Текст книги "Соразмерный образ мой"

Автор книги: Одри Ниффенеггер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

ТАМ БЫЛО ЛУЧШЕ ЧЕМ ДОМА

– Чем же там было лучше, Элспет? – спросила Валентина, но ответа не последовало.

От Валентины не укрылось, как Элспет смотрит на Роберта: слегка откинувшись назад, так что создавалась иллюзия, будто они не сводят друг с друга глаз. Через некоторое время Роберт повернулся к Валентине и сказал:

– Ваши дед с бабушкой держали их в ежовых рукавицах. Очевидно, в частной школе-интернате и то давали больше свободы; Элспет рассказывала, как они играли в школьном театре и как дурачили одноклассниц – ты же понимаешь, близнецам это нетрудно.

Валентина обратилась к Элспет:

– А вы с мамой одевались одинаково?

В ШКОЛЕ КАК ВСЕ А ТАК НЕТ ТОЛЬКО В РАННЕМ ДЕТСТВЕ

Валентину задевало, что Элспет с самого начала приклеилась глазами к Роберту. «Привыкла быть невидимой, но я-то ее вижу, а ей хоть бы что».

Уже не первый вечер, как только Джулия выходила за порог, Валентина и Элспет усаживались вместе и начинали вести сбивчивые беседы из вопросов и ответов. Валентина поражалась, насколько отличаются рассказы Элспет от тех, что они с Джулией слышали от матери. В устах Элспет все их детские приключения окрашивались темным цветом: пикник на природе заканчивался смертью одноклассницы, утонувшей в озере; Элспет и Эди всячески старались подружиться с соседским мальчиком, а того вскоре отправили в психиатрическую лечебницу. В каждой истории Элспет и Эди действовали заодно, между ними не случалось ни малейшей размолвки, ничто не предвещало разрыва; они были неразлучны и превосходили многих своих недоброжелателей умом и решительностью. От этих рассказов Валентина начинала тосковать по Джулии – не по такой, какую нынче видела рядом, а по той, какую знала в детстве: заступница, ее второе я. Драматизм каждой истории усугублялся мучительным перемещением планшетки. Элспет волей-неволей проявляла чудеса лаконичности. Ее рассказы напомнили Валентине о бело-синих изразцах, виденных в Почтовом парке.

Роберт поднял несколько листков.

– Не возражаешь?

Валентина посмотрела на Элспет; та пожала плечами. ТЫ ВСЕ ЭТО ЗНАЕШЬ, сообщила планшетка.

К записанным рассказам Валентина добавила только знаки препинания. НАМ БЫЛО ДЕВЯТЬ. ШЛИ ДОМОЙ, УВИДЕЛИ ОБЪЯВЛЕНИЕ: «ПРОДАЮТСЯ ЩЕНКИ». ЛЮБОПЫТНО, ЗАШЛИ, СПРОСИЛИ У ПРОДАВЦА. ЭТО БЫЛА ТАБАЧНАЯ ЛАВКА. ОН ПОВЕЛ НАС В САРАЙ. ТАМ ЩЕНКИ ГОНЧЕЙ. МЫ С НИМИ ДОЛГО ИГРАЛИ, ПОТОМ ЗАХОТЕЛИ УЙТИ, НО ОН ЗАПЕР ДВЕРЬ. На этом страница заканчивалась. Роберт вспомнил, что Элспет много лет назад и вправду рассказывала ему этот случай: они с ней гуляли вдоль Озерной улицы, где раньше находилась пресловутая табачная лавка. Валентина откопала следующую страницу и протянула ему. МЫ КРИЧАЛИ, НО ВСЕ ЗРЯ. СОБАКА НА НАС ЛАЯЛА. СТЕМНЕЛО. ТАБАЧНИК ОТПЕР САРАЙ. МЫ К ДВЕРЯМ, СБИЛИ ЕГО С НОГ – И ДОМОЙ.

«Больше похоже на сказку, – подумала Валентина. – Сколько здесь правды?» Раньше она залпом проглатывала такие истории, но теперь насторожилась.

Вспоминая холодный, уродливый сарай, скулеж щенков, испугавшихся их с Эди крика, Эслпет смотрела на Валентину и думала: Зачем я ей это рассказываю? Она устала, я ее растревожила. Тогда она написала: ТЕПЕРЬ ТЫ РАССКАЗЫВАЙ – и улыбнулась со всей возможной добротой.

– Я? – У Валентины не было ни одной мысли. «Я жутко измочалена».

Сначала ей не терпелось выпроводить Роберта, чтобы они с Элспет могли продолжить разговор по душам. Потом захотелось спуститься с ним к нему домой и там целоваться, спрятавшись от Элспет. «А можно и одной сбежать – пусть себе любезничают».

– А чем Джулия занимается? – спросила она Роберта.

– Полагаю, вокруг Мартина суетится, – ответил он и рассказал им о страданиях Мартина и стоматологических подвигах Себастьяна.

На миг Валентина приревновала: Джулия оказывала внимание кому-то другому. Правда, она тут же решила: «Нет, меня это не волнует. Честное слово». Ее стало клонить вбок, плечо уперлось в спинку дивана, голова свесилась на грудь. Роберт спросил:

– Ты обедала?

– Нет. – Помнилось, она ела что-то на завтрак, но это было давным-давно. – Мы за продуктами не сходили. – Она подняла на него глаза, огромные на изможденном лице.

– То-то я смотрю – ты как голодающая, – заметил Роберт. «Точнее, умирающая с голоду. Сколько же времени ты здесь сидишь?» Он встал. – Элспет, Валентине пора ужинать.

Он протянул руки. Валентина ухватилась, и он поднял ее с дивана. У нее закружилась голова.

Элспет провожала их взглядом. На пороге Валентина обернулась и выговорила:

– Я скоро вернусь, Эслпет. Только перекушу.

И дверь затворилась.

Поднявшись с дивана, Элспет переместилась к открытому окну. Она выжидала. Вскоре Роберт с Валентиной прошагали по дорожке и скрылись за калиткой. Этого следовало ожидать, сказала себе Элспет. Она привыкла, чтобы за нее решали. Сгущались сумерки. Мне бы радоваться. Элспет подняла глаза к бездонному небу. На улице зажглись фонари. Все равно, хороший был день. Почти как в прежние времена.

Когда вернулась Джулия, было уже совсем темно. Она прошлась по всей квартире, щелкая выключателями, и стала звать: «Ты где, Мышь?» В гостиной она зажгла торшер у рояля и закрыла окно. Собрала в стопку бумаги, полистала, почитала. Элспет следила за ней в задумчивости. Неприятно, когда твой разговор записывают. Похоже на прослушку – будто кто-то подключился к моему телефону. А впрочем, что здесь такого? Почему Валентине можно знать, а Джулии нельзя? У меня не должно быть любимчиков.

Джулия отвлеклась от записей, словно чувствуя на себе посторонний взгляд.

– Ты здесь, Элспет? А Валентина где?

Элспет наклонилась над доской.

УЖИНАЕТ С Р, – сообщила она.

– Ясно, – протянула Джулия и обиженно плюхнулась на диван.

ЧТО У МАРТИНА С ЗУБАМИ

Джулия просияла.

– Уже намного лучше. Его потянуло в сон, и я ушла.

ТЫ ВСЕМ ПОМОГАЕШЬ

– Стараюсь. – Джулия покачала головой. – А Валентина, кажется, мне этого простить не может.

БЛАГОДАРНОЙ БЫТЬ ТЯЖЕЛО

– По-моему, Валентине это не грозит. Так уж она устроена. Ее дело – болеть, а мое – за ней ухаживать.

ЕСЛИ ТЫ ЕЕ ОТПУСТИШЬ ОНА САМА К ТЕБЕ ПОТЯНЕТСЯ

– Знаю. Но почему-то не могу.

Элспет с изумлением заметила, что глаза Джулии наполнились слезами. Они посидели не двигаясь, не говоря ни слова. Через пару минут Джулия вышла. Элспет слышала, как она хлюпает носом в ванной. Вернувшись в гостиную, Джулия спросила:

– Вот здесь написано – «травма головы». Это про кого? – Она развернула лист, чтобы Элспет было лучше видно.

ОНА СПРОСИЛА КАК УМЕР НАШ ОТЕЦ

– Понятно. Мы его уже не застали, да?

ДА ТОЛЬКО БАБУШКУ

– Мы ее не помним.

ОНА УМЕРЛА КОГДА ВЫ БЫЛИ МАЛЕНЬКИМИ

– Что они были за люди? Мама никогда о них не рассказывает.

ОН СЛОЖНЫЙ, ОНА КРОТКАЯ

Джулия помедлила. Обдумывая следующий вопрос, она принялась рисовать спирали. Элспет смотрела и думала: Поразительно; неужели это заложено в генах – вот так водить карандашом по бумаге?

– Элспет? А что произошло между тобой и мамой?

ПРОСТИ НЕ МОГУ СПОКОЙНОЙ НОЧИ

– Элспет?

Но Элспет исчезла. Пожав плечами, Джулия поплелась в спальню, опустошенная и взволнованная. Когда вернулась Валентина, она уже крепко спала; ей снились цифры и зубы.

Лежа в постели, Мартин прижимал телефонную трубку к здоровой щеке и в потемках считал гудки. Марика ответила после седьмого, и его захлестнуло чувство благодарности.

– Мартин?

– Привет, любовь моя. Рассказать тебе мою зубную эпопею?

– Я так беспокоилась. У тебя как будто полный рот жвачки.

– Это щека раздулась – в восемь раз. Ты в жизни не догадаешься, кого притащил ко мне Роберт…

У себя в постели Марика откинулась на подушки и слушала. «Как же он переволновался. А меня рядом не было. Подумать только, какие у Роберта знакомства: дантист-гробовщик…» Каждому из них становилось тепло от звуков родного голоса. В разных городах они бок о бок лежали в темноте, и каждый думал: «На этот раз нам повезло». Они все крепче сжимали телефонные трубки и вместе гадали, сколько еще продлится их разлука.

ЗАБЛУДШИЕ

Сбившись с дороги, люди ведут себя двояко. Одни паникуют, и обычно с Валентиной бывало именно так. Другие смиряются с фактом и ждут, чтобы неизвестность сама подсказала им путь. Джулия была сама не своя до таких приключений; оказавшись в Лондоне, она искала их, где только можно. Если хочешь заблудиться, лучшего места, чем Лондон, не придумать. Извилистые улицы через каждые два-три квартала меняют названия, сходятся и расходятся, заманивают в тупик и внезапно выходят на площадь. Джулия придумала такую игру: доехать на метро до какой-нибудь станции с любопытным названием – «Тутинг-Бродвей», «Райслип-Гарденс», «Пудинг-Милл-лейн», – а потом идти куда глаза глядят. Выйдя на поверхность, она частенько испытывала разочарование. Названия на схеме линий метро наводили на мысль об уютном маленьком городишке из сказок Матушки Гусыни. Но сами городские районы под этими названиями являли собой довольно мрачное зрелище: лавчонки, торгующие навынос курой гриль, забегаловки со спиртным и букмекерские конторы не оставляли большого простора воображению.

Мысленная карта Лондона, составленная Джулией, начала заполняться диковинками: мемориал с фигурой принца Альберта в окружении домашнего скота и слонов;[94]94
  …мемориал с фигурой принца Альберта в окружении домашнего скота и слонов… – Огромный мемориал в честь принца Альберта (1819–1861), супруга королевы Виктории, находится в Кенсингтонском саду, неподалеку от Ройял-Альберт-холла. В центре статуя самого принца-консорта под высоким неоготическим каменным балдахином (высотой около 55 м); у постамента множество скульптурных изображений людей и животных, превышающих натуральную величину.


[Закрыть] магазин в Блумсбери, где продавались исключительно шпаги и трости; ресторан в крипте церкви Сент-Мэри-ле-Боу.[95]95
  …ресторан в крипте церкви Сент-Мэри-ле-Боу. – Сент-Мэри-ле-Боу (тж. Церковь на Арках) – церковь в центральной части Лондона; стоит на арочных сводах древней крипты.


[Закрыть] Она посещала Хантеровский музей,[96]96
  Хантеровский музей – музей естественной истории в Лондоне. Назван в честь Уильяма Хантера (1718–1783), известнейшего просветителя, врача-акушера, автора трудов по медицине и анатомии, а с 1762 г. – придворного врача королевы Шарлотты.


[Закрыть] где часами разглядывала мутные стеклянные банки с человеческими органами, экспозицию, посвященную антисептике, и скелет дронта.

Каждый день, возвращаясь домой, Джулия приносила с собой лондонские впечатления, обрывки услышанных разговоров, задумки на следующий день. В квартире она неизменно заставала одну и ту же картину: Валентина, погрязшая в кипе бумажных листков, сидела на диване и не сводила глаз с планшетки, по которой скользил пластиковый ободок. Джулия рассказывала Валентине и Элспет, как провела день. Валентина передавала ей какие-то истории, почерпнутые у Элспет. Обеих приятно удивляло, что время, проведенное врозь, дает им множество интересных тем для вечерней беседы, хотя их разговоры нередко прерывал Роберт, который уводил Валентину с собой именно тогда, когда Джулии особенно хотелось провести вечер в компании сестры.

По утрам Джулия уговаривала Валентину пойти вместе с ней. Валентина почти соглашалась, но всякий раз под благовидным предлогом оставалась дома.

– Ты иди, – говорила Валентина. – А у меня не то чтобы недомогание, но слабость какая-то.

Вид у нее действительно был неважный. С каждым днем в ней оставалось все меньше живости.

– Тебе бы на солнышко выйти, Мышь, – убеждала ее Джулия.

– Завтра, – отвечала Валентина.

Мартин застыл у входной двери. Его рука в перчатке уже легла на дверную ручку. Сердце колотилось, и он решил постоять, чтобы успокоиться. «Ты бесчисленное количество раз выходил в прихожую. Опасности там нет. На лестничной площадке никогда не случалось ничего страшного. Там никого и ничего нет, кроме стопок макулатуры». Он сделал глубокий вдох, полный выдох – и потянул на себя дверь.

В этот послеполуденный час лестницу заливал солнечный свет. В неподвижном воздухе плыли радужные пылинки. Мартин прищурился. «Видишь, обстановка благоприятная». Он внимательно изучил порог, связки старых газет, пол. Представил, как сделает шаг вперед, наступит обеими ногами на коврик и впервые за год, а то и более, постоит за пределами своей квартиры.

«Давай. Это всего лишь лестничная площадка. Роберт и Джулия останавливаются здесь изо дня в день. И Марика тут стояла. Марика хочет, чтобы ты начал выходить. Ты же разумный человек; прекрасно знаешь, что это безопасно. Заставишь себя выходить из квартиры – сумеешь увидеть Марику». Мартин вспомнил себя мальчишкой, который впервые поднялся на трамплин для прыжков в воду – и перетрусил. Когда он развернулся и начал спускаться по лестнице, одноклассники подняли его на смех. «Там никого нет. Даже если ты струсишь, никто не узнает. А если получится, сможешь похвастать перед Джулией». Он попытался представить ее лицо, но вспомнил только губы, которые вели беззвучный счет, пока ему удаляли зуб.

Его прошибла испарина, и он достал носовой платок, чтобы вытереть лоб. «Шагай через порог». Ему стало трудно дышать. Мартин зажмурился. «Это просто идиотизм». Его затрясло. Попятившись и ловя ртом воздух, он закрыл дверь.

«Завтра. Сделаю еще одну попытку, только завтра».

ДЕВЯТЬ ЖИЗНЕЙ[97]97
  Девять жизней – фрагмент английской поговорки о живучести кошек: «У кошки девять жизней».


[Закрыть]

Валентина и Элспет играли с Котенком Смерти. Выглядело это так: Валентина сидела на полу в коридоре, возле прихожей. Перед ней стояло ведерко, полное шариков для настольного тенниса, обнаруженных в чулане. («Для чего они тебе, Элспет?» – спросила она, но Элспет только пожала плечами.) Элспет стояла в другом конце коридора. Котенку, как всегда, ее местонахождение было неведомо, а потому, когда Валентина бросала шарик, он уверенно бросался следом и в полной растерянности наблюдал, как в самый последний момент шарик по воле Элспет ускользал у него из-под носа в самом неожиданном направлении. Вскоре Котенок входил в раж и как бешеный кидался на белые шарики, которые, казалось, жили своим умом: то взмывали вверх, то вдруг устремлялись в обратную сторону. Элспет преграждала Котенку путь, и он пробегал сквозь нее, приятно щекоча фантомную кожу и такой же скелет. Она ложилась на пол и пропускала сквозь себя шарики, а Котенок метался за ними из стороны в сторону. Валентина видела, что Элспет тянет руки, пытаясь поймать Котенка. Элспет забыла о своей бестелесности. Котенок пробегал сквозь ладони; руки ощутили плотность, а мизинец зацепил нечто гладкое и скользкое, похожее на рыбку. Этот улов извивался и норовил укусить. Элспет удержала Котенка. В этот миг Валентина увидела, что он упал на пол и застыл. Она подбежала. Котенок был мертв.

– Элспет! – Валентина бросилась на пол и схватила бездыханное тельце. – Что ты наделала! Немедленно оживи мою кошечку!

Элспет все еще сжимала Котенка, который задергался и начал царапаться. Валентина не видела призрака своей любимицы, но заметила, как Элспет с кем-то борется.

– Верни ее к жизни! Сейчас же!

Удерживая барахтающегося Котенка, Элспет попыталась втиснуть его обратно, в обмякшую тушку. С таким же успехом можно было загонять живую форель в шелковый чулок. Котенок, которого держала Элспет, в ужасе рвался у нее из рук, а тот, которого держала Валентина, оставался неподвижно-податливым. Элспет боялась применять силу, чтобы не причинить вред Котенку, запихивая его в мертвое тельце. Потом до нее дошло, что Котенок испустил дух и останется мертвым, если не проявить твердость. Начать она решила с головы, а все прочее оставила на потом. Она будто держала в руках старинную фотокамеру с дальномером и пыталась свести два образа в один.

Жестом Элспет приказала Валентине опустить кошачье тельце на пол. У самой Элспет было отчетливое чувство, что призрак Котенка в ее руках вполне реален, неважно, из чего он сделан, – а был он точно таким же, как призрачное тело Элспет, и физическая сущность этого явления была ей понятна. С момента ее смерти Котенок стал для нее первым подвластным осязанию объектом, который существовал с нею вместе, а не в другом измерении. Мне так одиноко, думала она, запихивая кошечку в безжизненное тельце. Охотно взяла бы ее себе.

Котенок прекратил сопротивление и будто бы проникся намерениями Элспет. Она защипывала на нем мелкие складочки, чтобы он занимал меньше места; ей вспомнилось, что ее мать точно так же защипывала края пирога. Внезапно призрак Котенка исчез. Он погрузился в тельце. Пушистый белый комочек вздрогнул – и Котенок сел, качнулся из стороны в сторону и снова стал собой. Он воровато оглянулся, как ребенок, стащивший леденец, и начал вылизывать шкурку.

Сидя на полу, Элспет и Джулия во все глаза смотрели на Котенка, потом переглянулись. Валентина вышла. Вернулась она с планшеткой.

– Как это произошло? – спросила она Элспет.

ОНА ЗАЦЕПИЛАСЬ ОН ВЫПАЛ

– Что зацепилось?

ДУША

– Зацепилась за что?

Элспет оттопырила согнутый мизинец, как манерная дамочка за чаепитием.

Валентина погрузилась в задумчивость.

– А еще раз смогла бы?

ЛУЧШЕ НЕ НАДО

– Но при желании можно это повторить?

НАДЕЮСЬ НЕТ

– И все же, Элспет…

Элспет встала – точнее, она даже не вставала, а просто так, без промежуточных движений, вдруг удалилась из комнаты. Когда Валентина побежала следом на кухню, Элспет и вовсе исчезла. Котенок с пронзительным мяуканьем тыкался в ногу Валентины.

– С тебя как с гуся вода. Кушать хочешь?

Валентина приготовила миску, откупорила консервы, вывалила из банки щедрую порцию и вернула миску на обычное место. Котенок благоговейно ждал и набросился на еду со здоровым аппетитом. Валентина, сидя на полу, следила за каждым его движением.

Невидимая, Элспет стояла посреди кухни и наблюдала за Валентиной, которая наблюдала за Котенком. О чем задумалась, Валентина?

Валентина задумалась о чудесах. Кошечка, на вид совершенно обыкновенная, поглощала кошачий корм: это было чудо. «Кто бы мог подумать: десять минут назад ты была трупиком. А сейчас и в ус не дуешь. Тебе было больно, Котенок? Трудно было вернуться в свое тельце? Страшно?»

Открылась входная дверь: это вернулась Джулия.

– Мышь! Ты где?

Джулии ни слова, подумала Элспет. Она стыдилась, что лишила Котенка жизни, пусть даже на время.

– В кухне! – крикнула в ответ Валентина.

Джулия притащила мешки продуктов из «Сейнсбери», взгромоздила их на кухонную стойку и начала разгружать.

– Ну, что тут? – спросила она.

– Да ничего. А у тебя?

Джулия завела нудный рассказ о какой-то сухонькой старушке в очереди, которая, похоже, ела исключительно птифуры с чаем «липтон».

– Гадость, – поддакнула Валентина, пытаясь вспомнить, что такое птифуры.

– Маленькие пирожные, – пояснила Джулия.

– Ну, это ничего еще. – Встав с пола, она начала помогать Джулии.

Близнецы работали в беззлобном молчании. Кошечка вылизала миску и куда-то ушла. Элспет стояла в углу, поодаль от близнецов, и размышляла, сложив руки на груди. Это было невероятно. Это был… ключ… к чему-то… только к чему? Об этом нужно было хорошенько подумать. Оставив близняшек на кухне, Элспет разыскала Котенка, дремлющего на диване, в теплом озерце солнечного света. Элспет свернулась рядом и проследила, как смежились кошачьи веки и замедлилось дыхание. Зрелище было милое, уютное, несовместимое с терзаниями Элспет. В комнату вошла Валентина и шепотом позвала: «Элспет?» – но Элспет не откликнулась и никак себя не обнаружила. Валентина прошлась по всей квартире, как будто они играли в прятки. За ней по пятам незримой тенью скользила Элспет.

ВЕСЕННЯЯ ЛИХОРАДКА

Как-то в ясный майский день Роберт сидел за письменным столом, пытаясь выжать из себя хоть строчку. Он работал над главой, посвященной романистке миссис Генри (Эллен) Вуд. По его мнению, миссис Вуд была порядочной занудой. Он заставил себя перечитать «Ист-Линн», во всех подробностях изучил ее личную жизнь, но так и не сумел разжечь в себе хоть искорку интереса.

Во время экскурсий он всегда игнорировал миссис Вуд. Ее место было между Адамом Вортом и Джорджем Вумвеллом – не только по алфавиту, но и по плану захоронений; с его точки зрения, она была недостойна такой яркой, лихой компании. Роберт изгрыз ручку, пытаясь решить, нельзя ли выбросить ее из диссертации. Нет, не получалось. В принципе, можно было бы акцентировать ее смерть, но и тут она подкачала: умерла от банального бронхита. Чертова баба.

Он был даже рад, когда Валентина отвлекла его своим приходом.

– Пошли гулять, – сказала она. – Весна на улице.

Как только они вышли за калитку, ноги сами понесли их в сторону кладбища. На Суэйнз-лейн до их слуха донесся голос одинокой тубы: это в Уотерлоу-парке музыкант упражнялся в гаммах. Каждая нота звучала как элегия. Суэйнз-лейн, стиснутая с обеих сторон высокими стенами, жила в вечных сумерках, даже когда над головой синело безоблачное небо. Валентина подумала: «Мы – как похоронная процессия из двух человек». Она испытала облегчение, когда они дошли до ворот кладбища и в ожидании остановились на солнце.

Ворота открыл Найджел:

– А мы на тебя сегодня не рассчитывали.

– Знаю, – ответил Роберт, – но в такую великолепную погоду нам захотелось посмотреть на полевые цветы.

Из конторы появилась Джессика:

– Если просто идете гулять, захватите грабли. Только не валандаться.

– Как можно!

Роберт взял для себя и Валентины переносные рации, грабли и большой мешок для мусора; пройдя через двор, они оказались на кладбище.

– Никуда не денешься, – сказал Роберт, сворачивая на аллею Диккенса. – Ты уж извини. Я не собирался загружать тебя работой.

– Ничего страшного, – ответила Валентина. – Хоть какая-то от меня будет польза. Граблями помахать даже приятно. Откуда здесь столько бутылок из-под воды?

– Да бывают любители – швырять их через стену.

Некоторое время они в дружеском молчании сгребали мусор, расчищая аллею и набивая мешок обертками от фастфуда и пластиковыми кофейными чашками. Валентине даже понравилось орудовать граблями. Прежде ей не доводилось этим заниматься. Она стала прикидывать, какие еще занятия пришлись бы ей по душе. Фасовка продуктов? Телемаркетинг? Как угадать? Возможно, стоило бы перепробовать как можно больше профессий – по неделе на каждую. Она представила себя гардеробщицей в Британском музее, но тут Роберт жестом подозвал ее к себе.

– Смотри, – шепнул он.

Она увидела двух небольших лисиц, которые, свернувшись колечком, спали на ворохе прелых листьев. Роберт подошел к ней сзади и обхватил одной рукой. Валентина напряглась. Он ее отпустил. Чтобы не потревожить лис, они отошли подальше по аллее и продолжили уборку.

Вскоре Валентина спросила:

– Что значит «валандаться»?

– Думаю, американцы выражаются точно так же. Джессика и Джеймс во время войны служили в Америке и набрались там американских словечек.

– А что это значит-то?

– Ну, медлить, лениться, дурочку валять. Или еще говорят «валандаться с кем-то» – тоже значит «валять дурочку», но в другом смысле.

Валентина вспыхнула.

– Джессика подумала?..

– А… мы с тобой, по-моему, не особенно похожи на парочку, воспылавшую страстью к уборке мусора. – Он заглянул в мешок. – Имеем право остановиться. Давай-ка прогуляемся: грабли можно оставить тут, потом заберем.

Он взял ее за руку и повел на «Луг» – открытый, расцвеченный солнцем участок с ухоженными могилами.

Валентина сказала:

– До чего же хорошо на солнышке. По-моему, со дня нашего приезда все время было мрачно.

– Не может быть.

– Или просто ощущение такое. Как будто мрачность въелась в каждое здание, понимаешь?

– Угу.

Роберта это огорчило. «Как ни старайся, она никогда не полюбит Лондон. И меня тоже, если уж на то пошло».

Они шагали дальше. Некоторые могилы, как маленькие густые садики, пестрели свежей цветочной рассадой.

– Валентина? – позвал Роберт. – Объясни мне одну вещь. Почему каждый раз, когда я до тебя дотрагиваюсь, ты вся сжимаешься?

– С чего ты взял? – ответила она. – Вовсе нет.

– Хорошо, не каждый раз. Но сейчас, когда мы смотрели на лисиц, было именно так.

– Возможно. – Они свернули с луга обратно на аллею. – Мне показалось, это как-то… противоестественно. Неуважительно.

– Из-за того, что мы на кладбище? – уточнил Роберт. – Не знаю, не знаю… когда я лягу в землю, мне будет только приятно, если на моей могиле люди станут заниматься любовью. Это будет напоминанием о счастливых временах.

– А ты сам готов этим заниматься на чужой могиле? У Элспет, например?

– Нет… разве что с самой Элспет. Только для этого надо исхитриться. Может быть, самому помереть?

– У мертвых, по-моему, секса не бывает.

– Это зависит от того, куда тебя занесет: в рай или в ад.

Валентина рассмеялась.

– Ты не ответила на мой вопрос. – Роберт ущипнул ее пониже спины, и она взвизгнула. – В аду – пресное совокупление, как в брошюрах «Радость секса», а в раю – бурные, неуемные оргии, – предположил он.

– Все с ног на голову.

– Это в тебе говорит американское пуританство; разве в раю не процветают все величайшие наслаждения? Еда, питье, плотская любовь – если они греховны, то почему же без них невозможно выживание и приумножение биологического вида? Нет, на небесах, по-моему, бурлит нескончаемая вакханалия. Это внизу, в аду, приходится опасаться дурных болезней и мужской несостоятельности. Так вот, – он лукаво покосился на холодный профиль Валентины, – если ты не примешь меры, то отправишься в особую резервацию для девственниц.

– Это в раю или в аду?

Он пожал плечами:

– Кто его знает? Лучше не рисковать.

– Значит, надо мне поторапливаться.

– Да уж, пожалуйста.

Он остановился. Вбок уходила узкая тропка, которая вела к фамильному склепу Россетти. Сделав несколько шагов, Валентина замерла: она почувствовала, что Роберта рядом нет. Она обернулась, поймала на себе его взгляд и смущенно потупилась.

– Что – прямо тут? – Ее голос звучал едва слышно.

– Ну зачем же? – ответил Роберт. – Как ты заметила, это неуважительно. Кроме того, если пронюхает Джессика, меня упекут за решетку. Господи прости, она даже в шортах сюда не пускает.

– Думаю, дело ограничится увольнением.

– Это еще хуже. Куда я денусь? Придется устраиваться на работу. – Он тоже двинулся вперед, и Валентина пошла с ним в ногу.

– Валентина, тебе претят такие разговоры?

Она промолчала.

– Ты сама их поддерживаешь, а потом вроде как обижаешься. Я уже не… меня никто так не динамил… во всяком случае, со школьной скамьи. Очевидно, всему виной разница в возрасте. – Он вздохнул. – Впрочем, большинство моих знакомых девушек долго уламывать не приходилось. Славное было времечко.

Валентина покачала головой.

– Дело не в том, что мне нравится тебя динамить. – Она запнулась на этом жаргонном словечке и на своих мыслях. – Это все из-за Джулии.

Роберт бросил на нее непонимающий взгляд:

– При чем тут Джулия?

Валентина объяснила:

– Мы привыкли все делать вместе, все важное…

– Но ты мне постоянно твердишь, что хочешь самостоятельности.

– Не сердись, – выдавила она. – Я просто боюсь.

– Ну, это еще как-то можно понять.

– Да нет, это глупо, – сказала Валентина. – Я бы очень хотела от нее отделиться.

– Ты за ней что, замужем? Делай, как тебе лучше.

– Ты не понимаешь.

– Действительно, не понимаю. – Некоторое время они шли в молчании, потом Роберт сказал: – Подожди здесь, я грабли заберу.

Он побежал назад по аллее, оставив Валентину стоять на солнце. «Как хорошо на воздухе, – думала она. – На месте Элспет я бы летала здесь, а не торчала в квартире». Тут показался Роберт с граблями и мешком. Она смотрела, как он спешит к ней. «Я что-нибудь к нему чувствую? Кажется, да. Тогда почему бы…» Но это было невозможно. Она вздохнула. «Надо мне отделиться от Джулии». Роберт замедлил шаг.

– Пойдем в контору, чаю попьем.

– Давай, – согласилась Валентина, и они, испытывая одинаковую неловкость, направились в сторону двух часовен.

Джулию так и тянуло побегать по солнцу, но для этого нужна была компания, а Валентина успела смыться с Робертом. Она потащилась наверх, чтобы излить свою досаду на Мартина.

– Привет, красавица, – сказал он, когда она вошла к нему в душный, затемненный кабинет. – Одну минуту, я уже заканчиваю. Завари-ка нам чайку, сделай одолжение.

Джулия отправилась на кухню заваривать чай. Она всегда охотно доставала чашки с блюдцами, кипятила воду и совершала все остальные привычно-спокойные действия, связанные с чаепитием, но сегодня ее терпение кончилось. Она кое-как составила все необходимое на поднос и оттащила Мартину в кабинет.

– Спасибо, Джулия. Ставь прямо на стол и сама присаживайся. Вот так, чтобы нам было уютно.

Джулия плюхнулась на стул.

– Тебе не надоело жить в потемках?

– Нет, не надоело, – беззлобно ответил он.

– Зачем ты окна газетами залепил?

– По совету нашего дизайнера, – улыбнулся Мартин.

– Ну конечно.

Мартин разлил чай по чашкам.

– Что-то вы сегодня не в духе, мисс Пул.

– Да это из-за Валентины… шляется где-то с Робертом.

Он протянул ей чашку.

– А в чем проблема?

– Ну как же – она с ним крутит роман.

Мартин поднял брови:

– Вот как? Интересно. Он, кажется, для нее староват.

– А ты бы закрутил со мной, если бы не был женат? – спросила Джулия.

Мартин был настолько ошарашен, что не нашелся с ответом.

Джулия сказала:

– Надо понимать, что нет, правильно?

– Джулия…

Она поставила чашку, наклонилась и поцеловала его в губы. Мартин содрогнулся и окаменел.

– Не надо, Джулия, – выдавил он наконец. – Я женатый человек.

Встав со стула, Джулия обошла вокруг невысокой стопки коробок.

– Но Марика уехала в Амстердам.

– Тем не менее она моя жена. – Он вытер губы носовым платком.

Джулия сделала еще один круг.

– Она тебя бросила.

Мартин обвел рукой штабеля коробок и заклеенные окна.

– Ей здесь было невмоготу. Я ее не виню.

Джулия кивнула. Она почувствовала, что слишком горячее согласие будет оскорбительным.

У Мартина поневоле вырвалось:

– Ты очень привлекательна, Джулия. – (Она остановилась и подняла на него недоуменный взгляд.) – Но я люблю Марику, и никто ее не заменит.

Джулия опять стала ходить кругами.

– А что именно… какое это чувство? – Мартин не ответил, и она попыталась объяснить: – Я никогда никого не любила. Из парней.

Мартин встал из-за стола и провел ладонями по лицу. У него устали глаза, щетина требовала бритвы. Это было не навязчивое состояние, а какое-то ощущение неопрятности; к тому же время шло к пяти. Он покосился на компьютер: всего четыре. Все равно пора, пора бы в душ – если подстраиваться под возвращение Марики с работы. Но можно было и немного подождать. «Не хочет отвечать», – подумала Джулия и почему-то испытала облегчение.

Мартин заговорил:

– Такое ощущение, будто от моего существа отделился изрядный кусок и перенесся в Амстердам, где он – она – меня ждет. Знаешь такой термин: фантомная боль? – (Джулия кивнула.) – Так вот: на ее месте осталась боль. И эта боль питает другую, которая заставляет меня постоянно мыться, считать и так далее. Выходит, что разлука не дает мне отправиться на ее поиски. Понимаешь?

– А не станет ли тебе гораздо легче, если ты поедешь и найдешь ее?

– Несомненно. Да. Конечно, я был бы только счастлив. – У него на лице отразилось беспокойство, как будто Джулия собиралась тотчас вытолкать его за порог.

– Так в чем же дело?

– Джулия, тебе не понять.

– Ты мне не ответил. Я тебя спросила про любовь. А ты стал рассказывать, какое чувство испытал после отъезда жены.

Мартин снова сел. «Она еще совсем ребенок. Мы в ее годы уже были хозяевами вселенной – и никто не смел нам перечить». Джулия сцепила руки, словно хотела, как молотом, выбить из него ответ.

– Любовь – это… тревога, – сказал он. – Хочешь доставить радость и боишься, что тебя увидят таким, каков ты есть. В то же время хочешь, чтобы тебя знали. Иными словами… ты наг, стонешь во тьме, теряешь всякую гордость… Я хотел, чтобы она видела меня и любила, хотя знала как облупленного, а я знал ее. Теперь ее рядом нет, и мое знание неполно. Целыми днями пытаюсь представить, чем она занимается, что говорит, с кем общается, как выглядит. Стараюсь восполнить потерянные часы, но чем дольше разлука, тем это труднее – неизвестность множится. Приходится додумывать. На самом деле, я просто не знаю. Ничего больше не знаю.