, о выкупе кошки и собаки. Дети не верили, дочка особенно кричала, хотела отобрать паспорт и собиралась вызывать психиатра, но вот же они были: Снежка и Барсик – живые и здоровые. Доказательство того, что Маша их нашла сама! Ее дети видели во мне афериста, позарившегося на большой и добротный дом. Как я их не убеждал, что у меня есть хорошая квартира и ничегошеньки мне не надо, они не поверили.

Я продал свою квартиру, попрощался с друзьями, которые все просили показать им Машу. «Она не слон в зоопарке, чтобы на нее смотреть," грубо ответил я и, забрав Машу со Снежным Барсом и вещами, мы переехали в новый дом. А там нас ждал бооольшой сюрприз! Олеся и Дима.

* * *

– Эличка, что ж с домом сделали, – чуть не плакал Левон, не к стати рано вернувшийся от сына. Входная дверь сорвана с петель, внутри, как Мамай прошелся, кавардак, вещи чужие валяются, неубрано.

– Ничего, Левушка, я все приберу, а ты дверь почини, все равно мы в выигрыше, денег сыну еще подкинем, – Эля быстро и незаметно сунула в карман конверт, лежащий на столе.

«Эля, спасибо за помощь, берегите себя и дом родителей. Я его у вас покупаю. Олеся» В записке была вся она – молодая, дерзкая, уверенная в себе Олеся, с глазами цвета бездонной синевы горного Озера, точно такими же, как и были у Элиного прадеда. Она сразу ее приметила и выделила из всех. Приметила еще и потому, что она абсолютно не стремилась к Озеру. «Потому что свое Озеро она носит в себе», подумала Эля и, увидев, как внимательно и понимающе Олеся смотрит на нее, поняла, что у нее появилась подруга.

Какой кавардак творился в селе. Один из «озерных» людей, оказавшийся важной шишкой, умер. Быстро и тихо, во сне. Такое и раньше бывало. Редко, но было. Когда человек поднимался туда с дурными мыслями. Озеро, оно ведь как лупа, многократно увеличивает все, что есть в каждом. Оно не молодит и не убивает, оно многократно умножает груз, который несет каждый. Умный становится умнее, здоровый духом, становится здоров и телом, а молодой душой молодеет физически. Так и получается, что нельзя туда нести злобу, самому хуже от этого будет. Зачем Озеро пускало к себе таких? Эля не знала, но предполагала, что этим людям давался последний шанс. Одуматься, осмыслить себя и измениться.

Все село лихорадило пару недель: расспросы, допросы, ходили важные люди, расспрашивали и вынюхивали. Тропу к Озеру, конечно, не нашли. Собаки тихо сидели себе там, наверху, зная, что совсем скоро придет Эля, уберет палатки и мусор и натаскает им корма. Односельчане, давно понявшие, что лучше не показывать пальцем на Элю и не трепать языками почем зря, молчали и никто ничего так и не добился. Вдова Леночка, спустившаяся по тропе сама, без собаки («плохой знак», подумала Эля) тоже толком ничего не могла вспомнить ни про Олесю (ее телефона даже не у кого из секретарей Николая Семеновича не было), ни про Пашу и Машу. Так все и затихло.

Той осенью прибавилось в селе жителей. Сначала приехали Олеся и Дима, купили старый дом Элиных родителей и всколыхнули село громкой музыкой, яркими нарядами и полуночным весельем. Приехали Паша и Маша с баулами. Постаревший Паша пошел за велосипедом к Эле, но увидев с какой тоской смотрел муж этой женщины на велосипед, махнул рукой и подарил его Левону. Тот долго отказывался, но в конце концов принял подарок, пообещав любую помощь в ремонте дома, в который переселялись молодожены. Они действительно чувствовали себя молодыми. Несмотря на осеннюю прохладу, они поднялись к Озеру, искупаться. Вел их Барс, уверенно, как будто бывал здесь не раз. Кошка бежала рядом, решительно и целеустремленно. Наверху их радостно приветствовали собаки, они почтительно обнюхали алабая, не обратили внимания на кошку и жадно накинулись на угощение, которое им принесли люди. Озеро не изменилось. Да и с чего бы ему меняться? Ему, лежащему высоко в горах, помнящему начало времен и дарящему людям осознание себя самих.

* * *

Сука ощенилась в середине осени, когда высоко в горах уже лежал снег. Что–то пошло не так и она визгом и лаем позвала мужа, протаптывающего тропинки около пещеры. Он испугался за нее и со всех лап поспешил к подруге. Троих, троих щенков вылизывала счастливая мать и не верила своим глазам.

Ранней весной, как только можно было спуститься по крутой горной тропе, в село вошло гордое семейство. Отощавшие родители провожали детей–подростков во взрослую жизнь. Двое щенков смело и нагло вошли в ближайший к тропе дом и заскреблись в дверь. Они знали, что жить будут в доме, что с них будут сдувать пылинки, что ошейники им купят самые дорогие и обязанность у них будет только одна – охранять Хозяйку.

Еще одного щенка сука повела сама. Она открыла никогда не запирающуюся калитку и вошла во двор. Эля, вытиравшая в это время посуду, вдруг ослабела руками и выронила чашку. На ватных ногах вышла из дома и, не веря своим глазам, понимая, что ей оказана величайшая честь, протянула руку, чтобы погладить уже своего личного Проводника, с которым они будут идти по жизни рука об лапу.

* * *

Я изучала материалы по одному интересному заданию, думая, браться за его выполнение или нет, когда кто–то яростно заскребся в мою новую, дорогую, мать ее, дверь.

– Дима! – заорала я.

– Я занят, у меня мясо на плите.

Блин, не вытащишь муженька из кухни, обожает готовить. «А ты обожаешь есть» (с интонацией «жрать»), в таких случаях говорил он. Учится огрызаться, молодец! Решила, что сейчас кто бы ни оказался за дверью, отхватит! Открыла и обомлела. Две юные разбойничьи бородатые собачьи морды деловито вошли в дом и сразу побежали в кухню, на запахи мяса, надо полагать.

– Аааа, – раздался Димин вопль и что–то с грохотом упало на пол. Не Дима, понадеялась я и выглянула во двор. Там стояла та самая собака, с нечеткой интернетной фотографии, встреченная на горной тропе. Большая, то ли собака, то ли волк. Проводник. Вы думаете, собаки не умеют ухмыляться? Умеют! Из дома раздался еще один Димин вопль, звуки бьющейся посуды и заливистый лай. Собака ухмыльнулась, взвыла и была такова. Я знала, что еще встречу их много раз, когда буду гулять со своими Проводниками. Как же мне повезло! Как хорошо, что я не отобрала тогда у Машки ее Снежного Барса, Снежку и Барсика, иначе никогда бы мне не видать такой подарок Судьбы! А как же иначе? Вы еще не забыли, кем я работаю? Я – Удача!

Эльфийское кольцо

1

В день своего сорокапятилетия Василий Иванович сел за стол и начал составлять список того, что он ненавидит. Первым пунктом шло его имя. «Вааасенькаааа», звала его мама с балкона и вместе с ним к подъезду неслись несколько котов ободранной внешности, вызывая радостный смех у Васиных друзей, которые оттачивали на его имени свое сомнительное остроумие. «Васька, а ты на коврике спишь? А молоко из блюдца пьешь? Воду экономишь, морду себе вылизываешь?» Все эти реплики постоянно вызывали дикое ржание и восторг подрастающего поколения и презрительные взгляды девчонок, обзывающих Василия то Мурзиком, то Барсиком. Именно поэтому Василий Иванович крепко задумался над вторым пунктом. Кого он больше ненавидит: котов или баб? Не отдавая себе отчета, он тихонько зашипел и, царапая бумагу ручкой, как когтем, вывел: 2. Кошки. Эти блохастые твари преследовали его повсюду. Мать их обожала и подкармливала, а также любила повторять историю, как некий подобранный на помойке кот поймал огромную крысу, пугавшую маму. А она как раз была беременна. Вот и назвала сыночка Васенькой. Василий Иванович зашипел громче и даже слегка выгнул спину дугой. Назвать единственного сына в честь кота! Да еще и не стесняться рассказывать об этом всем и каждому, включая зловредных мальчиков и девочек во дворе. Что приводило к третьему пункту: бабы. С женским полом Василию Ивановичу не везло с тех пор, когда, едва дыша от восторга и обожания, он подарил голубоглазой и светловолосой богине – девочке Лиде импортную конфету. Богиня, некрасиво чавкая, конфету быстро съела, аккуратно разгладила яркий фантик, положила его в карман и уже потом ехидно сказала, что дружить она с ним не будет, потому что у него блохи. «Блохастый, блохастый, блохастый», дразнилась Лида и скакала вокруг него на одной ножке. В душу пятилетнего Василия тогда закралась мысль, что все девчонки – дуры и предательницы. Прошло сорок лет и в этой мысли изменилось только одно: вместо «девчонок» он сейчас употреблял грубое слово «бабы». С женским полом ему не везло, повторимся. То они не обращали на застенчивого очкарика Васю внимания, выбирая громких, шумных и веселых парней. Потом, разведясь с этими «душами общества», которые не желали скучной и рутинной жизни в тесной клетке брака, они вспоминали про Васю, тем более, что и карьеру он успел сделать и зарабатывал хорошо и жильем был обеспечен. Вася же абсолютно не хотел роли «второго номера» или «запасного варианта», поэтому на ночь оставался, но чужих детишек по головам не гладил, к себе не приглашал и все намеки на долгую и счастливую жизнь отметал сразу же, предпочитая легкие и необременительные связи со студентками, которые не воспринимали его, как вариант «выгодно выйти замуж».

Четвертый пункт был неожиданен. Сны. Донимали Василь Иваныча сны. Вот уже несколько недель, строго в ночь с четверга на пятницу, когда снятся вещие сны (по версии его подчиненных дамочек, которые, кстати, поставили на нем клеймо женоненавистника, сухаря и импотента и с тех пор, не стесняясь, говорили при нем абсолютно обо всех своих бабских делах) «показывали» ему одну и ту же женщину. Никогда полностью. Частями. То увидит он стройные ноги, то пышную и соблазнительную грудь, то изящные маленькие кисти рук с тонкой и нежной кожей. Вот если бы не руки, он бы и не запомнил эти сны. На правой руке, на безымянном пальце незнакомки было кольцо. И вот это кольцо Василий успел рассмотреть досконально. «Эльфийское» – так он его назвал, сам толком не понимая почему, оно притягивало взгляд и слегка завораживало. Как ни старался Василий Иванович увидеть лицо, не получалось, поэтому и надоела ему эта мозаика из разных частей тела и вписал он эти сны в ненавистный список.

Зачем он его составлял? Он и сам не понимал. Хотел упорядочить и проанализировать свои сорок пять прожитых лет, а получилась ерунда какая–то. Он перечитал написанное, расстроился еще больше, скомкал листок и сжег его.

* * *

Тот самый кот Василий, спасший когда–то маму нашего героя от крысы, жил свою девятую жизнь. Не хотелось ему уходить из этого мира и этого обличья. Хорошо ему котом жилось, поэтому прожив четвертую или пятую жизнь, взял он тайм аут и быстренько прожил несколько жизней в шкуре домашних крыс (вот ведь ирония судьбы!). Ну что ж, тоже было неплохо. Кормили хорошо, играли, позволяли по комнатам бегать. Первая крысиная жизнь закончилась, едва начавшись. Хозяйка дверцей клетки придавила случайно. Убивалась и рыдала так, что Васька, была б его на то воля, не только воскрес бы, но и прожил не два года, как положено, а лет тридцать или сорок. Но «Законы жизни на Земле» давно уже написаны и апелляцию подавать поздно. Поэтому возродился он вскорости еще одним крысенком и всю свою недолгую жизнь радовал хозяйку. Зарекся быть крысой. Век короток, людей жалко. Крысе то что? Умер, переродился уже в кого–нибудь посолиднее, да и забыл все, что было. А человек в этом плане нежнее, чувствительней и память у него хорошая, к сожалению. Все помнит. Так Васька думал по крайней мере. Девятой жизнью он был, в принципе доволен. Кормили сытно, любили, баловали, одна неприятность была – хозяйка на улицу не выпускала. А он в отличие от своих собратьев (ну да, матрица бывает сбоит и память оставляет тем, кому не положено) помнил свои вольные и безбашенные прошлые жизни и тосковал по ним. Тянуло его на волю, к мусорным бакам и распутным кошкам, к свежей весенней траве и дракам, от которых кровь вскипает в венах и остро ощущается прелесть жизни. Не хватало всего этого. А тут еще он мозгами пораскинул, подсчитал, загибая пальцы на лапах и понял, что эта жизнь девятая – последняя, после нее или вперед, может быть даже человеком родиться сможет или опять, вниз, к крысам, мышам и всяким кротам и ежам. Вниз, понятное дело, не хотелось. «Сами улиток, да червяков жрите», думал Василий, стаскивая безнадзорный кусок мяса со стола. «Только вперед, на слона еще согласен или на человека, хотя мерзавцем ведь буду по всем правилам. Лучше слон.» Осталось за малым – вести себя так, чтобы заслужить перерождение. Список Васька составить, понятное дело, не мог, дневники не вел, вот и сел он одним солнечным утречком на террасе, стал припоминать свои жизни и думать, достоин ли большого во всех смыслах повышения. Получалось, что не очень. Особо он не грешил, по своим, кошачьим меркам. Ну, дрался, котят плодил без меры, так это его кошачья сущность, на то он и кот, чтобы оставить после себя потомство и содранные и обоссанные обои и занавески. Такого, чтобы хозяина под монастырь подвести или беду накликать, нет, такого за ним не водилось. наоборот, был даже геройский поступок в одной из его жизней. В какой, он не помнил. Все–таки кошачьи мозги хуже «оборудованы», чем человеческие в плане памяти. Так вот. Дело было в одном большущем городе. И за месяц его не оббежишь, машин, автобусов много, жизнь суетная и быстрая. Жил тогда Васька около мусорки трехэтажного старого дома. Жизнь была так себе. Люди разные попадались, кто пнет, кто подзовет и накормит, а кто подзовет и пнет. В целом, можно было перебиться, но как писал один умный человек (про то Васька не знал, но подписался бы под каждым словом) кот может недоедать, но вот спать ему надо на мягоньком и теплом. А вот с этим была большая проблема. Даже если и находилось нечто подобное, крепко уснуть, чтобы от всей души отдохнуть, вытянувшись на чистом коврике или простыне и подставив теплу нежное пузико, не получалось. Приходилось спать вполглаза, вполуха, прислушиваться к шорохам и звукам и опасаться всего. Вот это его больше всего бесило. Страх! Липкое и противное чувство, не отпускающее ни на минуту. Вот за избавление от страха он и готов был променять свою свободу. Редко кого забирали с улицы. В основном котят. Понятно, что миленькие пушистики, еще наивные и неопытные, трогательные и с шерсткой больше похожей на цыплячий пух легче западали в душу и сердце и будили первобытный инстинкт – защитить и накормить детеныша! Их то в основном и выбирали, а уж Ваське, взрослому коту, с драными ушами и лихим, придурковатым взглядом, мало что «светило». Но, как известно, Судьба иногда улыбается даже тем, кого в упор не замечала всю жизнь. Васька деловито рылся в мусорном баке. Был понедельник, а значит, можно было поживиться рыбьими головами и потрохами, оставшимися после пивных выходных. Пронзительный вопль вышвырнул его из мусорки. Он увидел, как большая крыса, которую он потревожил, бежит прочь, а на ее пути стоит и вопит сильно беременная молодая женщина. Охота! Слово древнее, бодрящее, слово от которого у любого настоящего мачо, будь он хоть котом, хоть псом, хоть человеком, встает шерсть или волосы на загривке или затылке и лапы–ноги сами несут его туда, за добычей! Добыча! Слово еще лучше, обещающее и обед и сытых детей и благодарность верной подруги. Подруги у Васьки не было, дети имелись и в большом количестве, но где они были? А вот наглость жирной крысы, пугающей беременных женщин средь бела дня, следовало пресечь на корню. Что Васька с успехом и сделал. Противник был крупный, ну так и он кот был не маленький, да еще и опытный боец. Пока беременная вопила, он с крысой и справился. Чутье подсказало, что не стоит волочить трофей к ногам дамочки. А вот подойти и потереться об ее ноги определенно можно было попробовать. Что хитрый Васька и сделал. Женщина, придерживая огромный живот, попыталась нагнуться. Не получилось.

– Ты же мой хороший котик! какой ты молодец! Ты чей?

Васька терся об ее ноги и всячески показывал, что он ничей. Совсем и абсолютно ничей и согласен стать ее.

Кота забрали домой, отмыли и откормили и стали придумывать ему имя. Сначала новые хозяева (Люба и Ваня их звали, муж и жена, любящие друг друга до дрожи. «Ну–ну», подумал кот–скептик, «поживите голубки лет десять вместе, тогда посмотрим, какая у вас любовь!») пошли оригинальным путем и пытались назвать его Рваное Ухо, Спаситель («не богохульствуй, Ванька»), Полхвоста, Наглый Глаз и так далее. Смеялись, как дети, а кот смотрел на них с легким презрением. «Сама родит со дня на день, а ведь девчонка еще совсем, в куклы не наигралась! А он! Кормилец! Худой, очкастый, хилый! Как он ее и котенка, тьфу, дитенка защищать будет?» А хозяева тем временем слегка угомонились и пошли проторенным путем: Мурик, Мурзик, Марсик, Барсик и, наконец…

– Давай назовем его Васькой, – сказал Хозяин. И только это имя сорвалось с губ, как раздался вопль. Орали кот и женщина. Он от радости узнавания своего имени («Васька, я, Васька, спасибо, додумались»), она от жуткой боли, пронзившей ее живот.

– Любушка, что, что такое? – Ванька кинулся к жене.

– Началось. Скорую. – только и смогла сказать Люба.

Ребеночек родился быстро. Крепким и здоровым. Мать тоже отлично себя чувствовала и, вернувшись домой из роддома, она крепко прижала к себе кота и сказала ему, что он приносит удачу и что сына они назвали Василием в надежде, что это имя будет ему оберегом и талисманом. Кот прожил с ними немного, сказались годы скитаний и лишений, все отвешенные пинки и попавшие в кота камни дали о себе знать. Он просил своего кошачьего Ангела Смерти забрать его поскорее, чтобы хозяева не мучились, наблюдая его медленное угасание. Просьбу его удовлетворили.

Ту жизнь он часто вспоминал. Хорошая жизнь была, да и сейчас не хуже, если честно.

И к этой хозяйке (ее тоже Любой звали, кстати) он попал случайно. Маленьким неразумным котенком сбежал он от мамы кошки. Случайно это получилось. Погнался за бабочкой, выскочил на улицу, а там девчонка школьница домой возвращалась. «Ой, котеночек!» завопила и хвать его, принесла домой, а там скандал и ор и мать строго сказала, что никаких кошаков в доме – это, мол, блохи. глисты и всякая зараза и пусть уносит его куда хочет, девчонка и вынесла его на улицу. И бросила. Побегал он, повопил. Страшно, к маме кошке хочется, а дорогу назад не найти, маленький еще. Подобрала его добрая, на вид женщина, сунула в сумку и принесла в дом к Любе.

– Любаш, смотри кого я тебе нашла! Хоть один мужик в доме будет, – и расхохоталась, думая как мило она пошутила. Люба шутку не оценила и сразу котенка в штыки приняла.

– Нет уж, Света, неси его к себе домой, хоть один трезвый мужик у тебя в доме будет.

Обменялись подруженьки комплиментами, называется. Света засопела и обуваться пошла, Люба – девушка добрая была, вообще–то, сразу совесть ее есть стала, побежала она за подружкой, извинилась и пошли они в кухню коньяком дружбу укреплять.

– Я все равно его не оставлю. Забирай к себе. – Люба была настроена решительно, не хотелось ей шерсти и вони в доме.

– Любаш, да у меня их трое! куда еще? Ты посмотри, какой он хорошенький и чистенький.

Котенок, чувствуя, что решается его судьба, распушил куцый хвостишко и гоголем вышагивал по кухне. Долго не получилось вышагивать, играть сильно хотелось, поэтому побежал он исследовать комнаты. Там добра было! И ковры и диваны и покрывала с бахромой и диковинные занавески с бабочками и кистями. Дааа, огромный домище! (так ему, крохе, тогда показалось). Побегал он, побегал, устал, да и полез под диван спать. Что его туда потянуло, он так и не понял, ни тогда ни сейчас. Судьба, наверное. Так вот, залез он в самый угол и там, в темноте, за большим комком пыли, увидел что–то блестящее. Подцепил лапкой, оно покатилось, стало еще интереснее, он выкатил это из–под дивана и погнал в кухню, где на кафельном полу эту штучку катать было сподручнее.

Подружки за это время успели приговорить полбутылки коньяка, окончательно помирились и завели обычные женские разговоры. Обернулись на легкое позвякивание. Маленький серый котенок увлеченно катал по полу золотое кольцо. Люба быстро нагнулась и схватила украшение.

– Где? – пыталась завопить, но горло перехватило от волнения.

– Люб, ты что? – Света увидела, как стремительно то белеет, то краснеет лицо подруги, испугалась и машинально допила свой коньяк. Потом спохватилась, что не ей же плохо, плеснула крепкого лекарства в Любин бокал и заставила ее выпить.

– Где ты это нашел?

Понятное дело, котенок молчал, вернее, он начал намекать, что его пора кормить.

– Любань, а что это?

Люба оттерла пыль с кольца.

– Фамильная драгоценность. Прабабушкино кольцо. Оно приносит удачу, а я его потеряла. так я думала. Где же он его нашел? Я весь дом перерыла.

– Судя по пыли где–то под диваном или кроватью. Убирать надо лучше! – все–таки съязвила подруга. – Теперь кота оставишь?

– Обязательно!

Люба подняла маленького котенка на руки и внимательно посмотрела ему в глаза.

– Я назову тебя Васькой. Хорошее, настоящее кошачье имя.

Так он и остался у нее жить. А все из–за того старинного кольца. Люба почему–то называла его Эльфийским.