Текст книги "Остров Южный Камуи"

Автор книги: Нисимура Кётаро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

3

Вслед за тем в единственной на острове гостинице-рёкане, больше похожей на большую бакалейную лавку, состоялся банкет в честь моего приезда. В полутёмной прихожей гостиницы на глиняном полу были сложены разные товары повседневного пользования, привезённые на корабле с острова Центральный Камуи. На застрехе снаружи был вывешен лист картона с неумелой кривоватой надписью: «Поступили в продажу хлеб, мыло, сигареты». Подали местное вино из сахарного тростника и жаркое из мяса буревестника. Прислуживали сама хозяйка рёкана и молоденькая служанка. У меня перед глазами всё ещё стояла картина дневной бойни, так что к птичьему мясу я не прикасался. Как и в прошлый раз, последовали бесконечные приветствия от представителей островных властей, каждый раз сопровождавшиеся пусканием чарки по кругу. Мне все эти японские церемонии с ритуальными возлияниями совсем не нравились. Как врач я видел в этом что-то очень нечистоплотное. Однако пренебрегать обычаями не годилось и приходилось поневоле соответствовать.

Мой давешний знакомый коммивояжёр, остановившийся в той же гостинице, тоже забрёл в банкетный зал, где шло торжество. Ему-то, судя по всему, этот остров нравился. Похлопывая по плечу то старосту, то директора школы, он опрокидывал одну стопку за другой, при этом громогласно возвещая: «Другого такого прекрасного острова нигде не сыщешь!» Постепенно обстановка в банкетном зале становилась всё раскованней. Когда коммивояжёр начал «пляску голышом» с намерением выставить напоказ своё толстое брюхо, я не выдержал и сбежал во двор.

Из темноты доносился бой барабанов. Посмотрев в ту сторону, я увидел на склоне горы, куда мы поднимались днём, багровое пламя огромного костра. Вспомнилось, что там действительно был небольшой грот. Возможно, он служил островитянам также в качестве синтоистского святилища. Вероятно, там вечером устроили храмовый праздник по случаю состоявшейся днём удачной охоты и забоя буревестников.

Жара и вечером не спадала. Только я прикурил сигарету, как за спиной раздался голос коммивояжёра: «И что же это вы тут делаете?» От него так и несло сивухой. Я сказал, что смотрю на костёр. Коммивояжёр обнажил в улыбке белые зубы и радостно заключил:

– Что значит вовремя приехали! Как раз на праздник попали! Везёт мне в этом году! Не хотите ли со мной прогуляться к храму? Там есть на что поглядеть!

Он снова широко ухмыльнулся и поведал мне о всех прелестях праздника. Раньше на этом острове жили ныряльщицы ама, которые добывали со дна моря моллюсков и съедобные водоросли. От них и пошёл этот праздник. Теперь там все женщины пляшут как сумасшедшие вокруг костра с голой грудью.

– Загорелые все дочерна, но сиськи у них что надо! – заржал коммивояжёр.

Я представил себе, как полуобнажённые женщины пляшут в отсветах костра. Картина получалась радостная и проникнутая здоровым эротизмом, но меня это не воодушевляло. В моём сознании буйно пляшущие женщины ассоциировались с теми самыми бабами, что днём вспарывали животы убитым буревестникам.

– Главного устроителя праздника тут называют Старейшиной, но на самом деле это плюгавый убогий старикашка, – продолжал свои объяснения коммивояжёр.

Поскольку я ничего о здешних обычаях не знал, то, наверное, казался ему идеальным слушателем. Я молча слушал его только потому, что это было намного лучше, чем сидеть на скучнейшем банкете со старостой и иже с ним, а вовсе не потому, что сам праздник был мне сколько-нибудь интересен.

– Этот остров называется Южный Камуи, то есть Божий остров – ну, значит, есть такая легенда, будто бог один его тут сотворил – Камуи Тобан но тэнсон корин. А нынешний Старейшина, значит, считается его потомком. Он может слышать божественный глас и обладает огромной силой. Ну, и эта самая особая привилегия у него была. Эх, до чего завидно!

– Какая ещё «эта самая»?

– Ну, ясно же какая. Чтобы со всех девиц первым пробу снимать. Да только такому-то старичку – куда уж ему плоть-то тешить!

Коммивояжёр снова заржал и ткнул меня в бок. Он сам увлёкся своим рассказом.

– А на празднике он должен был выбрать несколько парней. Те, значит, напяливали маски чертей и становились вроде как посланниками бога. И, значит, как старичок Начальник им прикажет кого убить, они должны были жертву схватить за руки – за ноги и её растерзать.

При этих словах мне снова вспомнилось, как женщина вспарывает белое брюхо буревестнику.

– Но это же, наверное, дело давнее? Сейчас здесь всё-таки полиция есть?

– Может, и так, конечно…

Коммивояжёр потёр раскрасневшуюся от выпивки физиономию. В его устах это звучало так, будто было бы совсем недурно, если бы этот варварский обычай сохранился до наших дней.

– Так что? Может, прогуляемся вместе до святилища? Сегодня тут все на празднике как ошалевшие, так что можно запросто любую бабу захомутать, какая понравится. Значит, просто за задницу её приобнимешь и говоришь: «Как насчёт магухаи?» Обычно все отвечают: «Окей!» А «магу» – это по-здешнему и есть самое женское оно.

Коммивояжёр показал рукой, что он имеет в виду. Я вообще-то был не против женского общества. Ещё живы были воспоминания о роскошном нежном теле той китаянки, с которой мы спали в Гонконге. Но в отношении здешних дочерна загорелых островитянок с их злорадным смехом я никакого желания не испытывал. К тому же я порядком устал.

Мой отказ коммивояжёр резко осудил, после чего зашагал один в сторону горы. Обо мне он, наверное, подумал, что с таким каши не сваришь. Что ж, у этого человека, видимо, нервы были покрепче, чем у меня.

Возвращаться в банкетный зал и снова пить тоже не хотелось. Выйдя со двора гостиницы, я отправился к себе в медпункт. Там у меня была комнатушка в шесть татами, где можно было поспать до утра.

Я включил голую лампочку, осмотрелся и как был, в белой рубашке, завалился на выцветшую циновку. На этом острове электричеством можно было пользоваться только до восьми вечера, а стрелка на моих наручных часах уже приближалась к девяти. Лампочка ещё горела – возможно, в виде исключения, по случаю праздника. А может быть, мне как врачу полагалась особая привилегия.

Жара не давала заснуть. К тому же мерный бой барабана страшно действовал на нервы. Обычно у нас во время праздника барабан всегда гремит бодро и радостно, создавая приподнятое настроение, но этот почему-то тарахтел монотонно и уныло, словно шум дождя. Я перевернулся на другой бок, и тут вдруг из приёмного кабинета донеслось мяуканье. Кошек я терпеть не мог. Вскочив на ноги, я ринулся в кабинет и включил свет. Под столом пристроился белый котёнок.

– Брысь! – шуганул я его, но кот только оскалил зубы, не собираясь вылезать из-под стола.

Это меня не на шутку рассердило. Виной тому была не только моя извечная нелюбовь к кошкам, но и все события минувшего дня после моего прибытия на остров, испортившие мне настроение. Я ухватил котёнка за шкирку и без лишних церемоний выкинул за дверь, после чего вернулся на циновку и снова попытался заснуть. Тело охватила ужасная усталость.

– До чего отвратительный остров! – повторял я про себя, проваливаясь в неглубокий сон.

Не знаю, сколько я проспан, но, проснувшись, сразу же понял, что в комнате кто-то есть. Лампочка погасла. Только из открытого окна лился бледный лунный свет. Может быть, оттого, что воздух здесь был прозрачней, чем в Токио, ночью всё вокруг казалось подсвечено призрачным сияньем. Хотя я отчётливо сознавал, что уже проснулся, у меня было странное ощущение, будто сон всё ещё продолжается.

У окна стояла женщина. Я не вскрикнул от неожиданности только потому, что мне казалось, будто я всё ещё в диковинном сне. В сонном оцепенении я смотрел на нежданную гостью. Очень медленно женщина стала стягивать с себя шаровары. Она уже была обнажена по пояс, и в лунном сиянье тяжело колыхались налитые груди. Полностью раздевшись, женщина присела на колени. В это мгновенье, будто освободившись от лунных чар, я поспешно вскочил на ноги. Женщина, словно умоляя о чём-то, молитвенно простёрла ко мне руки. Присмотревшись, я вспомнил, что уже видел это смуглое лицо. Да, это была та самая женщина, что сегодня днём вспарывала живот буревестнику. Я помнил эти округлые пышные бёдра. Но почему она сейчас здесь и почему в таком виде, оставалось для меня загадкой.

Придвинувшись ко мне вплотную, женщина обняла меня за шею и с блаженным видом, словно заклинание, прошептала:

– Воля божья!

От её смуглой кожи пахло морем. Волосы были украшены красным цветком. От этого огромного багряного цветка исходил терпкий сладковатый аромат, обволакивавший меня.

Я хотел было стряхнуть с себя её руки, но женщина не размыкала объятия.

– Воля божья! – повторяла она снова и снова, всё крепче прижимаясь ко мне пышной грудью. Наконец она повалила меня на циновку и оседлала сверху, сдавив тяжёлыми крепкими бёдрами. Кожа её была влажна, будто после дождя.

– Вот уж потешимся с тобой! – усмехнулась ночная гостья.

И тут я увидел в окне чёрта. Весь залит мертвенным лунным светом, он наблюдал за нами.

– Отаки! – позвал чёрт женщину тихим хриплым голосом. – Бог возрадуется!

Будто подбодрившись от этих слов, женщина принялась ещё более рьяно расстёгивать на мне рубашку, прижимаясь всем телом. Под тяжестью женского тела, пахнущего морем, одурманенный ароматом южных цветов, я уже не в силах был противиться и покорился.

Личина чёрта в окне исчезла, но весь я ещё был во власти пережитого ужаса. Между тем женщина со всем усердием, будто свершая священнодействие, всё продолжала мерно раскачиваться, сидя на мне верхом и погрузив в себя моё естество.

Всё это я вспоминал потом как дурной сон, но истинный кошмар начался спустя два дня после той ночи.

4

Жизнь на острове была однообразна и скучна. Сам не знаю почему, настроение у меня всё время было подавленное донельзя. Хоть я и понимал, что видел тогда в окне вовсе не чёрта, а маску чёрта, которую напялил кто-то из здешних парней, на душе от этого лучше не становилось.

Единственным утешением оставалась дивная природа, но я уже был сыт по горло этим солнечным жаром, от которого темнело в глазах и кружилась голова. Не так уж много я ходил по солнцепёку, но руки и шея успели обгореть, и кожу здорово щипало.

В тот день я наконец разлепил глаза где-то около полудня. Жгучие солнечные лучи играли белёсыми зайчиками на циновке у изголовья. День снова обещал быть жарким. Когда я встал и вышел в приёмный кабинет, там на столе меня ждал завтрак. Моя ночная гостья по имени Отаки ежедневно приносила мне завтрак, обед и ужин. Об этом позаботился староста.

На старинном с виду прямоугольном подносе из чёрного лакированного дерева стояло несколько тарелочек с угощеньем. Для такого бедного острова подобная еда была роскошью. Сюда ведь даже рис завозили с Большой земли, и в подливу со свининой употребляли не местный соус из саговой пальмы, а привозную выжимку из обыкновенных бобов. Меня этим блюдами потчевали, вероятно, чтобы приободрить и воодушевить, но у меня и аппетита почти не было.

Потыкав немного угощение, я отложил палочки, вышел из кабинета и пошёл вдоль берега моря. На песчаном берегу неподалёку от пирса женщины в косынках раскладывали вялиться на солнце только что выпотрошенную рыбу. Весь берег в небольшой бухточке был пропитан рыбным духом.

Женщины за работой размеренно и неторопливо напевали. Это была та самая песня, которую они пели в день моего прибытия на остров, когда тянули лодку на берег. Иногда эту мелодию доносило ветром и до моего медпункта. Коммивояжёр перевёл для меня слова, и звучали они, если верить ему, примерно так:

 
Эх, потянем всем на радость,
Чтоб у баб на шароварах шнурочки порвались!
Эх, потянем всем на радость,
Чтоб у мужиков их набедренные повязки порвались.
А как работу закончим,
Так потрахаемся всем на радость!
Эх, от души оттянемся!
 

Если бы я услышал эту песню в Токио, то, наверное, заинтересовался бы и даже увлёкся её примитивной грубой чувственностью. Во всяком случае, вряд ли она могла бы вогнать меня в депрессию. Однако тут, на этом острове, где мне наверняка предстояло её слушать ещё много-много раз, этот монотонный унылый напев страшно действовал на нервы. Для меня, жителя большого города, было в нём что-то неприятное.

Пройдя мимо работающих женщин, я вышел к маленькой бухточке, откуда виднелся коралловый риф. Там были привязаны две лодки-каноэ – красная и белая. В бухточке было безлюдно, и даже песня, которую пели женщины, сюда не долетала – может быть, потому что ветер дул в другом направлении. Над рифом метрах в двухстах от берега вскипали и перекатывались белые гребни. Гладь моря в бухточке была неподвижна, как зеркало. Из-за кораллового рифа веял лёгкий бриз, и, если постоять на месте, пот высыхал от этого дуновения. Я скинул майку и босиком зашёл в воду. Тут было здорово. В прозрачной воде стайками шныряли разноцветные тропические рыбы. Но здешний полицейский меня предупреждал, что не следует ни плавать, ни ходить босиком по воде у берега. В этих морях водились ядовитые рыбы, от укуса которых можно и умереть. Так что от всей красоты здешней природы мне было мало радости.

Я прикурил сигарету, но в тот же момент вновь почувствовал рвотный позыв. Бросив сигарету, я зажал рот руками – и в ладони хлынула вспененная рвотная жижа. Я промыл запачканные руки в морской воде. И почему только у меня продолжаются приступы тошноты?..

Морской болезни здесь быть не может. Возможно, оттого, что перегрелся на солнце. Здесь ведь сейчас разгар лета, самое пекло. Да к тому же ещё все эти переживания. Да и аппетита никакого нет наверняка по той же причине…

Намочив носовой платок в морской воде, я стал протирать опалённые солнцем лицо и руки, как вдруг кто-то громко позвал меня: «Доктор!» Обернувшись, я увидел, что ко мне со всех ног мчится местный участковый. С трудом переводя дух он выпалил:

– Доктор! Идёмте срочно, там пациенты в тяжёлом состоянии.

Я сразу же собрался, забыв о своей тошноте. Пусть этот остров мне и не нравится, но как врач я должен относится к своей работе серьёзно.

– А кто пациенты?

– Староста и ещё там эти, из рёкана.

– И что у них болит?

– Да понос у них и температура поднялась. Ну, тошнит и вообще не в себе…

– Наверное, пищевое отравление.

– Вы только поскорее приходите! – на прощанье промолвил полицейский и тотчас ретировался.

Я вернулся к себе в медпункт, запихнул в сумку медицинские инструменты и поспешил в гостиницу.

Больных оказалось трое: староста, хозяйка рёкана и молоденькая служанка, что у неё работала. Почему у старосты недуг вдруг начался именно в гостинице, я понять не мог, но, заметив хитрую ухмылку на физиономии участкового, сообразил, что старичок, должно быть, водит шашни с хозяйкой.

Симптомы у пациентов были почти одинаковые. Температура уже дошла до тридцати девяти. Вероятно, оттого староста жаловался, что у него ломит всё тело.

Поначалу я легкомысленно решил, что налицо обычное пищевое отравление. Тут, на острове, часто едят сырую рыбу, так что вполне могли отравиться рыбой. Однако, обнаружив на груди у хозяйки гостиницы красную сыпь, версию о пищевом отравлении я отбросил. На крапивную лихорадку эта крупная сыпь в виде красных шариков тоже была не похожа. К тому же было уж совсем невероятно, чтобы крапивница проявилась сразу у троих одинаковыми симптомами.

– Чешется? – спросил я.

– Немного, – ответила тихим голосом хозяйка рёкана.

– А как это началось?

– Сначала вдруг ужасно затошнило, – ответила женщина.

Тут стоявший рядом участковый дополнил:

– Во-во, и господин староста тоже сначала все рыгали в таз.

Значит, тошнота?..

Я вспомнил, что с самого момента прибытия на этот остров меня одолевали неожиданные приступы тошноты. Может быть, так начинается эта странная болезнь?

– А вы ничего такого случайно не ели? – на всякий случай спросил я у больных. Все трое отвечали, что ничего подозрительного не ели.

Старосту начало рвать, и он склонился над тазом. Полицейский торопливо подскочил и стал поддерживать его за спину. Но в желудке, похоже, уже ничего не было – вышло лишь немного слизи с белой пеной.

Я ещё раз распахнул на старосте рубашку и осмотрел грудь. На старческой груди, поросшей, как мхом, седым волосом, отчётливо выделялись красные бусины – точно такие же, как у хозяйки гостиницы. Я стал судорожно вспоминать аналогичные примеры из моей практики и из учебников, сравнивая их с увиденным. Тревога моя росла с каждой минутой.

– Ну как они, доктор? – с волнением спросил участковый.

Чтобы всех успокоить, я ответил:

– Наверное, всё-таки съели что-то не то. Я приготовлю лекарство, а вы потом зайдите его забрать.

С тем я и вернулся к себе в медпункт. Солнце, как обычно, нещадно палило, и в медпункте царила страшная духота. Присев на скрипучий вертящийся стул, я стал рассматривать полки с лекарствами. Там были расставлены всевозможные флаконы и склянки с микстурами, лежали рассортированные по ящичкам порошки, шприцы и прочее. На первый взгляд, если судить по наличию лекарств в списке, здесь как будто бы было всё необходимое. Вероятно, к моему приезду лекарства срочно доставили с острова Центральный Камуи. Однако, если мы имеем дело с какой-то специфической заразной болезнью, все эти лекарства окажутся совершенно бесполезны.

Неожиданно раздалось громкое мяуканье. Давешний белый котёнок опять забрался под стол и там устроился. Когда я уже встал, чтобы его выгнать, вдруг снова накатил сильный приступ тошноты.

Меня вырвало в таз одной пенящейся слизью – так же, как старосту в гостинице. Значит, та же самая болезнь. Словно в подтверждение, я почувствовал колики в нижней части живота. Когда присел на унитаз, из внутренностей полилась водянистая струя. Наверное, от недуга меня бросило в жар. Померял температуру – оказалось выше тридцати восьми.

Что же это за хворь? То, что тут не обычное пищевое отравление, было совершенно очевидно.

Внезапно меня охватил панический ужас: уж не оноли?!

5

Страшно было даже выговорить название этой жуткой эпидемической болезни. Врачей, кроме меня, на острове не было, необходимой сыворотки тоже не было, до острова Центральный Камуи, не говоря уж о Токио, было далеко. Все эти неблагоприятные обстоятельства вместе взятые вселяли в меня панический ужас.

Однако сначала нужно было во всём окончательно удостовериться. Это уже было заботой врача. К тому же, не зная истинного положения дел, невозможно было и побороть страх.

Я ещё раз осмотрел содержимое полок с лекарственными препаратами. Там был маленький микроскоп, который можно найти в шкафчике в любом школьном классе. Похоже, что и делать анализы, выявляя природу бактерий, тоже было не на чем. Если бы даже я послал слизь и мочу на анализ на Центральный Камуи, только чтобы доставить туда пробы, потребовалось бы более десяти часов. А уж если посылать в Токио, то ещё гораздо больше. Оставалось только поставить опыт на животных.

Взгляд мой упал на котёнка, свернувшегося под столом. Котёнок, сжавшись в комок, попятился. Пододвинув его палкой, я ухватил котёнка за шкирку. Он пронзительно мяукал, но я, ни на что не обращая внимания, разложил его на столе, привязав за все четыре лапы.

Помыв руки, я достал шприц. Меня качало – наверное, от жара. Вероятно, скоро и у меня на теле появится багровая сыпь… Я наполнил шприц собственной слюной. Растянутый на столе котёнок скалил зубы и истошно орал. Я протёр гладкую шкуру животного спиртом и вонзил иглу. Тело котёнка слегка вздрогнуло.

Сделав укол, я отпустил котёнка. Он снова забрался под стол и оттуда затравленно смотрел на меня.

Теперь оставалось только ждать реакции. Для моих пациентов я пока подготовил средство от поноса.

Солнце уже село, но в состоянии котёнка пока не было видно перемен. Однако после полуночи он постепенно стал передвигаться с трудом и от налитого в блюдце молока отказался. На лёгкое покалывание реагировал вяло. Только жалобно мяукал и не пытался даже пошевелиться.

Наступило преддверие рассвета, и в комнату проникли первые лучи солнца. Я было задремал после бессонной ночи, но, когда мрак рассеялся и совсем рассвело, котёнок вдруг начал бешено метаться по комнате. Похоже было, что он совершенно не соображает, куда бежит, – пока наконец не врезался с разбега в стену и не повалился на пол. Он поднялся, но при этом волочил задние ноги, а из пасти текла пена. Неуверенно сделав несколько шагов, он снова рухнул на пол. Видимо, у него уже не было даже сил мяукать. Белёсый пенистый шлейф тянулся за ним по полу.

Это была типичная реакция на ту самую болезнь, как её описывают в медицинских учебниках. По спине у меня побежали мурашки. Сомневаться более не приходилось. Вскоре у кошки начнутся судороги, а затем она, вероятно, сдохнет…

Сняв рубашку, внимательно осмотрел своё тело. Как я и предполагал, по груди и животу высыпали ярко-красные прыщи.

– Пропал! – сказал я про себя, прикусив губу, как вдруг за окном мелькнула человеческая фигура.

Спохватившись, я снова натянул рубашку. Отаки некоторое время смотрела на меня снаружи, потом опустила глаза и, открыв стеклянную дверь, как всегда внесла поднос с завтраком. Всё так же молча она поставила поднос на стол и, поклонившись мне, ушла.

Я посмотрел на котёнка. Тот неподвижно лежал на полу. Когда я поднял тельце, котёнок был уже мёртв. Я утёр пот полотенцем, рассеянно перевёл взгляд на поднос с завтраком, но не ощутил ни малейшего аппетита. Не успел я отделаться от дохлого котёнка, как появился участковый. Он выглядел неважно, на лице лежала печать усталости.

– Ещё двое больных прибавилось. Директор школы и начальник почтового отделения.

– Это не отравление – инфекционная болезнь, – сказал я, держась за стол, чтобы не упасть.

Молодой полицейский переменился в лице.

– Неужели, доктор?!

– Да уж, с такими вещами не шутят. Переведите поскорее новых больных в гостиницу и изолируйте пациентов ото всех.

Прихватив с собой какие-то антидоты, я вместе с участковым поспешил в рёкан.

Необходимо было остановить эпидемию. Потом можно было попробовать ввести сыворотку. При этой болезни необходимо было ввести сыворотку по крайней мере в течение двадцати четырёх часов. Успею ли я при таких условиях с сывороткой?

Весть об эпидемии в мгновение ока разлетелась по всему острову. Скорость, с которой разнеслись слухи, была просто невероятна. Тут, наверное, сработали два фактора: малый размер самого острова и сознание общности судьбы у островитян. С почты я связался по телефону с больницей на Центральном Камуи. Соединили сразу, но, то ли из-за атмосферных условий, то ли из-за дефектов аппарата, телефон страшно фонил и было очень плохо слышно. Я невольно повысил голос до крика.

– Это говорит врач с острова Южный Камуи. Я прибыл сюда три дня назад, – прокричал я в трубку.

Голова снова слегка кружилась.

– У нас на острове вспыхнула эпидемия…

Когда я произнёс название болезни, врач на том конце провода только охнул:

– Неужели правда?!

– Сомнений нет. И опыт на животном подтвердил – реакция положительная…

Я подробно обрисовал эксперимент на кошке. Мой собеседник слушал молча, потом сказал:

– Что ж, тогда и в самом деле всё так, но только странно…

– Что именно?

– Этой болезни на острове Южный Камуи ни в недавнее время, ни в старину сроду не бывало. Непонятно, как занесли инфекцию. Писали, что в последнее время были зафиксированы случаи в Гонконге, в Юго-Восточной Азии, но я не слыхал, чтобы какие-то путешественники оттуда забрели на Южный Камуи.

Я на мгновение лишился дара речи. Пребывая в шоке, связанном с появлением страшной эпидемии и сознания, что я тоже заразился ею, я боялся даже подумать о том, кто является истинным разносчиком и первопричиной инфекции. То есть, скорее, я бессознательно гнал от себя эту мысль.

Конечно, иначе и быть не могло – только пришелец мог занести бациллы болезни на этот остров. А пришельцев только двое – я да коммивояжёр. Едва ли коммивояжёр в последнее время путешествовал по Гонконгу или странам Юго-Восточной Азии. При его болтливости он бы не преминул похвастаться и рассказать о такой зарубежной поездке. Значит, остаюсь только я. Непосредственно перед отъездом на остров я как раз развлекался в Гонконге. Тошноту я чувствовал уже тогда, когда плыл в лодке с корабля до причала. Вне всякого сомнения, я и был разносчиком болезни. Как врач я оказывался в двойственном, весьма затруднительном положении.

– Что там у вас, что-то случилось? – раздался в трубке голос врача с Центрального Камуи.

На линии, как всегда, был страшный шум, и я торопливо сказал:

– Нет-нет, ничего. Так есть у вас там сыворотка?

– Подождите, сейчас посмотрю.

Ожидая ответа, я вытер пот тыльной стороной ладони и огляделся. Участковый, пришедший со мной, уже ушёл, сказав, что беспокоится за больных, оставшихся в гостинице. Вокруг никого не было видно, и я вздохнул с облегчением. Не хотелось бы, чтобы жители острова узнали, кто занёс к ним эпидемию. Я не очень-то понимал этих островитян и доверять им не мог. Меня преследовали тревожные сомнения: а что они сделают, если узнают, что я первопричина этого несчастья? К тому же у меня как у врача было чувство собственного достоинства. Для врача стать разносчиком эпидемии – стыд и позор. Если только прибудет сыворотка, я сделаю себе инъекцию и никому ничего не скажу.

В трубке снова раздался голос:

– В прошлом году, когда разразилась эпидемия в Юго-Восточной Азии, нам на всякий случай прислали сыворотку с Большой земли. Сколько у вас там больных?

– Шестеро, а что?..

Произнеся эти слова, я почувствовал, как чувство тревоги во мне нарастает.

– Значит, шестеро? – прокричал мой собеседник сквозь шум в эфире, – Плохо дело! У меня здесь сыворотки осталось только на пятерых.

– Только на пятерых?

Меня с новой силой охватило смятение. Это уже было чувство растерянности, близкое к паническому страху. Ведь недостача одной порции сыворотки в данной ситуации прямо касалась меня самого.

– А сколько времени потребуется, чтобы доставить её с Большой земли?

– Как ни торопись, а уж не меньше двадцати четырёх часов. К нам на Центральный Камуи могут доставить самолётом, но до вашего острова – только морем. В общем, в лучшем случае двадцать четыре часа.

Эта цифра звучала совершенно обескураживающе.

– Значит, не успеть… – промолвил я чуть слышно.

– Вы, наверное, знаете, что при такой болезни сыворотку необходимо ввести в течение двадцати четырёх часов. А прошло уже двенадцать часов. Что делать! У нас есть только пять порций, – донеслось сквозь шум.

От сознания безнадёжности положения мои нервы были на пределе.

– Ну, в любом случае присылайте поскорее сколько есть…

– А с Большой земли ещё запрашивать?

– Да, пожалуйста. И не говорите никому больше, что сыворотки только на пять человек, – чтобы не вызывать лишних эмоций.

– Ясно. Если вам там нужна помощь, я сам тоже приеду.

– Не надо, – поспешно отказался я.

Если прибудет врач с Центрального Камуи, он быстро вычислит, кто истинный разносчик эпидемии.

– Если сыворотку доставят вовремя, я сам справлюсь. Не беспокойтесь, – сказал я с излишней горячностью и повесил трубку.

Когда я вышел из почтового отделения, солнце по-прежнему ослепительно сияло в небе. Я почувствовал, как к горлу снова подступает тошнота, которая на время отступила под влиянием страшного напряжения.

Положение моё становилось угрожающим. Когда прибудет сыворотка, станет ясно, что одной порции не хватает. И что мне тогда делать? Видимо, пожертвовать собой и ввести сыворотку остальным пятерым больным. Наверное, таков долг врача. В конце концов ведь это же я занёс инфекцию на остров. Вероятно, надо принять на себя ответственность и пожертвовать собой.

Однако умирать мне не хотелось. Жалко было уходить из жизни. Правда, если я приму на себя ответственность, принесу себя в жертву и спасу пятерых больных, я, вероятно, войду в героическую легенду. Только на то, что меня будут чествовать как героя такой легенды, мне было наплевать. Я не желал умирать на этом богом забытом острове.

По дороге к гостинице я пытался найти путь к спасению.