Текст книги "Соразмерный образ мой"

Автор книги: Одри Ниффенеггер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

ЗЕРКАЛЬНЫЕ БЛИЗНЕЦЫ

Джулия и Валентина Пул любили вставать рано. Это не могло не вызывать удивления, поскольку, забросив учебу, они слонялись без дела и не стремились хоть чем-нибудь себя занять. Так что у них не было причин вскакивать чуть свет – эти ранние пташки не гонялись за червячками.

В ту февральскую субботу солнце не спешило подниматься в небо. Снег, выпавший за ночь покровом в добрых двенадцать дюймов, голубел в полумраке; вековые деревья по обеим сторонам Пембридж-роуд склоняли ветви под его тяжестью. Лейк-Форест еще спал. Желто-кирпичный, вытянутый в длину одноэтажный дом, где сестры-близнецы жили со своими родителями, укутался снежным одеялом. Не слышно было ни привычного шума транспорта, ни гомона птичьих стай, ни собачьего лая.

Джулия включила отопление, а Валентина взялась готовить горячий шоколад из пакетиков. Перейдя в гостиную, Джулия щелкнула телевизионным пультом. Когда Валентина вошла с подносом в руках, ее сестра стояла перед телевизором и переключала каналы, хотя и без того знала, что они будут смотреть. По субботам выбор программы даже не обсуждался. Близнецы обожали свое единодушие, при том что не могли его выносить долее одной минуты. Джулия задержалась на Си-эн-эн. В каком-то зале для совещаний президент Буш беседовал с Карлом Роувом.[12]12
  Карл Роув (р. 1950) – американский политик-республиканец, старший советник и заместитель главы администрации в аппарате Джорджа Буша-младшего.


[Закрыть]

– Бомбы на вас нет, – фыркнула Валентина.

Двойняшки, не сговариваясь, показали «фак» президенту и его помощнику, и Джулия опять стала давить на кнопки, пока не нашла «Этот старый дом». Она прибавила звук, но в меру, чтобы не разбудить родителей. Валентина с Джулией в обнимку полулежали на диване; Джулия забросила ноги на колени сестре. Под бочок к Валентине пристроилась старая кошка Муки. Сестры укрылись шерстяным пледом, согрели руки о чашки с горячим шоколадом и стали смотреть телевизор, забыв обо всем на свете. По субботам показывали четыре передачи подряд из цикла «Этот старый дом».

– Кухонные поверхности – из мыльного камня, – отметила Джулия.

– Мм, угу, – пробормотала Валентина, как околдованная.

Люстра в гостиной не горела, свет исходил только от экрана и от окна в прихожей. При более ярком освещении комната резала глаз, потому что в ее отделке использовался ядовито-зеленый цвет в густо-красную клетку, да еще с символикой гольфа. Во всем доме интерьеры отличались агрессивностью. Мебель выбиралась либо непомерно пухлая, с обивкой из ситца, либо шершаво-металлическая с матовым стеклом, либо выкрашенная в такие цвета, которыми обычно именуют сорта мороженого. Эди, дизайнер по интерьерам, любила экспериментировать у себя дома, и Джек давно перестал с ней бороться. Близнецы считали, что у их матери самый плебейский вкус на всем свете. Видимо, такое суждение было не вполне справедливым: почти все дома в Лейк-Форесте смахивали на этот, хотя денег в них вбухали больше. Сестры любили сидеть в гостиной, потому что это была папина комната, в которой безвкусица выглядела даже иронично. Джек, вообще говоря, находил некоторое удовольствие в том, чтобы потакать своему семейству, но только не в ущерб собственному комфорту.

Близняшки выглядели здесь чужеродно. На самом деле они выглядели чужеродно всюду, где им доводилось бывать.

В эту зимнюю субботу им стукнуло двадцать. Джулия была старше на шесть (очень важных для нее) минут. Нетрудно было представить, как она отодвинула Валентину локтем, чтобы стать первой.

Сестры отличались невероятной бледностью и худобой – такая худоба составляет предмет девичьей зависти и материнской тревоги. В Джулии было пять футов и полтора дюйма росту. Валентина не доросла до нее на четверть дюйма. Им достались дивные, пышные, почти белые волосы, коротко подстриженные над ушами и обрамляющие лицо прозрачной паутинкой локонов – ни дать ни взять, одуванчики с невесомыми пушинками. Шеи у них были длинные, груди маленькие, животы плоские. У каждой выпирал позвоночник – прямой столбец подкожных бугорков вдоль всей спины. Сестер нередко принимали за двенадцатилетних заморышей – хоть снимай таких в телесериале про сирот Викторианской эпохи. Их большие серые глаза были посажены так широко, что на вид это граничило с косоглазием. На сердцевидных, трогательно курносых личиках выделялись идеально очерченные губы, за которыми прятались ровные зубки. У обеих была привычка кусать ногти. Обе не признавали татуировок. Валентина считала себя неуклюжей и завидовала потрясающей раскованности Джулии. Но в действительности Валентина отличалась особой хрупкостью, и это привлекало окружающих.

Была в этих сестрах какая-то трудноуловимая особинка. Рядом с ними людям становилось не по себе, а почему – никто не мог объяснить. Близнецы, похожие как две капли воды, представляли собой зеркальное отражение друг друга. Этой зеркальной соразмерностью была отмечена не только их внешность, но и каждая клеточка их тел. Маленькая родинка на правой щеке Джулии, возле самых губ, повторялась на левой щеке Валентины; Валентина была левшой, Джулия – праворукой. Каждая сама по себе не выделялась ничем сверхъестественным. Но рентгеновские снимки подтверждали чудо: если у Джулии внутренние органы были расположены как у всех, то у Валентины – наоборот. Сердце у нее находилось справа, его желудочки и камеры размещались в обратной последовательности. У Валентины был врожденный порок сердца, который потребовал хирургического вмешательства. Врачам пришлось воспользоваться зеркалом, чтобы видеть крошечное сердечко в привычном ракурсе. Помимо этого, Валентина страдала астмой, а у Джулии даже простуды случались крайне редко. Отпечатки пальцев Валентины почти полностью копировали рисунок кожи сестры в зеркальном отражении (даже у однояйцовых близнецов отпечатки всегда разнятся). Девушки до сих пор составляли единое целое – неделимое, но полное противоречий.

Сейчас двойняшки были предельно сосредоточены: они смотрели, как гигантский дом на берегу Атлантического океана покрывают свежей кровельной дранкой, чистят струей песка, красят. Мансардные окна подверглись реставрации, печную трубу сложили заново. Каминная ниша преобразилась.

Девушки были сами не свои до всякой старины. Их спальня выглядела как приблудная странница, которую из жалости взял к себе этот стандартный дом. В тринадцать лет близнецы содрали со стен вызывающе цветастые обои, отнесли кукол и мягкие игрушки на благотворительную распродажу и объявили, что устраивают у себя музей. В настоящее время главным экспонатом был старый вольер для птиц, где помещалось множество пластмассовых распятий, поставленных на вязанную крючком салфетку, которая прикрывала небольшой столик, полностью заклеенный стикерами с надписью «Hello Kitty».[13]13
  «Hello Kitty» («Привет, Кошечка») – популярная торговая марка, используемая для множества товаров. Маленькую белую кошечку по имени Хелло Китти создал владелец японской фирмы игрушек Синтаро Цудзи. Первоначально он собирался назвать ее «Kitty White» («Белая кошечка») – по имени одной из кошек Алисы, героини книги Л. Кэрролла «Алиса в Стране чудес».


[Закрыть] В отделке их комнаты использовался только белый цвет. Такая спальня подошла бы сестрам дез Эссент.[14]14
  Такая спальня подошла бы сестрам дез Эссент. – Жан дез Эссент – герой романа «Наоборот» (1884), принадлежащего перу французского писателя Жориса-Карла Гюисманса (1848–1907). Последний представитель некогда влиятельного и знатного рода, он удалился от ненавистного ему мира в мир грез, где все устроено «наоборот», и замкнулся в стенах своего дома, превращенного им в царство искусств и литературы.


[Закрыть]

На улице заурчали снегоуборочные машины. Утро обещало быть ясным и ослепительно солнечным. Когда по экрану побежали заключительные титры четвертой передачи из цикла «Этот старый дом», близняшки выпрямили спины, потянулись и выключили телевизор. Одетые в купальные халаты с восточным рисунком, они постояли у окна, щурясь от солнца, и поглазели на Серафина Гарсию (сколько они себя помнили, он орудовал либо газонокосилкой, либо снегоочистителем), который расчищал подъездную дорожку. Завидев их, он помахал. Они помахали ему в ответ.

Тут зашевелились родители, но сестры знали, что это вовсе не предвещает их скорого подъема. По выходным Эди и Джек любили понежиться в постели. Накануне они славно повеселились в клубе «Онуэнция»; двойняшки слышали, что входная дверь хлопнула около трех часов ночи. («Все шиворот-навыворот, да? – в который раз сказала Джулия Валентине, – Это они должны о нас беспокоиться, ты согласна?») Как всегда по субботам, сестры принялись печь блинчики. Обычно они готовили целую стопку, чтобы Эди с Джеком могли, если будет аппетит, положить себе сколько душе угодно и разогреть в микроволновке. Джулия замешивала тесто, а Валентина, стоя у плиты, отливала бледно-желтые кругляши и наблюдала, как у них внутри набухают и лопаются воздушные пузыри. Ей нравилось переворачивать блинчики, подбрасывая их над сковородой. Она сделала пять штук для себя и пять для Джулии. Джулия сварила кофе. Позавтракали они за кухонной стойкой, среди африканских фиалок, рядом с банкой для печенья, сделанной в виде фигурки гнома.

После завтрака близнецы вымыли за собой посуду. Теперь можно было переодеться в джинсы и фуфайки с капюшоном и надпечаткой «Бейрат». (Так назывался местный колледж. Сестры проучились там один семестр, а потом заявили, что не желают впустую тратить время и отцовские деньги. Это было уже третье учебное заведение, где они недоучились. Сначала обе прошли по конкурсу в Корнелл; во втором семестре Джулия перестала ходить на лекции, а когда ее отчислили, Валентина вернулась домой вместе с сестрой. В университете штата Иллинойс они сдали летнюю сессию, но осенью Джулия отказалась приступать к занятиям.) По дорожке торопливо прошагал почтальон, который опустил корреспонденцию в дверную щель. Кипа почтовых отправлений с глухим стуком упала на пол в прихожей. Близнецы устремились туда.

Джулия схватила все сразу и начала метать печатную продукцию на обеденный стол.

– «Гончарный круг», «Упаковочные коробки и емкости», университетский справочник, «Антропология», маме какое-то письмо… и нам письмо?

На имя сестер почта приходила крайне редко; всю свою переписку они вели через интернет. Валентина взяла у Джулии толстый конверт. Взвесив его на ладони, она оценила качество бумаги. Джулия выхватила письмо у сестры. Они переглянулись.

– Из какой-то адвокатской конторы. Причем из Лондона.

Близнецы ни разу не бывали в Лондоне. Они вообще не выезжали за пределы Штатов. Лондон был родным городом их матери, но ни она, ни Джек не распространялись на эту тему. Эди давно стала американкой – она адаптировалась, точнее, почти адаптировалась; семья Пул жила в том пригороде Чикаго, который со дня своего основания претендовал на звание островка Англии. Близнецы замечали, что у Эди частенько прорезался акцент, когда она злилась или старалась произвести впечатление.

– Вскрывай, – поторопила Валентина.

Пальцы Джулии разорвали плотный клапан. Она подошла к окну гостиной, и Валентина последовала за ней по пятам. Остановившись за спиной сестры, Валентина опустила подбородок ей на плечо и обхватила за талию. Со стороны они сейчас напоминали двуглавую девушку. Джулия подняла письмо повыше, чтобы Валентине было лучше видно.

Джулии и Валентине Пул

Пембридж-роуд, дом 99

Лейк-Форест, II, 60035 США

Уважаемые

Джулия и Валентина Пул!

С прискорбием извещаю вас о смерти вашей тетушки, Элспет Элис Ноблин. Хотя вы с нею никогда не встречались, ей была небезразлична ваша судьба. В сентябре минувшего года, узнав о своей тяжелой, неизлечимой болезни, она составила новое завещание. Копия указанного документа прилагается. Вы наследуете ее имущество, за вычетом уплаты по долговым, налоговым и иным обязательствам; иными словами, все свое состояние она завещала вам, за исключением небольших сумм, завещанных родным и близким, а также благотворительным организациям. Вы сможете вступить в права наследства по достижении двадцати одного года.

Завещанное имущество может наследоваться вами при соблюдении нижеследующих условий.

Госпожа Ноблин являлась собственницей квартиры в Лондоне, расположенной по адресу: Вотреверс-Мьюз, Хайгейт, дом номер шесть. Дом примыкает к Хайгейтскому кладбищу со стороны Хайгейт-Вилледж; это весьма живописный район Лондона. Согласно воле завещательницы, вы сможете продать эту квартиру не ранее того, как обе проживете там в течение одного года.

По условиям завещания, никакая часть наследуемого имущества не может быть передана во владение сестре госпожи Ноблин, Эдвине, а также мужу Эдвины, Джеку (то есть вашим родителям). Кроме того, Эдвине и Джеку Пул запрещается входить в квартиру и обследовать находящееся в ней имущество.

Убедительно прошу уведомить меня, согласны ли вы принять наследство госпожи Ноблин на этих условиях. Если у вас возникнут какие-либо вопросы по поводу вышеизложенного, я всегда к вашим услугам.

Душеприказчиком госпожи Ноблин является Роберт Фэншоу. При условии принятия вами наследства вашей тетушки он будет вашим соседом, поскольку занимает квартиру этажом ниже. Господин Фэншоу сможет оказать вам содействие в делах, связанных с получением наследства.

С почтением,

Ксавье Рош

Адвокатское бюро «Рош, Элдеридж, Поттс и Лефли» Хэмпстед-Хай-стрит, 54-D Хэмпстед, Лондон, NW3 1QA

Джулия и Валентина переглянулись. Джулия схватилась за следующую страницу. Как ни странно, почерк был разительно схож с почерком Эди.

Здравствуйте, милые Джулия и Валентина!

Надеялась, что смогу с вами познакомиться, но теперь это желание стало несбыточным. Полагаю, вы удивитесь, что я завещала свое скромное имущество не вашей матери, а вам. Основная причина такова: я возлагаю на вас определенные надежды. Хочу посмотреть, как вы распорядитесь наследством. Мне думается, это будет интересно, а может быть, даже увлекательно.

С вашей матерью мы не общаемся вот уже двадцать один год. Она, если пожелает, расскажет вам, почему так случилось. Возможно, условия завещания покажутся вам излишне жесткими; боюсь, вам придется сделать выбор – принимать их или не принимать. У меня нет намерения вносить разлад в вашу семью. Я просто пытаюсь защитить свою историю. Смерть плоха тем, что она как будто стирает человека с лица земли. А еще она плоха тем, что не позволяет увидеть дальнейший ход событий.

Надеюсь, мои условия все же будут приняты. Отрадно создавать, что на свете есть вы. Не знаю, повлияет ли это на ваше решение, но квартира у меня довольно просторная, в ней много любопытных книг, а Лондон – фантастический город (хотя, конечно, очень дорогой). Ваша мать пишет, что вы забросили учебу в колледже, но много занимаетесь самообразованием; в таком случае вам здесь очень понравится.

Независимо ни от чего, желаю вам счастья.

С любовью,

Элспет Ноблин

В конверте были и другие листки, но Джулия, не читая, бросила их на стол и закружилась по комнате. Валентина примостилась на спинке кресла и следила, как Джулия огибает кофейный столик, диван, потом плывет в столовую и там тоже ходит кругами. «Лондон», – повторила про себя Валентина. Огромный, сумрачный образ, даже само название похоже на кличку большого черного пса. Джулия остановилась, обернулась и со смешком обратилась к Валентине:

– Просто сказка.

– Или фильм ужасов, – сказала Валентина. – А мы с тобой в нем, как эти… инженю.

Джулия кивнула и опять стала кружить по комнате.

– Для начала избавимся от предков. Потом начнем заманивать ничего не подозревающих героинь в таинственный старинный особняк…

– Это всего лишь квартира.

– Неважно. Потом…

– Серийные убийства.

– Торговля живым товаром.

– Ну, или это… как его… по Генри Джеймсу.[15]15
  …по Генри Джеймсу. – Имеется в виду роман «Крылья голубки» (1902), написанный американским писателем Генри Джеймсом (1843–1916), который в возрасте 30 лет покинул США, а за год до смерти принял британское гражданство. В романе описывается любовный треугольник: небогатая английская аристократка Кейт Крой, журналист Мертон и американка-миллионерша Милли. Мертон, который всерьез так и не увлекся живой Милли, начинает испытывать к ней сильное чувство после ее смерти.


[Закрыть]

– По-моему, сейчас от чахотки никто не умирает.

– Еще как умирают – в странах третьего мира.

– Ну понятно, в Британии медицина национализирована.

Валентина заметила:

– Мама с папой не обрадуются.

– Естественно, – сказала Джулия.

Ее пальцы, пробежавшие по обеденному столу, нащупали россыпь крошек. Она сходила на кухню, принесла махровую салфетку и вытерла столешницу.

– А что будет, если мы откажемся? – спросила Валентина.

– Откуда я знаю? Наверняка в письме на этот счет что-то сказано. – Джулия осеклась. – Ты это серьезно? Да мы такого случая всю жизнь ждали.

– Какого случая, лапушка?

Из арочного проема между гостиной и коридором на них пристально смотрела Эди. Она еще не успела причесаться, и вообще вид у нее был довольно помятый. Лицо раскраснелось, словно кто-то щипал ее за щеки.

Ей ответила Джулия:

– Нам пришло письмо.

Валентина сгребла со стола листки и передала их матери. Эди пробежала глазами обратный адрес и сказала:

– Без чашки кофе тут не разберешься.

Валентина поспешила налить ей кофе.

– Джулия, разбуди-ка папу, – распорядилась Эди.

– А…

– Скажи, что это я тебя прислала.

Джулия вприпрыжку побежала по коридору. Валентина услышала ее вопль: «Папа-а-а-а-а-а-а-а» – от дверей родительской спальни. «Неплохо, – похвалила она про себя. – А могла бы сразу вилами». Эди пошла за очками. Когда в столовой появился заспанный Джек, она уже прочла письмо и приступила к завещанию.

Джек Пул когда-то был хорош собой и атлетически сложен, хотя звезд с неба не хватал. Теперь его черную шевелюру густо припорошила седина. Волосы у него всегда были чуть длиннее, чем это принято у банковских служащих. На хрупкую жену и дочек он взирал с высоты своего роста. С годами его черты стали грубее, а под ремнем нарос жирок. По рабочим дням Джек с утра до ночи ходил в костюме, зато по выходным позволял себе некоторую расхлябанность. Вот и сейчас он вышел из спальни в старом терракотовом халате и растоптанных меховых шлепанцах, которые давно просили каши.

– Четыре, пять, шесть, – сказал Джек.

Это была старая присказка, слова которой затерялись в туманном детстве близнецов. То, что от нее осталось, следовало понимать как «хочу тебя съесть». Джулия принесла чашку кофе и поставила ее перед отцом.

– Ну, – проговорил он, – зачем разбудили? Где пожар?

– Это снова Элспет, – сказала Эди. – Мало того, что она все завещала девочкам, так еще хочет их переманить.

– Как ты сказала?

Джек протянул руку, и она передала ему несколько листков.

– Вот гадина мстительная, – бросил Джек без тени досады и удивления.

Они устроились рядом и стали читать вместе.

Сидя за столом, Джулия и Валентина не сводили глаз с родителей. «Кто эти люди? Что произошло? Почему тетя Элспет их возненавидела? Почему они ее возненавидели? – Сестры посмотрели друг на друга округлившимися глазами. – Мы это выясним». Закончив чтение, Джек полез в карман халата за пачкой сигарет и зажигалкой. Он выложил их на стол, но под хмурым взглядом Валентины закурить не решился. Накрыв сигареты ладонью, Джек довольствовался сознанием, что курево все же при нем. Валентина достала из кармана фуфайки свой ингалятор, точно так же выложила его на стол и улыбнулась отцу.

Эди подняла глаза на Валентину.

– Если вы откажетесь от наследства, его практически полностью передадут в благотворительный фонд. – пояснила она.

Сестры одновременно задали себе вопрос: с какого места мать подслушивала их разговор? Эди между тем взялась читать дополнительное распоряжение. Оно предписывало какому-то субъекту по имени Роберт Фэншоу забрать из квартиры все документы, включая дневники, письма и фотографии, – по завещанию, бумаги отходили именно ему. Эди не понимала, чем так выслужился этот Роберт Фэншоу, что ее сестра доверила ему всю их историю. Но самое главное – она подстраховалась, чтобы к приезду девочек документов в квартире не было. А ведь как раз этого и страшилась Эди: что девчонки наткнутся на какие-нибудь улики, оставшиеся после Элспет.

Джек положил письмо Элспет на стол. Откинувшись на спинку кресла, он покосился на жену. Та держала завещание на расстоянии вытянутой руки и перечитывала с самого начала. «Не больно-то ты удивилась, дорогуша», – подумал Джек. Джулия и Валентина во все глаза следили за выражением лица матери. Джулия – с азартом, Валентина – с тревогой. Джек только вздохнул. Хотя сам он положил немало сил на то, чтобы выпихнуть девчонок из дому в самостоятельную жизнь, эта жизнь сводилась для него к получению образования, желательно в престижном университете «Лиги плюща»,[16]16
  «Лига плюща» – обиходное название группы старейших и наиболее респектабельных высших учебных заведений в США. «Лигу плюща» составляют университет Брауна, Колумбийский университет, Гарвард, Йель, Принстон, Корнелл и Дартсмутский колледж. Иногда этот термин распространяется и на другие престижные университеты.


[Закрыть] где платят хорошую стипендию. Единые выпускные экзамены дочки сдали, можно сказать, успешно, хотя баллы у них оказались чрезвычайно неровными, так что их аттестаты грозили привести в замешательство членов приемной комиссии. Воображение Джека рисовало Джулию и Валентину в надежных стенах Гарварда, Йеля или, на худой конец, нью-йоркского колледжа имени Сары Лоренс; а Беннингтон, кстати, чем плох? Валентина стрельнула глазами в его сторону и, улыбнувшись, слегка изогнула почти невидимую бровь. Джеку вспомнилась последняя встреча с Элспет: дело было в аэропорту, и она рыдала, стоя в очереди. «Вы, девочки, конечно, ее не помните. Вам не представить, на что она была способна». Когда Элспет умерла, Джек испытал только облегчение. «Мог ли я предположить, мисс Ноблин, что у вас в запасе есть и другие каверзы». Он вечно ее недооценивал. Прихватив сигареты и зажигалку, Джек направился к себе в кабинет. Он плотно закрыл дверь, привалился к ней спиной и закурил. «Умерла – и слава богу». Глубоко затянувшись, он медленно выпустил дым через ноздри. Столкнуться по жизни с какой-нибудь одной из сестер Ноблин – этого более чем достаточно. В конечном счете он, по собственному убеждению, сделал правильный выбор – и благодарил судьбу. Так он и стоял, размышляя о всевозможных превратностях судьбы, пока не докурил сигарету. В столовую Джек вернулся в более спокойном, едва ли не бодром расположении духа. «Хорошая штука – никотин».

Эди неестественно прямо сидела в кресле; близнецы подались вперед, облокотились на стол, подперли головы руками, и Валентина, искоса поглядывая на Джулию, сказала:

– Мы ее в глаза не видели; с какой стати она оформила завещание на нас? Почему не на тебя?

Пока Джек усаживался в кресло, Эди молчала и только переводила взгляд с одной дочери на другую.

Джулия спросила:

– Как получилось, что мы ни разу не бывали в Лондоне?

– Ну почему же, – возразила Эди. – Я возила вас в Лондон, когда вам было четыре месяца. Там вы увиделись с бабушкой, а через год ее не стало; и Элспет там была.

– Это правда? В самом деле?

Поднявшись со своего места, Эди направилась в спальню. Она отсутствовала всего лишь пару минут.

Валентина полюбопытствовала:

– Пап, а ты тоже с нами ездил?

– Нет, – признался Джек. – Меня там не жаловали.

– Ага.

«Почему это?»

Тут вернулась Эди с двумя американскими паспортами. Один вручила Валентине, второй – Джулии. Открыв их, сестры принялись изучать свои физиономии. Странно, когда в паспорта вклеивают фотографии новорожденных младенцев. Штампы гласили: «Аэропорт Хитроу, 27 апреля 1984» и «Международный аэропорт О'Хара, 30 июня 1984». Сестры обменялись паспортами и сравнили фото. Если не видеть имен, то определить, где кто, было невозможно. «Ну и ряшки – картофелины с глазами», – подумала Джулия.

Сестры положили паспорта на стол и вопросительно посмотрели на Эди. У нее заколотилось сердце. «Вам не понять. Не спрашивайте. Это не ваше дело. Отстаньте». С невозмутимым лицом она выдержала их взгляды.

– А все-таки, мам, почему она не оставила наследство тебе? – продолжала допытываться Валентина.

Глаза Эди устремились на Джека.

– Понятия не имею, – сказала она. – Это надо у нее спросить.

Тут вмешался Джек:

– Маме неприятно об этом говорить.

Он собрал разбросанные по столу бумаги в одну стопку, выровнял, постукав нижним краем о столешницу, и отдал Джулии. После этого он поднялся со своего места.

– А что у нас сегодня на завтрак?

– Блинчики, – ответила Валентина.

Выйдя из-за стола, все попытались настроиться на привычную субботнюю волну. Эди налила себе еще кофе, но вынуждена была держать чашку двумя руками, чтобы не расплескать. Боится, отметила про себя Валентина, и ей самой тоже стало страшно. Джулия, пританцовывая, двигалась по коридору и держала завещание над головой, как будто переходила вброд полноводный поток. Она скользнула к себе в спальню и плотно прикрыла дверь.

На толстом ковре она запрыгала и стала молотить воздух, вскидывая кулачки над головой и беззвучно крича: «Йес! Йес! Йес!»

Той ночью близнецы устроились лицом друг к дружке на кровати Джулии. Постель Валентины была смята, но пуста. Их ступни соприкасались. От сестер нежно пахло морскими водорослями и чем-то сладким – они испробовали новый лосьон для тела. До их слуха доносились обычные звуки, с которыми дом отходил ко сну. Спальню тускло освещали прикрученные к кованому изголовью голубые фонарики, оставшиеся после хануки.

Открыв глаза, Джулия увидела, что Валентина смотрит на нее в упор.

– Мышка, ты чего?

Валентина шепнула:

– Боюсь.

– Оно и видно.

– А ты?

– Нисколечко.

Джулия снова закрыла глаза. «Чего бояться-то?»

– Все будет классно, Мышка. Поселимся в собственной квартире, ишачить не придется, по крайней мере первое время; будем делать что захотим. Это, типа, полная свобода, ясно тебе?

– А для чего конкретно нужна полная свобода?

Джулия перекатилась на спину. «Господи, Мышка, не будь ты такой мышкой».

– Там буду я. Там будешь ты. Что еще нужно?

– Я думала, мы вернемся в колледж. Ты же обещала.

– В Лондоне куда-нибудь поступим.

– Значит, год потеряем.

Джулия не ответила. Валентина уставилась ей в ухо. В полумраке оно выглядело потайным ходом в мозг Джулии. «Будь я букашкой, забралась бы туда и научила тебя уму-разуму, а ты бы решила, что сама так поумнела».

Вслух Джулия сказала:

– Уж как-нибудь этот год перекантуемся. Не понравится – загоним эту квартиру и вернемся.

Валентина умолкла.

Через некоторое время Джулия взяла ее за руку; их пальцы переплелись.

– Нужно как следует подготовиться. Чтобы не выглядеть как тупые американцы, которые приезжают в Европу, ходят там в «Макдональдс» и орут во все горло на английском, а языки учить не хотят.

– Между прочим, в Англии все говорят на английском.

– Не придирайся, Мышка. Нам надо кое-чему научиться.

– Хорошо.

– Хорошо.

Они поворочались и легли бок о бок, соприкасаясь плечами и держась за руки. Валентина подумала: «Может, в Лондоне кровать пошире купим». Джулия, задержав взгляд на безобразном техногенном светильнике, принялась составлять в уме перечень вопросов, обязательных для выяснения перед отъездом: курс обмена, прививки, футбол, королевская семья…

Лежа в кровати сестры, Валентина не могла отделаться от мыслей об ушных ходах Джулии, о том, что в ее собственных ушах есть точно такие же ходы, только в зеркальном отражении, а потому можно приложить свое ухо к ее, Джулии, ушной раковине, поймать какой-нибудь звук – и он завибрирует, забегает туда-обратно, растерянный и одинокий. В каком же виде он долетит до меня – задом наперед? А в Лондоне как – там ведь машины ездят не по той стороне: я-то услышу правильно, а Джулия – наоборот. Может, в Лондоне вообще все пойдет в другую сторону, не так, как здесь… Буду поступать как сама решу, и никто не сможет мною помыкать… Валентина прислушалась к дыханию Джулии. Ей захотелось представить, каково это, если ты сама по себе, одна. Но она за свою жизнь не сделала ни единого шага сама по себе, а потому решила во что бы то ни стало наметить для себя план действий, но из этой затеи ничего не вышло, и она сдалась.

Эди ждала, что Джек вот-вот уснет. Обычно она старалась заснуть первой, потому что Джек храпел, но сегодня ее одолевали беспорядочные мысли, и сон не приходил. В конце концов она повернулась на бок и обнаружила, что Джек лежит с открытыми глазами и смотрит прямо на нее.

– Все устаканится, – выговорил он. – Они и раньше уезжали из дому – ничего страшного не случилось.

– Это совсем другое дело.

– Из-за Элспет?

– Скорее всего, – ответила она. – А может… уж очень это далеко. Не хочу, чтобы они там жили.

Он обнял ее за талию, и она уткнулась лицом ему в плечо. «Здесь спокойно. Здесь я в безопасности». Джек служил ей живым щитом, надежным укрытием.

– Помнишь, когда они уехали в Корнелл? – заговорил он. – Как мы с тобой кайфовали вдвоем!

– Помню…

Для них это стало открытием: супружеская жизнь без детей закружила их, как ураган. По крайней мере, на первых порах.

– Им уже двадцать лет, Эди. Давно пора определиться. Зря мы не отправили их в разные колледжи, – сказал Джек.

Она вздохнула. «Что ты понимаешь?»

– Теперь поздно рассуждать. Элспет вырвала их у нас из рук.

– Возможно, она оказала нам большую услугу.

Эди не ответила. Тогда Джек сказал:

– Ты в их возрасте, помнится мне, жаждала самостоятельности.

– Разве можно сравнивать?

Он помолчал, давая ей возможность высказаться. Видя, что она не склонна продолжать, он зашептал:

– А что такое, Эди? Почему нельзя сравнивать?

Но она лишь стиснула зубы и закрыла глаза.

– Нет, ты объясни, – настаивал он.

Открыв глаза, она улыбнулась.

– Да что тут объяснять, Джек. – Она повернулась на другой бок. – Давай спать.

«Чуть-чуть не дожал», – подумал он. Ему не удалось разобраться, что осталось в итоге – досада или облегчение.

– Давай, – пробормотал Джек.

Они долго лежали молча, прислушиваясь к дыханию друг друга, но в конце концов Джек захрапел, и Эди осталась наедине со своими мыслями.