Текст книги "Течёт река…"
Автор книги: Нина Михальская
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)
64
В связи с днем рождения, который с приглашением гостей в этот раз не отмечался, родители сделали мне совсем неожиданные по грандиозности подарки: несколько книжных полок со стеклами, три кресла (два с темной, одно со светлой обивкой) и холодильник «Саратов». Павел Иванович продал имевшиеся у него облигации и оплатил эти дорогие покупки Вечером все это было доставлено на Ростовскую набережную. Холодильник – поставили в кухне, два кресла – в большую, одно – в маленькую – Анютину – комнату. Книжные полки – вдоль стен – шесть в одну, четыре – в другую комнату.
Мама и папа вместе с тетей Машей и пирогом с капустой снова были рядом с нами, и все мы пили чай, сидя в креслах, на табуретке, на краешке раскладушки. Сентябрьский закат был великолепен, вечерняя прохлада потоками вливалась в открытую на балкон дверь. Судя по всему, погода завтра должна быть хорошей.
Вторая ночь нашего пребывания в новой квартире прибавила сил и бодрости. И до школы, находившейся возле гостиницы «Украина», и до института на Малой Пироговской отсюда было недалеко. Можно идти пешком, обходясь без автобуса, выходя из дома минут за тридцать до начала занятий. В то утро второго дня жизни на Ростовской набережной я смотрела с балкона, как идет через Бородинский мост Анюта, идет уже одна в свою школу. Вот скрылась её фигурка в синем пальтишке и с ранцем на спине под мостом, вот снова мелькает между деревьями на другой стороне Москва-реки, двигаясь к Новоарбатскому мосту. Потом исчезает из вида.
И я выхожу на Плющиху, и так знакома дорога к Девичьему Полю, к аллее, ведущей в сторону Пироговки, к красивому зданию на её пересечении с переулком Хальзунова. Прохожу мимо булочной, молочной, мимо продуктового и овощного магазинов, мимо книжного магазина и винной лавки, мимо аптеки. Теперь это будет наш московский мирок и на обратном пути я зайду за хлебом, молоком, за картошкой. Как все удобно, как близко.
Но иду я на занятия без нужной мне в этот день книги. У меня вообще нет тех книг, которые необходимы для подготовки к лекциям и семинарам. Есть полки, но нет книг. Они остались в прежнем доме, на Кутузовском проспекте, в том самом шкафу, который был куплен после выхода в свет моих первых работ, оплаченных издательством. Но о книгах – потом. Сейчас о другом – о том, как выплачивать долги, где и как можно заработать деньги, помимо зарплаты Работать в двух местах тогда не было принято. Могли, но только профессора, доктора наук: в ученых степенях и званиях учебные заведения и научно-исследовательские институты были заинтересованы. Да и на эти дополнительные оклады большой долг выплатить за нужный срок было бы невозможно. Нужны накопления Накоплений у меня, кроме той тысячи, что уже уплачена за квартиру, не было и, судя по всему уже никогда и не будет. Необходимо что-то придумать.
С энтузиазмом принимаюсь за главы для учебника по литературе XX века. Английская литература 1920-30– годов. Об этом надо написать за ближайший месяц. Три печатных листа. Можно четыре. Напишу четыре. За октябрь успею. И я успеваю, вставая каждый день в 6-30, готовя завтрак и обед, а также и ужин на предстоящий день. В 8 часов уходим на работу и в школу. Если занятий нет – в библиотеку. В библиотеке я всегда старалась как можно быстрее добраться до своего места в читальном зале, нигде и ни с кем не задерживаясь для разговоров. Времени было мало – до часу дня. С девяти до часу, а потом – домой, к возвращению из школы Анюты Но вот в один из дней встретилась у входа в библиотеку с Ольгой Ефимовной Афониной, с которой несколько лет назад, – ещё до Англии, – мы познакомились в нашем институте. Она пришла на кафедру в поисках человека, который мог бы ей помочь в подготовке радиопередачи о Филдинге. Она работала редактором на Московском радио, иногда и сама писала тексты в связи с юбилейными датами зарубежных авторов. Писала комментарии к изданиям Байрона, мечтала написать его биографию, уточнив многие факты, представленные в имеющихся работах, в извращенном, по её убеждению, виде. Случилось тогда, что она наткнулась на меня Текст передачи о Филдинге был мною написан, знакомство с ней состоялось, но было прервано моим отъездом. И вот теперь – новая встреча, закончившаяся очень радостным и важным для меня предложением написать ряд очерков о литературных музеях Англии, о тех местах, где жили известные писатели. Что могло быть лучше? Сразу же намечена была первая возможная радиопередача, если текст будет одобрен, о диккенсовских местах в Лондоне.
Через неделю иду на улицу Качалова, несу шесть с половиной страниц для пятнадцатиминутной передачи. Через день по телефону Ольга Ефимовна приглашает прийти в радиокомитет для записи. Текст поручают читать мне самой, предварительно проверив ораторские возможности. После этого сажают в комнату с обитыми чем-то мягким стенами, помещают перед экраном (я сижу за столом, а экран – передо мной), подают сигнал, и я начинаю рассказывать о диккенсовских местах, так хорошо знакомых мне по Лондону. В комнате, кроме меня, никого нет, но, очевидно, оператор все видит, за всем наблюдает и все слышит. Происходит запись. Но об этом я ничего не ведаю, полностью перемещаясь на Даути-стрит в дом 48, где жил молодой Диккенс, в «Лавку древностей» (Олд-кюрьозити шоп), в Сити, где работал он клерком, на набережную Темзы. Отведенные минуты промелькнули быстро. Побывать в Лондоне было удивительно приятно. Хотелось бы задержаться, но звучит сигнал завершения, следуя сразу же после последнего произнесенного мною слова. Дебют прошел успешно. Следующее чтение назначено через две недели в тоже самое время, т. е. в 4 часа дня. Текст представляется через неделю. Его тема – «Дом Бернарда Шоу в Эйот Сент-Лоренсе». Во время записи второй передачи Ольга Ефимовна представила меня заведующему литературным отделом. Был заключен договор на пять передач, потом ещё на пять. Так и ходила я на улицу Качалова каждую неделю – то текст несу, то на запись являюсь. После пятой передачи познакомили меня с письмами слушателей. Их было не очень много – около десятка, но благожелательные. В некоторых высказывались пожелания сделать такого рода передачи регулярными.
Когда этот цикл был завершен, мне предложили стать диктором на радио. Речь шла о третьем, Московском радиоканале. Сочли моё произношение «чисто московским», даже, как заметил главред, «несколько старомосковским», что было, по его мнению, уже редкостью. Но от этого предложения при всей его комплиментарности пришлось отказаться – работа преподавателем была мне больше по душе, и оставлять своё место, доставшееся мне с таким трудом, я не хотела. Однако связь с радиокомитетом продолжалась. Только теперь я стала писать тексты радиопередач о писателях и их произведениях. Их было много: Дефо, Свифт, Теккерей, Чарлз Сноу, Ральф Фокс, романы Диккенса и Шарлотты Бронте и о других. Читала тексты всегда сама и с радостью вошла в роль радиоповествователя, рассказчика о жизни и творчестве разных романистов, поэтов, драматургов, И оплата была неплохой, что позволяло собирать деньги в уплату долга.
Подготовленную рукопись учебника по зарубежной литературе XX века (над ней трудились многие авторы) Мария Евгеньевна поручила отнести в издательство «Высшая школа» мне и Магде. Нести надо было два экземпляра. Каждый экземпляр страниц 700 на машинке. Один человек не мог с этим справиться. Но Магда заболела, никого рядом из возможных помощников в нужный момент не оказалось, и пришлось отправиться мне одной. Две сумки, в каждой по рукописи. Путь на Трубную площадь – троллейбус и трамвай. В покосившийся, но солидный особняк на углу Трубной площади, где в одном из приделов находилось издательство «Высшая школа», я входила с трепетом и с трудом, уже почти таща по ступеням высокой лестницы тяжеленные сумки. Передо мной, на несколько ступеней выше, поднимался согбенный старец, обремененный большущим рюкзаком. Через каждые пять ступенек он останавливался для передышки и снова двигался вверх Это был, очевидно, тоже автор, завершивший свой труд Но он бывал здесь и прежде. Его изможденность сочеталась с решительностью: он, не колеблясь, свернул, достигнув вершины, вправо. Я двинулась за ним. Он дошел до конца коридора с покосившимися полами и остановился перед последней дверью слева. Я следовала за ним. Он открыл дверь и скрылся за ней. Мне пришлось остановиться и прочитать надпись на табличке двери: «Редакция литературы». То, что надо. Могу ли войти, если там уже есть посетитель. «Не посетитель, – говорил мне внутренний голос. – Автор». Я тоже автор, и я вхожу. Старикан уже сидит у одного стола и ведет беседу. Меня направляют к другому столу, и происходит знакомство с милой женщиной, которая и будет иметь дело с создателями учебника по зарубежной литературе. Это только первое знакомство, а дальнейшие переговоры – ещё впереди. Пока можно лишь освободиться от гигантских папок. Их оставляю у редактора.
Спускаясь вниз по той самой лестнице, которая несколько минут тому назад вела меня вверх, я вновь представила себе, как взбиралась вслед за стариком. Пройдет время и, может быть, вновь, но уже старой-старой буду и я опять карабкаться по этим же ступеням. Не хотелось бы, но, должно быть, таков уж удел авторов, берущихся за писание учебных пособий. Отступать нельзя: надо платить долги. Вернулась домой и у подъезда увидела Константина Алексеевича. Он поджидал меня. Ему хотелось посмотреть квартиру. Мне этого не хотелось, а так как Анюта была на Горбатке, откуда мне обещали привести её не раньше восьми вечера, то и вовсе такой визит был неуместен. Но разговор о книгах я завела, сказав, что в самое ближайшее время они мне совершенно необходимы И книжный шкаф тоже нужен. Попросила назвать день, когда можно за ними приехать. Сказала, что помощь мне не нужна. Помощники будут. Названа была суббота с двенадцати до трёх Я Операция с книгами и шкафом была завершена. Хотелось взять свой письменный стол с зеленым сукном, к которому я успела привыкнуть, но не пришлось. К шкафу и книгам был присоединен столовый сервиз и чашки. Этот груз и был доставлен через Бородинский мост, пополнив наше имущество. Теперь как бы все было улажено. Оставалось делать своё дело. Но это только казалось. Через два дня пришло на моё имя письмо из Районного отдела народного образования (отдел «Защиты прав детей»). В нём содержалось приглашение посетить инструктора этого отдела в обозначенные приемные часы.
РайОНО помещалось в Неопалимовском переулке. Отдел защиты детей располагался прямо у входа на первом этаже. Инструктор (он же методист, как значилось в надписи на двери) был на месте. Речь пошла о необходимости устранить те трудности, которые созданы отцу, по праву требующему регулярных и беспрепятственных свиданий со своим ребенком – его, очевидно, и надо было защищать от тех, кто этого законного права лишал. Но поскольку не лишал никто, говорить вроде бы было не о чем Однако инструктор (он же методист) разъяснил, что дело наше взято на контроль и через некоторое время состоится проверка выполнения поданного в РОНО заявления. Со своей стороны я попросила методиста поинтересоваться и взять на контроль уплату полагающихся ребенку алиментов. Он согласился, и на этом мы расстались. Инструктор уточнил, было ли по этому вопросу решение суда. Я сказала, что не было. Этот вопрос в суде не рассматривался.
65
Вскоре для свидания с ребенком явился Константин Алексеевич. Но не один. Вслед за ним, втаскиваемый на веревке, появился в квартире пес черно-коричневой окраски, размером с небольшую овцу и на овцу похожий. Анюта давно хотела собачку, с которой она могла бы гулять и играть. И вот мечта реализовалась в образе овцеподобного бесхвостого пса. Втянув свой подарок вслед за собой в коридорчик, Константин Алексеевич с гордостью сообщил о породе своего бесценного приобретения, напрягая, как мне показалось, свою память. Это был эрдельтерьер. Правильнее было бы сказать «была», потому что вновь прибывшая оказалась сукой. Об этом тоже было сообщено с гордостью, ибо констатация этого факта рождала надежду на будущее потомство, что уже само по себе было не только интересно, но и прибыльно: спрос на эрдельтерьеров возрастал с необыкновенной быстротой. Несколько минут все мы провели возле входной двери в замешательстве. Анюта гладила собачку. Костя старался отцепить её от веревки, в которой сам запутался ногами, а я вдруг вспомнила о котенке, которого два дня тому назад принес нам Владик Пронин. Котенок этот принадлежал его соседу по общежитию. Приятель вступал в брак с девицей, проживающей вместе с родителями в Москве. Принять зятя родители были согласны, но без котенка. У них уже была своя кошка, вот-вот готовая окотиться. Комендант общежития запрещал держать в его стенах животных, даже домашних. Нарушавшим запрет грозило выселение сразу же после второго предупреждения. Первое предупреждение Владику, принявшему котенка к себе, уже было сделано. Опасаясь второго, он решил подарить малютку нам. Блюдечко с молоком стояло в кухне. Только что котенок приступил к утреннему завтраку, и вдруг – это вторжение нежданных визитеров. Он забился в угол, услышав собачий лай, а эрдель, освободившись от веревки, бросился к кухонной двери. Едва-едва я успела её захлопнуть. Собака, встав на задние лапы, смотрела в кухню через стекло и страшно лаяла, котенок, пометавшись по кухне, упал в обморок. От ужаса он потерял сознание и, растянувшись, лежал в середине кухни. Все силы были брошены на то, чтобы привести несчастного котенка в сознание, изолировав его от эрделя. Эрделя препроводили в большую комнату, что вовсе не содействовало прекращению лая.
Все эти непредвиденные события на некоторое время сняли напряжение с людей, принимавших в них участие, и даже как-то сблизили их в процессе преодоления трудностей Но скоро все это прошло, сменившись самыми противоречивыми эмоциями. Анюта кормила собачку, забыв о котенке. Потом ей захотелось с ней погулять. С трудом удерживая эрделя, рвавшегося к кухонной двери, отправились они с отцом на прогулку. Котенок снова впал в обморочное состояние. Я звонила в общежитие, умоляя дежурившего у телефона разыскать Пронина и направить его к нам, на Ростовскую набережную. Дежурный внял моей просьбе. Владик оказался на месте и через полчаса прибыл. Я вручила ему котенка. Вместе с ним, обдумывая будущее, и своё собственное и своего незадачливого подзащитного, Пронин двинулся навстречу неизвестности. Анюта вместе с собакой вернулась. Константин Алексеевич проводил их до двери, передал ей поводок-веревку и удалился.
Теперь в квартире нас стало трое, считая собаку. Ей было дано имя Джесси. Маленькое блюдце котенка было заменено большой эмалированной миской. В тот же день приобрели ошейник и настоящий поводок в зоомагазине на Арбате. Вечером вместе с Джесси гуляли вдоль холма перед домом, не спуская её с привязи. Ночью она подвывала. Рано утром, подтерев несколько луж, я снова вывела её на двор, опасаясь собачьих куч на чисто вымытом полу. Но они все равно появились после возвращения с прогулки. Потом, постепенно все входило в свою колею. Хозяйкой Джесси стала Анюта. Мне же приходилось иметь с ней дело, когда Анюты не было дома. Но об этом стоит сказать отдельно и несколько позднее. Теперь же отмечу, что Джесси ознаменовала начало появления у нас целого ряда представителей животного мира, среди которых, помимо рыбок, щеглов, черепашек, были и другие экземпляры – бурундук и редкого вида попугайчик. Но об этом тоже потом. Что касается Костиных посещений, то они не повторялись. Три раза приходили от него скромные денежные переводы. Потом это тоже никогда не повторялось.
66
Посещение издательства «Высшая школа» имело для меня свои последствия. Вернее, не то самое первое, когда многоопытный старец привел меня к двери, ведущей в «Редакцию литературы», а несколько последующих посещений и разговоров с редактором. Мой интерес к английским романистам 20-30-х годов получил отклик, в связи с этим определилась возможность опубликования небольшой книги, которая могла бы быть включена в раздел издаваемых «Высшей школой» учебных пособий по спецкурсам для студентов-филологов. Это было удачей: публикация по теме предполагаемой диссертации была необходима. Заглавие книги – «Пути развития английского романа 1920-1930-х годов». То, что нужно.
И вот я вынимаю из заветного чемодана, привезенного из Англии, листы, тетради с записями, конспектами, выписками (тогда ещё не было ксерокопирования), раскладываю содержимое каждой папки на столе (теперь и стол в большой комнате есть!), вчитываюсь, вспоминаю, сортирую в том порядке, как представляется мне эта будущая работа, её главы, разделы… Но вспоминаю и о жизни в Ливерпуле, в Лондоне, о поездке в Шотландию, о своих друзьях. И снова хочется быть с ними Ведь только с ними я могу поговорить о том, что мы повидали и с чем познакомились, во всех подробностях. Ведь только им и мне известны все этапы пройденного пути. Мне не хватает их, хотя письма из Ленинграда от Алеши и из Вильнюса от Наташи я получаю; пишет Костя Квитко, пишет Власов. На праздники присылают письма и другие «англичане». С Геной мы виделись несколько раз. И совсем недавно приходил он попрощаться перед отъездом в Вену, куда уезжает вместе с женой и дочкой на три года, получив должность в одной из международных организаций (МАГАТЭ). Три года – долгий срок.
В тот день, когда уезжал он в Вену, было совершено покушение на Джона Кеннеди. Его убили. Одно за другим передавались об этом сообщения по радио. Сидя дома за своим столом перед разложенными на нём бумагами, я с ужасом услышала о случившемся, и уже никакая работа не шла на ум. Что-то оборвалось внутри. Что-то кончилось. Как ломаются судьбы и прерываются жизни людские!
Я не могла оставаться дома и пошла на Горбатку. Но и там все были в волнении. И для моих родных и близких это событие усилило и без того то нервное напряжение, в котором находились они в связи с предстоящим в самом ближайшем будущем переселением на новое место из столь давно обжитого дома. Пусть он стар, но привычен. Но и сами они стары, и перемещение в новое место для них сложно, а теперь, может быть, вряд ли и желанно.
В соответствии с планом реконструкции центра Москвы Горбатка и окрестные переулки и улочки должны были быть снесены. Здесь протянется широкий проспект, ведущий через Новоарбатский мост к самому Кремлю. С Кутузовского проспекта по прямой линии можно будет доехать до Александровского сада. Это – в будущем, а пока приступили к сносу Огурцовского дома, а следующим будет дом № 4, наш старый дом. Одна сторона Горбатого переулка была снесена ещё раньше. Уже нет дома Чурмазовых, дома номер пять, химзавода, нет бензоколонки и персюковского дома. Скоро не останется и второй стороны переулка.
Родители уже знают, куда придется им переезжать – на Бобруйское шоссе. Это далеко от насиженных мест: от Киевского вокзала на метро до станции «Молодежная», потом на автобусе остановок шесть. Где-то рядом с Рублевским шоссе. В те годы эти места только застраивались и были окраиной города. Квартира отдельная, из двух комнат. Дом из светлого кирпича, пятиэтажный. Но им выделена квартира на четвертом этаже. В доме нет лифта. Подниматься так высоко маме с её больным сердцем, отцу, чья инвалидность подтверждена врачами уже свыше десяти лет назад, Марии Андреевне, которой давно перевалило за семьдесят (да и родителям – за шестьдесят), подниматься на четвертый этаж тяжело. И ездить маме на работу оттуда далеко: автобус, метро, снова автобус. Но ничего другого получить им – старым москвичам – не удалось. Сорок с лишним лет прожили они в Москве, и вот теперь их выселяют из центра, выселяют на далекую окраину. Почему? Через неделю переезд состоится. Заказан грузовик с большим крытым кузовом. Связаны узлы. Собраны в чемоданы, коробки и мешки вещи. Решено, что будет увезено из мебели. Останется большой сундук, что стоял в темной передней. Расстаться придется со старым диваном и с большим столом на толстых витых ножках, который после смерти деда Фёдора Александровича вместе с сундуком и круглыми стенными часами был привезен из Сызрани. Все остальное поедет на Бобруйское шоссе. Выясняется, что остального не так уж много. Самые крупные предметы меблировки – два кожаных кресла. Буфет с матовой зеленоватой стеклянной дверкой развалился на части, и никуда везти его просто невозможна Кухонный стол тоже совсем непригоден. Табуретки страшны. Имущество не заполняет весь кузов машины Рядом с шофером садится волнующийся Павел Иванович, бросая последний взгляд на кирпичные стены дома, на двор, на яблоню в садике. Мама, тётя Маша и я едем в такси. Два рабочих-грузчика залезают в кузов.
Переселение состоялось. И в квартирке нового дома все выглядит уютно. Сильной стороной мамы были драпировки. Она всегда умела выбрать красивые занавески, у неё в запасе были новые вятские кружевны покрывала на кровати и подушки, скатерти, салфетки и расшитые полотенца. Она вышивала ирисом и мулине наволочки на диванные подушки, привозила из разных мест, где приходилось ей бывать, интересные материи. И вот всем этим был украшен новый дом. Чисто, светло. В большой угловой комнате два окна. Из одного – вид на лес. Здесь размещаются мама и папа. В маленькой комнате – тётя Маша. Впервые в отдельной комнате. Здесь в углу она развесила иконы, повесила лампады, положила на столик молитвенник. Все бы хорошо, но не в Москве. Далеко Погодинка, куда надо ездить маме. Далеко продуктовый магазин. Далеко церковь, куда привыкла ходить Мария Андреевна. Далеко мы с Анютой. Через несколько дней после переселения родителей я пошла на Горбатку. Ломали наш дом. Тяжёлым металлическим шаром, привязанным тросом к вздымавшемуся ввысь подъемному крану, тяжёлым шаром били по стенам дома. Со стоном рушилась кирпичная кладка. При каждом движении скрипел кран скрежетал, пыль окутывала руины. Каменной стены, отделявшей наш дом от Огурцовского, уже не было. Спиленный ствол и ветви яблони лежали на земле. Кусты сирени сметены. Вот, размахнувшись, управляющий краном метнул тяжёлый шар в угол второго этажа, часть стены рухнула и стали видны обои, крюк в потолке той комнаты, где жила я в свои школьные и студенческие годы. Пришлось зажмуриться. Слезы катились из глаз, засоренных пылью. Смотреть было трудно и больно. Здесь тоже все рушилось, кончилось. Надо было уйти. Я пошла к своему новому дому на Ростовской набережной по берегу реки. Поднялась на Бородинский мост, но не стала смотреть в сторону родных мне мест. Снова спустилась, прошла под мостом и поднялась на холм, где стояла когда-то церковь, где возвышалось над рекой Ростовское подворье.