Текст книги "Закон вечности"

Автор книги: Нодар Думбадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

– Признай, что не палят тебя лучи солнца!

– Не палят меня лучи солнца! – повторил Бачана, и исчезла изнуряющая его жара.

– Признай, что веруешь в жизнь и бога своего!

– Верую в жизнь... – повторил Бачана и не произнес слов "бога своего", ибо все происходящее ему все еще казалось галлюцинацией.

И сказал тогда юноша:

– Выскажи свою мечту сокровенную!

– "Зачем я в жизнь явился человеком? Зачем дождем я не разлился весь?" – произнес Бачана стихи Важа Пшавела, и вдруг...

Бачана разлился дождем, и проросла сквозь выжженную землю пустыни трава – свежая, зеленая, молочная...

Бачана разлился дождем, и поднялись сквозь выжженную землю пустыни цветы – красивые, веселые, благоухающие...

Бачана разлился дождем, и забил сквозь выжженную землю пустыни родник – прохладный, прозрачный, живительный.

Бачана разлился дождем, и ожила выжженная земля пустыни, и превратилась пустыня в цветущий оазис.

Бачана разлился дождем, и вдруг сам обернулся мощным дубом в оазисе огромным, ветвистым, опоясавшим своими корнями весь земной шар, упершимся головой в небо... И прилетели со всех стран несметные стаи певчих птиц, расселись на ветвях того дуба, устроили гнезда, размножились, и великий гимн жизни разнесся по всему свету...

Опустился тогда Бачана на колени, низко поклонился юноше и сказал:

– Я видел тебя и уверовал.

И рек ему Христос:

– Ты уверовал, ибо лицезрел меня. Блаженны те, кто веруют, не лицезрев меня...

7

Бачана проснулся. Булика сидел на постели, поджав под себя ноги, и, прислонившись спиной к подушке, слушал отца Иорама, который монотонно, словно псалтырь, читал газету.

– Добрый день, друзья! – приветствовал Бачана соседей.

– Ва-а-а, привет вошедшему в наш дом! – обрадовался Булика.

– Как вы себя чувствуете, уважаемый Бачана? – вежливо осведомился отец Иорам, откладывая газету.

– Как молодой Адам в раю до появления Евы!

– И не скучно вам одному?

– Наоборот, весь рай мне кажется своим!

– Да вы, оказывается, молодец, уважаемый Бачана! – сказал восторженно Булика. – Такого нокаута я еще не видел: сосчитал до трехсот, а он все не открывал глаз!

– Кто он? – спросил Бачана.

– Вот это мне нравится! Чуть было не послал человека на тот свет без исповеди и еще спрашивает кто! – воскликнул Иорам.

– Но вы же были здесь, батюшка! – пошутил Бачана, но почувствовал он себя неловко. Он почти забыл о происшедшем инциденте – сказывалось действие пантопона, – и потому напоминание о случившемся вызвало в нем неприятное чувство досады. – Откровенно говоря, я даже не помню хорошо, что тут произошло, – сказал он, вытирая со лба пот.

– Не волнуйтесь, уважаемый Бачана, и мы не помним ничего: я спал, отец Иорам молился. Не так ли, батюшка? – обратился Булика к Иораму.

– Воистину так! – подтвердил тот.

– Так что в свидетели мы не подойдем! – добавил Булика.

– Ну а все же, что случилось? – искренне поинтересовался Бачана.

– Значит, было так: когда вы разбили судно о его голову и он упал, вбежала Женя. Впрыснула ему камфару, смазала голову йодом. Потом он вдруг вскочил и начал ругаться.

– То есть?..

– То есть кричал, что, видно, денег вам показалось мало, иначе зачем вы сразу же не отказались от них?

– А еще?

– Еще вспоминал какого-то Бацалашвили, которого вы назначили директором ресторана и которому это обошлось в копеечку...

– Чего? – не понял Бачана.

– Что чего? Вы устроили человека директором ресторана, а он заплатил вам за это полмиллиона рублей...

Бачана расхохотался.

– А что? Он так и кричал.

– Да нет, я не о том... Я ведь действительно помог своему сотруднику в назначении родственника – того самого Бацалашвили.

– А-а-а...

– Значит, уважаемый Бачана, кто-то и впрямь взял взятку? – вставил вопрос отец Иорам.

– Так получается! – согласился Бачана.

– Есть и у меня один такой подлец товарищ! – вспомнил Булика. Устроил он в торговый техникум моего племянника, сироту. И потребовал с меня три тысячи рублей: полторы, говорит, директору, тысячу – тому, триста – другому, а двести, говорит, мне за труды... Что мне оставалось делать? Своего-то племяша я знаю как облупленного... Недавно спрашиваю остолопа: сколько, говорю, останется, если от пятидесяти пяти отнять пять? Отвечает: пять!

– Ну, правильно! – рассмеялся Бачана.

– Так вот, это "правильно" обошлось мне в три тысячи рублей! Взял, подлец, деньги, и был таков!..

– Обманул? – поинтересовался Иорам.

– Нет... Устроить-то устроил, но деньги... Плакали мои деньги!

– Так в чем же ты его обвиняешь?

– Как в чем? В декабре вызывает меня директор того самого техникума и спрашивает: "Гражданин Гогилошвили, вы отдали три тысячи рублей гражданину Гваладзе?" Ну, я, конечно, признался, "Отдал", – говорю. – "Ты смотри, каков мерзавец!" – заорал директор и хлопнул рукой по столу.

– Это он про тебя? – огорчился Иорам.

– Зачем про меня! Про того подлеца Гваладзе!

– Оклеветал, значит, человека! – возмутился Иорам.

– Да ты что, батюшка, не понимаешь, что ли? Ведь деньги-то ему Гваладзе не отдал! Вот он и взял меня в оборот. "Ты, говорит, за кого меня принимаешь? Торговый техникум – это, говорит, тебе не тот техникум...", как он называется, ну, тот самый... рядом с пекарней, в Ваке... Там студенты днем и ночью в трубы смотрят...

– Топографический! – подсказал Бачана.

– Да, "торговый техникум – это, говорит, тебе не топографический! Сейчас декабрь. В январе, говорит, принесешь мне три тысячи рублей, иначе, говорит, не быть твоему кретину племяннику больше студентом!.."

– Кто это говорит? – удивился Иорам.

– Как кто? Директор говорит, кто же еще!

– Дальше?

– Что дальше?! Посовещались я и моя Света, она и говорит мне: "Лучше, говорит, добавить еще столько же, может, удастся устроить его министром торговли..."

– Значит, директор тоже оказался бандитом? – Бачана беспокойно заворочался в постели.

– Оказался, дорогой!.. А вам, может, судно требуется? Пока принесут новое, можете воспользоваться моим... – предложил Булика.

– Нет, спасибо... Я вот подумал, может, стоило взять эти деньги?

– Не знаю... Вообще-то деньги довольно грязная вещь... – произнес Булика задумчиво.

– Тридцать сребреников погубили человечество! – воскликнул отец Иорам. – Тридцать сребреников!

– Я, уважаемый Бачана, распознаю людей, как эти... Как они называются? Физ... Физо... – начал Булика.

– Физиономисты.

– Вот, вот! Только они – по лицу, а я – по обуви... По обуви человека безошибочно определю, что он за птица... Вот этот болван, который пришел к вам... Как взглянул я на его туфли, сразу же понял, что он подлец и сволочь...

– Как? – спросил Бачана.

– Во-первых, туфли на нем были лаковые...

– А я, наоборот, подумал, что он профессор, – прервал Булику отец Иорам.

– Войдя, он вытер туфли о брюки... – искоса взглянул на него Булика. – Профессор никогда так не поступит... Во-вторых, подошвы туфель были стерты спереди, а каблуки совершенно новые. Значит, эти туфли у него парадные, и надевает он их только во время визитов к начальству. Перед начальством, ясное дело, ходит на носках, оттого и подошвы стерты только спереди... Подлец он или нет? Подлец, конечно... В-третьих, как только он уселся, тотчас же выпростал пятки из туфель. Почему? Туфли жмут, вот почему! А зачем человеку тесная обувь? Для того, чтобы лицо его выглядело страдальчески. Вот, дескать, смотрите, какой я несчастный, измученный человек!.. Кто же он, как не подлец?! В-четвертых, каблуки у него были на три-четыре сантиметра выше обычных. Почему? Потому, что хочет казаться выше, чем он есть на самом деле! Подлец? Конечно! Что еще? Да, самое главное в том, – но это уже обуви не касается, – самое главное в том, что, когда человеку на голову опрокидывают больничное судно и этот человек не перегрызает горло своему обидчику, – значит, он не человек, а самый отъявленный подлец и подонок! – закончил Булика характеристику Дарахвелидзе.

– Как же, по-твоему, выглядит обувь хорошего человека? – спросил усомнившийся в приемлемости рассуждений Булики отец Иорам.

– Обувь порядочного человека стерта равномерно: слева и справа, по краям... И носит ее он номером больше размера ноги. Почему? Да потому, чтобы ходить свободно, легко, не натирать себе мозолей... Понятно? И еще одно: если задник на обуви человека смят и продавлен – значит, такой человек или носит чужую обувь, или же он просто нечистоплотный неряха и разгильдяй...

– А как с детьми? – поинтересовался Бачана.

– Дети дело другое. Дети много двигаются, кость у них неокрепшая... По обуви определить характер ребенка трудно...

– А ты сам? Как ты стираешь обувь? – задал отец Иорам Булике неожиданный вопрос.

Булика растерялся:

– Я-а?

– Да, ты!

Булика перегнулся, вытащил из-под кровати изрядно измятую туфлю с продавленным задником и удивленно повертел ее в руке.

– Гм, оказывается, я сам порядочный подлец! – пробурчал он недовольно и зашвырнул туфлю под кровать.

Бачана и отец Иорам громко прыснули. Рассмеялся и Булика.

– Уважаемый Иорам, – Бачана вдруг переменил тему беседы. Приходилось ли вам видеть во сне Христа?

У отца Иорама отвалилась нижняя челюсть и полезли на лоб глаза. Наконец он сказал заикаясь:

– Уважаемый Бачана... Такого не бывает – видеть во сне господа нашего... Есть явление божье... Но меня бог не удостоил пока такого счастья...

– И голоса его не слышали?

– Это ведь тоже божье явление!..

– Чему же вы служите?

– Именно тому, чтобы приблизиться к нему, услышать его голос, лицезреть его!

– В гаком случае нам придется поменяться профессиями.

– В чем дело? – насторожился отец Иорам.

– Час тому назад я видел его.

– Кого?!

– Господа нашего – Христа.

У отца Иорама задрожал голос:

– Сын мой, помни заповедь: "Не солги!"

– Человек говорит – видел. Твое дело – поверить или не поверить ему! – вмешался Булика и подмигнул Иораму – дескать, не мешай, пусть рассказывает.

Бачана молчал.

– А дальше? – спросил с нетерпением Булика.

– Он воскресил меня, превратил в дождь, который оживил мертвую пустыню. Потом я обратился в могучий дуб, расцвел, зазеленел в оазисе, и птицы запели великую песнь красоты жизни...

– Бог мой! Владыка небесный! – вырвалось у отца Иорама.

– Я был готов произнести те же слова, когда увидел все собственными глазами, – улыбнулся Бачана.

– Увидел и усомнился? Фома неверующий! – привстал в постели отец Иорам.

– Во сне-то я повалился ему в ноги... Но потом, когда, проснувшись, увидел вас и Булику, признаться, усомнился...

– Неужели вы не чувствуете, что возвысились?! – отец Иорам даже побледнел от волнения.

– Знаете, батюшка, ваша религия чересчур уж мистична, оторвана от жизни, нереальна... Вот если б от моего сна осталось что-то реальное, осязаемое...

– Грешник! Он воскресил вас, чего же вам более реального?!

– Не вижу цели моего воскресения. Неужто я вернулся к жизни лишь для того, чтобы завтра все повторялось сначала? Для того, чтобы завтра вновь умереть? Ведь смерть неизбежна?

– Но время! – крикнул отец Иорам.

– Какое время? – не понял Бачана.

– Время, продолжительность жизни! Ведь господь продлил ваше время.

– Не все ли равно, когда я умру – сегодня, завтра?

– Все равно для вас, но не для других!

– Для кого же?

– Для тех, чья жизнь зависит от вашей!

– Не имеет значения... Много людей умерло в ранней молодости, но жизнь на земле продолжается...

– Да что вы такое говорите! Как это не имеет значения! – возмутился отец Иорам. – А если б Руставели скончался в люльке?!

– Родился бы другой.

– Когда?

– Когда-нибудь.

– Вот именно! Когда-нибудь! Но сколько прошло бы до этого времени?! Вы представляете себе, каким было бы общество от времен Руставели до наших дней, если б не его гений?!

– Что ж, было же время без Руставели, и ничего, жили люди...

– Жили без бога в душе! – Отец Иорам отпил из кувшинчика молока, промочил пересохшее горло. – Время – бог! Поймите это! Вы, коммунисты, не веруете в бога, потому и не знаете цену времени! Вы транжирите время! Поклонитесь времени, уважайте время! И если вы решили создать новую веру и новую религию, начните с времени! Иначе ничего у вас не получится, ибо, повторяю, бог – это время!..

– А говорили, бог – это слово!

– Слово, дело и время есть неделимая, единая троица! – произнес отец Иорам с благоговением.

– Если это так, то мы – за, батюшка! Мы ценим и время, и дело, и слово. И, между прочим, ничуть не меньше, чем ценит их церковь.

– Ну, знаете, столько отложенных дел да столько любителей откладывать их, как у вас, в жизни не бывало! – рассмеялся отец Иорам.

– Э нет, батюшка, позвольте не согласиться с вами! – отпарировал Бачана. – Откладывать дела – это по вашей линии! Сам господь бог обещал человеку райскую жизнь когда? После смерти! Забыли?

– Рай на том свете нужно завоевать всей своей праведной жизнью. Как же иначе?

– Конечно, завоеванное трудом и потом человека вы называете божьей милостью... Несправедливо это, батюшка! Слишком уж большой жертвы требует от людей ваша религия!

– Грешите, грешите вы, уважаемый Бачана! – обиделся отец Иорам. Основной закон нашей религии – отдавать, а не брать, служить, а не властвовать!

– Красивые слова, батюшка, и только... Вспомните: мрак, религиозный фанатизм, догматизм, крестовые походы, инквизиция... И все это именем бога, во славу божью...

– Я не доказываю, что религия наша достигла совершенства... заколебался отец Иорам.

– Браво, батюшка! – расхохотался Бачана. – Впервые слышу подобные слова от служителя культа! И как у вас называется подобное суждение? Правым уклоном? Или левым?

– В христианской религии не существует ни уклонов, ни центра. Есть только зенит! – произнес наставительно отец Иорам и возвел глаза к потолку.

– Где же он, этот зенит? – спросил Бачана и невольно тоже посмотрел вверх.

– Зенит – это свет. И когда человек вступит в царство света, он преодолеет всякие ограничения и обретет свободу. Но это наступит с совершенствованием души человека, и потому смерть его есть приближение к богу... – Отец Иорам молитвенно сложил руки на груди.

– А когда самого тебя приволокли сюда посиневшего, еле живого, помнишь, кого ты тогда молил о помощи? Врачей, а не бога! – вмешался Булика.

– Страх перед смертью есть страх приближения к богу, – проговорил отец Иорам, не глядя на Булику.

– Хитришь, батюшка! Может, и инфаркт у тебя от этого страха? – Булика подмигнул Бачане.

Священник кинул на Булику испепеляющий взгляд:

– Твоя религия, несчастный, начинается в желудке и кончается в сортире. От такого грешника, как ты, откажется даже ад!

– Конечно, если я приду туда с твоей рекомендацией! А впрочем, я уступлю тебе все – и ад и рай. Мне хочется увидеть коммунизм... Это ваш рай, не так ли, уважаемый Бачана? Я, правда, беспартийный, но надеюсь на вашу протекцию...

– Пожалуйста, Булика! – пригласил Бачана сапожника в коммунизм. – Мы люди добрые, примем не только тебя, но и отца Иорама.

– Ступайте сами в эту имитацию рая, – отказался тот от приглашения, а я дождусь божьей воли... Ваш зенит слишком земной... Интересно, что вы будете делать после того, как придете к этому самому коммунизму?

– Придем, а там видно будет.

– А вдруг ничего не увидите? – спросил не без ехидства отец Иорам.

– Уважаемый Иорам, сколько лет вашей религии? – ответил вопросом на вопрос Бачана.

– Две тысячи! – Голос батюшки прозвучал гордо.

Бачана искренне рассмеялся:

– А нашей пока нет и ста... А последователей у нее столько – вашей религии и не снилось. И вы, двухтысячелетние, тягаетесь с нами, со столетними юношами? Постыдились бы! Имейте терпение, и когда нам станет две тысячи лет, вот тогда и взгляните на нас с высоты вашего зенита. Вот тогда и будем судить, кто из нас вознесся выше.

– Трудно спорить с людьми, которые ни во что на свете не верят! Отец Иорам отвернулся к стене.

– Что дает народу ваша религия? – не отставал Бачана.

– Духовную пищу! – ответил отец Иорам, не поворачиваясь. – А ваша?

– Наша и духовную и материальную! Но прежде – материальную. Человеку, идущему к зениту, нужны хлеб, соль, масло, картофель, помидоры и мясо. Не так ли?

– А где это мясо? – Отец Иорам быстро повернулся лицом к Бачане.

– Это уже не спор, батюшка!.. Нет сегодня, будет завтра!

– А наша религия, кстати, не запрещает людям ни есть, ни производить мясо. Неудобно как-то говорить, но... Раньше мяса было больше, чем сейчас...

– Раньше на земле жило полмиллиарда человек, а сейчас – без малого четыре миллиарда!

– Мда-а... Рано мы отказались от людоедства, – подал голос молчавший до сих пор Булика, – было бы сейчас и людей меньше, и мяса вдоволь!

– Вот в такого циника превратила человека ваша религия! – Отец Иорам рукой показал на Булику. Тот собрался было ответить, даже рот приоткрыл, но слово застряло у него в горле: из-под его койки выползла крыса со всем своим семейством и уселась посередине палаты.

– Вот тебе и мышьяк! – нарушил молчание Булика.

При виде крысы Бачаной вместо отвращения овладело любопытство. Крыса обошла по очереди все три шкафчика, словно выискивая что-то, потом, не найдя ничего, оглядела каждого из больных. Но когда Булика бросил ей кусок сахара, она даже не взглянула на него.

– Не пойму, в чем дело, – сказал отец Иорам, – то ли она плотно позавтракала, то ли решила объявить голодовку.

– Надо позвать Женю. Пусть приведет этого кретина дезинфектора, чтобы он убедился, какие тут разгуливают поросята! – предложил Булика.

Крыса вновь обошла шкафчики, потом вернулась к своим и, смешно шевеля передними лапами и усами, что-то сообщила им. Супруг и два крысенка внимательно выслушали ее, затем мать повела детенышей под кровать Булики, видно, отправила их через щель домой и вернулась к супругу. Между ними завязалась горячая беседа.

– Семейная сцена. Присутствие детей нежелательно, – констатировал Булика.

Вдруг испуганная крыса стремительно отпрянула в сторону, сорвалась с места и бешено закружилась по палате. Потом вернулась к самцу и, тяжело дыша, остановилась словно вкопанная перед ним. Теперь в дикую пляску по палате пустился самец. Спустя минуту он подбежал к самке и застыл, уставившись на нее. И так обе крысы, не двигаясь, долго стояли друг перед дружкой.

Страшное предчувствие овладело Бачаной, и сердце его забилось тревожно... Из-под кровати появились два крысенка. Они подлежали к родителям, но родители будто не заметили их. Тогда крысята ткнулись в них мордочками. Крысы не двигались. Крысята стали лапками теребить то одну, то другую. И вдруг все они вновь сорвались с места и забегали, закружились по комнате, натыкаясь на шкафчики, стены, друг на друга, падая и вскакивая.

– Да что это с ними творится такое? Взбесились, что ли? перекрестился отец Иорам. – Булика, кликни ради бога Женю!

Но побледневший Булика сидел на койке и оторопело глядел на дикий танец крыс.

– Это мышьяк... Они наелись мышьяку и теперь ищут воду. Но вода лишь ускорит их конец, – сказал Бачана.

– А молоко? – спросил дрогнувшим голосом отец Иорам.

– Поставьте, батюшка! – попросил Бачана.

Отец Иорам дрожащими руками налил молоко в блюдце и поставил его на пол. Но было уже поздно. Обезумевшие крысы даже не заметили блюдца.

– Странно крысята держатся крепче, – сказал Бачана, и тут же, словно опровергая его слова, одна малышка опрокинулась на спину, задрав лапки. Спустя мгновение упал второй крысенок.

– Не могу смотреть на них! – простонал Булика я, подложив под язык таблетку нитроглицерина, закрыл лицо руками.

– Господи, помилуй! – вырвалось у отца Иорама.

Почуяв недоброе, крысы очнулись, шатаясь, подошли к трупам своих детенышей и опустились перед ними на колени.

– Женя! – заорал Бачана и невольно привстал в постели. Крысы подняли головы, и Бачана увидел в их черных глазах-бусинках столько боли, изумления и отчаяния, что сердце у него заныло и похолодело.

– Женя! – крикнул он снова и откинулся на подушку.

– Уважаемый Бачана! Бачана! Сын мой! – Отец Иорам завертелся в кровати. – Булика! Посмотри, что с ним!

Но Булика лежал, зарывшись головой в подушку, и ничего не слышал.

– Эй, кто там! Помогите! – завопил отец Иорам и постарался встать, но страшная боль, пронзившая сердце, свалила старика...

В палате наступила гробовая тишина. На полу валялись бездыханные крысы, а у кроватей еле дышавших людей притаилась смерть и алчными глазами вглядывалась в их души.

Никто не слышал, как с треском распахнулась дверь, как в палату ворвались перепуганные фельдшерица Женя и врач.

– Ну что, успокоились теперь? – сказала Женя, увидев дохлых крыс. И тут же раздался тревожный крик врача:

– Пантопон! Быстро! Всем троим!

8

Ласа Басилия нашел Тамару на станции Озургети. Девушка слала на лавке, положив голову на небольшую сумку. Почувствовав на себе пристальный взгляд, она проснулась. У девушки были огромные синие голодные глаза, белое как полотно лицо, красивые, припухлые красные губы и соломенные волосы, спадавшие на упругую грудь. Девушка вскочила. Ласа обвел взглядом ее стройную, породистую фигуру и обомлел...

...С тех пор в столовой Ласы Басилия появилась новая официантка, а число посетителей возросло втрое. Здесь стало собираться все мужское население села. Сидели, балагурили, выпивали несметное количество прокисшей "изабеллы". Женам и родителям с трудом удавалось оторвать от стульев одуревших мужиков.

– Тамара, ангел, еще десять бутылок!

– Тамара, кто тебя одарил такой красотой, будь ты неладна!

– К черту сдачу, один твой взгляд стоит миллион!

– Тамара, улыбнись разок, а потом хоть режь меня ножом Ласайи!*

_______________

* Л а с а й я – шуточно-уменьшительное от Ласа.

– Ласайя, целуй ноги девочке, иначе прогорел бы ты со своей вонючей столовой!

– Повезло тебе, Ласайя! Теперь можешь сбывать хоть собачатину.

– Поцелуй меня, Тамара, и брось потом в Супсу!

– Гляди, что за бедра!

– И как только ее никто до сих пор не похитил?!

– Сию минуту!

– Не знаю, парень!

– Миллион – это много! Зачем мне столько денег?

– Твоя жена красивее меня, парень!

– Поцелую, когда протрезвеешь!

– Я люблю другого, милый мой!

– Руки! Убери руки! Ласа, уйми этого пьянчужку.

– Ласа, пора, закрывай столовую!

И так каждый день...

Бачана вошел в столовую, уселся за столик в углу.

На дворе пар поднимался над раскаленной землей, в столовой свежевымытый пол источал приятную прохладу. Ласайя был на кухне, колдовал у кипящего котла. Тамара стояла у стойки спиной к Бачане, перетирала стаканы.

В этот ранний час в столовой было пусто. Посетители обычно собирались после полудня. Бачана знал об этом, потому и пришел сюда в столь неурочное время. Подождав немного, Бачана несмело кашлянул. Тамара быстро обернулась. У Бачаны екнуло сердце. Он опустил голову и закашлялся теперь уже от охватившего его волнения. Тамара взяла со стойки тарелку, нож, вилку и подошла к Бачане. Бачана видел лишь ее пальцы – длинные, красивые, чуть покрасневшие и вспухшие от горячей воды. Девушка поставила на стол тарелку, удивленно разглядывая посетителя. Она видела его впервые.

– Что прикажете? – спросила она.

Бачана поднял голову.

– Хлеба! – тихо произнес он, с трудом проглотив слюну.

– Только?

– И сыру.

– А мяса?

– Нет.

– Вино?

– Нельзя. Завтра у меня экзамен.

– Какой?

– Физика.

– В каком ты классе?

– Заканчиваю.

– А-а-а... Харчо не хочешь?

– На харчо не хватит денег! – Бачана покраснел.

Тамара ушла. Вскоре она вернулась с подносом в руках. Она поставила перед Бачаной хлеб, сыр, тарелку с харчо и стакан вина.

– Один стакан можно! – улыбнулась она и присела перед Бачаной. – Как тебя звать?

– Бачана.

– Фамилия?

– Рамишвили.

– А меня зовут Тамарой.

– Знаю! – Бачана поднял стакан.

– Почему я не видела тебя до сих пор?

Бачана смутился. Он отпил глоток вина, словно хотел вернуть на место подступившее к горлу сердце.

– В моем возрасте в столовую не ходят.

– Почему же пришел сегодня?

– Проголодался очень, потому и пришел. – Бачана отпил еще глоток.

– Кислое? – Тамара смешно сморщила нос.

– Будь здорова! – Бачана осушил стакан. – Посчитай, пожалуйста!

– Сдашь физику, тогда и посчитаю!

– Тамара! – раздалось из кухни.

– Иду, Ласа! – крикнула Тамара. – Я мигом! – сказала она Бачане и убежала.

Вернувшись, Тамара опешила: Бачаны в столовой не было. На столе все лежало нетронутым.

– Здравствуй! – поздоровалась Тамара, присаживаясь к столу.

– Здравствуй! – ответил Бачана.

– Сдал?

– Сдал.

– Ну как?

– Тройка, – Бачана нехотя улыбнулся, – и то из-за уважения к моему деду Ломкаце. – Он достал из кармана пятирублевую бумажку и положил ее на стол. – Это за вчерашний обед.

Тамара даже не взглянула на деньги.

– Сколько еще осталось экзаменов?

– Тамара! Что ты там возишься с молокососом! Иди сюда! – крикнул Дуту Центерадзе. Он в компании четырех собутыльников сидел за столом в дальнем углу и был уже навеселе.

Тамара не обратила на него внимания.

– Сколько еще экзаменов?

– Один.

– Когда?

– Послезавтра.

– Приходи послезавтра.

– Я и завтра приду.

– Приходи. Что сейчас подать?

– Тамара-а! Дитя расстается с грудью матери, а ты не можешь расстаться с этим сопляком? – крикнул снова Дуту.

Тамара подошла к нему.

– Что желаете?

– Что же мне пожелать лучше твоей красоты! Побудь здесь, с нами!

– Некогда мне! Если что нужно, скажите.

– Принеси еще десять бутылок и садись рядом со мной! Хочу выпить за твое здоровье! – Дуту схватил Тамару за руку. Она вырвалась и пошла к стойке.

– Ласа, дай десять бутылок вина.

Ласа стал доставать бутылки. К стойке направился Дуту. Глаза у него блестели, чувствовалось, что он изрядно выпил.

Дуту Центерадзе был милиционером. Приземистый, широкоплечий, длиннорукий, с наганом в расстегнутой кобуре, он держался самоуверенно и вызывающе. Подойдя к стойке, он обнял Тамару.

– Отстань, Дутуйя, от девушки и ступай к своему столу! – нахмурился Ласа.

– Девушка не возражает, а ты чего в бутылку лезешь? – огрызнулся Дуту и, схватив, словно игрушки, шесть бутылок вина, вернулся на место. – А подавать вино, между прочим, твоя обязанность! – крикнул он Ласе. – Увижу, что кто-нибудь лезет к этой девушке, пусть потом пеняет на себя! Гроб его я сам поставлю во дворе церкви архангела Гавриила! Так и знайте! – объявил во всеуслышание Дуту.

Тамара принесла остальные четыре бутылки. Дугу аасилу усадил ее рядом с собой.

– Садись, девушка, хочу выпить за твое здоровье! – Дуту встал со стаканом в руке и обратился к Ласе: – Ласайя Басилия! И не стыдно тебе заставлять эту красавицу мыть тарелки? Отдай Тамару мне, и я посажу ее на золотой трон, будет жить как царица Тамар!

– Это на какой же золотой трон? На одном ведь уже восседает твоя жена Талико?.. Подумал бы о деле, ветрогон! Ни кола, ни дерева во дворе! Курам твоим негде усесться на ночь!.. Нашелся рыцарь!

В столовой поднялся хохот.

– Ласайя, укороти язык, как бы я ненароком не наступил на него! предупредил Дуту, положив руку на револьвер.

Бачана встал и направился к двери.

– Постой ты, эй, парень! – позвал его Дуту. – Ты чего тут околачиваешься? Оглянись, есть тут твои сверстники?

– Я зашел поесть, – спокойно ответил Бачана.

– Знаю я, зачем ты пожаловал! На вот, возьми, выпей и марш домой! Дуту протянул Бачане стакан вина и ножку вареной курицы. Бачана подошел к столу, взял из рук Дуту стакан и мясо и положил их на стол.

– Я не пью.

– Ну так уходи!

– Не твое это дело – уходить мне или нет! – Щеки у Бачаны зарделись. Дуту протянул было руку, чтобы схватить его за ухо, но Бачана быстро отстранился, и рука Дуту повисла в воздухе. – Ты пьян, Центерадзе! бросил Бачана в лицо милиционеру и пошел к выходу.

– Чей это щенок? – спросил опешивший Дуту.

– Это внук Ломкацы Рамишвили! – ответил сидевший рядом с ним Ушанги Каландадзе. Дуту закусил губу. – Манучара Киквадзе, за ликвидацию которого твой начальник получил орден, кажись, убил он... Так что оставь его в покое... – шепнул ему на ухо Каландадзе.

– Неправда, – процедил Дуту сквозь зубы. – Я сам участвовал в той операции! – Лицо Центерадзе побагровело. – Змееныш он и сын троцкиста!

– Да в чем мальчик провинился перед тобой? Ну пришел в столовую, даже не ел ничего, идет своей дорогой... Нельзя же так, Дуту... Сходить с ума из-за бабы... – сказал недовольно Афанасий Лория.

– Кто баба, сукин ты сын?! Не баба, а богиня! Стань перед ней на колени и молись! – Дуту хлопнул Афанасия своей медвежьей лапой по плечу.

Афанасий покачнулся. В столовой наступила напряженная тишина.

– Дутуйя, по облигации ты выиграл Тамару, что ли? Отпусти девушку, дай и нам полюбоваться ею! – постарался разрядить обстановку Мамука Яшвили.

– Сегодня прощаю тебе болтовню, а с завтрашнего дня чтоб ноги твоей не было в этой столовой! – пригрозил ему Центерадзе.

– Шел бы в армию, коли ты такой герой! – ответил со смехом Мамука. Может, отвадишь от нас Гитлера!

– А кто наведет здесь порядок? Кто присмотрит за дезертирами вроде тебя?

– Это я дезертир?! Килограммовый осколок до сих пор у меня в груди торчит! – Мамука распахнул сорочку. – И ты меня называешь дезертиром?! Это ты собрался наводить здесь порядок?! Первый бездельник и дезертир?! Мамука схватил со стола бутылку и пошел на Центерадзе. Тот вытащил наган.

Бачана покинул столовую.

Прошло всего три месяца со дня появления Тамары в столовой, и по селу поползли сплетни. Словно весенние ласточки, они облетели каждый двор и дом. Всюду – на чайных плантациях, в полях, виноградниках, садах, огородах, на базаре, в конторе, бане, парикмахерской, библиотеке – только и было шушуканья и пересудов, что о молодой официантке.

– Слышь, а третьего дня Мамука Яшвили и Дутуйя Центерадзе из-за этой чертовой девчонки чуть было не зарезали, оказывается, в столовой друг друга...

– Говорят, Дутуйя-бездельник избил жену и отправил ее в Мелекедури, к папаше...

– Нашел же ведьму Ласайя, будь он неладен! Говорят, брюхата она от него... Вишь, раздобрела как...

– Не от него, а от того же Дутуйи-милиционера...

– Она, оказывается, и Мамуке Яшвили строила глазки, да жена его Дареджан задала ей трепку!..

– Что Гитлер – что эта девка! Переполошила все село!..

– Неужто свет клином сошелся на этой потаскушке?..

– Видать, сошелся! Говорят, Торнике Кинцурашвили с ножом полез на Ардалиона Гваладзе...

– А куда смотрит Дутуйя-милиционер?

– Дутуйя сам ходит в первых ее любовниках!

– Что Дутуйя, она и тому парню вскружила голову!

– Какому еще парню?

– Внуку Ломкацы Рамишвили, Бачане... Только за это следовало посадить ее – за попытку растления малолетнего... Третьего дня видел я его у столовой – глаза у парня, как у сумасшедшего...

Тамара квартировала у Зосима Хинтибидзе. Она занимала крохотную крайнюю комнатку с окном на проселочную дорогу.

Село спало. Бачана тихо постучал пальцем в окно. Спустя минуту в окне показалось испуганное лицо Тамары. При виде Бачаны в глазах девушки мелькнул укор. Закусив губу, она всплеснула руками, потом осторожно приоткрыла окно и шепотом спросила смутившегося Бачану: