Текст книги "Измена. Ты нас променял (СИ)"
Автор книги: Оксана Барских
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Глава 10
Звонок матери застал меня врасплох. Я долго вертела телефон в руках, решая, стоит ли отвечать.
С мамой у меня сложились довольно прохладные отношения. С тех пор, как она вышла замуж, то есть с того момента, когда я была маленькая, все свое внимание она уделяла новоиспеченному мужу, на которого практически молилась, а затем двум рожденным в новом браке сыновьям, с которых сдувала пылинки. Им всегда доставалось самое лучшее, покупались новые вещи, их хотелки исполнялись, а вот я была словно золушкой, имеющая вместо двух сестер и мачехи – двух братьев и отчима.
Впрочем, очень многие соседи и правда думали, что моя мама – это моя мачеха, настолько сильно разнилось ее поведение в отношении братьев и меня. В то время, как они могли беспрепятственно играть и гулять, меня с самого детства, лет с десяти, приучали за всеми убирать, готовить кушать и стирать вещи. К тринадцати годам, когда у нас появилась стиралка-автомат, я, наконец, выдохнула, однако свободного времени у меня так и не появилось. Готовить на целую ораву из трех мужиков и работающей как вол матери оказалось той еще проблемой, поскольку они ели как не в себя. Несмотря на то, что я была единственной дочерью, мне никогда не покупали новых вещей, мама постоянно находила и брала старье то у соседей, то у подруг, то у коллег. Даже на выпускной выцыганила старое изношенное платье от дочери какой-то знакомой. Такого стыда, как на вечере в честь окончания школы, я в жизни не испытывала никогда.
В то время как остальные девочки хвастались обновками, которые им купили родители, гаджетами, подаренными в честь выпускного, я стыдливо подпирала стену за колонной и украдкой наблюдала за той жизнью, которую всегда хотела иметь.
– Смотрите, жаба к нам на праздник заявилась, – захихикала в середине вечера одна из одноклассниц со стороны танцпола, отметив болотный цвет моего платья.
– Авдеев, а слабо ее поцеловать? – сразу же подхватил ее кавалер, обратившись к другу, который вел в танце самую красивую девчонку школы, Полину Боярову.
Я никогда и никому не говорила, что была влюблена в Авдеева, но каким-то образом об этом знала вся школа.
– Я бы, Ваня, с радостью, – вдруг сказал он тогда, но мой вздох был напрасным, – но в красивую принцессу жаба не превратится.
Все расхохотались и стали квакать, глядя на меня. Не выдержав позора, я не стала оставаться до самого конца встречать со всеми рассвет, но и домой не пришла. Появилась там только ближе к полудню, а никто даже не хватился меня. Братья и отчим спали, а мать сонно помешивала кашу. Лишь недовольно подметила, что из-за меня готовить пришлось ей, и чтобы больше я не отлучалась так надолго. Это и была вся ее реакция.
Тем летом мне исполнилось восемнадцать, я прошла на бюджет, однако в университет так и не поступила. Несколько недель я пролежала в психбольнице, а когда вышла, жизнь моя уже не была прежней. Жить в одном доме с матерью, которая закрывает глаза на очевидное, и отчимом, который вдруг решил, что имеет на меня все права, было невозможно, и я просто сбежала, более не желая иметь с ними ничего общего.
С того дня мать отказалась помогать мне, если я не буду прислуживать им, а я больше не могла жить с ними. Не после того, как отчим приставал ко мне, а когда я написала заявление в полицию, меня запихнули в психушку. Не без легкой руки матери, за что я не могу простить ее даже сейчас.
Когда наш с Давидом бизнес пошел в гору, мать попыталась наладить общение, но я уже не горела желанием, помня все те обиды, которые она мне причинила.
Возможно, если бы не Ольга, я вовсе бы не общалась с семьей. Только из-за двоюродной сестры я появлялась на регулярных семейных застольях, которые проводились строго один раз в месяц. Изначально эту традицию придумала сама Ольга, а теперь даже в этом я видела какое-то двойное дно, словно она преследовала какие-то только ей ведомые цели.
– Что тебе нужно? – ответила я, когда звонок не прекратился, а пошел на третий виток.
Мать могла быть настойчивой, когда сильно этого хотела.
– А где “давно не слышала тебя, мама”?
Я не видела ее лица, но будто наяву представила, как она вздернула бровь и закатила глаза, выказывая свое отношение к моей холодности. Отчего-то она считала себя вправе так себя со мной вести. Никогда не признавала, что относилась ко мне, как к приемной дочери, а каждый раз, когда я тыкала ее носом в прошлое, говорила, что всё это я себе придумала в силу эгоистичности.
– Ближе к делу. Ты ведь не просто так звонишь. Что на этот раз? У Тимофея травма ноги от занятий футболом? У Артема простуда, да такая сильная, что здоровый лоб лежит на твоем диване и чуть ли не помирает, а у тебя нет денег на лекарства? М? Или твой муж Егорка, бедный такой, получил вывих ягодицы из-за слишком долгого сидения на диване?
– Ты всегда была противной, Алевтина. Ничего удивительного, что твой муж налево пошел.
– А, ты уже всё знаешь, – горько усмехнулась я, не удивленная ее осведомленностью. – А я-то, дура такая, думала, что он завел ребенка на стороне потому, что я – бесплодная образина.
Последнее обзывательство я процитировала. То, что услышала от отчима в порыве пьянки, когда я приезжала в первые годы брака за своими детскими фотографиями. В последние годы между нами установился нейтралитет, а о прошлом и я сама старалась не вспоминать. Как только у нас появились связи, Давид подтер информацию о том, что я когда-то лежала в психушке, но вспомнил об этом, когда вдруг решил меня шантажировать. И моя ненависть ко всем ним усилилась в разы.
– Злопамятная лгунья. Прав был Егор насчет тебя. Мало я тебя в детстве порола, ох, мало.
Слова матери острыми иглами впивались мне в тело, но я не бросала трубку, желала испить эту ненависть до дна.
Слова матери еще долго стояли у меня в ушах после нашего разговора, но сейчас я молчала, ждала, что она скажет дальше. Чувство, словно все мои внутренности заледенели и покрылись коркой льда. До того странно я себя ощущала. Мне было и жарко, и холодно одновременно, а сердце ходило ходуном, но я молча дышала в трубку и слушала мать с каким-то мазохизмом.
– Ты должна думать не только о себе, Алевтина, но и о своей семье. У тебя стареющая мать, двое неустроенных младших братьев и отец-инвалид. Кто о нас на старости лет заботиться будет, скажи, пожалуйста?
Она почти вышла из себя, я даже по голосу слышала слезы. Вот только если раньше они заставляли меня чувствовать за собой вину, то сейчас совершенно не трогали. С возрастом я приобрела к ним иммунитет. Знала уже, что она просто играла на моих эмоциях и пыталась так развести меня на нужные ей чувства по отношению к ней.
– Почему молчишь? Стыдно слово матери сказать, верно? – произнесла она победно, считая, что сумела до меня достучаться, а я лишь тяжко выдохнула, изрядно устав уже от нашего разговора.
– Это всё? Или что-то еще? Мне нужно себе ужин приготовить. Если ты закончила, то я бросаю трубку.
Сначала по ту сторону звучит тишина. Даже отчим перестал греметь посудой, якобы выискивая что-то на кухне, а на самом деле нагло подслушивал, желая знать все подробности. Я и не сомневалась, что мать снова врубила звонок на громкость, ведь “у них с Егорушкой нет друг от друга секретов”.
– Я не поняла, Алевтина. Ты мне сейчас перечишь? Матери родной? Что за тон? – чуть ли не завизжала, наконец, она, придя в себя после моего равнодушия.
– Ты правда хочешь поговорить о моем тоне? – иронично спросила я, больше не собираясь скрывать свое настроение и отношение.
Раньше я держалась ради Ольги, которая уговаривала меня поддерживать с родней хорошие отношения, а сейчас поняла, что стала всего лишь жертвой ее интриг. Пока не знала, как в этом замешана моя семья, но теперь я была на сто процентов уверена, что они сыграли в этой истории не самую последнюю роль.
– Ты вообще слышала, что я тебе минуту назад говорила? Или как обычно витала в облаках, Алевтина?!
– Слышала, мама, слышала. Вот только ты далеко не стареющая, твой муж мне далеко не отец, а твои сыновья – здоровые лбы, которым пора искать себе работу, чтобы в будущем содержать тебя и твоего Егорушку. Или ты думаешь, что нашла лохушку в виде меня и собиралась до самой моей смерти всей семьей доить меня, как какую-то корову? Серьезно считаешь меня такой идиоткой? Тупицей?
– Ты… Да как ты…
– Да как я смею? – перебила я ее, угадывая мысли наперед.
– Проспись, Алевтина, утром поговорим снова. Ты явно не в себе. Ольга права, тебе нужно серьезное лечение.
Я застыла, услышав имя двоюродной сестры.
– Ты говорила с Ольгой? – прохрипела я, хватаясь за горло.
Чувство такое, словно меня ударили кувалдой по голове, настолько она стала чугунная и ватная. Я будто потерялась на несколько секунд в пространстве и времени, так сильно вдруг закружилась голова.
– Конечно. Она твоя самая близкая подруга, как еще я могу узнать, что с тобой происходит. Я поначалу не верила, что ты тронулась головой, но после разговора с Давидом всё встало на свои места. Ты снова начала выдумывать небылицы, как делала это в восемнадцать? Зря мы тебя в больнице дольше не продержали. Сжалилась я над тобой, зря-зря. Не пришлось бы сейчас так перед Давидом краснеть.
Я стиснула челюсти, услышав жестокие слова матери. Когда-то она сама подписала документы на мое направление в психбольницу, но все эти годы она ни разу про это не вспоминала, а сейчас вдруг надавила на больное. Мне казалось, я забыла про те ужасные недели в том заведении, а она взяла и всколыхнула так и не зажившую рану. Чувство несправедливости, оказывается, горчит во рту. Я и забыла этот неприятный привкус.
– Больше никогда не звони мне, ты для меня умерла, – потухшим голосом произнесла я, не слушая дальше, что мама говорит мне, и сразу же бросила трубку.
Как бы я ни хорохорилась и не убеждала себя, что всё хорошо, но это было не так. Я будто снова стала маленькой беззащитной девочкой, которую обижают все кому не лень, а я даже защититься не могу. Вся я словно оголенный нерв с искрящимися проводами. Тронь, и загорится.
Мне казалось, что на этом неприятные звонки не закончились, но когда я уже легла на постель, снова раздался звонок. Не высветься на экране рабочий номер, я бы его, может, проигнорировала, но решила отчего-то, что это мой непонятливый секретарь, который не понял моего сообщения, что на работу я не выйду. Но звонил не он.
– Алевтина Павловна, вы не могли бы завтра подъехать в офис? – после приветствия сразу же перешел к делу Ждан Игоревич Жванецкий, правая рука Давида.
– В чем дело? Я же сказала своему секретарю, что беру выходной.
– Это срочно. Нужна ваша подпись на договоре с контрагентом. Код красный.
– Звоните Давиду. Это в его компетенции. Он генеральный. Не я.
Я говорила сухо и по-деловому, стараясь не показывать сотруднику, что что-то не так, но в этот момент смотрела на себя в зеркало в коридоре и видела перед собой опухшее заплаканное лицо и потухшие глаза. В них больше не было жизни, что меня по-настоящему испугало.
– Давид Демидович недоступен, – прозвучал извиняющийся голос его заместителя. – На случай его отсутствия у вас есть право подписи. Я бы не стал вас беспокоить в ваш выходной, но дело не терпит отлагательств. Если мы не отправим бумажную копию договора сегодня, нас ждут многомиллионные штрафы.
– Разве Давид не подписал всё на неделе?
– Документ забрала налоговая. Секретарь перепутала папки и отдала им его вместе с полугодовым отчетом прошлого года.
Я стиснула челюсти и едва не зарычала, чувствуя себя беспомощной. Чувство ответственности во мне возобладало, ведь от меня зависели сотрудники, которые не виноваты в том, что у меня проблемы с мужем.
– Хорошо. Утром буду в офисе. Ненадолго, Ждан Игоревич, – предупредила я заместителя Давида, и он согласно хмыкнул, понимая, что все документы на подпись должны быть оформлены и лежать уже на столе к моему приходу.
Я сбросила вызов и откинулась на спинку стула и глядя в окно на ливень. Не покидало чувство, словно это ловушка. Впрочем, что мне сделает Давид при посторонних людях? Он слишком дорожит своей репутацией, чтобы вынести сор из избы. Не станет унижать ни себя, ни меня, так что даже если это такой хитрый ход с его стороны, он не сделает мне морально хуже. Он уже меня убил. Во всех смыслах.
Я долго лежала в кровати в полной темноте. Благо, до второго звонка матери успела приготовить еды, так что к приходу Паши его ждал сытный ужин. Хоть так я отблагодарила его за гостеприимство. Заходить ко мне в гостиную он не стал, но я на всякий случай прикрыла глаза, чтобы он не вздумал со мной говорить. Мой вид слишком явно говорил о том, что я расстроена.
Паша ушел рано утром. О том, что он вообще ночевал, говорила немытая чашка с остатками кофе. Посуду после ужина он за собой помыл, видимо, сразу.
Несмотря на то, что я была уверена в гордыне Давиду, всё равно на всякий случай взяла с собой пистолет. Там еще оставались патроны. Не то чтобы я собиралась стрелять, но с ним я чувствовала себя гораздо безопаснее.
Но когда я пришла в офис, меня ожидал неприятный сюрприз. И дело было вовсе не в Давиде.
В моем кабинете за моим креслом сидела Ольга. Вальяжно так, по-хозяйски, будто примерялась к кабинету. Качалась на кресле и мотала ножкой в туфельке на шпильке, оглядываясь по сторонам с таким видом, словно решала, что выкинуть.
– Что ты тут забыла? – прорычала я, ощущая накатывающий волнами гнев, который я попыталась сразу же подавить. Мне нельзя нервничать, не стоит об этом забывать.
– Осматриваюсь в своем королевстве, дорогая. Скоро всё здесь станет моим, ты разве не знала? По глазам вижу, что не знала. Ну ничего, я тебя просвещу. Стол у тебя, кстати, говеный. Красный дуб? Фи, как пошло. Я закажу что-то посветлее, – сморщилась она, затем взяла из тумбочки ножницы и демонстративно провела острием по моему столу, оставляя на нем характерные борозды. Дрянь.
Глава 11
Ольга сидела напротив меня, в моем же кресле, запрокинув ноги на стол, и смотрела на меня с видом победительницы, взошедшей на пьедестал.
– Ты в детстве не любила учиться в школе, – произнесла я и присела на гостевой диван и улыбнулась, глядя на сестру спокойным взглядом. И хоть внутри клокотала злость, я держала себя в руках. Главное правило по жизни – умение контролировать свои эмоции. Как только ты им поддаешься, то заведомо проигрываешь любую битву – будь то бизнес или личные отношения. Твой оппонент никогда не должен увидеть, что ты нервничаешь, иначе ты сдаешь все свои позиции.
Ольга не была в бизнесе никогда, оттого многих правил не знала. Она действовала всегда чисто по интуиции, поддавалась на собственные хочу, и это была ее главная слабость. От моей реакции она растерялась и на несколько секунд потеряла лицо. На нем отчетливо проступило непонимание. Это длилось недолго, но мне хватило, чтобы почувствовать себя более уверенно.
– И что? Что за чушь ты несешь? – набычилась она, всегда так делала, когда не понимала, что происходит. – Хочешь удариться в ностальгические воспоминания нашего детства, чтобы я тебя пожалела?
– Отнюдь, – произнесла я равнодушно и медленно покачала головой. – Хочу напомнить тебе поговорку, она тебе явно пригодится.
– И какую же? Вот только не нужно сейчас твоих нравоучений про старуху и золотую рыбку. Я на нее не похожа.
– Заметь, это ты про нее сказала, не я, – усмехнулась я.
– Какая же ты гадина всё-таки, Алевтина, – процедила сквозь зубы Ольга и опустила ноги на пол, видимо, почувствовала себя глупо. – И себе не ам, и другим не дам.
– Гадина? Я? Ты бы телефон включила, фронталку, вот там гадину и увидишь, – не удержалась я от шпильки, чувствуя, наконец, хоть какое-то удовлетворение. – И не радовалась бы раньше времени. Высоко взлетишь, больно падать будет. Учила бы ты жизненные поговорки.
– Ой, хватит душнить. Ты всегда была такая правильная. Хорошо училась, университет закончила, замуж вышла, вот только… – она сделала паузу и скривила губы, – ребеночка-то и не родила, а это что значит?
Говорящая пауза. Но я не поддалась на провокацию и сохранила безразличное лицо. Кто бы знал, как тяжело это мне далось. Может, не будь я сейчас беременна, отреагировала бы по-другому, но сейчас я просто улыбнулась, глядя сестре в лицо с говорящим выражением. Она ведь и сама знала, что больше я не пустышка, как называли таких, как я. Нет. Сейчас я беременна.
В этот момент я сделала самое лучшее, что может задеть Ольгу. Опустила одну руку на живот и погладила в характерном, понятном всем жесте. Она моментально проследила за моей ладонью, и ее лицо исказилось от гнева и бессилия что-либо изменить. Но она пыталась, цеплялась за соломинку, как утопающий в жажде.
– Не сделала еще аборт? Записывайся, пока можешь. Смысл растить ребенка без отца? Да и кто ты, и кто я. Я мать первенца Давида, ты же – кхм… – она прокашлялась и рассмеялась, явно чувствуя себя на коне. – Ты и правда думаешь, что сможешь удержать своим нагулышем такого мужчину, как Давид? Настолько себя не уважаешь?
– А чего ты боишься? – задала я вопрос, игнорируя ее.
– Я? Я ничего не боюсь, это тебе стоит, – сразу же вышла из себя Ольга и приподнялась, впиваясь пальцами в подлокотники моего белого кожаного кресла.
– Ты так рьяно убеждаешь меня сделать аборт, что это навевает на меня определенные подозрения. Что, трон удержать не можешь? Шатается фундамент? – рассмеялась я, чувствуя, как внутри всё заледенело. Будто бы перед Ольгой сидела не совсем я, либо уже другая, обновленная и не такая наивная, как раньше. Словно во мне что-то умерло ранее.
– Ты просто жалкая, Алевтина, – фыркнула она и встала во весь рост. – Давид ясно тебе показал, где твое место. За пределами спальни. Или ты недостаточно хорошо слышала мои стоны? Он великолепен в постели, если ты не заметила. Хотя о чем это я. Давушка говорил, что ты фригидная и даже писка в постели не издаешь.
Я побледнела, чувствуя, как вся кровь отлила от лица. Меня затрясло, но я старалась держать себя в руках. Я и правда в кровати выражала мало эмоций. Ну не мое это. С ним мне и правда всегда было хорошо, свою порцию удовольствия я получала всегда. Вот только я не актриса кино восемнадцать плюс, не выдаю фальшивые стоны, как в кино для взрослых, но Давид никогда не говорил мне, что ему этого не хватало.
Меня будто выпотрошили заново. Я, казалось, склеила себя, но клей оказался слишком плохим и нестойким. Сейчас я снова чувствовала себя той забитой преданной самыми близкими девочкой, которая сидела на полу кухни и слушала, как твоим родным хорошо в постели.
Я сделала пару глубоких вдохов и скривилась, замораживая чувства, чтобы они не влияли на мое поведение здесь и сейчас. Не дам Ольге радости почувствовать себя победительницей.
– Он уже сделал тебе предложение стать его женой, Олюшка?
Мой голос был излишне приторным и сладким, но в нем нельзя было не заметить яда, который я в него вложила.
– Оно не за горами, – быстро отреагировала она, и я рассмеялась.
– Не сделает. Что он говорил тебе все эти годы про бизнес? Ты и правда решила, что ты теперь тут хозяйка, девочка?
Я вошла во вкус, ощущая, наконец, удовлетворение, что говорю всё, что думаю.
– Давид – генеральный директор, и он отдаст мне твое место за первенца, за наследника! Когда-то наш Данил займет его место, а тебя мы вышвырнем вон! – В твоих фантазиях, Ольга? Ты бы пораскинула мозгами. Давид не просто так вещал тебе про бизнес. Сколько бы он не угрожал мне, что я никто и он всё заберет, он ошибается. Все эти годы я была послушной и понимающей женой, потому что любила его и боготворила. Ты же была моей сестрой, самым близким человеком, и я спускала тебе очень многое, и, видимо, зря. С этого момента не ждите от меня хорошего отношения. Как только я запущу процедуру раздела бизнеса, мы с тобой обе посмотрим, что останется от того состоятельного Давида, которого ты знаешь, и на что он на самом деле способен. Начинай отвыкать от сытой жизни, Ольга, это твои последние деньки в роли любовницы богатого мужчины.
Ольга после моих слов оцепенела на несколько секунд, но затем отмерла и расхохоталась, у нее даже слезы на глазах от смеха выступили.
– Господи, Алевтин, какую же чушь ты городишь. Возомнила себя супер бизнесвумен? Ты-то? Забыла, с какой дыры тебя Дава вытащил? Да если бы не он, прозябать тебе в этой дыре до конца дней. А. Или в психушке. Тебе же там самое место. Слу-у-ушай, а психические отклонения, они ведь наследственные, уверена, что инвалида не родишь, а?
Она получала наслаждение, унижая меня. Вся светилась от счастья и неподдельного удовольствия, но я не злилась, поймала дзен. Пусть шавка тявкает, укусить – кишка тонка. Это всё, что ей остается.
– Наследственные? Разве тебе тогда не нужно Данила проверить? – задумчиво произнесла я. – Мы ведь с тобой сестры, ты не забыла?
Я видела, что мои слова ввели ее в ступор. Прямо error 404 в режиме реального времени. Она долго соображала, что мне ответить, даже пару раз рот открывала, но снова закрывала его, не в силах парировать, и мне надоело ждать, когда ее процессор загрузится.
– А теперь пошла вон из моего кабинета.
Конечно, мне хотелось рявкнуть это изо всех сил и дать ей пинка под зад, но я сдержалась, чтобы остаться в этой битве победительницей, однако не унизить ее было бы с моей стороны опрометчиво. Больше она мне не родня, чтобы я тушевалась перед ее оскорблениями – явными или завуалированными. И как я раньше не замечала, что всякие гадости она мне говорит не из сестринской заботы, а чтобы подгадить и испортить мне настроение.
Я подошла к селектору и нажала на кнопку вызова секретаря. Специально включила на полную громкость.
– Да, Алевтина Павловна? – прозвучал вскоре ее уважительный тон.
– Евгения Дмитриевна, закажите мне новое кресло и стол, и вызовите охрану – пусть выкинут из моего кабинета мусор.
Мои слова прозвучали двусмысленно, впрочем, относились они не только к креслу и столу, которые Ольга испортила, но и к ней самой.
– Новое кресло? Но ведь ваше совсем новое, сам Давид Демидович вам его подарил неделю назад. Спецзаказ по его же дизайну.
В этот момент я смотрела на Ольгу и прекрасно увидела, как перекосилось ее лицо при этой новости. Что, неприятно знать, что мне спецзаказ, а тебе подарки, явно выбранным его секретаршей? Отчего-то я не сомневалась, что так оно и было. Давид был не из тех мужчин, кто заморачивался насчет подарков, а уж Ольгу он явно не уважал, скорее, как и всякий озабоченный мужик, повелся на ее тело.
– А кресло испорчено. Пропукано не пойми кем.
– Кхм… – мой секретарь еле сдержала свой смешок, но проявила профессионализм и продолжила, – хорошо, Алевтина Павловна, будет сделано.
Я нажала отбой и оперлась бедром о стол, сложила на груди руки, разглядывая Ольгу, как какого-то таракана. Жаль, я пустила этого таракана к себе в дом, нужно было уничтожить его дихлофосом еще в самом начале. Впрочем, к чему мне эти рассуждения. Не будь Ольги, была бы другая женщина. Вряд ли дело в самой Ольге, всё дело как раз в Давиде, это ведь ему чего-то не хватало в браке, что он сунул свой причиндал не пойми в кого.
– Пропукано? – наконец, отмерла Ольга и рассерженно запыхтела. – Может, тобой и пропукано, а у меня с кишечником всё окей!
– Окей не окей, не мои проблемы. Я уже прекрасно видела, как у тебя дело с мочевым пузырем обстоит, так что ты бы организм проверила, девочка.
Я даже не намекала, а прямым текстом напоминала ей о том, что произошло недавно. Как она описалась от выстрела пистолета в моих руках. Пусть хорохорится, но мы обе с ней знаем, чего стоят ее угрозы. При первой же возможности она снова напрудит в штаны. Интересно, каково Давиду с ней после этого спать? Не противно ли?
– Какая я тебе девочка? – разоралась она, и я даже демонстративно сунула в ухо палец. – Я старше тебя на целых одиннадцать месяцев! Почти год!
– Я, конечно, знала, что женщины часто преуменьшают свой возраст, но чтобы преувеличивали. Как скажешь, старушка, как скажешь. Слушай, а у тебя и правда морщины появились, видно, что стареешь. Ты иди, Оль, иди, мне еще работать надо. Ты же знаешь, что такое работать, верно? Не ноготочки пилить, а серьезные дела серьезных дяденек решать. Не ножки перед ними раздвигать.
Я вошла в настоящий кураж. Будто мстила за все годы унижений и оскорблений разом.
Она не успела ничего ответить, как в этот момент внутрь вошла охрана. Я молча кивнула на Ольгу, и они также молча подхватили ее под руки. Она же закричала, грозя их всех уволить, пожаловаться Давиду на грубое обращение с матерью его ребенка, но охрана не зря получала зарплату. Ни разу не повелись на ее провокации и потащили к выходу. А я, наконец, осталась в полной тишине. С головной болью и усталостью. Черт. Хотела же просто подписать нужные документы и уехать.
Садиться в кресло я не стала, уселась обратно на диван и чертыхнулась.
Нужно было узнать у Ольги, как прошел ее званый вечер, которым она так хвасталась.
Я вдруг вспомнила, что так и не узнала, правду ли она говорила про биологическую мать Давида. Открыла снимок, который сестрица мне присылала накануне, и отправила его свекрови, тете Давида. А затем принялась ждать ее ответа.
