Текст книги "Место под солнцем"
Автор книги: Одинокий Гавриил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
– Это осситан – провансальский диалект. На юге Франции на нем многие говорят, а мы здесь уже три года отдыхаем, вот и я нахватался, – пояснил Костя, – он предположил, что мы паломники и идем поклонится мощам святого Сиприена. Я сказал, что да, мы идем именно туда и, что мы издалека, поэтому ты мол совсем языка не знаешь, а я знаю, но плохо. Он спросил откуда мы, а я сначала хотел сказать, что из России, а потом вспомнил, что там католиков не любят и сказал, что из Литвы. Он еще спросил в каких еще святых местах мы были, так я сказал, что ты мол был в святой земле, а потом мы вместе поклонялись ченстоховской богоматери, а потом мощам святого Морица. Это в Магдебурге, я случайно вспомнил, мы с Динкой в свадебное путешествие по Австрии и Германии ездили, так нас на экскурсию возили в это место. Он впечатлился, но не очень верит – говорит, что одеты мы больно странно и еще, что мы недостаточно поизносились для такого путешествия. Так я ему на твои джинсы потертые показал. Это его немного успокоило, а также то, что имена у нас христианские.
– Получается, что географически мы примерно в том же месте где и были, – Борис почесал голову, – давай расспроси его еще. У тебя вроде неплохо получается. Надо же понять куда мы попали.
Пока друзья объяснялись, монах одел мулу на шею торбу с отрубями и достал из седельной сумки несколько слегка зачерствевших лепешек и приличный кусок козьего сыра. Борис набрал в ведро свежей воды, и путники уселись на траву. Едва Борис вытянул ноги, как монах, выпучив от удивления глаза, начал тыкать пальцем в рифлёную подошву кроссовок и что-то спрашивать. Оказалось, что он интересуется из шкуры какого зверя сделаны эти подошвы. Он мол видел и слоновую кожу, но даже она не такая толстая. Константин, не растерявшись, начал впаривать ему басню про морского зверя – моржа, который водится далеко на севере и спит на льду, а потому ему нужна такая толстая шкура, чтобы не замерзнуть. Тот только восхищенно ахал и качал головой.
Монах оказался очень общительным и совсем не жадным. Друзья перекусили хлебом с сыром, запивая его колодезной водой и за это время узнали, что его зовут брат Антонин, что он второй помощник келаря бенедиктинского аббатства святого Сиприена и возвращается он из Авиньона, куда его посылал настоятель с письмом к епископу. На вопрос, почему дорога такая пустая, инок ответил, что сегодня воскресенье и все добрые католики сейчас в храме слушают мессу. Он тоже должен был вернуться еще вчера, но его мул расковался и, вообще упрямая скотина идет только с такой скоростью, с какой сама хочет. А в аббатстве у них более семидесяти братьев и еще две дюжины послушников и хорошо, что последние три дня он был в дороге, так как путешествующим пост соблюдать не обязательно, а настоятель с этим очень строг и кроме хлеба и воды по пятницам братьям ничего не позволяется. Еще они узнали, что Антонину сорок один год и всю жизнь он провел в монастыре. Сначала, конечно, в приюте при монастыре, поскольку мать его умерла при родах. А отца он своего не знает и знать не желает, поскольку это был один из богопротивных английских солдат, который снасильничал честную девушку в самом конце войны. И вообще жизнь в последние годы лучше стала, а то, после искоренения альбигойской ереси и начавшейся вскоре войны, Лангедок совсем запустел. Но сейчас крестьяне стали возвращаться. Разводят коз и овец, закладывают виноградники. С тех пор как парламент Тулузы получил право назначать баронов и, соответственно снимать тех из них, кто не наводит порядок в своих землях, разбойников в основном повывели, хотя из Баскии иногда еще набегают довольно большие шайки, да пираты тунисского бея шалят вдоль побережья.
– Слушай Костя, – Борис, выслушав перевод последней сентенции монаха, был серьезно обеспокоен, – он действительно сказал про "альбигойскую ересь"? Но это же было в 12-м веке, или начале 13-го, насколько я помню. Неужто нас в прошлое занесло. Надо срочно выяснить какой сейчас год.
– Сейчас попробую, – Константин дождался пока монах на секунду замолчал, чтобы перевести дух и влез с вопросом, – Падре, а кто же у вас здесь правит? Нежели парламент, как в языческом Риме?
– Что ты, что ты, – замахал руками монах, – как можно сравнивать христианнейшую Францию с погаными язычниками. Наш король Шарль VIII Валуа был помазан на царство по всем правилам в Реймсском соборе пять лет назад. А до него правил больше двадцати лет его отец Луи XI. Правда король еще очень молод и пока ему не исполнится 21 год регентом при нем его сестра, Анна Французская с мужем. А парламент подчиняется графу Тулузы и решает в основном земельные и налоговые вопросы. В Париже тоже парламент есть, и он подчиняется королю.
– Прошу прощения, падре, – Николаев извиняюще развел руками, – до наших мест эти новости не доходят, да и вообще, мы уже почти год как путешествуем по святым местам, так что даже счет времени потеряли. Не подскажете какой день нынче?
– Странные вы паломники, – монах преисполнился подозрительности, – как же молитвы-то святым возносите, не зная дней праздничных. Грех это. А день нынче воскресный, августа последний день и год от рождества спасителя нашего тысяча четыреста восемьдесят восьмой.
Борис, который понял числительные без перевода, только присвистнул.
Тем временем, монах собрал остатки еды, заново перепоясался и явно вознамерился продолжать свой путь. Пока он подтягивал упряжь своего мула друзья тихонько обсуждали полученную информацию.
– Да-а-а Костя, попали мы с тобой в средневековье, – Борис был явно шокирован, – ни фига себе. Вот уж не ожидал.
– Война фигня – маневры главное. Придумаем что-нибудь, обмозговать только это дело надо. Как бы нам сейчас еды раздобыть, да и отдохнуть где-то надо. А то загнемся. Давай с ним сейчас до города дойдем, а там и решать будем.
– Принимается, давай договорись с ним.
Бенедиктинец не возражал против попутчиков. Видно путешествие в одиночку не радовало его общительную натуру. Через несколько минут он вывел мула на дорогу и влез в седло. Молодые люди пристроились по сторонам и чуть сзади.
Глава 5
(Сент-Сиприен, 31 августа 1488г. )
Мул двигался неспешным шагом, не обращая внимания на понукания монаха. Друзья шли молча, краем уха слушая разглагольствования брата Антонина. Константин тосковал об оставшейся в будущем семье и прикидывал, сумеет ли жена справиться без него с бизнесом. Борис чесал в затылке, пытаясь вспомнить все что он когда-либо читал о средневековой Европе.
– Слушай Костя, получается, что война, про которую он говорил – это столетняя война. Она как раз где-то в середине пятнадцатого века закончилась.
– Это что, та в которой Жанна Д'Арк геройствовала?
– Она самая. Надо бы Антошу спросить знает ли он про нее. Не мешало бы выяснить насколько этот мир от нашего отличается.
Константин прервал инока, который пересказывал, неизвестно кому, какие-то подробности из жизни святого Сиприена, и начал задавать вопросы. Монах охотно поведал, что война действительно продолжалась больше ста лет, и что Орлеанская Дева действительно способствовала перелому в ней и была сожжена на костре пособниками англичан по обвинению в колдовстве. А также то, что его святейшество позднее отменил приговор в колдовстве и полностью оправдал ее.
Тем временем, вдоль дороги появились кое какие поля, с которых уже собрали урожай, огороженные камнями пастбища с козами, овцами и редкими коровами. Между ними виднелись крестьянские домишки с тростниковыми крышами. Впереди показалась церковная колокольня. Бенедиктинец показал на нее рукой и объявил, что они уже почти пришли и как раз успеют к обедне.
Сент-Сиприен оказался совсем непохож на город. Так – не очень большое село. Меньше сотни не слишком презентабельных домишек за глинобитными заборами беспорядочно сгрудились вокруг немощёной площади на которой стояло единственное здание из тесанного камня – церковь. Чуть дальше, за окраиной, однако виднелось каменная стена высотой метров восемь, за которой была видна еще одна колокольня. Это и было аббатство ордена бенедиктинцев. Мул, почуяв родную конюшню, сам повернул к воротам и ускорил ход. Друзья последовали за ним.
Подъехав к тяжелым деревянным воротам, крест-накрест окованным железными полосами, брат Антонин стукнул, потемневшим от времени бронзовым кольцом. В воротах открылось маленькое окошко, в котором показалось лицо еще одного монаха. Увидев собрата, он молча кивнул и окошко закрылось. Минуты через две заскрипели плохо смазанные петли и одна створка ворот слегка приоткрылась, пропуская путников. Пройдя ворота, они оказались под каменной аркой. По обеим концам ее, на ржавых цепях висели железные решетки, а в потолке арки были оставлены отверстия с равномерным шагом. Из ниши у ворот выступил монах-привратник и заговорил с братом Антонином.
– Это, наверное, чтобы смолу горячую лить или кипяток, если враги прорвутся через ворота, – Борис кивнул в сторону отверстий, – серьезное оборонительное сооружение по нынешним временам. Кстати, Костя ты с курением воздержись пока. Табака в Европе еще не знают, испугаться могут.
Тем временем монахи закончили свой разговор и Антонин, махнув друзьям следовать за ним, провел их во двор аббатства. Прямо перед ними возвышался собор, раза в два больше деревенского. Справа за галереей просматривались многочисленные двери монастырских клойстеров. Однако Антонин показал им на узкое одноэтажное здание слева от собора и пояснил, что им туда. Это мол странноприимный дом, сиречь общежитие для паломников и там они могут заночевать всего за один денье8 с носа. А еще за обол9 они могут получить по миске каши или супа утром и вечером.
– Блин, Костя, – Борис озадаченно повернулся к другу, – у нас же денег местных нет. Что делать будем? Эти денье – они как, медные или серебряные?
– Да, – Константин почесал в затылке, – боюсь, что ни Визу, ни МастерЧардж они не примут. Мелочь наличная у меня кое-какая есть. И российская и в евриках. Может сойдет?
– Мелочь у меня тоже есть, – Борис расстегнул молнию на маленьком часовом карманчике у пояса и выудил оттуда несколько монет. Глянул на них и быстро сунул обратно, – Боюсь не пойдет. На них же год явно выштампован.
Константин повернулся к монаху и принялся объяснять, что они за время паломничества поиздержались и нельзя ли как-то обойти этот момент с деньгами. Может быть можно отработать плату за постой. Монах в ответ разразился целой проповедью и раздраженно ткнул пальцем сначала в сторону Бориса, а затем указал на Костину правую руку.
– Его опять подозрения одолели, – Костя перевел другу, – мол какие-то мы неправильные паломники. Он мол с нами в пути хлебом поделился, так как Христос делиться завещал, а мы не то, что пожертвование в храм не хотим сделать как все нормальные католики, но даже за ночлег и еду мылимся не заплатить. И не такие мы мол бедные, если ты на шее сарацинский амулет носишь, в котором серебра не меньше чем на пять ливров10. И мое кольцо обручальное помянул – золота мол там на два-три экю11. Он бы, мол, еще понял бы, если бы это у тебя было распятие. Еще и про одежду с обувью упомянул, что очень даже не дешевая. А я, кстати и не заметил, что у тебя там что-то на шее.
– Это он мою хамсу12 разглядел, – Борис потянул витую серебряную цепочку из ворота рубахи, – действительно, если другого выхода нет, то можно ее продать, хоть и жалко – это Надин прощальный подарок. Как бы только сделать, чтобы нас не очень надрали. Ты ему скажи, что нас обокрали, а потому с наличностью туго.
Константин повернулся обратно к монаху и помогая себе жестами стал объяснять, что у них был полный кошель серебра, но на рынке в Тулузе, куда они зашли купить провизию, у них этот кошелек украли и потому у них ни монет, ни хлеба. Но если уважаемый Антонин подскажет, кто может дать хорошую цену за приносящий удачу амулет из святой земли, то они с радостью пожертвуют монастырю пару ливров. Сменив гнев на милость, Антонин поведал друзьям, что здесь в округе монастыря никто у них такую вещь не купит. Поселок бедный и жители сами серебра не имеют. Разве, что у содержателя таверны пара ливров найдется. Даже за крестины или отпевание расплачиваются сырами, вяленой рыбой или, в лучшем случае, вином. Ближайшая ювелирная лавка находится в Перпиньяне – полдня пути верхом, но хорошую цену там тоже не дадут, потому как владелец лавки Хьго – отменный пройдоха и может вообще обмануть. Вызовет стражу и заявит, что это вы у него украли. А за хорошей ценой надо ехать либо в Каркасон, либо в Марсель, но туда хорошо если за неделю доберешься. Кроме этого продать или заложить серебряные, или золотые вещи можно у портовых менял в Канэ или у ломбардцев, но эти только на вес серебра возьмут. И вообще, с тех пор, как прадед нынешнего короля изгнал евреев из Франции, ювелиров стало совсем мало и хорошие украшения только из Италии или Андалузии привозят. Ничего больше он посоветовать не может, но может быть брат келарь подскажет что-либо путное.
Келарь оказался коротконогим толстяком с лиловым носом – явным поклонником Бахуса. Он долго разглядывал серебряную, украшенную цветной эмалью хамсу, удивленно цыкал и качал головой, но посоветовать ничего нового не смог. Однако, его лично заинтересовала цепочка. Он повосхищался витым плетением и потом предложил за цепочку десять су. Борис уже хотел было согласиться, но тут инициативу перехватил Константин.
– Ты что, сдурел, – он схватил друга за руку, – цепочка весит столько же, сколько и твоя хамса. Он нас за лохов имеет.
В результате получасовой торговли, цепочка перекочевала к келарю, а друзья разбогатели на два ливра и шесть су.
– Ну ты здоров торговаться, – Борис спрятал хамсу без цепочки в часовой карманчик, – прямо как цыган на ярмарке.
– А ты на его довольную рожу посмотри, мы еще продешевили. Он ее небось вдвое дороже продаст. Или подарит нужному человеку, чтобы получить что-либо подороже денег. Ничего, я кроме денег с него еще немного жратвы слупил. Хоть перекусим до ужина.
Действительно, келарь провел друзей в монастырскую кладовую, где выдал им небольшую буханку подового хлеба, маленькую, размером с апельсин, головку сыра, пару луковок и две пригоршни не слишком чистого изюма. Затем, отойдя к противоположной стене, нацедил из бочки вина в деревянную, полулитровую на вид, кружку и в один глоток высосал половину. Устыдившись, видимо, пить в одиночку, он поставил кружку на бочку, выудил откуда-то еще две такие же кружки, наполнил их и протянул приятелям. После этого, оценив собственную щедрость он пополнил свою кружку и удовлетворенно сунул в нее нос. Вино оказалось молодым и кисловатым, но на практически пустой желудок слегка ударило в голову. Келарь, тем временем, опять наполнил свою кружку и казалось потерял весь интерес к "паломникам". Друзья вышли из кладовки и сев ступеньку лестницы, ведущей на стену, стали закусывать хлебом, луком и сыром. Изюм решили сохранить на всякий случай и Константин ссыпал его во внутренний карман куртки. Борис открыл нож в своем мултитуле и, нарезав хлеб и сыр на ломти, разложил их на чистом носовом платке поверх снятой с плеч сумки. Костя тем временем очистил луковицы.
– Что делать-то будем, Борь, – Костя сунул в рот кусок сыра и зажевал его горбушкой хлеба, – а сыр-то островат. Пить будем потом как кони.
– Что делать, что делать. Я тебе что – Чернышевский, – Борис последовал примеру друга и закусил луковицей, – зато лук не острый. Сейчас вот поедим, а потом надо бы приличным оружием обзавестись. Мы все-таки в средневековье попали. Тут тебе полиции нет. Если сами себя не защитим, пропадем ни за грош. Узнаем где тут кузница, может купим какую-нибудь рогатину. Не знаю как ты, но я ни с мечом, ни со шпагой обращаться не умею. Что бокс, что айкидо только на короткой дистанции работают. Разве, что с шестом малость могу.
– Я тоже не реконструктор какой-либо, – Константин сунул в рот очередной ломоть хлеба, – о-о-у-ш-е о-о-ш-о а-п-е-е-в-и-е-ш-о
– Ты прожуй сначала, – засмеялся Борис, – ничего не понятно.
– Я сказал, что оружие – это хорошо, а в перспективе что? – прожевав, Костя обвел рукой окрестности, – не собираешься же ты здесь до конца жизни прозябать.
– Нет, – Борис покачал головой, – мы здесь никто и звать нас никак. Здесь, как и в 21-м веке для того чтобы как-то преуспеть нужно как минимум одно из трех: деньги, титул и связи. И, для большей вероятности успеха, желательно иметь два компонента. А у нас, к сожалению, ни одного.
– Слушай, ты в пессимизм-то не впадай, – Константин закинул в рот последний ломтик сыра, – А как же наше послезнание? Мы с тобой образованные люди, достаточно головастые, да и здоровьем не обиженные. Вполне можем пробиться.
– И что мы с этим послезнанием делать будем. Ты что, предсказателем заделаться хочешь? А ты историю Западной Европы 15-го века хорошо знаешь? Я так не очень, в общих чертах только. К тому же, мы еще не выяснили как этот мир отличается от нашего. Может здесь каких-то исторических персонажей нет вообще. Но вот что я точно из истории знаю – это то, что пятнадцатый и шестнадцатый века – самый разгул Инквизиции. Ты чагой-то напророчествуешь, а тебя на костер. И с образованием тоже самое. Вон Джордано Бруно сожгли-таки, вернее еще сожгут лет через сто. Так, что с нашими знаниями осторожно надо быть. А насчет здоровья – идти в дружину к какому-то барону или графу и пробиваться снизу, мне как-то не улыбается. Пушечным мясом быть неохота.
– Слушай, давай тогда в Россию пробираться. Ее историю мы малость получше знаем и инквизиции там не было.
– Ты думаешь? А ну скажи мне на вскидку кто там сейчас правит и что там происходит.
– Вроде бы Иван Грозный где-то в это время начинал власть прибирать.
– Не-а.... Я и сам не помню точно, но Иван Грозный – это вторая половина шестнадцатого века. Он еще и не родился. А сейчас там его дед, тоже Иван Васильевич, но не четвертый, а третий. Хотя его тоже Грозным звали. Он такое творил, что степняки им детей пугали. И в это время он то ли с Новгородом воевал, то ли с Литвой. А насчет инквизиции, так православная церковь до Никонианского раскола и без нее неплохо справлялась. Еретиков и жгли, и топили только так. Еще когда я в Хайфе в порту работал, там крановщиком мужик один русский был из сектантов-субботников. У них в Израиле своя община есть. Вот уж кто православную церковь ненавидит. Я сначала не понял в чем дело, а потом прочитал про них. Они христиане, но больше придерживаются Ветхого завета. Не поклоняются иконам. Соблюдают субботу – отсюда и название. Их раньше еще "жидовствующими" называли и с пятнадцатого века их православная церковь жуть как преследовала. И в Греции, и в Болгарии, и на Руси. Как раз в начале шестнадцатого века в Московском княжестве больше пятисот человек сожгли в срубах. А еще я читал, что и в двадцатом веке староверы чуть не в каждом селе пальные избы имели.
– А это что еще такое. Никогда не слышал.
– Умные книжки читать надо. Это избушка такая, маленькая, из жердей на скорую руку сделанная и смолой обмазанная. Если ты, что-то не то сказал – решат, что ты еретик, свяжут, в избушку закинут и подожгут. А потом новую на этом же месте поставят. Так что, Костя, давай спешить не будем. Осмотримся сперва.
Закончив с едой, друзья пошли осматривать монастырь. Большинство встречных явно пялилось на необычно одетых людей, но не было предрасположено к беседам. Наконец они нашли Антонина на конюшне, где тот чистил своего мула после путешествия. Можно сказать, что монах обрадовался своим попутчикам и охотно стал отвечать на их вопросы. Друзья узнали, что монастырю больше двухсот лет и что стена вокруг него не просто так. Мавры неоднократно вторгались в Лангедок и несколько раз осаждали монастырь. А соседний городок Элне, в котором раньше был собор и епископский дворец, до сих пор разрушен. Но разрушили его не мавры, а войска тулузского герцога Раймонда и короля Луи XI за то, что жители городка взбунтовались и присягнули королю Арагона. А в городке рядом живет чуть более двухсот человек и промышляют в основном рыбалкой в лимане и в море, а также разводят коз да овец. Кузницы в монастыре нет и если надо что-либо сделать, зовут кузнеца из городка. Но оружие он не кует – не умеет. Разве, что нож может выковать. Но сегодня воскресенье и в кузнице никого нет. А за оружием опять же в Перпиньян надо идти. И библиотеки в монастыре тоже нет. Половина монахов неграмотна. Сам Антонин читать умеет, а вот писать не обучен. Имя свое написать может, а на большее не претендует. На все-про-все в обители есть три-четыре евангелия и десяток молитвенников, так как книги очень дороги. На одно евангелие нужно шкуры с трех волов. Это в Тулузе и в Авиньоне при больших монастырях есть скриптории, где монахи переписывают священные книги. А здесь большинство монахов просто заучивают молитвы на память. Нет, никто исторических записей не ведет. Записывают только детей при крещении и умерших.
Когда они вышли из конюшни Борис потянул друга к бревну возле коновязи. По-видимому, бревно это служило приступкой для посадки на коней. Кора сверху была ободрана и ствол носил глубокие царапины от шпор. В текущий момент коновязь была пуста и никого поблизости не было. Напротив коновязи, шагах в двадцати был виден сруб монастырского колодца. Колодец был оборудован воротом с толстой веревкой, однако ведра на конце веревки не было, один только железный крюк, тронутый ржавчиной.
– Знаешь что, – Борис уселся на бревно и потянул Костю за собой, – ты вот Антонину лапши на уши повесил, а он мужик болтливый. Надо бы нам с тобой легенду проработать – кто мы и откуда. А то начнут нас расспрашивать, а мы вразнобой плести чего-то будем. Так и спалиться недолго.
– Так ты у нас вроде как за немца пойдешь, – усмехнулся Константин.
– Какого еще немца? Ты же вроде ему сказал, что мы из Литвы, причем тут Германия?
– А я разве сказал германца? – Николаев расплылся в улыбке, – Немцами на Руси называли всех иностранцев, кто русский язык не знал. От слова немой, будь он хоть англичанин, хоть голландец или француз. А ты местный диалект не сечешь – значит немец.
– Уел думаешь, – ухмыльнулся Борис, – не все так просто. Я уже понемногу понимать начал. Еще пару дней и говорить смогу. У них в языке полно латинизмов. А у меня в экипаже, на флоте трое сефардов было из Марокко. Они между собой на ладино разговаривали. А командир должен знать, о чем его подчиненные за его спиной говорят. Я же старший на катере был после каплея. Пришлось освоить. Не так сложно, между прочим.
– Ладино, хм-м.... Не слышал никогда, – Константин наморщил лоб, – хотя погоди, ладино – латино... Латынь что ли?
– Правильно мыслишь, ноги оттуда растут, хотя это скорее похоже на старо-испанский с включениями иврита и арабского.
– Тю, так ты у нас король. Тут же рядом Испания и даже в 21-м веке в этих краях многие на Каталане говорят, сиречь каталонский диалект старо-испанского, а уж сейчас – тем более.
– Ага, король с голой задницей, – отмахнулся Борис, – ладино ближе к кастильскому диалекту. Впрочем, давай-ка вернемся к нашим баранам. Надо обговорить откуда мы родом, чем занимаемся, чего вдруг паломничать пошли. Согласуем все, чтобы от зубов отскакивало. Ты вот про Литву сказал, а я там никогда и не был. В Риге и в Таллине я был, они же на Балтике стоят. Мы туда пару раз заходили. Еще на Рижском взморье мы с Надей как-то отдыхали – в Юрмале, а вот в Вильнюсе как-то ни разу побывать не пришлось.
– Ну я там был, да и с историей Литвы немного знаком, – Константин почесал в затылке, вспоминая, – Как раз в это время Литва занимала также всю Белоруссию и почти всю Украину вместе с Киевом и до Черного моря. Дед мой с отцовской стороны со Смоленщины родом. Так она тоже под Литвой была. Ты вот про польские заявки "от можа и до можа" слыхал?
– Конечно слышал, так это же про польско-литовскую унию, а до нее еще лет семьдесят-восемьдесят.
– А здесь ты не прав. Это ты про Речь Посполитую говоришь. Ты роман "Крестоносцы" вспомни. Там же литовский князь Ягайло женился на польской королевне Ядвиге.
– Помню, как там автора-то... – Борис почесал в затылке, – А вот – Генрих Сенкевич. По нему еще фильм старый есть, черно-белый.
– Точно, и было это в тысячу триста затертом году.
– Ну хорошо, предположим. Что это нам дает?
– А дает это нам то, что там – в Великом Княжестве Литовском, в основном все по-русски разговаривали. Так, что на языке мы уже не проколемся. И то, что я Антонину сказал, что мы в Ченстохов ходили, тоже. Это все под одним князем. Если что, так я и по-польски могу немного говорить.
– Ладно, теперь давай про нас с тобой – кто мы такие и чего сюда поперлись.
– Как кто – паломники. Святым поклоняемся, от благочестия.
– Слушай Костя, – Борис рассмеялся, – благочестивый ты мой. Ты хоть одну молитву наизусть знаешь?
– Ну... "Отче наш", наверное, смогу прочесть. Как там – отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое, да придет царствие твое...
– Даешь курилка, а я и этого не знаю. Вот только ты забыл, что католики на латыни молятся. А тут я ничего, кроме "Патер нострис" сказать не могу. И сомневаюсь, что ты сможешь.
– Нд-а-а, тут ты прав. Что же делать-то?
– Я уже говорил, что с этим вопросом – к Чернышевскому. Но насколько я знаю, люди не только от благочестия паломничали, но и для искупления грехов. Давай подумаем где мы с тобой нагрешить могли. А также чем мы по жизни занимаемся.
– Согласен, только давай со второго начнем, а уже оттуда будем грехи выводить. Какой у нас выбор? В смысле профессии.
– Выбор, кстати, не такой уж и большой, – Борис снова поскреб в затылке, Давай сразу откинем то, что нам никак не подходит. Аристократия и духовенство – сразу два сословия не для нас. На крестьян мы не слишком похожи – да и не ходят они паломничать – их барин-феодал не пустит. Рабочего класса как такового тут еще нет. Даже мануфактуры только лет через триста появятся. Что остается – воины, купцы или скоморохи какие-нибудь. Ах да, еще врачи или алхимики всякие. Насчет воинов – тоже не слишком подходит. Современного оружия мы не знаем, сражаться им не умеем, на конях не ездим. Или ты можешь верхом?
– Ну... Усидеть, наверное, смогу, – Константин поскреб шею, – но целый день в седле – сомневаюсь. А если еще верхом сражаться – нет уж, увольте.
– Значит откидываем. В алхимики я думаю тоже не след соваться. Или золото заставят из свинца делать или на костре сожгут. Хотя химию припомнить не помешает в принципе. В будущем может пригодиться. Что остается – купец, врач или скоморох.
– Насколько я помню, скоморохов тоже преследовали, не так ли?
– Православная церковь их гоняла, а католическая вроде бы нет. Но это нам по другим параметрам не очень подходит. Ты жонглировать умеешь? А по канату ходить?
– Не, не умею. Я, если ты помнишь, еще в училище гимнастику терпеть не мог. Единственное, что я могу – это на гитаре сыграть, ну и спеть чего-то.
– У меня та же история, я еще на фоно немного могу. Мама меня в детстве к учителю музыки до шестого класса таскала как, наверное, каждого второго еврейского ребенка в Одессе. Вот только фортепиано еще тут не изобрели.
– Значит скоморохи тоже исключаются. А с врачами – ты что это, серьезно?
– Конечно мы с тобой не врачи. Но мама у меня врачом была и очень хотела, чтобы я им тоже стал. Она меня в детстве с собой в поликлинику брала. Книги мне про врачей подкладывала. Типа трилогии Германа "Я отвечаю за все" ... Да и медицинская энциклопедия у нас дома стояла. Я больше картинки в ней рассматривал. Ну ты сам понимаешь, что подросток там ищет. Ну а потом, на флоте какую-никакую медицинскую подготовку дают. Так, что повязку наложить, рану обработать, из шока вывести могу. Даже роды принять. Тем не менее, по нынешним временам – это высший пилотаж. Они же пока ничего, кроме как клизму поставить или кровь пустить, не умеют. Ну травы еще может какие-то знают.
– Ох, что-то мне не по душе медицина, – Костя скривил кислую рожу.
– Понимаю, – улыбнулся Борис, – тебе, с твоими способностями торговаться, прямая дорога в купцы. Но я-то так не умею.
– Слушай, – вдруг просиял Константин, – а давай-ка я буду купцом, а ты моим шкипером. Навигацию ты знаешь, людьми командовать умеешь. Пускай у нас какой-нибудь парусник будет. И давай он у нас разобьется, и вся команда кроме нас погибла. Вот тебе и причина для паломничества. И грехов особых не надо.
– Костя – ты гений. Великолепная идея. Так сказать, в благодарность за чудесное спасение. Надо только уточнить, что за корабль, откуда и куда шли, что везли. Да, кстати, и жить мы должны где-то на берегу. Вот только где?
– Ну какой корабль – это ты лучше меня знаешь. Везли мы, скажем, пеньку и меха из Новгорода по Волхову и на Балтику, например, в Люблин. А живем мы, ну скажем, в Клайпеде. То есть сейчас это Мемель.
– Заметано. А корабль у нас пусть будет, то есть был, когг одномачтовый, тонн так на сто шестьдесят – двести, с прямым парусом. Если я не ошибаюсь, сейчас в Европе в основном с прямыми парусами и ходят. Хотя нет, латинские паруса они косые, но на Балтике их не знали.
Около часа они отрабатывали легенду, вспоминали святые места в Европе и уточняли детали. А еще через пару часов друзьям пришлось отстоять вечернюю мессу в соборе монастыря вместе с монахами и полудюжиной других паломников. Служба шла на латыни и им оставалось только шевелить губами изображая молитву. На выходе все паломники бросали монетки в огромную медную кружку, прикованную к стене цепью толщиной в палец. Пришлось и Константину опустить монету в один су в эту кружку.
После этого, уплатив три денье за ночлег и ужин с завтраком, друзья получили по глиняной миске ячменной каши и тут оказалось, что ложками их никто обеспечивать не собирается. Все остальные паломники повытаскивали свои собственные ложки из-за пазухи или из котомок, и принялись за еду. Попытка выпросить ложки у монастырского повара не увенчалась успехом. Ложек у того, за исключением большого медного черпака, просто не было. Даже монахи приходили со своим инструментом.
– Ладно, – Борис потащил друга за локоть, – сейчас сообразим. Я тут кое-что видел.
За углом кухни стояла большая деревянная бадья со всякими очистками и объедками, а рядом немаленькая куча пустых раковин самых разных форм и размеров.
– Ну вот, – порывшись в куче, Борис вытащил две крупные раковины от мидий, – сейчас помоем и будет тебе ложка. Вот только ручку найду.
Действительно, через десять минут ложки были готовы. Борис выбрал из кучи хвороста, там же возле кухни пару прямых палочек с палец толщиной, быстро ошкурил их ножом и вставил раковины в расщепленный конец. Затем, достав из внутреннего карманчика сумки пару пластиковых стяжек для кабелей, он закрепил ими конструкцию.
