Текст книги "Остров Южный Камуи"

Автор книги: Нисимура Кётаро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

8

На следующий день после обеда Тагути, договорившись о визите по телефону, отправился навестить писателя Сасануму, проживавшего в элитном доме в центральном районе Аояма. Новый двенадцатиэтажный дом действительно был хорош, но сама резиденция знаменитости оказалась маленькой двухкомнатной квартиркой. Тагути, ожидавший после знакомства с творчеством Сасанумы увидеть роскошное жильё, был несколько обескуражен. Хозяин встретил его с заспанным видом, объяснив, что работал всю ночь. На вопросы отвечал осипшим голосом.

– Мы с Сакакибарой вместе учились в университете на отделении французской литературы. Часто по ночам толковали с ним о теории литературы. А что он натворил?

– Я просто хочу понять, что он за человек. Вы-то, наверное, хорошо его знаете. Так что за человек Тэцуя Сакакибара?

– Смотря что вы имеете в виду под этим. Если подумать, то ведь другого человека до конца понять вообще невозможно, – слегка улыбнулся Сасанума.

– Пожалуй, – согласился Тагути и задал вопрос по-другому:

– Это правда, что он бросился под машину, чтобы спасти ребёнка?

– Правда. Дело было, когда мы учились на четвёртом курсе. Мы втроём – я, Сакакибара и ещё один из наших – шли по улице. В это время на проезжую часть выбежал малыш лет трёх-четырёх. Навстречу ехал грузовик. Я только и успел подумать: задавит! Головой понимаю, что надо спасать ребёнка, а тело не хочет двигаться. Ну конечно, страшно было. А в это время Сакакибара бросился к нему и оттолкнул. Ребёнок-то цел остался, а ему ногу покалечило на всю жизнь.

– Значит, смелость в нём есть?

– Да. По крайней мере, я бы так не мог. Мне своё тело дороже. Вот такой я бесчувственный чурбан.

– Но вы-то популярный писатель, а он кормится тем, что продаёт по пятьдесят йен свои поэтические сборнички, которые распечатывает на мимеографе. С моей точки зрения, вы в жизни победитель, а он – проигравший.

– Сейчас время такое сложное. Сразу и не разберёшь, где победитель, где проигравший… Если по-другому взглянуть, может, это он победитель. Я сам иногда завидую тому, как он живёт. У меня такое чувство, что живёт он свободно и свобода – всё, что ему по-настоящему нужно.

– Всё, что ему по-настоящему нужно?

В глазах Тагути мелькнул иронический огонёк.

Собеседник, очевидно, это заметил и с некоторым смущением осведомился:

– А вы, господин следователь, похоже, видите Сакакибару совсем в другом свете?

– Откровенно говоря, может, и так… Но прежде, чем об этом толковать, не могли бы вы сказать, насколько можно считать, что Сакакибара честен с самим собой?

– Н-да… – сложив руки на груди, Сасанума погрузился в глубокую задумчивость. – Он был арестован за участие в демонстрации против визита Сато в Америку. Значит, он не просто вынашивал неприязнь к властям предержащим, но был достаточно честен, чтобы воплотить свои мысли в действия. В этом смысле я, например, лицемерю. В романах высказываюсь смело, а в жизни самый настоящий консерватор.

– Это он вам рассказывал, что принимал участие в демонстрации?

– Да. Я, когда узнал, что его выпускают, даже пошёл его встречать к участку камата. Помнится, комплексовал тогда немного… Потом он в стихах описал, как участвовал в этой демонстрации. Хорошее стихотворение получилось.

Сасанума, не вставая с кресла, дотянулся до книжной полки над столом, достал самодельный поэтический сборничек и открыл его где-то на середине.

– Называется «Вспышка». Немного похоже на стихи французского поэта Элюара о Сопротивлении. Сильные стихи!

Тагути поэта по фамилии Элюар не знал. Зато он знал, что Сакакибара всё наврал и сочинил стихотворение о демонстрации, в которой сам не участвовал.

– А что вы скажете, если это неправда?

– Неправда?

– Что, если он в демонстрации не участвовал? Если, например, его арестовали за кражу какую-нибудь, а он вам наплёл, что за участие в демонстрации? Что тогда?

Сасанума криво улыбнулся.

– Ну что вы такое говорите! У него же, полагаю, нет необходимости так врать. Ну, я ещё другое дело. Какой-никакой известности добился, но мне надо суетиться, любую возможность использовать, чтобы продать себя повыгодней. Разные там оппозиционные высказывания позволяю себе иногда, но для меня это – просто поза, способ добиться большей популярности. А ему вообще волноваться не о чем. Значит, выходит, и врать ни к чему.

Похоже было, что Сасанума говорил без всякой иронии.

Не касаясь больше темы демонстрации, Тагути спросил:

– Как думаете, мог он убить человека?

Конечно, ответа «да» ожидать не приходилось, но он надеялся, что по тому выражению, с которым будет дан ответ, можно будет опосредованно составить представление о Сакакибаре.

– Сакакибара – убийца?! – переспросил Сасанума и рассмеялся. – Раз он людям помогает, тут же всё понятно. Убийцей он уж точно быть не может.

– Ну, это вы говорите о Сакакибаре, которого вы знаете…

– А что, есть какой-то другой Сакакибара?

– Может быть, и есть, – сказал Тагути, переводя взгляд на сборник стихов, лежащий на столе.

Ему вспомнилась комнатушка в четыре с половиной татами, куда почти не проникает ветер с улицы. Отпечатанные на мимеографе экземпляры поэтических сборников ценой в пятьдесят йен. Затёртый, нечистый дощатый пол. В таких условиях приходится жить Сакакибаре. Невыносимая жизнь для каждого, у кого в душе сохранилось хоть немного буйства. Бесконечная череда тоскливых, скучных дней.

Зазвонил телефон. Сасанума, сделав извиняющийся жест, взял трубку. Разговор как будто бы шёл об очерке для большого журнала.

– Да вот думаю прямо завтра отправиться в Бангкок за материалом, – посмеиваясь, говорил Сасанума.

Его радужное настроение передалось и Тагути. В каморке у Сакакибары не было даже намёка на такую атмосферу. Там и телефона не было. Не было, очевидно, и престижного журнала, который бы заказывал ему, безвестному, материал в номер.

9

Не успел Тагути вернуться в управление угрозыска, как последовал звонок от инспектора Судзуки, который был приставлен следить за Сакакибарой.

– Он сейчас возле Хатико, в Сибуе, – доложил инспектор.

В трубке был слышен гул оживлённого городского квартала.

– Он уже час тут продаёт свой сборник. Написал на картонной коробке «Купите сборник моих стихов», а сам молча рядом стоит.

– И как, хорошо продаётся?

– За час всего один экземпляр продал. Какой-то парнишка купил, с виду школьник, старшеклассник. Что мне дальше делать?

– Ну, вот что…

Не выпуская трубки, Тагути посмотрел на свои наручные часы. Было начало пятого. Сакакибара, наверное, ещё долго будет продавать свою книжку. Решив, что неплохо будет самому взглянуть, какое у него при этом лицо, Тагути сказал: «Сейчас приеду» – и повесил трубку.

Небо опять хмурилось, обещая дождь, но вокруг памятника собачке Хатико, как всегда, было полно молодёжи.

Тагути зашёл в небольшую полицейскую будку у станции, где его ждал инспектор Судзуки. Глядя в окно в сторону Хатико, тот тихо сказал, обращаясь к Тагути:

– Всё ещё там.

Действительно, в густом человеческом потоке виднелась тощая фигура Сакакибары. Он всё ещё стоял на своём посту с коробкой книг в руках. Только иногда утирал носовым платком пот с лица. Почти никто возле него не останавливался. Какие-то три девицы, наверное студентки, оглянулись было и обменялись какими-то репликами, но так ничего и не купили.

Сибуя не зря считается районом молодёжных тусовок: вокруг Хатико молодёжь так и кишела. В этой оживлённой толпе Сакакибара смотрелся чужаком. При этом он производил впечатление отнюдь не горделивого одиночки. Было в его облике что-то печальное, неприкаянное.

Тагути достал из кармана купленную у Сакакибары книжицу и положил перед инспектором Судзуки.

– Хочешь взглянуть?

– Я в стихах ни бум-бум, – ответил Судзуки, покрутив рукой у виска, и, взглянув на шефа, перешёл на серьёзный тон:

– А мы не можем его сейчас арестовать? Ведь он и есть убийца – больше некому.

– Это точно, он и есть преступник, – спокойно подтвердил Тагути. – Но у нас нет улик.

– Так ведь и алиби у него, вроде бы, нет.

– У покойника Ёсимуты тоже не было алиби. Но если мы сейчас арестуем Сакакибара найдётся несколько свидетелей, которые будут давать показания в его пользу. Все они уверены, что он прекрасный человек. И ничего мы тут не можем поделать. Прежде всего, мотив убийства нам неясен. Ну зачем ему понадобилось убивать Кадзуко Ватанабэ?

– Так он же её, наверное, любил. А она ему сказала, что собирается замуж за другого…

– Да нет! – покачал головой Тагути.

Сакакибара всё с тем же отрешённым видом стоял на своём месте у Хатико. Интересно, сколько экземпляров он мог продать за день?

– Я тоже сначала так рассуждал. Только всё не так. Если бы между ними были такие отношения, мы бы это в процессе следствия раскусили. Ничего такого между ними и не было. Видимо, как сказал сам Сакакибара, для него эта девица была всего лишь несчастным существом, заслуживающим любви и сочувствия. То-то он мне плёл о преступлении безо всякого мотива. Хотя погоди-ка…

– Что?

– Почему он так упорно твердил насчёт этого самого мотива?

– Он же говорил как раз об отсутствии мотива, так?

– Какая разница?! Уж очень его занимает этот мотив. А почему?

– Наверное, потому, что, если мотив станет понятен, мы его арестуем. Небось этого-то он и боится.

– Я тоже так думал, но не всё так просто. Ареста он не боится. Тем не менее он больше всего боится, что мы догадаемся об истинном мотиве. Вот он и носится со своим мотивом…

– Что-то я не очень понимаю.

– Ну, примерно так. Мотив какой-то очень специфический. Если он откроется, то для Сакакибары это будет настоящий позор. Если предположить такое, то его действия поддаются объяснению, хотя…

Тагути не успел закончить свою мысль. В этот момент возле памятника Хатико что-то случилось.

10

Там начиналась свара.

Двое юнцов пристали к пожилому мужчине лет шестидесяти. То ли он кого-то из них задел плечом, то ли что-то ещё, но это послужило поводом для драки.

Прохожие обступили троицу со всех сторон, но никто не проявлял желания вмешаться и остановить ссору. Может быть, ещё и потому, что старик был в грязной потрёпанной одежде, с угрюмым лицом, не вызывавшим особой симпатии, а парни с виду типичные бандиты – в тёмных очках и соломенных сандалиях.

Видя, что начинается ссора, Тагути вместе с инспектором Судзуки немедленно выскочили из будки и направились к месту происшествия. Но, когда они приблизились вплотную к толпе, Тагути придержал своего помощника:

– Не так быстро!

– А что?

– Хочу посмотреть, что будет делать в данной ситуации Сакакибара.

По словам Минэко, Сакакибара не побоялся выйти против бандита, чтобы помочь девушке, и был жестоко избит. А Сасанума утверждал, что его приятель бросился под машину, спасая чужого ребёнка, – и остался с покалеченной на всю жизнь ногой. Если исходить из образа, который складывался из тех двух эпизодов, он не мог бросить человека в беде, должен был вступиться за него во имя справедливости. Оба стояли на том, что Сакакибара не способен на убийство. Однако тех происшествий Тагути своими глазами не видел. Теперь он хотел лично во всём убедиться. Если Сакакибара и впрямь такой борец за справедливость, он не должен спокойно смотреть на то, как двое хулиганов издеваются над бедным стариком.

Заглядывая поверх голов, Тагути стал присматриваться, как ведёт себя Сакакибара. Тот наблюдал ссору со сконфуженным видом. Ссутулив плечи, он то поглядывал на место стычки, то отводил глаза, будто борясь с чем-то, недоступным взору.

– Ты чего не здороваешься как положено?! – рыкнул один из хулиганов, сильно толкнув старика в плечо.

То шатнулся, осел на землю и едва сумел привстать, восстановив равновесие, как другой сгрёб его за ворот и дал оплеуху, приговаривая:

– Раз старенький, значит, уже и здороваться не надо?!

Старик не сопротивлялся, только испуганно повторял:

– Извиняюсь! Виноват!

Сакакибара побледнел. По мучительному выражению на лице было видно, что он в глубине души чувствует ответственность за то, что у него на глазах идёт избиение старика.

Хулиган ещё раз дал старику оплеуху.

– Пора нам вмешаться! – не в силах больше сдерживаться прошептал инспектор Судзуки на ухо шефу.

В это время Сакакибара, отложив свою коробку с книгами, вошёл в круг и предстал перед хулиганами. Он был тощ, хил и к тому же приволакивал левую ногу, так что реальной угрозы для них не представлял.

– Оставьте его! – сказал он дрожащим голосом.

Было видно, как ему страшно. И всё же, несмотря на страх, он пытался остановить хулиганов.

Бандиты свирепо воззрились на незваного пришельца.

– Ты что, тоже хочешь отведать? – ухмыльнулся один из них.

– Перестаньте мучить старика!

– Ах ты, козёл! – рявкнул один бандит и сзади лягнул Сакакибару в бедро. Сделал он это стремительно и ловко: видно было, что собаку съел на уличных драках. Когда жертва упала, другой парень стал пинать её ногами. Бандиты легко взяли верх – Сакакибара лежал скорчившись, словно креветка.

– Похоже, правду о нём рассказывали, – подумал Тагути, чувствуя, как в глубине души шевельнулось смущение. Неужели Сакакибара и в самом деле борец за справедливость? Но если так…

– Остановим их, шеф! – воскликнул инспектор Судзуки.

– Давай! – скомандовал Тагути, протискиваясь своим грузным торсом через плотную толпу.

11

От побоев Сакакибара не мог передвигаться, и Тагути доставил его в больницу. Осмотрев пострадавшего, врач сказал, что есть небольшая трещина в ребре, так что некоторое время придётся соблюдать постельный режим. Сам Сакакибара на больничной койке был весел и оживлён.

– Что-то у вас такое странное выражение лица! – усмехнулся он, глядя на Тагути снизу вверх. – Ага, не ожидали от меня такого! Теперь удивляетесь небось!

– Да нет, особо не удивляюсь.

– Врёте?! – испытующе взглянул на него в упор Сакакибара. – Вы же сейчас в замешательстве. И вам хочется думать, что я это представление нарочно разыграл. Считаете, я знал, что за мной следят, и вступился за того старика, просто чтобы сыграть на публику. Ведь злодей-убийца так просто человеку помогать не станет. Что, разве не так?

Тагути только улыбнулся в ответ. А Сакакибара, будто хмелея от собственных слов, продолжал свой монолог:

– Только, к сожалению, это не спектакль. Просто я хотел ему помочь – и помог. А следили вы за мной или нет, к делу отношения не имеет. Не мог я не вмешаться, когда видел перед собой такое. А вообще-то в том, что я за него вступился, ничего особенного нет. Просто не могу я по-другому. Но на публике всегда смущаюсь.

– Понимаю.

– Понимаете? Да что вы понимаете?! Ничего вы на самом деле не понимаете!

– Действительно, я сначала не знал, что и думать…

– Интересно! Честное признание!

– Но теперь всё по-другому. Я, кажется, понял, что ты за человек. На первый взгляд натура очень сложная, но в действительности всё сводится к одному типу поведения.

– Теперь вы решили прочитать лекцию по антропологии?

– Да нет, это скорее из области философии, основанной на моём жизненном опыте. Ты, когда вступился за старика, весь дрожал от страха.

– Ну что из этого?

Лицо Сакакибары приняло несколько напряжённое выражение.

– Я действительно по природе трус. Смелости мне не хватает. А что, так плохо?

– Да нет, – вымученно улыбнулся Тагути.

Спросив разрешения у больного, он прикурил сигарету.

– Я и сам по натуре трус. Но обычный человек, если боится, не станет помогать другому. Ну, в лучшем случае полицию позовёт. А ты, хоть и дрожал от страха, а вступился за старика.

– И что, это плохо?

– Я этого не сказал. Я хочу сказать, что такой у тебя характер, – очень даже интересный характер. Похоже, что характер твой всегда подчиняется чувству долга. Вот и сегодня ты, можно сказать, стал заложником своего чувства долга. В твоём случае это чувство долга, видимо, стало категорическим императивом. Обычный человек от страха бросается наутёк, а ты, наоборот, от страха вступаешься за обиженного.

– Интересная у вас теория. Полюбопытней университетской лекции.

– Если домыслить, то ты как бы стараешься себе же солгать, обмануть себя и других. Я полагаю, тебе кажется, что поэту во всём должен быть присущ дух протеста. Вот эта идея тебя полностью захватила. Так же тебя повело протестовать против визита Сато в США. Но прямо в день демонстрации тебя задержали на довольно-таки постыдном проступке – краже книг. Обычный человек молчал бы в тряпочку о том дне, но в тебе твоё чувство долга взыграло странным образом, и ты стал врать, что участвовал в демонстрации. Больше того, даже стихотворение написал об этом событии. Вероятно, никак не мог без подобного обойтись.

Сакакибара переменился в лице. Вероятно, его задело за живое.

Тагути неторопливо загасил окурок в пепельнице.

– Что, разговор становится интересным?

– Какое это имеет отношение к делу? – злобно воззрился на него Сакакибара.

Тагути улыбнулся.

– Просто хотел тебя предупредить. Ты в себе слишком уверен. Ещё говорил: как полиция может меня арестовать?! Арестуют как миленького. Это твой характер тебя и подводит под монастырь. Ты сам себя губишь.

– Чушь какая-то! – натянуто рассмеялся Сакакибара.

В это время дверь палаты распахнулась, и в неё хлынули репортёры.

– Значит, это вы боретесь с криминальными элементами в городе? – спросил один из них, заглядывая в лицо распростёртому на койке Сакакибаре.

12

Когда Тагути вызвали к начальнику отделения, он сразу приметил на столе развёрнутые номера свежих газет.

– Читал? – спросил начальник, глядя на Тагути поверх очков.

Лицо у комиссара было озабоченное.

– Да уж читал! – усмехнулся Тагути.

– Во всех газетах его чествуют как героя. Наверное, потому, что оказался в самом фокусе движения по борьбе за искоренение преступности в городе.

– «Уличный поэт отважно встал на борьбу с хулиганами…» – прочитал комиссар один из заголовков.

На странице красовался большой портрет – улыбающийся Сакакибара на больничной койке.

– Ты же там был при этом?

– Так точно. Это случилось, как раз когда мы с инспектором Судзуки за ним следили.

– Тут возникает две проблемы.

Комиссар сложил руки на груди.

– Во-первых, ваши собственные действия в данном инциденте. То, что вы не вмешались сразу и не остановили хулиганов, тоже может просочиться в прессу, и нас хорошенько взгреют.

– Я понимаю. Ответственность тут целиком на мне. Судзуки порывался сразу вмешаться, но я его придержал.

– Ну ладно, это мы как-нибудь замнём. Но есть ещё проблема. То, как описывают в газетах происшествие, соответствует истине, так?

– В основном так.

– Но ты при этом продолжаешь считать, что Сакакибара всё же убил девицу из турецкой бани?

– Кроме него, больше некому.

– Но однако…

Комиссар с озадаченным видом встал с кресла и медленно прошествовал к окну.

На улице по-прежнему было жарко. Тагути утёр платком пот с шеи. Он примерно представлял, что хотел сказать начальник.

Комиссар обернулся. Лицо у него было растерянное.

– Я что-то не пойму. И такой человек мог совершить убийство?! Или он там всё разыграл, зная, что ты за ним следишь?

– Я думаю, он вступился за старика потому, что считал нужным вступиться.

– Ну вот! И никаких доказательств того, что он потерпевшую ненавидел, ты тоже не нашёл?

– Не нашёл. Да я и не думаю, что он её ненавидел.

– Тогда мотив убийства выглядит совсем невразумительно. И всё-таки почему же ты считаешь, что убил Сакакибара? Откуда у тебя такая уверенность?

– Этого я толком объяснить не могу.

Тагути подыскивал подходящие слова для объяснения, но всё как-то неладно звучало. Тогда, махнув рукой, он сказал:

– Сакакибара мне сам дал понять, что он убийца.

Это было не совсем правдой, но в некотором смысле Тагути верил, что так оно и есть.

– Сам сознался? – недоверчиво прищурился комиссар.

– Ну, не то чтобы сознался, не совсем… Это, наверное, звучит немного странно, только он специально старался меня поддеть, так вызывающе держался с полицией, будто хотел сказать: «Ну, я убил, и что?!» Звучало это так, будто он кричал: «Я преступник!»

– Н-да-а… – неопределённо промычал комиссар.

По его лицу было не видно, что слова Тагути действительно до него дошли.

– Но ведь мы не можем его арестовать только на основании твоей уверенности.

– Это понятно.

– К тому же сейчас Сакакибара стал народным героем. Если мы, не имея никаких доказательств, будем продолжать его пасти, вмешается пресса, и нам не поздоровится.

– Всё я понимаю, но дайте мне ещё немного времени!

Тагути смотрел комиссару прямо в глаза, не отводя взгляда. Только бы докопаться до мотива преступления… Если мотив выяснится, Сакакибара непременно расколется.

– Пожалуйста, разрешите мне ещё немного подержать Сакакибару в разработке, – попросил он.

Комиссар молчал скрестив руки на груди. Приняв это за молчаливое согласие, Тагути склонил голову в поклоне и вышел из кабинета.