Текст книги "Место под солнцем"
Автор книги: Одинокий Гавриил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Одинокий Гавриил
Место под солнцем
Аннотация:
Что будет если два обычных человека, не обладая никакими супер способностями, вундервафлями и даже доскональным знанием истории вдруг, не по своей воле оказываются в далеком прошлом в чужой стране. Никакой магии или переселения душ в королей (принцев, герцогов) не будет.
Одинокий Гавриил
Место под солнцем
Пролог
(Одесса, 11 мая 1988 год)
– Ну что, засранцы – допрыгались, – тон голоса заместителя начальника Одесской мореходки не предвещал ничего хорошего двум молодым парням в курсантских форменках.
Последовавший за этим "большой боцманский загиб" казалось был способен заставить покраснеть портреты на стенах кабинета. Далеко не все конечно – большая их часть изображала известных Российских флотоводцев, которые не только слыхали, но и сами практиковали не менее забористые обороты. Замершие на вытяжку курсанты, вытянулись еще больше и стиснули зубы. Чем-то они были похожи. Высокие, еще по-юношески тонкие, но в то же время широкоплечие и мускулистые, коротко, но не наголо постриженные, в одинаковых робах с гюйсом на плечах. Оба старательно тянулись, но встать по стойке смирно при всем желании не могли. Стоявший справа брюнет, ростом примерно метр восемьдесят пять, с тонкими чертами лица, которые несколько портил крупноватый, мясистый нос, держал на отлете согнутую левую руку, закованную в гипсовый панцирь от шеи до запястья. Под правым глазом у него красовался шикарный лиловый бланш. Картину дополняла опухшая нижняя губа и пластырь на левом ухе, под которым угадывались металлические скобки. Второй курсант – рыжеватый шатен, чуть ниже ростом, но пошире в плечах, с квадратным подбородком и красноватым, обветренным лицом, обильно украшенным синяками, стоял слегка расставив ноги. Под его форменкой от груди и до пояса выпирали очертания медицинского корсета, а правая кисть была обтянута трубчатым бинтом.Одесская мореходка []
Воспитательный процесс тем временем продолжался.
– Опозорились! Втоптали в грязь честь училища! Мало того, что устроили дебош и драку в День Победы у памятника Неизвестному матросу, так еще позволили каким-то сухопутным шпакам себя побить. Салабоны! Караси мудорванные, трехлапый якорь вам в задницу! Ну что ты лыбишься? Что я смешного сказал? – рявкнул офицер, заметив тень улыбки на губах у шатена, – я тебя Гальперин спрашиваю.
– Виноват, товарищ капитан второго ранга.
– Нет, ты скажи, чему смеялся. Я вроде не шутил?
– Ничему сказанному, просто вспомнилось. У Дюма в начале "Трех мушкетеров" капитан де Тревиль очень похоже отчитывал Портоса с Арамисом. Вот я и подумал – у вас за портьерой д'Артаньян случайно не стоит?
Кавторанг сам не сдержал улыбки и махнул рукой, – Тьфу на тебя, все настроение сбил, Портос, ядрена вошь. Ладно, гаврики, проходите и садитесь, вижу, что с трудом стоите. Милицейский протокол я читал, теперь хочу с ваших слов услышать, что там произошло. Не похоже это на вас. Вы же не салаги – первокурсники. Вам ведь всего один год-то остался до выпуска, так?
– Так точно, товарищ капитан второго ранга.
– Времени мало, так что давайте без чинов. В российском флоте офицеры издавна друг к другу по имени-отчеству обращались. Вы еще не офицеры, конечно, но и... Ладно, так кто же все-таки драку начал.
– Ну, если говорить, кто первый ударил, то я, – набычившись признался Гальперин.
– Та-а-а-к. И как же ты до такого додумался? Тебе, что, делать было нечего. Отличник, зам. комсорга курса, спортсмен. Ты же у нас чемпион училища в парусной регате, так?
– Так.
– И КМС по боксу?
– Ну, да.
– Ну вот, и потомственный моряк в четвертом поколении...
– В третьем, только. Мой прадед шорником был, в местечке под Балтой. В гражданскую войну в местечке почти всех гайдамаки вырезали. Дед в пятнадцать лет сиротой остался и на флот ушел.
– Неважно, пусть в третьем. Вот видишь, дед твой Борис Гальперин, кавалер ордена Красной Звезды, командир торпедного катера, геройски погиб в Великую Отечественную. Тебя же небось в его честь назвали?
– Именно так, – Борис выпятил челюсть и во взгляде его мелькнула гордость.
– Отец твой наше же училище окончил, в подплаве служит в одном звании со мной. Где он, кстати, сейчас – в походе?
– Нет, ему пятьдесят лет уже исполнилось, врачи запретили погружения. Отец на базе подплава начальником службы автоматизации служит. А на прошлой неделе в Севастополь в командировку на месяц уехал.
– А мать где? Я звонил тебе домой, хотел с отцом твоим поговорить, но трубку никто не брал.
– Мама умерла в позапрошлом году, – Борис на секунду опустил глаза, – острая лейкемия.
– Прости, не знал. В личном деле это не отмечено. Но все-же, как ты мог? Ты же отца и деда позоришь.
– Нет, – снова набычился Борис – Если бы не ударил, тогда бы опозорил.Памятник Неизвестному Матросу []
– Это как? Давай рассказывай подробно.
– Ну так, девятого нам увольнительную дали. Мы с отцом в этот день всегда к Памятнику ходим – деда помянуть. Он же в море погиб, могилы у него нет. А в этот раз отец в отъезде – со мной Костя пошел, – легкий кивок в сторону второго курсанта.
– Пришли мы, – продолжил он. – Народу у памятника много. Люди подходят, цветы кладут. Мы тоже подошли, я свой голыш положил. Только отходить собрались, как за спиной слышу: "У-у жид поганый, на цветочек не разорился. Пошел вон от наших воинов со своей каменюкой".
– Стой, я не понял, при чем тут каменюка.
– Александр Степаныч, я вот тоже до маминой смерти этого не знал. По еврейскому обычаю на могилу цветы не приносят, а кладут камни. Вот и мы с отцом в последние годы всегда гальку крупную приносили.
– Так, понял. А ты пословицу "В чужой монастырь со своим уставом не лезут" слышал?
– А это не чужой монастырь, – Борис опять сердито выдвинул челюсть, – это памятник моему деду тоже.
– Ладно, не кипятись, дальше рассказывай.
– Ну, поворачиваюсь я, а там четыре шпака в черных футболках с Георгием-Победоносцем и надписью "Память". Один, мелкий такой, на нас пальцем показывает: "Ха – жиды-матросы! Щас помру". Я про этих перцев слышал, хотя и не сталкивался раньше и оскорбление решил проигнорировать, потому ответил как мог спокойно: "Это моему деду памятник. Он здесь воевал и в море погиб". Второй из них, покрупнее, мне и заявил: "Врешь! Жиды только на Ташкентском фронте воевали". Ну тогда я не выдержал и апперкотом ему врезал. Он сразу и вырубился. Чистой воды нокаут. А мелкий тут как заверещит, и ихних еще целая кодла набежала. Ну и.... Пришлось драться.
– Поня-я-тненко. Так, а ты Николаев здесь каким боком? – кавторанг повернулся ко второму курсанту.
– Александр Степанович, ну, во-первых, Борька...То есть Борис Гальперин мой друг, с детства еще. Мы в одном дворе выросли. Во-вторых, это явная провокация была. Они же дюжиной на нас двоих накинулись и не с голыми руками. У них цепи и арматурины были. Подготовились значит. И стало-быть пришли туда специально, чтобы какую-то пакость устроить. А у нас на форменках даже поясов с пряжками нет.
– Ну а чего они это на тебя полезли. Ты же у нас вроде русский, хотя... Да, на русака ты не слишком похож. Или ты как в том анекдоте – "Николаев-по-маме"?
– Нет, – обиженно усмехнулся курсант, – Николаев я как раз по папе, а по маме я Анастаниди и похож я на деда – маминого отца, так что нос у меня вполне себе пиндосовский.
– Грек, что-ли?
– Ах, ну да, вы же не одессит. А песню "Шаланды полные кефали..." вы знаете?
– Ну кто же ее не знает.
– Вот, моя бабушка всегда говорила, что эта песня про нее с дедом. Только, Бернес мол поет неправильно. Надо петь "В Одессу Коста приводил". Уж на Пересыпи Косту Анастаниди точно все знали. Он незадолго до моего рождения умер, так от ранения и не оправился, и меня тоже в его честь назвали.
– От ранения? А он тоже на флоте воевал?
– Да нет, не воевал он. Не успел. В первые дни войны, в порту после бомбежки пожар тушили, а тут еще один налет. Ну и деду осколком бомбы правую лопатку раскололо и позвоночник задело. Он три года ходить не мог, и правая рука у него до конца жизни плохо работала. Перед тем как Одессу сдали, его баба Соня из госпиталя забрала и на рыбачий хутор под Аккерманом увезла, и там сама выхаживала.
– Понятно, геройский у тебя дед, хоть в боях и не участвовал. Давай дальше про драку то...
– Ну что, окружили они нас и давай метелить. Только, друг другу больше мешали. Один на меня цепью велосипедной замахнулся. Ну а я, все-таки, в нашей футбольной команде по правому краю играю. Я по голени ему и пробил. А ботинки наши потяжелее будут чем футбольные бутсы. Он заорал, согнулся, а Борька у него цепь вырвал. Ну махались минут пять, я больше по ногам бил, а Борис по мордам, а потом меня арматуриной достали. И после того как я упал, Бориса массой задавили, и ногами нас пинать начали. А потом милиция подоспела, ну и.... повязали всех.
– Ясненько, повеселились..., – пошарив рукой по столу, кавторанг взял несколько сколотых листов бумаги и стал зачитывать:
"Николаев, Константин Дмитриевич – перелом левой ключицы, разорванное ухо, множественные ушибы и гематомы.
Гальперин, Борис Ефимович – перелом двух ребер, вывих правой кисти, множественные ушибы и гематомы, отек гениталиев" – он поднял глаза на курсантов.
– Что Борис, по яйцам врезали?
Гальперин засопел и уныло кивнул.
– Так, а с другой стороны, – он перевернул страницу,– Ну имена мы опустим, ушибы всякие тоже... Перелом голени, два выбитых мениска, вывих коленного сустава – это, я понимаю, твоя работа Константин. Так, вывих локтевого сустава – это неясно кто, дальше перелом челюсти в двух местах, контузия второй степени – это явно Борис. Сломанный нос и еще одна контузия – тоже ясно. Еще один сломанный нос и четыре выбитых зуба – ну Гальперин, ты даешь, как кисть-то не сломал?
– Ну-у, я цепь велосипедную на кулак намотал.
– Понятно, – капитан прошелся в раздумье взад-вперед и вновь остановился перед курсантами.
– Скажу честно – я вас ребята не осуждаю, Сам бы так поступил, но..., – последовавшая пауза заставила курсантов нервно поерзать на стульях, – к моему сожалению, защитить я вас не могу. Этот тип, которому ты, Борис, челюсть сломал – племянник второго секретаря Одесского обкома. И с его подачи, прокуратура заводит дело о злостном хулиганстве и нанесении телесных повреждений. Так, что светит вам хлопцы от пяти лет лагерей. И на оправдание не надейтесь. Ни прокуратура, ни суд против обкома не пойдут.
Курсанты уныло молчали, уставившись в пол.
– Ладно, не вешайте носы, еще не вечер, – продолжил кавторанг, – сегодня среда. Народ еще после праздников не раскачался. Меня вот, приятель из прокуратуры предупредил. Пока дело оформят да в милицию передадут, пару дней пройдет. Я сегодня же оформляю приказ о вашем отчислении за "поведение, не соответствующее моральному облику офицера ВМФ". А вы собирайтесь и, чтобы завтра, крайний срок в пятницу, духа вашего в области не было, пока вам подписку о невыезде не вручили. На БАМ езжайте или еще куда подальше. Во всесоюзный розыск вас объявлять не будут – не высокого полета птицы, но в Одессу вам года три возврата нет. Постарайтесь для начала в какой-то вахтовый поселок, там за пропиской не слишком следят. Если в армию вас призовут, так у военкома вопросы могут возникнуть. По поводу того, что не служили, а военный билет с отметкой о принятии присяги есть. Расспрашивать будет – расскажете как было, но без подробностей. Отчислены мол за драку – и все. Если со мной свяжутся, я вам характеристику приличную дам. Все хлопцы, идите собирайтесь, да родных предупредить не забудьте. У тебя Николаев, родители-то где?
– Они уже шесть лет как на севере, на кооператив зарабатывают. Я с бабушкой жил пока школу заканчивал.
– Вот к ним и езжай, а впрочем – как хочешь. Все, свободны.
Глава 1
(Париж, 20 августа 2004 г.)
Несмотря на приближающийся вечер, Париж изнывал от летней жары. Заходящее солнце косо освещало, украшенные лепниной и колоннами фасады домов бульвара Капуцинов и пыльную листву деревьев. Голоса людей перемежались с гудками сотен машин. Французы возвращались с работы. Высокий, плотный мужчина в джинсах и песочного цвета рубахе навыпуск стоял на углу бульвара Капуцинов и Пляс д'Опера и курил сигарету. При этом он внимательно вглядывался в лица проходящих мужчин. Докурив сигарету почти до фильтра он загасил ее плевком и метким щелчком отправил окурок в урну. Еще раз посмотрев по сторонам, он потащил было очередную сигарету из пачки в нагрудном кармане, но вдруг остановился, толкнул сигарету обратно в пачку и широкими шагами поспешил к выходу из метро.
– Борька, сукин ты кот, ну наконец-то. Я уже думал, что не придешь, – не доходя нескольких шагов закричал он.
Гальперин, заматеревший и с намечающимися залысинами над высоким лбом, прищурился, привыкая к дневному свету после подземного перехода, и широко улыбнулся.
– Ну здравствуй, Костя, – он облапил друга и хлопнул его по спине. – Жутко рад тебя видеть. А за опоздание – прости. Сначала заказчик задержал, а потом я в ихнем метро малость заплутал. И мобильник у них под землей не работает.
– Да ладно, не парься. Главное встретились. Пошли посидим, пивка выпьем. Мы же с тобой больше десяти лет не виделись.
– Во Франции – пиво пить? Не-е-е.... Во Франции надо пить вино. А вообще-то, Костя, я бы лучше поел. С этим гребанным клиентом у меня с утра во рту кроме кофе ничего не было.
– Ну что за вопрос, пошли. Я здесь на бульваре один ресторанчик знаю. Там отличный буйабесс1 подают. И рачки2 там – лучше, чем в Одессе. Я их вообще-то больше под пиво потребляю, но и под белое вино тоже хорошо пойдет.
Через несколько минут друзья устроились за столиком на открытой веранде "Старого капуцина".
– Ну рассказывай, – потребовал Константин, – мы же с тобой сколько не виделись, с начала 93-го. И как ты меня нашел-то?
– А я тебя долго искал. Одесское справочное бюро ответило, что такой не значится. Потом, случайно, через одного приятеля в пароходстве на Сашку Кривоножко вышел, вот он мне твое мыло и дал. Только ты очень долго не отвечал.
– Тю-ю, "Бешеный Хохол", значит. Так у него адрес старый. У меня этот ящик всяким спамом забит. Я его только изредка проверяю.
– Да, а помнишь, как мы с ним в училище...
Подошедший в этот момент официант-араб прервал воспоминания. Костя, не глядя в меню, на вполне приличном французском, хотя и с сильным акцентом, сделал заказ.
– Ну ты даешь, – поразился Борис, – с каких это пор ты по-французски так "парлеешь"?
– А то...У меня же здесь поставщики. Не будешь понимать – обдерут как липку. Вот и пришлось изучить. В общем-то не так сложно. У меня вроде как способности к языкам оказались. В грамматике немного путаюсь, но общаться или документы прочесть – проблем нет. Ладно, ты лучше про себя расскажи.
– Ну, что. Тогда в 88-м мы расстались. Ты на север уехал, а я отцу телеграмму отбил и к нему в Севастополь. Рассказал ему все в подробностях. Он меня к своему приятелю в Новороссийск отправил. Тот, как в отставку ушел, завкадрами в порту работал. Сначала в порту поработал пока все документы оформляли, а потом электриком на сухогрузе стал ходить. Ты же знаешь, я плавать всегда хотел.
– Как же – морская душа, грудь в якорях... Моряк в третьем поколении, – улыбнулся Костя.
В этот момент официант принес бутылку белого вина, откупорил ее и налив в бокал грамм двадцать, протянул его Константину. Николаев понюхал, пригубил и, посмаковав секунду, кивнул официанту. Тот быстро налил два бокала и удалился.
– Ты и в вине стал разбираться, – опять удивился Борис, разглядывая бутылку, – Мускадет Севре, 2001 год. Шато дю Жоней, – прочитал он этикетку.
– Приходится, "нобле – оближ". Неплохое вино – попробуй. Кстати, название произносится – Мускаде. Последняя 'Т' не читается. Лучше молдавского муската, да и крымского тоже, тот крепленный и слишком уж сладкий. Да и молдаване в последние годы халтурить стали по-черному. Да ты дальше рассказывай.
В это время официант расставил на столе холодные закуски и разговор прервался пока друзья накладывали себе в тарелки салат с креветками.
– Дальше что, – продолжил Борис, накалывая креветку – в 91-м с Надюшкой познакомился и через полгода поженились. А в девяносто третьем хреново стало, фрахтов почти не было, зарплату по три-четыре месяца не платили. А тут и отец умер. Его, как флот делить начали, на пенсию выперли. Выслуги-то у него с избытком хватало, но переживал он очень. Всё-таки всю жизнь флоту отдал. Сердце у него сдавать стало и все старые болячки повылазили. Инфаркт его и прихватил, а дома-то кроме него никого не было. Соседи только через день милицию вызвали – мол свет в квартире весь день горит, а никто не отвечает. Мы с Надей в тот же день и прилетели.
– Да, ты же меня тогда со своей женой и познакомил. Только мы так и не пообщались.
– Прости, но не до того было. Похороны организовать, кучу бумаг оформить, потом квартиру продавали. Папины сослуживцы все приходили. У меня от всех их соболезнований чуть у самого инфаркта не было.
Некоторое время друзья ели молча. Официант принес супницу и разлил по тарелкам горячий буйабесс. Только когда с супом было покончено, Борис вытер салфеткой губы и продолжил.
– Вернулись мы в Новороссийск. С работой – швах, полгода ни фига зарплату не платили. Деньги, что за квартиру выручили, кончаться стали. Тут мамин двоюродный брат из Израиля приглашение прислал. Вот Надюша мне и говорит: "Поехали, что мы будем у моря погоды ждать. Ни у тебя, ни у меня никого нет". Она у меня тоже сирота. Поехали мы. Сначала у дяди в Хайфе жили, потом в Кириат-Биалик переехали. На машканту3 квартиру купили, однокомнатную. Там до Хайфы меньше получаса ехать. В порту полгода проработал, а потом меня в ЦАХАЛ4 призвали. Мой начальник в порту, отставной морской офицер, мне рекомендацию дал и кому-то из своих бывших сослуживцев позвонил. Ну меня в береговую охрану и направили. Посмотрели на мой опыт и сразу чин расаля дали. Это как в российском флоте главстаршина. На патрульный катер попал. Новенький – прямо с верфи, типа Супер-Двора. Не машина – зверь. Понравилось мне на ней ходить. И в экипаже у меня ребята подобрались отличные. В море, правда, далеко не заходили. Вдоль берега в основном – арабские шхуны с оружием перехватывали, что палестинцы на территории везут. Иногда до стрельбы доходило, но редко. Палестинцы на конфликт лезут только когда в шанс в газеты или на телевидение попасть. А так что – им саудовцы еще денег отвалят, а Россия и Китай опять оружие продадут. Через полгода до мичмана повысили. Потом на сверхсрочную предложили остаться. Платят неплохо, ну я и согласился. Так я там почти десять лет и прослужил. По ходу дела Технион5 окончил. Меньше года как в отставку ушел. Уговаривали меня еще остаться, но без офицерской школы старший мичман – это потолок, а я для той школы староват. К тому же "старички" вроде меня, после тридцати пяти в основном на берегу служат. Мне это не интересно. Вот сейчас в фирме, что медицинское оборудование поставляет, работаю. В основном томографы, УЗИ и прочую высокотехнологическую хрень налаживаю и обслуживаю.
Официант тем временем убрал со стола супницу и тарелки и взамен поставил мраморную дощечку с разными сырами.
– А как же море, ты же без него жить не мог? – разливая остатки вина по бокалам, спросил Константин.
– Для души я себе яхточку парусную завел. "Бермуда" одномачтовая, я на ней и до Кипра хожу. А частенько и до Греции.
– Даешь...Разбогател ты, я вижу, на армейских харчах, – Николаев удивленно покачал головой. – Неужто в израильской армии так хорошо платят, что яхту содержать можно?
– Платят неплохо, – Гальперин пожал плечами, – но дело не в этом. Ты не путай. У меня же не прогулочная яхта под сотню тонн водоизмещения, отделанная махогонью. Она у меня маленькая – тридцать футов и не больше пяти тонн. Больше двух человек там особо и разместить негде. Тем более, что я ее практически собственными руками сделал. То есть купил я развалюху, а потом ее полностью перебрал и восстановил.
Но, что это мы все обо мне, да обо мне. Ты-то как? Большим бизнесменом стал как вижу.
– Ну, – протянул Константин, крутя в пальцах ножку бокала, – в Одессу я вернулся сразу после путча, еще до распада Союза.
– Подожди, а до того, ты же на север уехал, так?
– Да я оттуда сразу смотался, как гипс мне сняли. Не понравилось мне там. На Дальний Восток поехал. В Петропавловске устроился помощником механика на холодильник-матку. Ну знаешь же, куда сейнера улов сдают. Вот там три года и проработал. В Одессу вернулся, в технологический сразу на третий курс поступил. Зачли мне мореходку. Окончил я его в 93-м, как раз по холодильному оборудованию. Я еще на Камчатке понял, какие там резервы таятся. Думал сначала на холодильник мясокомбината устроиться, но там все давно схвачено, не подобраться. Ну тут меня в кооператив один позвали. Ресторанов-то много пооткрывалось. Холодильники всем нужны. Деньги неплохие зарабатывать стал, но с дефолтом опять голяком остался. Хорошо, что квартиру бабы Сони успел приватизировать. Ну постепенно опять выправился. Но достали меня эти оранжевые и прочие самостийники. Лет пять назад уехали мы в Воронеж. Там постепенно раскрутился, свою фирмочку организовал. Сейчас у меня больше тридцати человек работает. Не бедствую. Считай по трем областям, то бишь губерниям по-нынешнему, промышленные холодильники обслуживаем.
– Мы?.. – зацепился за местоимение Борис.
– Ах, да я же не сказал. Женился я в 94-м. Извини на свадьбу не приглашал, но вы тогда уже уехали. Впрочем, ты меня тоже, но я не обижаюсь.
– Ну..., когда я женился ты еще на Камчатке был и контакта у нас с тобой не было. А кто она.
– Ха! Ты Динку Гитлевич с соседнего двора помнишь?
– Подожди, у которой отец в универе преподавал? Политэкономию, кажется. Так она же малявка.
– Была малявкой. На семь с чем-то лет меня младше. Выросла – такой красавицей стала. Двое детей у нас. Дочка вот, в этом году в школу пойдет, а сыну осенью четыре года стукнет.
Официант положил на стол счет. Константин придержал дернувшемуся было к нему Бориса.
– Сиди, я угощаю, – и бросил на стол кредитку.
– Вот так, – продолжил он, – ты – еврей, на русской женился, а я на еврейке. А дети у вас есть?
– Ну... – хмуро протянул Борис, – во-первых, Надя – терская казачка. Была. Теперь она еврейка. Гиюр прошла. Во-вторых, детей у меня нет. И жены тоже.
– Да ты что! – Константин даже привстал от удивления, – неужто разошлись. У вас же такая любовь была.
– Была... Понимаешь, Надюша очень детей хотела. Я тоже. Мы не один год пытались, но... У меня с этим, к сожалению, проблемы.
– Блин, и давно у тебя проблемы, – в голосе Константина звучало явное сочувствие, – мы же с тобой, помню, еще в училище в женское общежитие техникума в самоволку бегали. Девки на тебя не жаловались. Так и Виагра, в конце концов, есть.
– Да нет, это не то что ты думаешь. С потенцией у меня проблем нет. Меня же тогда по яйцам отпинали. Ну вот, после того спайки на семенниках образовались. Это уже в Израиле обнаружили. Проходимость плохая. Не так, чтобы полная безнадега, но вероятность зачатия довольно низкая. Лечился я, но не помогло. Даже к экстрасенсам ходил. Операцию мне предлагали, но я как-то решиться не мог, вероятность успеха там не слишком большая, зато можно совсем импотентом стать. Такие вот дела. А Надя за другого вышла. Неплохой мужик. Тоже из наших эмигрантов. У нее сыну уже полтора года. Поэтому она в еврейство и перешла, чтобы у сына все права были. Что поделаешь, такие у нас законы дурацкие.
– Да, дела... – Константин подписал чек и спрятал кредитку. Друзья синхронно поднялись и направились к выходу, – Кстати, ты еще долго здесь быть собираешься?
– Нет, я с этим клиентом закончил. Отчет только надо отослать. Домой вернусь, возьму отпуск на недельку. В море пойду.
– А отчет – это долго? – приятели вышли на бульвар Капуцинов.
– Чего там долгого-то. Полчаса работы. У меня все здесь, на лэптопе. – Борис хлопнул ладонью по висящей на плече сумке, – Законнектиться только надо. Я собирался вечером в отеле это сделать. А к чему ты это спрашиваешь?
– А к тому, что коли ты в отпуск собрался, то поехали со мной. Я же в Париж только на день выбрался, с поставщиком переговорить и с тобой встретится. Мы тут с семьей на Средиземном море под Сент-Сиприеном уже третий год виллу снимаем. Не Ривьера, но и не Турция какая-то. Пляж там великолепный, по-моему, лучше, чем на Лазурном берегу. Развлечений не так много, как там, но имеются. Нудистская колония недалеко, может подцепишь кого-либо, – Константин шутливо ткнул друга в бок локтем, – И яхту, если захочешь, рентануть там можно.
– Ну... В принципе можно, – Борис почесал в затылке, – если не шутишь.
– Не можно, а нужно, – отрезал Николаев, – отдохнешь, с семьей моей познакомишься. А потом я тебя в Тулузу или Марсель заброшу, оттуда полетишь. Сейчас давай, дуй в свой отель, отчитывайся да шмотье собирай. Я за тобой заеду.
Через полтора часа, закинув сумку с ноутбуком и чемоданчик с вещами в багажник, Гальперин устраивался на пассажирском сидении рентованного "Пежо". Солнце уже скрылось и жара начала спадать.
– Сейчас по холодку до Лиможа доедем, – сказал Константин, защелкивая ремень безопасности, – там заночуем, а утречком часа за 3-4 до места доберемся.
– Интересно, – задумчиво протянул Борис, – помнит ли меня "Динозавра".
– Слушай, Борька, – Костя резко повернулся к другу, – не дай тебе бог при детях ее детскую кликуху помянуть. Они запомнят, а она мне потом дырку в голове проест. А я тебе, хоть ты мне и друг, морду лица начищу. Не посмотрю, что ты боксер.
– Что ты раздухарился, не бойся, не скажу. А побить ты меня вряд ли сможешь, хотя я с училища не боксировал. Я на флоте в Израиле айкидо заниматься начал. У меня сейчас второй дан.
– Ну, даешь..., впрочем, я в футбол тоже только по выходным с приятелями иногда гоняю. Зато на карате хожу. Редко правда – времени нет. До черного пояса не дорос еще, – Константин включил зажигание, и машина начала выбираться на Рю-де-Риволи.
Глава 2
(Юг Франции. 21 августа 2004г.)
Солнце только-только показалось из-за холмов и, хотя безоблачное небо обещало жаркий день, ночная прохлада еще не отступила и заставила друзей поежиться.
– И надо же тебе выезжать в такую рань, – Борис зевнул так, что челюсть хрустнула, – Мы же около двух только заснули. Могли хотя бы нормально позавтракать.
– Ничего-ничего, раньше сядешь – раньше выйдешь. Мы же вчера из Парижа очень долго выбирались, черт бы побрал ихние пробки. А завтрак – вот тебе кофе, – Константин поднял правую руку с термосом, – а вот тебе круассаны, – в левой руке у него был зажат объемистый бумажный пакет, украшенный жирными пятнами, от которого восхитительно пахло свежей сдобой. – Или ты как англичане – без овсянки завтрака себе не мыслишь.
– Не... Я как американцы, предпочитаю яишню и оладьи с джемом, -засмеялся Борис.
– Обойдешься круассанами, а вместо джема я вот баночку шоколадного сиропа захватил – круассаны макать. Я хочу через Тулузу пораньше проехать, а то там тоже пробки могут быть. Французы-то многие на выходные из города линяют. А яичницу тебе завтра утром Динка сделает. Если заслужишь...
Друзья уселись в машину и выехали на автостраду. Движения по раннему часу почти не было. Солнце наконец оторвалось от вершин холмов на востоке и сразу начало припекать. По сторонам дороги тянулись сады и виноградники, изредка перемежаемые небольшими пастбищами, на которых в основном паслись овцы, козы и иногда лошади.
– Что-то коров не видно, – заметил Борис, доставая круассан из пакета, – Я понимаю у нас их мало – пасти особо негде, а здесь вон, смотри, трава какая.
– А это специализация у них такая. Здесь в основном овечьи и козьи сыры делают. Ну и вино, естественно, – придерживая руль одной рукой, Константин прихлебывал кофе из металлического стаканчика, – а коровы – это там, – отпустив на секунду руль, он махнул рукой на восток.
Борис отвернул крышечку с банки с шоколадным сиропом и макнул туда рогалик.
– Шарман, – откусив треть он начал наливать себе кофе из термоса в бумажный стаканчик. – Уй, ты что делаешь! – он затряс рукой.
От резкого торможения горячий кофе выплеснулся Борису на руку и на торпеду автомобиля.
– Да вот, не видишь, что ли, – махнул рукой Николаев.
Справа на дорогу выполз колесный трактор, волочащий за собой какое-то сельскохозяйственное приспособление, и не обращая внимания на правила движения, не спеша стал пересекать автостраду. Сзади раздался визг тормозов и тяжелый грузовик-рефрижератор в соседней полосе едва успел затормозить. Водитель высунулся из окна по пояс и разразился длинным ругательством. Фермер на тракторе молча согнул в локте левую руку в международном жесте и хлопнул себя по бицепсу.
– Ты понял, что он сказал, – рассмеялся Борис, вытирая руки салфеткой.
– Не, я в их ругательствах несилен. Разобрал только "мерде", впрочем, куда им до русского мата.
Водитель грузовика продолжал сыпать ругательствами до тех пор, пока трактор с прицепом не переполз на другую сторону.
– Хотя его можно понять, – продолжил Константин, кивая в сторону трогающегося рефрижератора, – десяток таких торможений и что резину, что тормозные диски менять надо. А если он, к примеру, яйца везет – таки хреново может быть. Да и холодильную установку повредить можно. У меня в фирме подобные машины тоже обслуживаются, так что я их слабые места знаю.
Он выжал сцепление и тронул автомобиль с места.
Когда с кофе и круассанами было покончено друзья некоторое время ехали молча. Константин закурил и, протянув руку, включил радиоприемник и начал лениво крутить настройку. Через пару секунд он убрал руку и салон машины заполнил мужской голос, исполняющий "Les Champs Elysees6".
– Ха, это же Джо Дассен. Он же лет двадцать как умер.
– Больше немного. Ну и что, вон Эдит Пиаф уже сорок лет как померла, а ее записи до сих пор крутят. Артист жив, пока его помнят, – Борис пожал плечом, – ты не устал за рулем? А то давай я тебя подменю.
– Да нет, ничего. Ты же дорогу не знаешь. А права-то у тебя вообще есть?
– Обижаешь начальник, есть, конечно – международные. Мне же по всей Европе мотаться приходится. Во Франции, правда всего второй раз, все больше Германия, Швейцария, Италия. А дорога, что – у тебя же навигационная система есть, – он ткнул пальцем в экранчик на котором курсор медленно полз вдоль синей линии автострады, помеченной значком А20.
– Ладно, может попозже, после Тулузы. А то там ажаны сильно суровые, – Константин сунул окурок в пепельницу, – Вот все никак курить не брошу. Жизнь больно нервная.
