Текст книги "Соразмерный образ мой"

Автор книги: Одри Ниффенеггер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

ПОЧТОВЫЙ ПАРК

На следующий день погода выдалась мягкая; в такие дни люди со скорбной улыбкой говорят: «Глобальное потепление». Роберт проснулся ни свет ни заря от перезвона церковных колоколов и подумал: «Для пикника в Почтовом парке лучше погоды не бывает».

Собравшись с духом, он поднялся на второй этаж и пригласил близнецов. К полудню он уже приготовил сэндвичи, минеральную воду, яблоки и бутылку «пино бланк» – все это было уложено в старую корзину для пикника, взятую у Джессики и Джеймса. Он решил, что добираться лучше автобусом, отчасти чтобы избавить Валентину от лишнего спуска в метро, а отчасти чтобы познакомить близнецов с автобусными маршрутами. К тому времени, как они оказались у неприметной калитки, все трое успели проголодаться, а близнецы совсем сбились с толку.

Роберт занес корзину в парк и поставил на скамью.

– Вуаля, – объявил он. – Почтовый парк.[80]80
  Почтовый парк – парк в лондонском Сити, неподалеку от собора Святого Павла. Открыт в 1880 г. В начале XIX в. на месте этого сквера находилось церковное кладбище, к которому впоследствии примкнули два соседних. В тот период в Лондоне из-за острой нехватки мест захоронения появилась практика укладывать тела покойных ярусами под открытым небом, пересыпая их слоями земли. Вследствие этого в настоящее время уровень почвы в Почтовом парке заметно выше, чем на прилегающих улицах. В 1900 г. усилиями Джорджа Фредерика Уотта и его жены Мэри в Почтовом парке был создан Мемориал героическому самопожертвованию.


[Закрыть]

Он не предупредил заранее, что их ждет; близнецы представляли себе нечто похожее на Сент-Джеймс или Риджентс-парк и теперь в недоумении озирались по сторонам. Между какой-то церковью и невразумительного вида домишками тянулась полоса зелени. Там было чисто, тенисто и пусто. Журчал крошечный фонтанчик, стояло восемь деревянных скамеек, купами росли деревья и папоротники, в дальнем конце виднелся невысокий павильон, а к стенам домишек прислонялись старинные надгробные плиты.

– Это что – кладбище? – не поняла Джулия.

– Здесь был когда-то погост, это правда.

Валентина изумилась, но ничего не сказала. Парк действовал на нее как-то удручающе, и она не могла взять в толк, зачем Роберт привел их именно сюда.

– А почему называется «Почтовый парк»? Не вижу, чтобы тут гуляли почтальоны. Или почтальонши, – сказала Джулия.

– В старину поблизости находилось почтовое ведомство. Почтовые служащие ходили сюда перекусить.

Валентина подошла к доске, прибитой к церковной стене: «Цеховая попечительская церковь Святого Ботольфа за Старой Заставой». Она вопрошающе обернулась к Роберту, но тот лишь улыбнулся и пожал плечами. Тогда она направилась в сторону павильона.

– Теплее, – сказал Роберт.

Джулия уже стояла там, и Валентина поспешила к ней присоединиться. Стены павильона были облицованы прекрасными белыми изразцами с синими надписями:

Элизабет Боксолл, 17 лет, уроженка Бетнал-Грин, скончалась от увечий, спасая ребенка из-под копыт лошади. 20 июня 1888.

Фредерик Альфред Крофт, контролер. 31 год. Спас душевнобольную от самоубийства на вокзале Вулидж-Арсенал. Но сам погиб под колесами поезда. 11 января 1878.

Близнецы бродили вдоль павильона, читая надписи. Похоже, они исчислялись сотнями.

Дэвид Селвз, 12 лет, уроженец Вулиджа, удерживал на воде своего тонущего друга и пошел с ним ко дну. 12 сентября 1886.

– У вас сдвиг по фазе на почве кладбищ, вы это знаете? – бросила Джулия Роберту.

Его, очевидно, покоробили ее слова.

– Здесь увековечена память простых людей, которые пожертвовали собой ради спасения других. Мне думается, это прекрасно.

Он повернулся к Валентине. Та кивнула:

– Красивые надписи.

Она не понимала, с чего вдруг Джулия так окрысилась. Им обеим всегда были интересны такие вещи. Правда, изразцы выглядели очень странно: скупые фразы, наводящие на мысль о физических страданиях, а по бокам орнаменты – цветы, листочки, короны, якоря. Эти украшения никак не вязались со словами «утонул», «раздавлен», «сгорела», «разбилась».

Сара Смит, артистка миманса из театра «Принсиз», умерла от тяжких ожогов, когда в костюме из марли сбивала пламя, охватившее ее партнера. 24 января 1863.

Ошеломленная этими будничными трагедиями, Валентина пошла обратно и опустилась на скамью. На всякий случай она достала ингалятор и два раза пшикнула в рот. Джулия и Роберт проводили ее взглядами.

– У нее астма? – спросил Роберт.

– Угу. Но сейчас, по-моему, у нее просто нервы разыгрались. – Джулия нахмурилась. – Зачем вы нас сюда притащили?

– Это было одно из любимейших мест Элспет. Если бы ей довелось устроить для вас обзорную экскурсию, она бы непременно привезла вас сюда.

Они двинулись в сторону скамьи, где сидела Валентина.

– Подкрепимся?

Роберт извлек из корзины сэндвичи и питье. Сидя рядком на скамье, все трое молча жевали.

– Как самочувствие? – обратился Роберт к Валентине.

Та, покосившись на Джулию, ответила:

– Все нормально. Угощение очень кстати, спасибо вам. – («Скажи что-нибудь хорошее, Джулия».)

– Да, вкусно. А что мы едим?

– Сэндвичи с креветками и майонезом.

Близнецы стали разглядывать начинку сэндвичей.

– То-то я чувствую, морепродуктами отдает, – сказала Джулия.

– У вас это называется «сэндвич с креветочным коктейлем». Хотя при чем тут коктейль – ума не приложу.

Джулия усмехнулась:

– Мы сейчас учим британский английский. В нем логики еще меньше.

– Вы бывали в Америке? – поинтересовалась Валентина.

– Конечно, – ответил Роберт. – Несколько лет назад мы с Элспет летали в Нью-Йорк. Заодно посетили Гранд-Каньон.

Близнецы удивились.

– А к нам почему не заехали? – спросила Джулия.

– Мы собирались. Но в конце концов решили, что лучше не надо. Были какие-то вещи, которыми она со мной не делилась. Возможно, предчувствуй она близкую смерть… – Роберт пожал плечами. – О прошлом она помалкивала.

Близнецы переглянулись и пришли к молчаливому согласию, что Валентина должна кое о чем его попросить.

– Но у вас остался ее архив, правильно? Так что вам теперь все известно, да? – Опустив сэндвич, Валентина сделала вид, что ей по большому счету все равно.

– У меня действительно остался ее архив. Но я к нему не приступал.

– Как же так? Почему? – Джулия не смогла скрыть возмущение. («Умолкни, Джулия. Предоставь это мне».) – Разве вам не интересно?

– Мне страшно, – произнес Роберт.

– Ох. – Валентина посмотрела на Джулию: та, похоже, готова была мчаться домой, чтобы с головой зарыться в бумаги Элспет, хотел того Роберт или нет. – Мы как раз собирались у вас спросить, ну, не станете ли вы возражать, если мы с вашего разрешения ознакомимся с ее записями? Понимаете, мы живем в ее квартире, пользуемся ее вещами, а сами ничего о ней не знаем… понимаете, нам просто интересно. Узнать.

Не дав Валентине договорить, Роберт покачал головой.

– Не обессудьте. Я понимаю, что вы – родня, и в другой ситуации охотно передал бы вам все записи. Но Элспет запретила мне это делать. Вы уж извините.

– Так ведь она умерла, – сказала Джулия.

Повисло молчание. Валентина, сидевшая рядом с Робертом, незаметно для Джулии взяла его за руку. Их пальцы сплелись. Валентина сказала:

– Ну, все. Сделаем вид, что этого разговора не было. Простите нас.

Джулия закатила глаза. Ее фингал слегка уменьшился в размерах; она замазала его тональным кремом, но от одного вида этого пятна Валентина сгорала со стыда. Она пыталась угадать, заметил что-нибудь Роберт или нет.

– Это не мое решение, – сказал он. – А поскольку содержание этих записок мне неизвестно, я даже не могу объяснить, почему вам лучше их не читать. Но для Элспет вы обе много значили, и она бы не стала чинить вам препятствия без особых на то причин.

– Да ладно, ладно, – сказала Джулия. – Проехали.

Полоска неба над парком подернулась тучами и стала ронять капли дождя.

– Давайте-ка собираться, – сказал Роберт.

Пикник обернулся полным провалом – городской идиллии, которую он с утра рисовал в своем воображении, не получилось. Друг за другом, в разной степени подавленности, они вышли за калитку. Но в автобусе Джулия сидела одна, а Валентина с Робертом – позади, и он предложил Валентине руку. Она вложила в нее свою ладонь, и до самого Хайгейта они ехали в удивленном, молчаливом умиротворении.

ЛЮДИ-БЕЛОЧКИ

Мартину снилось, что он в метро. Кружит по кольцевой, а в вагоне все места развернуты лицом к проходу. Сперва он ехал в одиночестве, а потом в вагон набилось полно народу, и он поймал себя на том, что изучает свои колени, чтобы только не таращиться в пах мужчине, которого прижало к нему. Где выходить, он точно не знал, но коль скоро это была кольцевая линия, уехать в неизвестность он не мог, а потому сидел на месте ровно и пытался вспомнить, куда направляется.

Напротив Мартина, через проход, раздавались какие-то звуки – треск, хруст, чавканье, – которые делались все громче по мере того, как поезд набирал скорость. Мартин изводился: звуки его нервировали, как зубовный скрежет. Что-то подкатилось к нему по полу и стукнуло по ноге. Он посмотрел вниз. Там лежал грецкий орех.

Поезд остановился на станции «Монумент»,[81]81
  «Монумент» – мемориальная колонна (высотой более 60 м) в лондонском Сити, воздвигнутая в 1670-е гг. в память жертв Большого пожара 1666 г. недалеко от того места, где вспыхнул пожар. Авторство проекта иногда приписывают великому архитектору Кристоферу Рену.


[Закрыть] где многие вышли. Теперь Мартину стало видно, что делается напротив. Через проход от него сидели две юные особы в стоптанных белых кроссовках и медицинских халатах; у каждой на коленях стоял продуктовый пакет. У девиц были глаза навыкате и выпирающие верхние челюсти.

Обе смотрели настороженно, как будто приготовились оборонять свое добро от грабителей. Каждая запускала в недра пакета черпак ладони, доставала грецкие орехи и разгрызала своими исполинскими зубами.

– Че пялишься? – сказала одна из них Мартину.

По вагону со стуком поскакали орехи. А пассажиры – ни сном ни духом. Мартин только покачал головой, не в силах вымолвить ни слова. К его ужасу, девицы подсели к нему. Та, что заговорила первой, наклонилась к его уху.

– Мы – люди-белочки, – прошептала она. – И ты такой же.

ДЫХАНИЕ

– Надо тебе к врачу, – сказала Джулия.

Валентина кивнула и захрипела.

Легко сказать. В том, что касалось Национальной службы здравоохранения, близнецы пребывали в блаженном неведении. Роберт, пытаясь ввести их в курс дела, старался не раздражаться.

– Нельзя просто прийти в поликлинику и требовать, чтобы тебя приняли, – втолковывал он Валентине, когда близнецы подкараулили его на первом этаже. Он держал в руке пачку писем и размахивал ими для пущей убедительности. – Нужно выяснить, кто из врачей общей практики принимает первичных пациентов, дозвониться к нему в приемную и записаться на получение талона. После этого придется заполнить гору бланков и рассказать регистратору обо всех прошлых заболеваниях. Вот тогда, и только тогда, можно будет записаться на прием к врачу.

Валентина начала что-то говорить, но закашлялась.

Джулия погрозила Роберту пальцем, как будто он лично изобрел Национальную службу здравоохранения.

– Не пойдет, – сказала она. – Мышке нужно к врачу прямо сейчас.

– Ну, отправляйтесь тогда в больницу Уиттингтона, там есть отделение скорой помощи.

На том и порешили. Роберт отправился с ними.

Больница Уиттингтона занимала большую территорию у подножья Хайгейт-Хилл, на другой стороне парка Уотерлоу. Туда они дошли пешком. В весеннем воздухе плыла холодная сырость, и на подходе Валентина уже дышала глубокими, судорожными всхлипами.

После короткого опроса и короткого ожидания за Валентиной пришла молодая медсестра-пакистанка. Джулия и Роберт слушали ее низкий, успокаивающий голос, пока она уводила Валентину за двойную дверь, соединяющую приемный покой с отделением скорой помощи. Сами они принялись заполнять бланки, прибегнув к помощи медрегистратора, европейского вида мужчины с бульдожьей челюстью.

– Аллергия есть?

– На тетрациклин, плесень и сою, – отчеканила Джулия.

– Хронические заболевания?

– Понимаете, – начала Джулия, – у нее situs inversus.

Регистратор, сидевший до этого с убийственно скучающим видом, обратил внимание на Джулию и вопросительно поднял брови.

– Мы с ней зеркальные близнецы. У нее сердце вот здесь. – Джулия положила руку на грудину, с правой стороны, – а печень, почки и что там еще – как у меня, только наоборот.

Переварив эту информацию, регистратор бойко застучал по клавишам.

– Я ничего такого не знал, – сказал Роберт.

– Теперь знаете, – раздраженно бросила Джулия. – Вам-то какая разница, вы же не доктор.

– В том смысле, что вы зеркальные близнецы. Я думал, вы просто однояйцовые. То есть зеркальные близнецы, видимо… диаметрально противоположны?

Джулия пожала плечами.

– Мы довольно симметричны, но по лицам не видно. Это можно заметить по направлению роста волос, по родинкам и по рентгеновским снимкам – вот на них действительно все видно, потому что моя сестра – зеркальноотраженная. У нее асимметричный пролапс митрального клапана, – добавила она, обращаясь к регистратору.

– И что сие значит?

– У нее один клапан неправильно сформировался, – пояснила Джулия. – Потому-то я так беспокоюсь, когда у нее затрудняется дыхание. Это дополнительная нагрузка на сердце, от нее могут быть большие неприятности.

– Не могу поверить, что вы, прожив в Лондоне без малого три месяца, не удосужились прикрепить ее к специалисту! – Роберт вдруг разволновался и заговорил на повышенных тонах.

Джулия парировала:

– Мы собирались, просто не успели: нам же никто не объяснил, как это делается. Не думайте, что мы такие легкомысленные. – Понимая, что эти отговорки ничего не стоят, Джулия начала злиться.

Когда с бумажной волокитой было покончено, они вернулись в кресла для посетителей.

У Валентины нашли бронхит. Чтобы не подниматься в гору пешком, они взяли такси, и Валентина всю дорогу содрогалась от кашля, полулежа в объятиях Джулии. Войдя в холл «Вотреверса», близнецы сразу двинулись вверх по лестнице, и Роберт последовал за ними.

– Нет, – отрезала Джулия. – Мы сами. Спасибо. – Не церемонясь, она отвернулась.

Роберт попытался возражать:

– Но ей потребуется…

– Все, что потребуется, я сделаю. Это моя обязанность. – Джулия не спускала глаз с Валентины, которая с трудом одолевала лестницу, отдыхая на каждой ступеньке.

– Давайте рецепты, я хотя бы за лекарствами схожу, – предложил Роберт.

Джулия заколебалась. Это могло стать ощутимым подспорьем – до аптеки «Бутс» ей бы пришлось ехать на автобусе.

– Хорошо. Вот.

Она протянула Роберту рецепты с таким видом, будто делала ему большое одолжение. Он вышел через парадную дверь – доверенный по особым поручениям. «Сама буду за ней ухаживать. Без тебя обойдусь», – твердила про себя Джулия. Войдя в квартиру следом за сестрой, она даже не стала снимать пальто, а наполнила грелку горячей водой и побежала в спальню, где еле-еле раздевалась Валентина.

– А Роберт где? – спросила Валентина, словно пропустила мимо ушей их разговор.

– В аптеку пошел, – ответила Джулия.

Ни слова не говоря, Валентина легла в постель. Джулия дала ей грелку, настроила увлажнитель воздуха, принесла начатую Валентиной книгу, заварила чай; она занималась этими делами самозабвенно и даже радостно, напевая себе под нос и успокаиваясь. Когда она пришла в спальню с чайным подносом в руках, оказалось, что Котенок свернулся у изголовья Валентины, а сама она крепко спит. Котенок вытянул лапку и покровительственно положил ее на плечо Валентине, с подозрением косясь на Джулию. «И ты туда же? – подумала Джулия. – Каждый из нас готов наложить на нее лапу. – Она опустила поднос на прикроватный столик. У нее в голове промелькнуло: – А если бы заболела я, вы бы так же со мной носились?» Эта мысль ее раздосадовала. Она ведь никогда ничем не болела; к чему задаваться пустыми вопросами?

У Валентины при каждом вдохе клокотало в горле. Джулия села у окна с чашкой чая, согнав с места Элспет, которая неотлучно присутствовала в комнате: теперь она вскочила и остановилась у кровати, нервно кусая ногти. В этот день тревожно было всем: людям, кошкам и призракам.

За обеденным столом Эди пила кофе, положив рядом с собой телефон; нельзя сказать, что она не сводила с него глаз – просто держала при себе, потому что с минуты на минуту ожидала звонка. В столовую вошел Джек с воскресным номером «Таймс» под мышкой. Он рассортировал толстый выпуск по рубрикам – для себя и для нее. Эди протянула руку, и он отдал ей раздел «Бизнес». Она тут же раскрыла биржевые сводки и принялась водить пальцем по столбикам цифр, время от времени цокая языком. Задребезжал телефон. Эди отпила кофе, будто совершенно не торопилась отвечать, и пропустила три звонка. Джек перешел в спальню, чтобы взять параллельную трубку.

– Мам?

– Привет, Джулия, – сказала Эди.

– Валентина? – осведомился Джек.

– Привет, пап, – сказала Валентина. Она попыталась скрыть свое состояние, но от этого только раскашлялась.

– Боже, – сказала Эди. – Мне это совсем не нравится.

– Ерунда, это бронхит, – сказала Джулия. – Мы сегодня к врачу ходили.

– Мне уже лучше, – сказала Валентина.

Бросив трубку на стол, она побежала в ванную, чтобы откашляться. Джулии было видно, как она облокотилась на раковину и зажала рот, чтобы приглушить кашель.

– Тебе выписали антибиотики? Ты принимаешь отхаркивающую микстуру, которую назначила доктор Брукс?

Эди и Джулия вели неторопливую и подробную беседу о том, что можно и нужно сделать в такой ситуации, чтобы излечить Валентину от бронхита. Наконец к телефону вернулась и сама Валентина.

– Мы тут познакомились с Робертом Фэншоу, – сообщила она, чтобы только сменить тему.

– Не прошло и года, – вставил Джек. – Где, интересно, его носило столько времени?

– Он помог нам записаться к врачу, – сообщила Джулия.

– Ага, – сказала Эди. – Так-так. И каков он из себя?

– Зануда, – сказала Джулия. – Странный какой-то, с закидонами. Был бы он нашим ровесником – стал бы, наверно, готом – знаешь таких? – в пирсингах и татуировках.

– Ничего подобного, – сказала Валентина. – Он добрый. Немножко застенчивый, по Элспет тоскует, это сразу видно. Очочки носит, как у Джона Леннона. – Она хотела сказать что-то еще, но из-за кашля вынуждена была отойти.

– Валентина в него втюрилась, – сообщила Джулия.

Валентина провела пальцем по горлу: «Вот так уже надоела, Джулия».

– Ей бы кого-нибудь помоложе, – заметил Джек. – Он ведь наш ровесник?

– Да нет, я бы не сказала. Ему лет тридцать пять.

Валентина вернулась к телефону.

– И вовсе я в него не втюрилась. Но он добрый.

«Приплыли», – подумала Эди, но сочла за лучшее промолчать. Разговор перешел на погоду, кино, политику. Когда на обоих концах дали отбой, Валентина вскипела:

– Теперь будут докапываться. Кто тебя тянул за язык?

– Я нарочно, чтобы не зацикливались на твоей болезни, – ответила Джулия.

– И вообще это неправда.

Джулия только хохотнула.

Эди и Джек одновременно повесили трубки.

– Не бери в голову, – сказал Джек. – Она же сама говорит, что это выдумки.

Эди фыркнула:

– Значит, есть все основания для беспокойства.

Он обнял ее за талию:

– Приступ у нее сильнейший.

– Надо бы нам туда наведаться. Не в квартиру, а просто в Лондон. Остановимся где-нибудь поблизости…

Эди прижалась к его груди. Ей нравилось, что Джек такой большой, а она рядом с ним такая хрупкая. От него исходило спокойствие.

Он погладил ее по голове:

– А если бы твоя мамаша увязалась за нами через океан и поселилась напротив?

– Не сравнивай.

– Без нас разберутся. Оставь их в покое.

Эди покачала головой, но улыбнулась. «Вот так, просто улыбайся и будь моей Эди, мне больше ничего не нужно». Он поцеловал ее в макушку:

– Все устаканится.

Роберт и Джессика пили чай на втором этаже кладбищенской конторы. Джессика пригвоздила Роберта Многозначительным Взглядом, и он запасся терпением, чтобы выдержать очередную Нотацию. Ему грозили нравоучения «О недопустимости замедления экскурсии, вызванного бесконечными съемками на видео» или даже «О борьбе с вульгарной привычкой держать руки в карманах», но на деле все обернулось по-другому.

– Не кажется ли тебе, – начала Джессика, – что она для тебя чуть-чуть молода?

– Чуть-чуть?

– Абсурдно молода?

– Возможно, – сказал Роберт. – А как это определить?

– Возраст – не самое главное: я знаю множество людей, которые к двадцати одному году стали совершенно зрелыми личностями, но эти девочки еще очень зелены. Мои были такими в шестнадцать.

– В этом есть своя прелесть, Джессика.

Она отмахнулась:

– Ты прекрасно понимаешь, к чему я веду. Странно, что после Элспет, которая была такой лапушкой, умницей, а не какой-нибудь вертихвосткой, тебя потянуло к Валентине.

– Кое-кто, по-моему, считал, что для Элспет я слишком молод.

– Разве я такое говорила?

– Конечно. Причем именно здесь, в конторе, как сейчас помню.

– Быть такого не может.

– Я моложе Элспет на девять лет. Правда, теперь стремительно догоняю.

– Что ж поделаешь…

– Ты тоже, между прочим, моложе Джеймса.

– Джеймсу девяносто четыре. Мне в июле будет восемьдесят шесть.

– Почему, интересно, принято считать, что мужчина должен быть старше?

– Так уж мужчины устроены.

– Ладно. Не помню, спрашивал я или нет: как вы познакомились?

Джессика пришла в замешательство. Роберт подумал: «А вопрос-то скользкий. Жмется, будто я интересуюсь, какой у нее размер бюста».

– Познакомились мы во время войны. Я была ассистенткой Джеймса в Блечли-Парке.[82]82
  Блечли-Парк – старинное поместье в графстве Букингемшир, где в годы Второй мировой войны находился главный центр дешифровки.


[Закрыть]

– Серьезно? Я понятия не имел. Значит, вы были дешифровщиками?

– Ну, мы скорее работали… по административной линии. – Джессика поджала губы, как будто сболтнула лишнее.

– Я считал, у вас юридическое образование.

– За такую долгую жизнь много чего можно успеть. Я всерьез занималась теннисом, вырастила троих детей. В какие только авантюры не ввязывалась.

– И еще спасала это кладбище.

– Ну, не в одиночку же. Молли, Кэтрин, Эдвард… много было отзывчивых людей. В насущных делах помощь лишней не бывает. Кстати, можно тебя попросить по пути домой бросить эти конверты в почтовые ящики Энтони и Лейси? Чтобы нам на марки не тратиться.

– Конечно.

Джессика вздохнула:

– Признаюсь, строчить все эти письма довольно утомительно. – Поставив кружку, она протянула к нему обе руки. – Ну-ка, помоги старухе выбраться из кресла.

До вечера Роберт сидел в мавзолее Стратконы у входа на Восточный некрополь, продавал билеты и глазел на садовников, подрезавших деревья. День тянулся нескончаемо, и Роберт успел поразмыслить насчет слов Джессики. Наверное, Валентина для него и вправду слишком молода. Наверное, лучше оставить ее в покое и жить, как прежде, воспоминаниями об Элспет. Впрочем, эти воспоминания никуда не делись: Элспет оставалась кровоточащей раной. Но Роберт поймал себя на том, что теперь думает о ней реже и что приезд близнецов совпал с ослаблением ее неизбывного присутствия. Он устыдился, словно часовой, сдавший врагу сторожевую башню. «Но Элспет и сама бы не захотела, чтобы я провел всю оставшуюся жизнь в трауре. Или как?» Они с ней напрямую не обсуждали этот вопрос, но ему было одинаково мучительно и погружаться в воспоминания, и впускать Валентину в свои мечты, где раньше находилось место только для Элспет. Он жил с неотступным чувством вины. От этого возникала путаница в мыслях, хотя и не лишенная приятности.

Как-то утром Роберт застал Валентину на заднем дворике, сидящую с термосом чая. Он закрывал за собой зеленую дверь и не замечал постороннего присутствия пока не услышал:

– Доброе утро.

– Фу, черт, – вырвалось у него: оступившись, он едва не сломал ногу. – То есть доброе утро.

Кутаясь в клетчатый халат, Валентина сидела босая на низкой каменной скамье.

– Ой, извините.

– Не замерзли? – День обещал быть теплым, но на рассвете воздух еще не прогрелся.

– Сейчас стало холодно. У меня чай остыл.

– Пойдемте-ка в дом.

Она посмотрела на окна второго этажа:

– Джулия еще спит.

Валентина осторожно ступала по влажному мху; Роберт придержал для нее дверь. Когда она проходила у него под рукой, ему показалось, что он поймал птичку.

– Дать свитер или что-нибудь теплое накинуть?

– Нет, не нужно, мне бы еще чаю.

Поставив чайник, Роберт пошел переодеваться в сухое. Когда он вернулся, Валентина стояла у его письменного стола.

– Кто эти женщины?

Вся стена над рабочим столом Роберта была увешана открытками, журнальными вырезками, распечатками из интернета и ксерокопиями книжных иллюстраций – сплошь женские портреты. Они расходились от центра лучами, образуя прямоугольный рисунок, и были сгруппированы по нескольку штук, словно обозначения солнечных систем в этой женской галактике.

– Сейчас скажу: это Элеонора Маркс, дочь Карла. Это миссис Генри Вуд. Это Кэтрин Диккенс…[83]83
  Кэтрин Диккенс – дочь респектабельного шотландского журналиста и прозаика Джорджа Хогарта, жена Чарльза Диккенса. Супруги разъехались через восемнадцать лет совместной жизни из-за постоянных измен мужа. Разрыв с женой стоил Диккенсу добрых отношений со многими старинными друзьями и сузил его круг общения, но не нанес ущерба его писательской репутации.


[Закрыть]

– И все похоронены на Хайгейтском кладбище?

– Совершенно верно.

– А мужчин там не хоронили?

– Мужчины у меня вот здесь. – Он указал на другую галактику, раскинувшуюся на соседней стене. – Когда работа стопорится, предпочитаю отвлекаться на женщин; мужчины в больших количествах слишком удручают.

Валентина включила настольную лампу, чтобы рассмотреть получше. Тут засвистел чайник, и Роберт помчался на кухню. Когда он вернулся, неся заваренный для Валентины чай, она сказала:

– Вот эту мы видели в галерее «Тейт». – Она указала на открытку, прикнопленную в самом центре, – Это кто?

– Это «Офелия» Миллеса. Натурщицу звали Элизабет Сиддал.

Когда Валентина повернулась к нему, Роберт почувствовал, что краснеет. Она заметила:

– Здесь много ее портретов.

– Эта девушка была возлюбленной Данте Габриэля Россетти. Он писал ее раз за разом. Муза всех прерафаэлитов. Я и сам ею немного увлечен.

– У вас прямо тяга к мертвым девушкам, – сказала Валентина.

Она хотела пошутить, но Роберт нахохлился:

– Не потому, что они мертвы. Хотя недосягаемое всегда привлекает.

– Ясно. – («Как это понимать?»)

Расчистив от бумаг место у себя на столе, Роберт сел на стул. Валентине он предложил вертящееся кресло, и она сделала полный оборот, выставив перед собой босые ступни и стараясь не расплескать чай из кружки. У нее был такой ребяческий вид, что Роберт скрепя сердце заставил себя смотреть в сторону. «Очевидно, в данный момент мертвые девушки – не главная моя проблема».

Валентина сказала:

– Как-то пусто у вас.

– Согласен. Эта квартира для меня слишком велика. И, если уж на то пошло, дороговата.

– Почему тогда вы здесь живете?

– Это все из-за Элспет.

Валентина усмехнулась и сделала еще один оборот:

– Очень знакомо. – Вытянув вперед босую ступню, она остановила вращение, а потом стала медленно крутиться в другую сторону. – Вы сюда переехали только потому, что она тут жила?

– Вообще говоря, мы познакомились в саду, у подъезда. Я зашел в калитку, потому что увидел надпись «Сдается квартира», а мне как раз требовалось жилье поблизости от кладбища, потому что я, так сказать, грезил маленькой дверцей в садовой стене… Хотел списать номер телефона агентства; тут откуда ни возьмись выскакивает Элспет и говорит: у меня, мол, есть ключ, не хотите ли посмотреть квартиру? Я, конечно, ей в ответ: «Да, буду признателен», потому что и в самом деле хотел посмотреть. Она меня провела в дом. Мне сразу стало ясно, что квартира великовата, но что может быть привлекательнее, чем миловидная девушка в пустой квартире… – Погрузившись в свои мысли, Роберт на время забыл о Валентине. – Оглянуться не успел, как переехал сюда жить. Хотя, должен признаться, я был настолько глуп, что лишь многие годы спустя понял: это она меня выбрала, а не наоборот. Молодо – зелено.

– И когда это было?

Роберт прикинул в уме.

– Почти тринадцать лет назад.

– Давно. – «Нам тогда восемь было». Валентину вдруг осенило: – А почему вы не жили вместе? По-моему, места более чем достаточно. Нелепо как-то: две огромные квартиры для двоих одиноких людей. А у вас и мебели почти никакой.

– Да, мебели у меня самый минимум, правда? – Роберт смотрел на коленки Валентины. – Элспет не горела желанием съехаться. Прежде она с кем-то жила, но только мучилась. Мне кажется, потом она бы и рада была, когда нуждалась в постоянном уходе. По-моему, до нее дошло, что нам было бы хорошо вместе. Я вполне самодостаточен, и она была такой же. Любила побыть одна и всегда знала, что я под боком, только позови.

– Наша мама точно такая же.

– Неужели?

– У меня такое впечатление, что отец еще не разобрался, понимаете, вроде как мама просто в гости зашла, пока еще не освоилась, но потом, типа, раскроется и как бы обозначит свое присутствие. – Валентина подняла на него взгляд. – А Элспет похоже себя вела?

Роберт ответил не сразу, запутавшись в ее грамматике.

– Похоже, – ответил он. – Бывало, уносилась за тридевять земель, даже находясь рядом.

Ему вспомнилась такая особенность: после секса он, обмякший и потный, не успевал даже лечь рядом, как Элспет, казалось, забывала о нем напрочь.

– Вот-вот. А Элспет любила командовать? Наша мама всегда и во всем главная.

– Хм. Наверное, любила, но я не возражаю, когда мной командуют. У нас в роду было засилье тетушек, и в детстве меня постоянно шпыняли женщины. – Он улыбнулся. – У меня такое впечатление, что и Джулия любит командовать.

– Но мне это не нравится. – Валентина скорчила гримасу. – Я сама никого не трогаю и не хочу, чтобы мной помыкали.

– Разумно.

– Который час? – спохватилась Валентина. Она выпрямилась и в непонятном волнении поставила кружку на стол.

Роберт посмотрел на часы.

– Полвосьмого, – сообщил он.

– Семь тридцать? Мне пора. – Она встала.

– Постой, – не выдержал Роберт, – В чем дело? – Он вскочил со стула и остановился к ней лицом.

– Джулия начнет возникать, если проснется, а меня нет.

Роберт колебался. «Она сама придет. Не удерживай». Валентина еще не успела развернуться к выходу, а на него уже нахлынуло нестерпимое одиночество. Он пошел за ней к дверям черного хода. Она взялась за дверную ручку. Повисла неловкая пауза.

– Может, как-нибудь поужинаем вместе? – предложил он.

– Хорошо.

– В эту субботу?

– Договорились.

Она медлила. Роберт подумал, что надо бы ее поцеловать; так он и сделал. Поцелуй удивил его: много лет он не целовал никого, кроме Элспет. Поцелуй удивил и Валентину: так она еще ни с кем не целовалась – у нее поцелуи всегда вызывали теоретический интерес, а не телесные ощущения. Она так и застыла с поднятым кверху лицом, полураскрыв губы и зажмурив глаза. Роберт подумал: «Она лишит меня покоя, и я не стану противиться». Притворив за собой дверь, Валентина зашлепала по лестнице. В квартире сверху щелкнул дверной замок. Роберт не сходил с места, пытаясь разобраться в том, что произошло, но в голове поплыло, и он сдался. Глотнув спиртного, он завалился спать.

В следующую субботу, дождавшись вечера, Роберт надел костюм и предстал перед дверью близнецов. Валентина выскользнула к нему и шепнула:

– Идем.

В зеркалах прихожей он успел заметить Джулию, одиноко застывшую в призрачном свете. Роберт хотел помахать, но Валентина заспешила вниз по лестнице, и он устремился за ней. Подняв голову, он увидел, что Джулия высунула голову из квартиры. Она полоснула его взглядом и захлопнула дверь.

Внизу поджидало заказанное такси-малолитражка.

– В Сохо, «Эндрю Эдмундс», – сказал Роберт водителю.

Они проехали через Хайгейт-Вилледж и Кентиш-Таун. Приглядевшись к Валентине, Роберт узнал наряды Элспет – черное бархатное платье и белый кашемировый палантин, – которые напомнили ему совсем другой, давно минувший вечер. Даже туфельки – и те прежде носила Элспет. «Что она хочет этим сказать?» Потом до него дошло, что Валентина, скорее всего, не привезла из Америки свою одежду. Он с досадой подумал, что близнецы получили от Элспет достаточно денег, чтобы купить себе новые вещи. В одежде с чужого плеча Валентина выглядела старше, как будто отчасти сама преобразилась в Элспет. Она смотрела в окно.