Текст книги "Закон вечности"
Автор книги: Нодар Думбадзе
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)
– И ты, парень?
– Впусти на минутку? – взмолился Бачана.
– Тебя еще не хватало на мою голову, да? – У Тамары задрожал голос.
– Впусти! – повторил Бачана.
– Не вмешивайся в эти грязные дела, Бачана! Иди домой! Что вам от меня нужно? Зачем вы позорите меня? В чем я виновата перед вами? Хватит... Оставьте меня в покое... – Тамара заплакала.
Бачана перелез в комнату через окно, обошел Тамару и подсел к столу. Девушка зажгла коптилку и тоже уселась напротив Бачаны.
– Что тебе нужно? – спросила она жалобно.
Бачана молчал.
– Зачем ты пришел?
– Это правда, о чем говорят на селе? – спросил Бачана, дрожащей рукой снимая нагар с коптилки.
– А о чем говорят? – вздохнула Тамара.
– О разном... О нехороших вещах...
– И ты веришь?
Бачана пожал плечами.
– Я пришел за тем, чтобы...
– Чтобы?..
– Я пришел за тем, чтобы...
– Не договаривай!.. Одного тебя я считаю чистым во всем селе! Не говори ничего!
Бачана проглотил слезу и вдруг выпалил:
– Одевайся!
– Что?!
– Оденься и пойдем со мной!
– Куда?..
– Не знаю...
– Куда же я пойду?
– Ты должна уйти из села!
– Уйти опозоренной?
– Должна уйти! Все они видят в тебе только женщину, а я...
– А ты?..
– Говорю тебе, одевайся! Собери одежду, что еще там у тебя, и пошли! – голос Бачаны прозвучал так звонко и убедительно, что он сам не узнал его.
Тамара вскочила, быстро вытащила из-под кровати чемодан и стала без разбора запихивать туда свои пожитки. А Бачана вышел на балкон и забарабанил в дверь Зосима.
– Кто там? – раздался сонный голос Зосима.
– Это я, Бачана, внук Ломкацы Рамишвили.
– Ошибся дверью, парень!
– Нет, дядя Зосим, не ошибся. Выйдите, пожалуйста, ты и тетя Маро!
– Если ты пьян, ступай домой! – рассердился Зосим.
– Да нет, не пьян я! Выйдите на минутку! – попросил Бачана.
Дверь открылась. Появился Зосим в одном нижнем белье. За его спиной стояла перепуганная Маро.
– Я увожу Тамару, дядя Зосим, и хочу, чтобы ты и тетя Маро знали об этом...
– Бери на здоровье... Из-за этого ты меня разбудил? Она ничего мне не должна, за комнату уплачено вперед, так что...
– Дядя Зосим, видел ли ты выходящими из ее комнаты Мамуку Яшвили, или Дутуйю Центерадзе, или Ласайю Басилия, или Торнике Кинцурашвили?
– Да что ты пристал ко мне, парень? Караульщик я при ней, что ли?
– Нет, дядя Зосим, ты человек правильный! Скажи мне правду!
Зосим замялся, почесал у себя в затылке.
– Не стану врать, сынок... Выходящим не видел никого!.. Трижды приперся Дутуйя Центерадзе, вдрызг пьяный, ломился к ней в дверь, да она не впустила его... Два раза пожаловал Торнике Кинцурашвили, тоже под мухой, и ушел ни с чем... Ты первый, кого я вижу ночью у нее в комнате... – Зосим заглянул в глаза стоявшей с чемоданом в руке Тамаре.
– За что же ее осрамили? – спросил Бачана.
– От нас, детка, никто про нее не слышал ни одного худого слова! выступила вперед Маро. – Наоборот, мы всегда говорили обратное, да кто поверил?
– Идем! – Бачана взял из руки Тамары чемодан.
– Да куда ты ее ночью тащишь, детка? Подождали бы до утра, собрала бы вас в дорогу, как полагается... – засуетилась Маро.
– Больше того, что вы сказали, ничего ей не нужно!.. – ответил Бачана. – До свиданья, спасибо вам! – добавил он.
– Знает ли твой дед о том, что ты делаешь сейчас? – спросил Зосим Бачану, когда тот был уже во дворе.
– Знает! – ответил коротко Бачана и взял Тамару за руку. – Идем!
Шли молча. Выйдя на шоссе, Бачана поставил чемодан, присел на обочине дороги и свернул цигарку. Тамара уселась рядом. Передохнув, они двинулись дальше. Следующий привал устроили перед началом Насакиральского подъема.
– Скажи что-нибудь! – попросила Тамара.
Бачана извлек из-за пазухи сверток и молча положил его на колени Тамары.
– Что это? – спросила девушка.
– Мой аванс за трудодни... Шестьсот рублей... На первых порах хватит тебе... Купи муки... – Голос у Бачаны прерывался.
Тамара развернула сверток, взглянула на деньги, затем снова аккуратно завернула их, засунула сверток Бачане за пазуху, уткнулась головой в колени и горько разрыдалась. Бачана не стал утешать и успокаивать ее. Он ждал, когда девушка выплачется. Не дождавшись, Бачана заговорил:
– Плакать полезно... Когда у меня болит что-нибудь или я расстроен и сердце каменеет в груди, я ухожу в лес, ложусь под деревом и плачу... Плачу, как маленький, громко... Плачу целый день, пока не иссякнут слезы и не оттает сердце... Потом мне становится лучше... Поплачь!.. Облегчи сердце. Иначе человек умрет... Ты не обижайся... Люди тут ни при чем... Виновата твоя красота, изумительная твоя красота. А наши мужики... Что ж, они перегрызлись от зависти друг к другу... Три месяца я не смыкал глаз, все думал о тебе... И кто тебя создал, такую красавицу с такими ласковыми глазами?.. Каждому кажется, что ты улыбаешься только ему, ласкаешь взглядом только его... И мне так казалось. Я знаю, глупость это!.. Знаю, но... я очень тебя люблю, очень... И я не смогу без тебя... Я умру... Тамара перестала плакать. Она изумленно внимала словам Бачаны. А он продолжал: – Мне скоро семнадцать... Это не много, но и не мало... Я знаю, ты смотришь на меня, как на ребенка... Ты не удивляйся... Я так сильно тебя люблю, так сильно... Что мне делать?.. А деньги ты возьми... Я их не украл... Их дал мне дед... Для тебя... Дед мой – мудрый человек... это он меня прислал к тебе, он велел увести тебя отсюда. Если б ты могла меня полюбить... Но ты слишком красива, и я не знаю, что станет с тобой... Мал я еще, чтобы уберечь тебя, заботиться о тебе... А я так тебя люблю, так сильно... Я три месяца не сплю, все ночи напролет думаю о тебе...
Подступившие слезы душили Бачану. Он зарылся головой в колени Тамары и завыл, как заблудившийся в лесу волчонок, точно так, как тогда, в лесу Чхакоура.
Тамара прижала к груди голову Бачаны, и он почувствовал, как стало оттаивать его обледеневшее сердце, как оно согрелось, раскалилось, запылало огнем. Он обнял Тамару, стал покрывать горячими поцелуями ее грудь, шею, щеки. Он ощущал соленую влажность ее глаз, слышал ее взволнованный шепот:
– Ты мое солнце, радость моя... Брат мой и отец... Боль моя и печаль... Сын мой и сиротство мое... Жизнь ты моя и погибель моя... Мой мальчик, моя любовь... Откуда ты взялся, откуда ты появился в моей жизни?..
Потом их губы, найдя друг друга, смолкли, и заговорили их сердца.
В груди их гудели серебряные колокола, гудели так слаженно, так величественно, что им захотелось молиться – молиться и ничего больше...
– Боже великий! Соедини наши души и тела, преврати нас в одну-единую, огромную, неиссякаемую жизнь!.. Боже справедливый, дай мне ее кровь и отдай ей кровь мою! Спаси нас от греха и прими от нас наши жизни!..
– Бачана, солнце мое, зачем, откуда ты пришел в мою жизнь... Счастье мое, горе мое... Не надо, радость моя, не надо... Девушка я...
– Боже всесильный! Дай мне силу и волю!.. Сохрани мне ясность разума!.. Спаси меня, боже!..
Взявшись за руки, шли они по шоссе. Лес пробуждался. Птицы готовились спеть гимн солнцу и утру. В окрестных селах залаяли собаки. Где-то за рекой вставший с первыми петухами мужик крыл матом пробравшуюся в огород скотину. Небо стало светлеть. Над верхушками гор зарозовели облака. На Насакирали наступило утро.
Бачана остановился, опустил чемодан у ног Тамары.
– Иди теперь! – тихо произнес он.
Тамара долго смотрела на него. Потом спокойно спросила:
– Как нам жить дальше?
Бачана промолчал.
– Что ты скажешь соседям?
Бачана пожал плечами.
– Иди... – с трудом вымолвил он.
– Не забывай меня...
Бачана покачал головой...
– Нет на свете человека, которого бы я любила сильнее тебя!
– Не выходи замуж... Я скоро подрасту... – Бачана всхлипнул.
Тамара опустилась перед ним на колени и прильнула губами к его рукам.
– Куда же тебе расти больше? – Она обняла колени Бачаны.
Бачана осторожно высвободился из объятий девушки, отступил на несколько шагов, повернулся и... ушел.
Пройдя с полверсты, он оглянулся. Тамара все так же сидела на дороге и смотрела на него.
И вдруг Бачана вздрогнул от изумления. Он с поразительной ясностью увидел полные слез голубые глаза Тамары. Одни глаза.
В полдень Бачана вошел в столовую. В переполненной комнате было накурено, шумно. Ласа стоял за прилавком, ловкими, привычными движениями нарезал огурцы и помидоры. Увидев вошедшего Бачану, он застыл с ножом в руке. В столовой наступило молчание. Радостные, удивленные, испуганные лица взирали на Бачану, и все они выражали один общий вопрос. С минуту никто не решался нарушить молчание. Первым очнулся Ласа.
– Да вот же он! – крикнул он и вздохнул с таким облегчением, словно с него сняли сто пудов тяжести. Столовая ожила. Все заговорили разом. И в этом шуме вдруг раздался насмешливый голос Дуту Центерадзе:
– Привет, зятек-бесштанник!
Не обратив внимания на милиционера, Бачана подошел к столу, за которым сидел Торнике Кинцурашвили, и остановился перед ним.
– Куда ты девал девчонку? Может, отвел к деду? – Торнике был навеселе.
– Торнике Кинцурашвили! Скажи народу, была ли эта женщина нечестной? – громко спросил Бачана.
– Об этом ты спроси у Ласайи. Ему она служила и тюфяком и подушкой! расхохотался Торнике.
– Дядя Ласа, этот человек говорит правду? – обратился Бачана к Ласе.
– Не видать мне завтрашнего рассвета и пусть этот нож пронзит мое сердце, если я когда-нибудь словом, делом или даже мысленно оскорбил девушку! – Ласа наполовину воткнул нож в стойку.
Бачана вновь повернулся к Торнике:
– Если ты мужчина, встань, Торнике Кинцурашвили, и скажи, сколько раз ты бывал у нее? Говори, не стесняйся, все равно она не услышит тебя!
– А ты кто такой, сопляк?! Стану я тебе давать отчет! – взорвался Торнике.
– Ну так признавайся, сколько раз она тебя выгнала из дому?
– Никто меня не выгонял! Протрезвился – сам ушел... Вот сидит Зосим, спроси у него! – сбавил тон Кинцурашвили.
– Мамука Яшвили, тебе я верю как никому! Скажи, почему твоя жена Дареджан поскандалила с Тамарой? – обратился Бачана к Мамуке, который все это время сидел за столом, молча кусая губы.
– Так, по глупости... Жена Дутуйи Центерадзе довела ее своими сплетнями до бешенства... – проговорил, не поднимая головы, Мамука.
– Ты мою жену не трожь, мерзавец! – крикнул Центерадзе.
Мамука встал, но Бачана опередил его:
– А теперь признавайтесь, кто же из вас хоть раз переспал с ней? Начни ты, Дуту!
Центерадзе встал. Он встал с намерением выгнать взашей этого наглеца, вздумавшего наводить здесь правопорядок, но Бачана воспринял движение милиционера как ответ на свой вопрос и, схватив торчавший в стойке нож, надвинулся на Центерадзе:
– Врешь ты, подлец, врешь! Трижды ты врывался к ней и трижды был изгнан с позором!.. Наглец и зазнайка ты, Дутуйя Центерадзе, и возвел на честную девушку напраслину лишь потому, что хотел похвастаться перед людьми!.. Прав я, дядя Зосим, или не прав?
– Прав, сынок, вот те крест! – ответил побледневший Зосим.
– А ты почем знаешь, болван?! – налетел на него Центерадзе. – Ты, что ли, сапоги с меня стаскивал?!
– Прав мальчик, люди, клянусь вам богом! – повторил Зосим.
– Подлый ты человек, Дутуйя Центерадзе! – бросил Бачана в лицо милиционеру, вложив в свои слова никогда прежде не испытанную силу.
– Убью, сопляк! Смотри, какие он здесь митинги устраивает! Обливает людей грязью! Кто я – представитель законной власти или мальчик на побегушках? – Схватившись за револьвер, Центерадзе угрожающе пошел на Бачану.
– Обезьяна ты, Дутуйя Центерадзе, вот кто! И плевал я на твой наган! – Бачана сам двинулся навстречу Центерадзе. Выбежавший из-за стойки Ласа встал между ними.
– Тогда я вам скажу, люди! – крикнул Бачана. – Я был вчера ночью у Тамары! Девушкой она пришла к нам и ушла от нас девушкой! Это истина, клянусь вам матерью!..
И вдруг в столовой раздался резкий звук удара, и неожиданно для всех Дуту Центерадзе навзничь опрокинулся на пол. Мамука Яшвили, потирая вспухшую от удара ладонь, подошел к Бачане и той же рукой погладил его по щеке.
– Хороший ты парень, сынок! Ступай себе домой, дальше им займусь я...
Бачана не спеша направился к двери...
9
На двадцать второй день профессор разрешил Бачане переворачиваться в постели. Теперь он мог лежать на боку, подперев голову рукой, и созерцать обоих соседей во всем их блеске. Затем ему назначили лечебную физкультуру, которая заключалась в том, что в течение двух недель он должен был сжимать и разжимать кулаки. Когда Бачаие позволили садиться – случилось это на двадцатый день после первой "амнистии", – в палату вошла девушка столь изумительной красоты, что Булика вдруг выронил из рук банку с мацони. Когда же этот ангел с иссиня-черными волосами и зелеными глазами присел на кровать Бачаны, отец Иорам перекрестился и воскликнул:
– И теперь вы не поверите в бога, уважаемый Бачана?!
– Поверю, батюшка, если только это не сон! – ответил Бачана, пораженный красотой и смелостью девушки.
– Пусть будет сон, лишь бы она подсела ко мне! – проговорил Булика и тут только заметил, что ложка все еще у него во рту.
– Подойду и к вам! – откликнулась девушка.
– Жду вас, жду, уважаемая! – пригласил Булика.
– Здравствуйте, товарищи! Меня зовут Кетеван, фамилия Андроникашвили. Я являюсь главным инструктором лечебной физкультуры в вашей больнице! – представилась девушка.
– Да? О чем же думают наши врачи? Зачем они мучают нас разными там пантопонами, персантинами и интенсаинами?! Одно только появление в палате такой, как вы, женщины равнозначно если не десяти, то, по крайней мере, пяти уколам! – крикнул Булика.
Девушка довольно улыбнулась.
– Уважаемый Бачана! Видите, она улыбается! Дотроньтесь-ка до нее! Если она не исчезнет, значит, все это наяву! – попросил Булика.
– С вашего позволения! – Бачана коснулся рукой красивых пальцев девушки. – Радуйся, Булика, она – живое существо! – ответил он Булике, однако руки не убрал. Тогда девушка осторожно высвободила пальцы из-под ладони Бачаны и нащупала его пульс. – О, мой пульс сейчас вам не скажет ничего путного!.. Дайте ему успокоиться... – Бачана приложил к сердцу руку девушки. – Слышите, как оно бьется?!
Главный инструктор убрала руку с груди Бачаны и прильнула к нему розовым, маленьким и красивым, как раковина, ушком.
У Бачаны сперло дыхание.
– Доктор, вы что, решили убить меня? – прошептал он, бросив умоляющий взгляд на Иорама. Тот беспомощно развел руками и закрыл глаза, – ничем, дескать, не могу помочь...
Спустя минуту девушка выпрямилась и спросила серьезно:
– Боли в области сердца чувствуете?
– Боли уже прошли, и пульс до вашего прихода был нормальным, а теперь все началось сначала, – вздохнул Бачана.
– О господи! Неужели всем больным здесь раздали один и тот же текст? – поморщилась девушка.
– А что, и другие так говорят? – спросил разочарованный Бачана.
– Вот именно! А вам, как писателю, положено быть более оригинальным! – ответила девушка со злорадством.
– Куда уж больше оригинальности! – жалобно простонал Бачана. Видите, я покойник, а еще разговариваю с вами...
Девушка громко рассмеялась:
– Да, это действительно оригинально!.. Ну а теперь приступим к делу! – И она осторожно приподняла Бачану. – Про хатха-йогу слышали?
Бачана опешил.
– Читал что-то в молодости... Это... индийское философско-религиозное учение, кажется?.. Достижение совершенства души и тела путем особых физических упражнений... Так, что ли?
– Правильно! – согласилась главный инструктор. – Пока мы займемся простейшими приемами хатха-йоги, а о совершенстве души позаботитесь вы сами, когда выйдете отсюда...
– Слушаюсь! – покорно склонил голову Бачана.
– Знаете, что такое "лотос"? Слышали, по крайней мере, о нем? Ну, сидящего Будду, надеюсь, видели? Вот эта поза называется "лотос"...
– Понятно...
– Ну-ка попробуем!.. – Девушка засучила рукава халата и сдернула с Бачаны одеяло. Смущенный Бачана стал неловко прикрывать руками полуголое тело. Не обращая на него внимания, девушка продолжала: – Значит, так: берем ступню и подводим ее к левому бедру... – Бачана послушно выполнил указание врача и вдруг понял, как он похудел за время болезни: такого движения он раньше не мог бы проделать даже под угрозой смерти. Он обрадовался, почувствовал незнакомую до сих пор легкость и свободу.
– Отлично! – похвалила девушка. – Теперь берем левую ступню и, продев ее под правую ногу, подводим к правому... чему?
– Бедру-у-у... – закончил Бачана тоном прилежного приготовишки и постарался проделать продиктованное движение. Но не тут-то было! Левая ступня застряла где-то на полпути, он почувствовал резкую боль в печени и весь покрылся испариной.
– Не напрягайтесь, – предупредила девушка. – Если не получается, примите исходное положение!
Бачана быстро вытянул обе ноги и с облегчением вздохнул.
– Что, больно?
– Больно!
– Ничего, привыкнете, – успокоила его девушка, – теперь ложитесь и расслабьте тело!
Бачана откинулся на подушку. Инструктор пощупала его мышцы и недовольно покачала головой.
– Расслабьтесь, расслабьтесь! Снимите напряжение! Примите положение покойника!
– Что вы, дорогая! Человека с таким трудом воскресили, а вы хотите вернуть его в положение покойника?! – воскликнул Булика.
– Индия и хагха-йога, конечно, хороши, дочь моя, но нет ли других, христианских упражнений? – вмешался отец Иорам.
– Христианские упражнения – молитвы, а лечить людей одними молитвами невозможно! – обиделась инструктор.
– А чем это не физкультура? Глядите! – И Булика несколько раз размашисто перекрестился обеими руками. – Утренняя зарядка!
– Проклял бы я тебя, антихрист, да ты сам, без моих проклятий следуешь по пути в ад! – проговорил в сердцах отец Иорам и отвернулся к стене.
Девушка подошла к койке Булики.
– Прошу!.. – Булика подвинулся, освобождая место на постели.
– Ничего, постою... – девушка пощупала пульс Булики. – У вас пульс лучше... Попробуем упражнение?
– Знаете, доктор, я уже попробовал, пока вы возвращали уважаемого Бачану в положение покойника... И не получилось... Так что сидеть в позе лотоса я не смогу. А если вы не приложите ваше прекрасное ушко к моему сердцу, я убью вашего мужа и сяду в тюрьму. Это будет полегче лотоса!
– Впервые встречаюсь с такой палатой! Не больные, а балагуры какие-то!.. Завтра пришлю фельдшерицу, пусть она с вами занимается!
– Только вы не покидайте нас, а я, не то что в позу лотоса, сяду хоть на раскаленную сковороду! – пообещал Булика, но главный инструктор, хлопнув дверью, покинула палату.
– А говорили, живое существо... – вздохнул Булика.
– Все было сном... – добавил Бачана.
– В глазах этой женщины я увидел сатану! – Молчавший до сих пор отец Иорам вдруг повернулся лицом к Бачане и Булике. – Истинно вам говорю: сатана смеялся в ее глазах! – И вновь отвернулся к стене.
Спустя пять минут после визита главного инструктора лечебной физкультуры, в палату вошла фельдшерица Женя с подносом в руке. На подносе обернутые белоснежной ватой лежали три блестящих шприца.
– Кардиологический привет! – Женя поставила поднос на стол.
– Привет кардиограмме сердца Грузии! – ответил Булика.
– С добрыми вестями, Женечка? Глаза у тебя так и искрятся! – сказал Бачана.
– Сенсация! – Женя хлопнула рукой по торчавшей из кармана халата газете.
– Ну-ка, ну-ка, утоли жажду несчастных путников в пустыне! – Отец Иорам простер к ней руки.
– Сперва укол, потом сенсации! – заявила Женя категорическим гоном. А ну приготовиться!
Все трое разом перевернулись спиной вверх и откинули одеяла. Женя начала с Бачаны...
– "Ты не вейся надо мною, черный ворон, я не твой", – продекламировал Бачана, потирая место укола.
– Дорогая Женя, это обязательно – вгонять шприц до упора? – спросил отец Иорам, смахивая слезу углом подушки.
– Извините, не рассчитала, – смутилась Женя.
– Христианская душа, почему же именно со мной у тебя происходят просчеты? Мало разве в палате безбожников и нехристей?!
– Терпением своим... – успокоила фельдшерица батюшку и подошла к Булике.
– Покажи сперва иглу! – захныкал Булика.
– На, смотри!
– Люди добрые! – завопил Булика. – Если это игла, что же тогда называется шилом?!
– Да ладно, устала я каждый день торговаться с тобой! Ложись! прикрикнула Женя.
– Конечно, тебе в чужом пиру – похмелье!.. Ложись-ка сама! Погляжу, как ты запоешь! Иди, иди ложись!
– Смотри не поперхнись!
– Назло тебе даже не пикну! – объявил Булика и закусил подушку. Женя воткнула шприц, словно копье.
– Все? – спросил Булика, когда Женя стала растирать место укола.
– Все!..
– Кретин же я! Пошел бы на медицинский! Чем я хуже других? простонал Булика. Женя направилась к двери.
– А сенсация?! – крикнул отец Иорам.
Женя бросила газету на койку батюшки. Тот схватил газету и стал искать очки. Не вытерпев, Бачана бросил ему свои:
– Мои тоже плюс три. Читайте, батюшка!
– Вот спасибо! – Иорам начал с последней страницы. – Гм, наше "Динамо" проиграло "Арарату"!
– И это вся сенсация? – махнул рукой Булика. – Я так и знал, что наши проиграют!
– Счет? – спросил Бачана.
– Два – ноль! – ответил отец Иорам, снимая очки.
– С ума меня сведет "Арарат"! – Булика хлопнул себя рукой по лбу. Весь год он только и готовится, чтоб обыграть нас! Проиграть другим – ему наплевать!
– И наши играют с "Араратом" всегда с мандражом! – вырвалось у отца Иорама.
– Браво, батюшка! Где ты этому слову научился? – удивился Булика.
– "Однако все мы люди, миром рождены мы..." – привел отец Иорам в свидетели Николоза Бараташвили*.
_______________
* Н и к о л о з Б а р а т а ш в и л и (1817 – 1845)
выдающийся грузинский поэт-романтик.
– Будь моя воля, я бы составил одну нашу команду исключительно из тбилисских армян... Это знаете, какие молодцы! Они бы показали "Арарату", почем фунт лиха... – размечтался Булика.
– Батюшка, посмотрите другие страницы, а то какая это сенсация футбол? – попросил Бачана. Иорам развернул газету, добрался до первой страницы и замер.
– Не верю! – воскликнул он и бросил Бачане газету вместе с очками.
– Чему вы не верите? – переспросил Бачана, надевая очки. – Не может быть! – тут же вырвалось у него.
– Что не может быть? Война?! – спросил испуганно Булика.
– Небиеридзе сняли! – сказал Бачана, уткнувшись в газету.
– Небиеридзе? Это тот, который... – У Булики от удивления глаза полезли на лоб.
– Тот самый...
– Ва-а-а... – Булика в недоумении покачал головой. – Вот теперь его люди заскользят, как балет на льду...
– Признаться, не мог даже подумать... – произнес задумчиво Бачана, кончив читать, и отложил газету.
– Подумать только... Еще вчера он... И вдруг... Непонятно! Не могу поверить! – сказал отец Иорам.
– Сняли или освободили? – спросил Булика.
– Гогилашвили, а какая разница – сняли, освободили? Главное – был человек, и не стало человека! – пожал плечами Иорам.
– Как это какая разница! – повернулся к нему Булика. – Что значит освободить? Это значит – человеку живется трудно, его притесняют... Вот кто-то и выручает его, освобождает... Возьмите, к примеру, Африку... Народ там терпит бедствия, значит, надо его освобождать!.. А что значит снять? Это когда человек крепко сидит в кресле и вдруг его снимают, как болт, или выдергивают, как гвоздь, из этого самого кресла... Понятно?
– Здесь написано – освобожден... – сказал Бачана.
– Значит, трудно ему приходилось, вот и освободили человека.
– И дело его передано в прокуратуру... – добавил Бачана.
– Это почему же? – удивился Булика.
– За непринятие мер против взяточничества и коррупции, за протекционизм, равнодушие к жалобам трудящихся.
– Погоди, погоди, и во всем этом виновен один только Небиеридзе?
– Пока что так...
– Молодец Небиеридзе! Поработал, оказывается, здорово! А куда все остальные смотрели, об этом не написано?
– А ты сам куда смотрел? – прервал Булику отец Иорам.
– Меня спрашиваешь? – изумился Булика.
– Вот именно тебя! Ты рабочий класс. Где ты был, о чем ты думал, когда человек вытворял подобные дела?
– Ты политический невежда, батюшка! Во-первых, я не рабочий класс, а мелкий кустарь, а во-вторых, я был занят тем, что чинил ваши башмаки, изношенные в приемной Небиеридзе...
– Ну это меня не касается, – умыл руки Иорам. – Небиеридзе ваш католикос, у меня, слава богу, свой владыка!
– А как ты детей начальников разных крестишь, деньгу на этом зашибаешь, это ничего?
– Глупый ты человек, Гогилашвили! Да ведь это дело богоугодное! Кабы удалось мне окрестить всех коммунистов, я на том свете восседал бы рядом с самим архангелом!
– Ладно, допустим, мирские дела вас не касаются... А вы, уважаемый Бачана? Где были, куда смотрели вы? – Булика перенес атаку на писателя.
– Кто это мы? – прикинулся тот простачком.
– Вы, вы, писатели!
– Мы?.. Мы... Где мы были?.. – У Бачаны словно память отшибло. "Неужели мы так и сидели сложа руки?" – спросил он себя и, не вспомнив ничего утешительного, произнес с сожалением: – Мы, дорогой Булика, сидели рядом с тобой, ремонтировали ту самую изношенную обувь...
– Вот и правильно! – обрадовался Булика. – А теперь скажи, что с ним будет?
– Накажут, наверно...
– За что?
– Сказал ведь, за что...
– Значит, получается, что он ничего не понимал, ничего не знал и все же руководил делом?
– Получается, так...
– Получается или так? – не отставал Булика.
– Так!
– А теперь послушайте меня. Коли все это было именно так, в таком случае его еще следовало наградить, поблагодарить, обеспечить хорошей пенсией, расцеловать в обе щеки и отпустить с миром, крепко пожав на прощанье руку!
– За какие заслуги? – искренне удивился Бачана.
– Как это за какие?! – Булика присел в кровати. – Вот, скажем, вы писатель, редактор, уважаемый Бачана Рамишвили. Вы толком даже не знаете, где север, а где юг, в жизни своей не видели ни моря, ни парохода... Вдруг вас вызывают и говорят: "Товарищ Рамишвили, вот вам пароход со своим экипажем, пассажирами, со всем добром и прочее. Назначаем вас капитаном! Принимайте пароход и доставьте его из Одессы в Архангельск..." И вот вы отправляетесь в путь... Плывете день, другой, третий... Пароход качает, людей швыряет с борта на борт, кое-кого уже рвет как из ведра... Наконец, так или иначе, вы на полуразвалившемся пароходе добираетесь до Архангельска... Теперь я спрашиваю вас: за то, что вы, полный невежда в морском деле, не потопили пароход, а все же привели его по назначению, разве за это вы не заслужили награду? Заслужили! – ответил Булика на собственный вопрос.
Бачана прыснул.
– Спроси-ка его, батюшка, чего он смеется? – обратился Булика к Иораму.
– Прав ты, прав, Булика! Но ведь твой невежда, когда его назначали капитаном, должен был отказаться, сказать, что он ни бельмеса в этом деле не смыслит.
– А может, и говорил, да не послушали? Давай, мол, берись, а мы поможем... Вот он и взялся. И потом, знаете, не так-то легко отказаться, когда тебе предлагают пост капитана. Тем более что предшественник его тоже не очень-то смахивал на Нельсона... А что, у вас, писателей, разве не бывает так? – задал Булика вопрос Бачане.
– К несчастью, бывает, и нередко, – согласился тот.
– Что же получается?
– Получается, что каждый должен заниматься своим делом. Недаром ведь говорил благословенный Руставели:
Что кому дано судьбою – то ему и утешенье:
Пусть работает работник, воин рубится в сраженье,
произнес с благоговением отец Иорам.
– Уважаемый Иорам, постригитесь и причаститесь к нашей вере – из вас бы вышел хороший коммунист! – шутя посоветовал Бачана.
– К какой вере? К коммунизму? – ужаснулся священник. – К земным утехам, отрицанию бога?! Нет уж, избавьте!..
– Да-а... Вы, оказывается, и представления-то о коммунизме не имеете, батюшка! Коммунизм – это именно то, о чем вы только что соизволили сказать словами Руставели! Коммунизм – это вершина благоденствия человечества, это пора, когда перед каждым из людей откроется возможность заняться тем, на что он более всего способен, что более всего соответствует его физическим и умственным возможностям и способностям, что доставит ему истинное моральное, духовное, если хотите, удовлетворение!.. Мы, коммунисты, читали ваше Евангелие. Прочтите и вы хоть раз наше евангелие, это не повредит вам, клянусь вашим богом!.. Что касается забот о материальных благах, о желудке, как вы изволили выразиться... Что ж... Вы правы! Мы заботимся и впредь будем заботиться об этом! Человек прежде всего должен быть обеспечен материально! Это необходимо для того, чтобы помыслы, духовные силы, таланты и стремления его были направлены не на поиски хлеба насущного, а на достижение целей более возвышенных, более важных и благородных! Мы утверждаем свободный труд и мир на земле, а не соперничество, зависть людскую и кровопролитие! А для этого нужно, чтобы человек был сыт, батюшка!.. Таково наше учение, наша религия! Таков наш бог – бог земной, реальный, а не витающий в небесах! – закончил Бачана и, чтобы скрыть охватившее его волнение, отвернулся к стене.
Присмиревший отец Иорам не решился продолжить спор.
– Что ж, да услышит вас бог, уважаемый Бачана! – произнес он тихо и тоже отвернулся к стене. Потом, не вытерпев, добавил: – Кстати, из вас тоже получился бы неплохой священник!
Вечером Булику навестила нагруженная провизией супруга Света. Она приветливо поздоровалась со всеми, раздала каждому свою долю съестного, потом, отогнув одеяло, скромно присела в ногах Булики.
– Как ты себя чувствуешь, азиз?* – спросила она сиявшего от радости и гордости мужа.
_______________
* А з и з – ласкательное обращение.
– Как лев! – ответил Булика и, в подтверждение сказанного, оторвал ножку у вареной курицы, впился в нее зубами и в мгновенье ока протянул жене обглоданную кость.
– Поперхнешься, черт! – испугалась она.
– Будь спокойна! – Булика оторвал у курицы вторую ножку и продолжал с набитым ртом: – Ну, какая у меня жена, уважаемый Бачана?
– Замечательная!
– Видели ли вы среди армянок такую красавицу?
– Не приходилось...
– Потому что она – единственная!
– Разумеется!.. Ведь ты у нас тоже красавец... – улыбнулся иронически отец Иорам.
– А увидели бы вы мою любовницу!.. Вот она действительно красавица! Булика подмигнул жене.
– Болтун несчастный... – поморщилась она.
– Где же дети? Почему они не навестили отца?! – с деланной строгостью спросил Булика.
– Где же им быть, Автандил-джан? Сегодня ведь суббота, Нестан – на английском, Тариэл – на фортепиано.
Булика напыжился.
– Девочка у меня растет, уважаемый Бачана, – министр иностранных дел! По-армянски говорит? Говорит! – Булика стал загибать пальцы. По-грузински говорит? Естественно! Английский изучает? Изучает! В школе французскому учат? Учат! А еще курдскому помаленьку учит ее дочка нашего дворника Физулы – Гванлеца... Теперь скажите, кто из наших министров владеет пятью языками? Ответьте, батюшка!
