Текст книги "Я обязательно вернусь. Книга 3.1 (СИ)"

Автор книги: Нора Ольвич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Отец, Жанна, Адория. Мне жаль. Простите. Крик отца, рыдания Жанны, они раздирали мне душу.

«– Прости, простите! Анжелик, сделай же что-нибудь!»

Я всё это слышала, как во сне, но не могла двинуться. А потом стала тихо засыпать, удаляясь всё дальше и дальше. Видя всё словно издалека. И это уже не касалось меня. Словно мне было неинтересно.

Герцог, он ещё не понял, насколько всё ужасно. Оторопело оглядывался по сторонам. Не понимая, как всё это произошло. А потом его взгляд остановился на ней. Бездыханной. Лежащей на голом, холодном полу в часовне.

И он вспомнил, всё вспомнил. Её тело в своих руках. Нежное и беззащитное. Как он хотел её защитить от всего мира, от себя, от Карла. Её доверчивая улыбка. И как она его обнимала, прижимаясь к спине. Она хотела обогреть весь мир. Невинная дева, нетронутая первым, таким благородным мужем.

Что он сказал ей в ту ночь у костра? Безумец. Он потерял её навсегда! Уже тогда!

Это был приказ. Они всюду. Он не мог поступить иначе. Не уберёг, не защитил. Или мог?

– Простите, Княгиня.

– Военный корабль Шотландии уже зашёл в наш залив. За вами, мой принц. Простите и вы. Жаль, что я не увижу свои похороны. И подвенечное платье, которое так идёт мне. Жаль, что не будет свадьбы. Нашей!

Слеза скатилась из распахнутых, невинных, смотрящих, словно в никуда глаз. Просто капелька крови.

– Мадонна! Она плачет! Кровью! Её слёзы, это кровь невинного человека! – И кузнец, подхватив на руки свою Донну, вынес её из храма. Тот вой толпы, невозможно было слышать, невозможно его описать.

Крупный мужчина стоял на крыльце часовни, держа на руках девушку. Хрупкую и прекрасную, нежную как лепесток магнолии. Убитую безумным женихом. Он смотрел в синее небо и рыдал!

– Месть! Она должна быть отомщена! – Кто первый это произнёс?

Это услышали все!

– Сжечь колдуна! Чернокнижник! Убийца. Отравитель!

всё это происходило как в страшном сне.

Озверевшая толпа ворвалась в часовню, её было не остановить. Мы были не готовы к этому. Его выволокли на улицу. Мадонна!

Костёр, он долго ещё пылал в темноте. Его сложили на берегу, за крепостной стеной. Закрепили кол большими валунами. Ими никто не руководил, забрать тело осуждённого у толпы было невозможно. Её ярость была неконтролируема. Я не знаю, был ли он жив, когда пламя поглощало его.

«– … Ромка, ведь это был не ты. Правда? Всё это время, это был не ты! Скажи мне, умоляю!»

Корабль короля не успел забрать предполагаемого заключённого, но зато бывалые вояки, что находились на нём, смогли насладиться зрелищем сполна. Будет что рассказать своему королю. Про сожжённого истинными верующими реформаторами, испанского католика – убийцу невинных дев и проповедников.

И про отпевание прекрасной Донны. Когда в храм набилось уйма людей, а кто не вместился, стояли на улице в оглушительной тишине. И вся долина была в цветах. Так любимых ею. Как рыдали простые люди, когда деву в подвенечном платье несли в склеп. И как верный слуга, кузнец, заваривал вход в святилище, делая его неприкосновенным. Стекольных дел мастера залили всё расплавленным стеклом.

К саркофагу отныне приходят женщины с молитвой.

А у огромной статуи Мадонны, которая установлена у бывшего когда-то входа в склеп, поговаривают, текут слёзы, когда солнце встаёт над бухтой. Она скорбит по невинной деве Каталине, как и все на острове.

Сломлен горем её отец, вся семья не выходит из замка и не допускает туда чужих людей. Объявлен Великий пост и траур, он лёг на княжество чёрным покрывалом на целый год. Поговаривают, что через год семья уедет в другое имение, а в замке будет учреждён женский монастырь пресвятой Девы Марии.

Глава 17

'– Княгиня, вы не против, если завтра объявят о нашей помолвке?

– Дитя. Как несправедлив мир к вам. Я отпускаю вам грехи ваши.

– Дона Каталина, ваше решение?

– Вы словно ребёнок. Беспомощный и глупый!

– Он отравил её, Мадонна! Моя сестра, мой Ангел…'.

* * *

– Каталина, проснись, посмотри на меня, умоляю! Мы не можем её оставить в склепе, мессир Вейлр, забирайте её.

– Княжна, вы уверены, что она жива, а не упокоилась с миром?

– Арман сказал, если она не проснётся, значит, нужно нести её на руках в прежние покои. Только как мы её спустим в подземелье?

Кузнец в полном изумлении, которое, как показалось ему, граничило с умопомешательством, смотрел, как юная княжна д' Фуркево, подойдя к открытому мраморному гробу, взяв за руку усопшую, наклонившись над ней, стала звать её.

– Каталина, проснись, дорогая. Арман сказал, что уже пора. Каталина!

Тяжкая тишина и темнота склепа словно окутала находящихся в нём людей чем-то неестественно тягучим и непонятным. Одинокая свеча, поставленная на пол, давала огромные тени на стены.

– Нужно подождать. Она обязательно должна проснуться. Арман всё правильно должен был рассчитать. Она не должна была умереть!

Слёзы текли по красивому личику девочки.

А затем она положила голову на мои сложенные руки, что так удобно упокоились на теле.

Как жаль её. Я сопереживала. Наверное. Её слёзы я ощущала их и всхлипывания. И всю эту слякоть. Где её платок?

Платок. Он дал мне платок.

«– Где вы набрались таких слов и манер княгиня. Почему у вас нет постоянно с собой платка?»

В памяти стали всплывать картинки. Ералаш набирал скорость, выстраиваясь в целые сюжеты.

– Анжелик, где твой платок?

Тишина. Мне показалось, что в комнате кто-то был. Почему так тихо? Нужно открыть глаза. Темно. Всё расплывалось. Что-то нужно сделать очень важное. Мне не комфортно. Я, верно, забыла, как… Дышать. Вздох. А затем… Из лёгких вышел воздух.

Люди, склонившиеся надо мной. Они помогают мне сесть. Они знакомы. До боли. Картинки воспоминаний. Мужчина. Его взгляд. Сколько любви в нём и отцовской нежности.

– Я обязательно вас вспомню. Я знаю это важно. Помогите мне снять платье. Оно давит. Сильно затянули корсет. Я не ношу это, мне неприятно. В следующий раз не делайте так.

Мужчина, расширив взор, отвернулся, а девочка, развязала шнуровку корсета. Далее мне помогли вылезти из…

Я что в гробу? Мадонна!

Избавилась от тяжёлого наряда.

В нижней сорочке, в несуразной обуви, хорошо хоть чулки не забыли одеть, стояла и осматривала всё вокруг. Они не догадались…

Что-то взять с собой, и мужчина снял с себя верхнюю одежду. Я, закутавшись в мужской жакет, смотрела, как эти двое укладывают дорогое платье обратно в гроб, а затем задвигают обратно тяжёлую, практически из цельного куска мрамора крышку надгробия. В основном это делал мужчина. Девочка же смотрела, чтобы был наведён должный порядок. Пришло понимание, что сама я это не открыла бы никогда. Но мне и не нужно. Зачем? Или нужно? Неважно… Или?

– Давайте оставим это место, мне холодно.

Смотрела в глаза мужчине. Он отвёл взгляд.

– Что не так?

– Не знаю, Донна. Вы другая.

Приложила ледяные пальчики к виску.

– Другая? Я не помню что-то вероятно, я боюсь это вспомнить. Вы мне поможете месье… Вейлр?

Он топтался смущённо на месте.

– Куда мне идти?

Отверстие в полу. Хорошо.

Присела. Рассматривая люк.

– Анжелик, прошу, лезь первая. Мне страшно, там темно.

То, как эти двое обменялись взглядами, я не видела, но почувствовала заминку в их поведении.

– Давайте доберёмся до моих комнат, я хочу спать.

Эта фраза испугала их обоих; и несомненно подстегнула к действиям. Началась суета.

– Ты проспала двое суток, сестра. Может быть, не нужно больше спать?

– Хорошо, – я задумчиво смотрела, как девочка пропала в люке в полу, тоннель, она облазила его весь, знала все потаённые места, нашла выход в склеп. Ещё тогда, до того, как…

Как что? Этот вопрос повис, словно в воздухе. Он висел, ощутимо давил, не давая покоя.

Пробирались тоннелем. Вначале очень узким. Шли бесконечно долго. Повороты и лестницы. Площадки, на которых я отдыхала. Кто воздвиг это сооружение? Как всё предусмотрено для всех случаев жизни.

Рычаг. Я помню его.

– Я сама.

Отжала его, и сдвинулся камень.

'Сейчас выпрыгнут близнецы:

– Вы окружены! Сдавайтесь!'

Прижалась к стене, сдавив ладонями виски. Воспоминания, они хлынули лавиной. Они ломились внутрь, сметая всё на своём ходу. Я была не готова. Взвыла, уткнувшись лицом в грудь к мужчине.

– Помоги мне, пожалуйста, Анжелик. Вейлр я не вынесу этого!

– В гардеробную её быстро. Там ничего не слышно.

Мужчина подхватил моё тельце и куда-то понёс. Обняв его за шею, рыдала что есть сил. Что мы натворили! Костёр, я помню костёр. Габриэль!

Помню его крик:

– Каталина, прости! Моя Донна!

Казалось, я схожу с ума.

Платья, платья, наряды. Меня усадили на большой кожаный гардеробный саквояж, укутали в одеяло. Анжелик дала в руки подушку.

– Зачем?

– Кричи в неё. Как ты уже догадалась, все думают, что ты мертва. Будет странно, если они услышат твой плач.

– Говорите со мной, иначе я сойду с ума. Говорите! Хоть что-нибудь.

И они говорили. Часы, дни и ночи. Я потеряла им счёт, проживая заново всё, что со мной произошло после того, как я покинула двадцать первый век.

Все, кто был посвящён в мою тайну, они старались, как могли. Я находилась в своих покоях. Преимущественно в гардеробной. Спала в тёмной спальне, вспоминая и смотря в темноту. И вот наступил момент, когда в голове вроде всё встало на свои места. Просто в один прекрасный момент я поняла это. Я прежняя. Не совсем. Но всё же.

Понимала весь трагизм нашего положения. Мы как-то не думали в прошлом. Не задавали себе главного вопроса.

А что мне делать потом? После моей мнимой смерти?

В организме происходили изменения. Необратимые. Волосы. Я теряла их. Они оставались у меня в руках, каждый раз, как я к ним прикасалась. Также я теряла вес. Сильно.

Слабость была моим постоянным спутником. Из зеркала на меня смотрел подросток, а не девушка двадцати четырёх лет. С момента своего воскрешения я не употребляла больше своё «лекарство». Воды, надо больше пить воды. Надо вывести яд из организма. Он странно действует на меня. Внешне я становилась младше. Это пугало.

Когда не пришли мои лунные дни, я поняла, что без взрослых мы не справимся.

– Анжелик, приведи отца.

Она испуганно замотала головой, закрывая руками рот. Её глаза стали двумя блюдцами на худеньком личике. От волнений и бессонных ночей она стала просто тенью прежнего подростка.

– Нет, он не выходит из кабинета после того, как тебя похоронили. Он убьёт нас. Всех. Или умрёт сам, если увидит тебя живой. Его сердце, оно разорвётся. Он разнесёт всё в замке.

– Позови. Иначе мы не справимся сами. А когда выпадут все волосы, он не узнает меня. И не поверит, что я, это я.

– Антонио, что делается в замке?

Брат хмуро смотрел на меня.

– Всё плохо, ваша светлость. Они все винят себя. Они не живут, просто существуют. Княгиня Жанна не встаёт с постели. Она была в положении, когда всё случилось. Ребёнок, его не стало. Надо что-то делать. Донна Федерико, она повесилась сегодня утром.

– Мадонна!

– Князь не хочет её хоронить. Она так и лежит у себя в спальне. Росана, она постоянно спрашивает про мать. Макс сказал ей, что сеньора уехала.

– Не топите камины в её комнатах. Её не надо хоронить. Она ляжет вместо меня в склеп, вы должны понимать, что они придут сюда, чтобы убедиться, что я мертва и будут искать перстень и грамоту. Зовите отца. Где тело герцога?

На меня смотрели испуганные детские глаза.

– Отец сказал собрать всё, что осталось от костра, сложить вместе с камнями в мешок и вывезти в открытый залив и там утопить. А место костра всё вычистить, чтобы и следов от него ни было.

– Герцог единственный мужчина в своём роде. Был. Его будут искать. Может пострадать всё поселение.

– Зовите отца.

* * *

Мужчина, что сидел неподвижно в кресле, казалось, он умер. Он хотел бы умереть. Но Господь не призывал его.

Он не жил более. Не хотел жить. Дочери нет. Они все убивали её. Медленно. Убивали. День за днём. Изощрённо выматывая её и себя. Не слыша её жалоб. Не отвечая на её взгляды, полные мольбы. Понимая, что творят, но не в силах, что– либо, изменить. Поверив чужаку, разрешив ему вмешиваться в их жизнь, они своими руками убили Душу, что жила для них и ради них. Душу, которая ставила интересы семьи в основу всего.

Жена лежит на кровати, смотря в потолок бессмысленным взором, уже которую неделю.

Надо было убить его сразу, как он только посмел про его дочь сказать, то, что князь услышал далее.

«– Ваша дочь – убийца, князь, но я на вашей стороне, и мы это скроем…»

С такими людьми нельзя идти на сговор. Они увязли во лжи и шантаже.

– Отец, пойдём со мной! Отец, мне нужна твоя помощь. Слышишь!

– Анжелик, выйди из комнаты.

– Нет!

Её портрет в руках. Девочка моя, Каталина. Я убил тебя своими руками.

Вторая дочь подошла очень близко. Взяла руками его за небритое лицо. И смотря прямо ему в глаза, произнесла слова. Страшные. Чужим голосом.

– Она сейчас действительно умирает, ей нужна твоя помощь. Опять будешь делать вид, что ничего не происходит? Если так, то я убью себя сейчас, на твоих глазах. И тогда будешь молча сидеть, и наблюдать? Ты не отец тогда!

В голове, что-то дёрнулась. Как помехи, как удар. Резь прошла по глазам. Как будто включилось что-то другое. Будто ушло чужое влияние, приказы и внушения.

– На, пей. Адория вчера принесла. Сказала, надо. Травы. Встань. А теперь пошли. Просто пошли. Ничего не спрашивая.

Он удивлённо смотрел на свою спальню. Он обычно ночевал у жены. Оказывается, за пологом его большой кровати, был вход в лабиринт. В простенке, скрытый от чужого взора красивым гобеленом.

– Пошли! Собирайся.

– Повтори.

– Нам. Нужна. Твоя помощь.

Он шёл за несносной девчонкой, в который раз ловя себя на мысли, что надо было всё же наказать её в детстве пару раз. Но Каталина всегда была против рукоприкладства. Говоря, что это не педагогично. Его доченька. Что они натворили. Тихий вой раздался и прокатился эхом по лабиринту. Что они натворили! Пальцы, сбитые в кровь, карябали камень. Анжелик терпеливо ждала, нахмурив брови. И снова лестницы и площадки.

– Пришли. Тихо. Успокойся, возьми себя в руки. Ты разволнуешь её. Это отнимет слишком много сил у сестры.

Покои Каталины. Спальня. Задёрнутый полог. Старшие дети. Все стоят и молча смотрят. Их огромные глаза. Такие взрослые на детских, похудевших и уставших лицах. Арман, Антонио, Анжелик. Тишина. Стук сердца в висках, пот по спине холодной струйкой.

– Присядьте, отец.

Кресло, тяжёлое. Его заранее подтянули ближе к кровати.

– Антонио, открой полог.

Не мигая, смотрит на сдвигаемую ткань.

– Мадонна!

Его девочка, словно Ангел с небес. Тоненькая, сделанная из воздуха. Это невозможно.

Глухие рыдания сотрясали тело закалённого в боях мужчины. Невозможно было закрыть лицо руками, боясь потерять её из вида. Страшно было взять на руки, ведь она могла растаять, такой невесомой казалась ему. Вой нечеловеческий и страшный раздался в комнате:

– Моя девочка.

Её глаза, полные слёз, смотрели не отрываясь.

– Отец, прости нас. Прости.

Она протянула худенькую ручку и дотронулась до его лица.

– Ты любишь меня? Всё также?

Он целовал эти пальчики, холодные и тоненькие, словно маленькие льдинки. Стараясь согреть их своим дыханием.

– Мы стараемся уже две недели, но ей всё хуже. Мы не можем понять почему. Отец, помоги нам.

Анжелика горько заплакала.

– Надо вывести яд из организма. Нужен хамам. Много питья и хорошее питание, свежие сырые яйца – Арман говорил и говорил.

– Отец, послушай. Они придут. Убедится, что я мертва. В склепе должно быть тело. Сегодня туда нужно отнести донну Федерико и одеть в моё платье. Её нужно остричь полностью и положить вместе с ней мои волосы. Я тоже подстригу их. Простите, что я это говорю вам. Простите. Я просто не знаю, кому ещё могу довериться.

Он не знал, что сказать. Только смотрел. Разглядывая и не веря. Прикасаясь к моему лицу руками как безумец. Осторожно, боясь навредить; шептал молитвы.

– Вейлр, Ивонн и Луи, они знали всё с самого начала, обратись к ним за помощью. Я могу, ещё могу тихонечко ходить. Нужна ваша помощь. Я поправлюсь. Только нужно начать, что-то делать именно сейчас. Мне нужно то, что остаётся от древесины, когда её сожгут полностью в печи. Чёрные угольки. Отец. Поверьте, мне вновь.

Я сидела одиноко на кровати, облокотившись на гору подушек, обняв руками саму себя, поджав ноги, и грустно смотрела на мужчину, что сидел напротив. Понимая, что ему нужно время. Он должен собраться. Усталость и слабость накатила внезапно.

– Анжелик, я устала, укрой меня.

Этот разговор отнял все силы. Согревшись, я засыпала. Анжелик всегда ложилась рядом, обнимая, пела мне, как я ей когда-то в детстве. Убаюкивая меня, делясь своим жизненным теплом.

Я не слышала, как вышел отец.

Открыв глаза, увидела донну Адорию. Как она постарела, будто годы пролетели. Мы смотрели друг на друга. Молчали.

– Как дела донна Адория? Всё хорошо?

– Конечно, моя девочка, сейчас уже всё хорошо. Нам нужны твои волосы милая.

Перебравшись на тахту, я стала снимать волосы. Они выходили сами. Их не нужно было стричь.

– Не плачь, пожалуйста, Адория. Они вырастут. Хуже было, если бы посыпались зубы. Где у нас топили камин дровами! Принеси мне уголь. Удалите всех слуг из замка. Мне нужны свежие яйца и рыба. Мясной бульон. Снимите пост с замка. У меня в мастерской, где хранятся травы, есть ящичек, на нём ничего не написано. Он такой один, он тоже мне нужен.

Они менялись. Я понимаю. Им трудно было смотреть мне в глаза. Смотреть вообще на меня. Трудно было поверить, что я жива.

Жанна и Адория, донна Пломмия. Скользили словно тени по моей спальне. И приходили в ужас, когда я набрасывалась на маленькие чёрные угольки и сырую, только что размороженную и разделанную сельдь. Съедая всё, что мне принесут.

Отводили глаза в сторону. Что происходило у них в сознании? Насколько в нём ещё был Он? Освободились ли они от влияния герцога?

– Жанна, посмотри на меня.

– Не могу.

Она залилась слезами.

– Прости нас, пожалуйста, Каталина. Прости. Он нас так запугал. Мы просто не знали, что делать.

Она упала на колени и молила меня как мадонну в храме.

– Уже простила, простила сразу, как только увидела окровавленные кинжалы у отца в сейфе. Они пропали у меня во время путешествия, когда мы ехали обратно из столицы. Словно я сознание потеряла, надолго, а когда пришла в себя, кинжалов нет. Нужно было догонять отряд, я и подумала, что они в сумке. А сейчас понимаю, не обморок-то был. Будто усыпили меня. А может, отравить хотели. Но сработало то, что я принимала тот «мёд» постепенно увеличивая дозы. Их яд, он не подействовал. Кто-то был в посольстве, кроме герцога, очень опасный и страшный человек. Он и отдал приказ моему «жениху» заняться нами вплотную. Донна Федерико, сейчас я понимаю, она любила его. Пусть их души упокоятся с миром.

Раздумывая, сидела. Подруга, она стала совсем другой. Эта история, она изменила нас, насовсем.

– И ты прости меня, Жанна. Твоё дитя, что ты потеряла. Прости.

Нам нужны были эти признания. Эти слёзы, что лились потоками, объятия. Нужно было очистить души, снять недосказанность.

Спустя какое-то время я просила снова древесный уголь, как можно больше. Топили камин в спальне, дабы сжечь как можно больше дров. Бесконечная череда бульонов. Хамам, в котором было много пара, и деревянная бочка, полная отвара из трав. Нужных трав, что давала мне травница из дальней деревни. Отец относил меня туда ночами, закутав в простыни и пледы. Помогал купаться. Я не стеснялась его. Совершенно без волос, в рубашке, была ли я для него девушкой? Не думаю. Я была просто ребёнок, который после долгой, болезни нуждался в хорошем уходе.

Они скрывали, всё скрывали от всех жителей замка и долины. Крыло, в котором мы жили с испанской сеньорой, было закрыто. Высокие распашные двери забили толстой доской. Мы всегда перемещались по лабиринту.

Потихоньку, совершенно по капельке мне становилось лучше.

– Отец, послушайте. Объявите на год траур. Закройте всё, что можно закрыть. Решётки, двери, ворота, все портьеры на окнах, ставни на первых этажах. Чтобы ни одна чужая муха не влетала в княжество. Объясните жителям долины и поселений, насколько сейчас опасны чужаки. Княжество закрыто для посещений. Только падре по воскресеньям может попасть в храм и только под присмотром наших гвардейцев. С чужаками не нужно разговаривать, их нужно устранять, сразу. Донна Федерико, как так случилось, что она такое сделала с собой?

– Она как с ума сошла, когда толпа герцога растерзала. Как не в себе была. Дочерью не занималась вовсе. Блуждала по замку. А затем решила уехать. Я не считал нужным её слушать. Ну, кто бы её повёз в порт? Жанна, она была на волосок от смерти, еле выходили её. Невозможно было слушать истерики сеньоры. Наверное, любила герцога сильно. А потом вот. Нашли. Не вышла на завтрак. Донн Пломмия и обнаружил.

– Отец, думать надо. Думать. Ведь я должна исчезнуть для всего мира. Нет больше княгини д' Арагонна, донны Каталины. Мне нужно новое имя и титул. У нас много работы на этот год. Кстати, у герцога перстень был. Где он?

– В сейфе лежит. Нашёл у моря, в песке. Хорошо прилива не было. А падре, он перестал приезжать, исчез. Служба не ведётся в храме. Католики поговаривают, что их семьи хотят покинуть княжество.

– Вот оно что. Натворили дел и в кусты. Понимают, что в княжестве оставаться опасно. Ну что же, это их право, не невольте их, пусть съезжают. Как сойдёт лёд в бухте. Пусть капитан Луи отвезёт их вместе с охраной на земли соседнего баронства. Не далее. И сразу обратно. Решётка в канале должна быть всегда закрыта. Пушки в полной боевой готовности. Я не думаю, что служители ордена полезут вот так на рожон. Но их стоит ждать в княжестве.

– С капитаном военного судна я отослал послание, королю Шотландии, объявив траур на год. У нас есть год, всего год. Успеешь ли ты стать прежней? – отец встревоженно разглядывал меня.

– Я никогда не стану прежней, вы все должны понять это. Запомни, первый чужой человек, который здесь появится по любой причине. И второй, и третий. Будут служителями ордена. Им нельзя верить. Даже если это будет мать родная. Они будут искать перстень и грамоту. И, ещё. Мне легче, намного. Я уеду. Скоро. Мне нельзя оставаться в замке. Не перечь, научитесь жить без Каталины. Иначе мы выдадим себя.

Обнимала его целуя. Дорогой мой человек. Моя опора в этом мире.

– Послушай, но ведь я недалеко. Убери слёзы. Верь мне. Я обязательно вернусь, – шептала, вдыхая аромат его кожи.

– Озеро в горах, где мы сделали обвал, чтобы чужие не проникли на наши земли. Там на склоне в лесу была хижина травницы. Мы с Арманом уедем туда. Вейлр отвезёт нас, как станет немного теплее. Мне нужно солнце, и чистый горный воздух. В замке я зачахну. Пусть мой новый облик «нарисует» природа этого края. Посмотри, у меня даже ресниц нет. В замке я стану бледным и несчастным сморчком. К концу осени я вернусь. Продержитесь без меня, пройдёт ровно год с моей смерти. А вот дальше, дальше мы будем думать, как жить.

Всё будет совсем по-другому. Ты главное в те места никого не пускай. Хорошо?

* * *

Замок, он стал склепом. Иногда появится фигура в чёрных одеждах на крепостной стене и исчезнет. Безликая и без полая, фигура человека, скользящая на фоне синего неба, просто призрак. Прошлого. Будто и нет там живых людей. Нет детей, смех которых был слышен по всей округе. Словно всё живое замерло в долине. Замерло производство и хозяйство. Запасов было много, мы словно предчувствовали, что настанет время. Скорби. Протестанты были искренни в своём горе. Молельный дом был всегда полон. Не было громких показных проповедей. Люди тихо оплакивали прошлое, чистое и радостное, что унесла с собой их погибшая хозяйка.

Мадонна, установленная возле склепа, в котором покоилась с миром княгиня Каталина, смотрела грустно на море. И каждое утро по её лицу текли слёзы. Или это туман, что тихо приходил с океана, оставлял свою грусть на святом лике. Кто знает? Жители несли туда цветы, свои мысли, чаяния и надежды. Все верили, что Донна, она, безвинно пострадавшая, обязательно поможет. Нужно только довериться ей. Как странно устроен человек. Ему нужна вера и надежда. Они помогают ему выжить в трудные времена.

Отец поддерживал эти людские чаяния. И сам часто приходил постоять возле склепа и почтить память усопшей дочери. Его сопровождала жена и дети. Склеп всегда был под присмотром. К нему нельзя было подпускать чужих людей. Пока. Он запаян, но тем не менее. Я знала, они появятся. Они будут искать.

Католики таки съехали, кто, куда. Разбегаясь по горам, ища приюта. Не знаю, кто из них первый воззвал к толпе и понёс окровавленное тело ещё живого герцога на костёр. Но думаю, что гнало их с этих земель чувство сильной вины и страха, что придёт возмездие за содеянное.

А ведь можно было всё решить законным путём. Король прислал корабль и готов был судить виновного и вынести приговор по законам Шотландского королевства. Но, что уж говорить. Прошлое, его не вернуть.

Мы не гнали протестантов со своих земель. По сути, это были их земли. Мы собирались уехать сами. Через год, может, чуть больше.

А я собиралась отбыть в горы. Напоминая отцу, что первый кто изъявит желание попасть в замок, будет служитель ордена.

По легенде донна Федерико дель Рамирез бросилась со скалы в море, желая воссоединиться со своим возлюбленным оставив посмертное письмо. Я несколько дней копировала её почерк с испанско-шотландского разговорника, который она собственноручно составляла.

В письме она оставляла дочь Росану Исабель Долорес де ла Рамирез на попечение и пожизненное воспитание семье князя Раймона де Фуркево. Мы нашли все правоустанавливающие документы маленькой баронессы. Сказав ей, что мамочка ушла на небеса, помогать донне Каталине с вышивкой и наблюдает за своей доченькой и очень, очень её любит.

Анжелик нашла в замке покои, в которые невозможно было пробраться из лабиринта. Две комнаты. Всего. В глубинах верхних этажей. В них не было окон, одна только узенькая входная дверь. Я перенесла туда всё самое ценное, аккуратно разложив на полках. Вейлр сделал там металлическую дверь. Ключ я забрала с собой.

Тихой ночью, лабиринтом, попрощавшись со всеми, мы выбирались из замка. Этот узкий лаз тоже нашла Анжелик, поняв принцип открывания и закрывания скрытых от глаз обывателя помещений. Она находила все новые и новые ответвления лабиринта. Одно из них, узкое и еле проходимое вело как бы вбок, огибая долину. Мы выбрались из него возле самых дальних строений и потихоньку стали удаляться в сторону гор и первого ущелья, отделявшего долину от горных районов княжества. Где ещё с вечера нас ожидал мессир Вейлр.

Эта ночь, она совершенно такая же, как и та. Тот же холод звёзд, безмолвных свидетелей земных страстей. Лёгкий ветерок коснулся подбородка, будто его пальцы скользнули, даря ласку. Желая коснуться губ.

«– Ромка, ты не подумай, я любила. Я это точно знаю. Я любила тебя, любого… всегда».

«– Ты жива, моя Донна! А я искал тебя. Прости…… если сможешь».

«– Уже давно это сделала, донн Габриэль, покойся с миром».

«– Прощайте, моя Донна!»

Слеза, непрошенная, скатилась по щеке.

Это всё ветер. Да и не привычная я к улице стала. Закутанная в тёплые одежды, и изрядно уже уставшая тащилась за Арманом, еле переводя дух.