Текст книги "Течёт река…"

Автор книги: Нина Михальская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

47

Ранним утром следующего дня я гуляла по Кенсингтонскому парку в полном одиночестве. Прошла по аллее, ведущей к пруду, потом свернула и вышла к памятнику Альберту – супругу королевы Виктории, затем вернулась к калитке, через которую вошла в парк, и направилась вдоль изгороди, рассматривая белоколонные дома Бейсуотер-роуд. Не было ощущения, что все здесь внове для меня, казалось, что, может быть, когда-то я здесь и была, когда-то видела ряд этих домов, в одном из которых вместе со своими сестрами жил Тимоти Форсайт, только не помню точно, в каком из домов они обитали.

Проезжали мимо красные автобусы, солидные чёрные такси. В парке хозяева прогуливали своих собак. Когда кому-нибудь из направляющихся в парк нужно было пересечь улицу, то он смело шел по полосатой «зебре», а машины и автобусы останавливались и ждали, когда человек перейдет на другую сторону улицы, и только тогда трогались вновь. Шоферы такси помахивали рукой из окна машины, убеждая прохожих в полной безопасности. И те и другие улыбались друг другу. Видеть это было приятно. Приятно было посидеть на скамье перед клумбой с пышными цветами.

К восьми тридцати, прямо к завтраку я вернулась в «Тьюлипс». Пошли к столу, где ждал нас английский завтрак: яичница с ветчиной, подсушенные кусочки белого хлеба, джем, немного апельсинового сока и кофе. Толстый Вася Киреев справился со всем этим минуты за три и несколько тоскливо обводил взором стоящие на столе предметы сервировки. После завтрака, как и было решено накануне, двинулись в Британский музей.

Шли по маршруту, отработанному старостой: по Оксфорд-стрит до Тотенхем-роуд, здесь поворачивали с Оксфорд-стрит налево, потом направо, пересекали улицу Блумсбери и оказывались около музея. Путь был долгим. Все, что попадалось на пути; было захватывающе интересным и привлекало внимание. Витрины магазинов, следовавшие одна за другой без всякого перерыва. Магазины одежды – «Эванс», «Литлвудс», витрины магазина «Маркс и Спенсер», «Эй энд Си» и множество других. Продажа сувениров на улице, палатки с игрушками, открытками, фруктами, сладостями, продавцы газет возле станция метро, выкрикивающие заголовки главных статей, сообщающих о сенсационных новостях, подробные сведения о которых публикуются в сегодняшних номерах, продавцы мороженого, воздушных шаров, плюшевых собак, спортивных трусов и маек, апельсинов и корзиночек со свежей клубникой, бананов и ананасов, сигарет и сигар, кружек и тарелок с изображением лондонских достопримечательностей, за стеклами витрин – манекены, облаченные в самые модные одежды, – девицы с удивительно длинными конечностями и тонкими талиями; молодые люди в спортивных и вечерних костюмах, в шляпах и кепи, в цилиндрах и без головных уборов; парфюмерные наборы и ювелирные изделия, часы и поводки для собак, браслеты и ошейники, перчатки и галстуки – конца всему этому не было, и все хотелось рассмотреть, просто невозможно было пройти мимо, не останавливаясь хоть на минутку перед выставленными товарами.

Свернув на Тотенхем-роуд, оказались перед витринами с радио– и телетоварами. Опять задержки, опять обсуждение увиденного, но поскольку был договор пока в магазины не заходить, мы этому договору следовали, подавляя искушение и борясь с соблазнами. И только на подходе к Британскому музею оказались на тихой улице, где не было снующих людей, заполняющих тротуары, устремляющихся в магазины и выходящих их магазинов с пакетами, наполненными приобретенными вещами. Здесь люди двигались неторопливо, степенно. Здесь были книжные лавки, небольшие отели, перед дверями которых стояли швейцары, маленькие кафе.

Перед входом в музей мы сели отдохнуть на стоящие между колоннами скамейки Отдышались после шумной и людной торговой Оксфорд-стрит и только тогда вступили в прохладный и просторный вестибюль Британского музея. Расположение его залов обозначено на плане. Все, разумеется, осмотреть невозможно. Можно только пройти через основные залы – египетский, греческий и римский, китайский, японский… Зал с рукописями, папирусами, свитками, рукописными книгами, страницы которых украшены тончайшими миниатюрами. Силы покидают нас. Хотелось бы проникнуть в читальный зал Британского музея, но пока он для нас недоступен: нужно оформить пропуск. Все это ещё впереди…

Совершенно измученные обилием экспозиций, величием скульптур далёких эпох, собранных из разных концов света богатств, памятников культуры, мы буквально выползаем к выходу и вновь набираемся сил, выпив по чашке кофе с порцией яблочного пирога, политого какой-то бело-сладкой массой. Обратно идем уже другой дорогой – черев Рассел-сквер, мимо Лондонского университета, по Шефтсбери-авеню к Пикадилли и Риджент-парку, а потом по каким-то другим улицам, ведущим к Гайд-парку. К пяти часам доползаем до «Тьюлипса» и бросаемся отдыхать. Но времени мало: вечером едем на автобусе по Лондону, по набережным Темзы.

За оставшиеся три дня мы многое успели посмотреть, а, главное, почти всюду ходили пешком, что позволило почувствовать Лондон лучше, чем если бы ездили на метро и даже на автобусах. Побывали и в Национальной галерее, и в галерее Тейт, и в музее Альберта и Виктории, сходили в зоопарк, в музей восковых фигур мадам Тюссо и на Бейкер-стрит в дом Шерлока Холмса. Обычные маршруты туристов. Но ведь впереди ещё много времени, и за оставшиеся месяцы я надеялась все то, к чему пока как бы только приблизилась, рассмотреть и узнать по-настоящему. Мысль о том, что придется уехать в Ливерпуль, как-то не радовала, а между тем день отъезда был совсем близок. Из офиса мисс Кларк на моё имя пришло письмо, в котором мне было рекомендовано выехать в Ливерпуль поездом в 10 часов 5 минут с вокзала Юстон; сообщалось, что на вокзале в Ливерпуле меня будет встречать мистер Симпсон и отвезет меня в общежитие Ливерпульского университета на Элмсвуд-роуд. Примерно такие же письма получили и остальные члены нашей группы В пятницу 29 сентября Гена Ягодин и Алексей Лукичев уже переселились из гостиницы в общежитие Империал-колледжа на Принсесс-роуд, находившейся совсем рядом и с их колледжем, и с Альберт-холлом. В субботу мы с Наташей были приглашены ими в их новое обиталище на чай. Каждый из них жил в отдельной комнате, еде был умывальник, где можно было вскипятить себе чайник, а общая кухня находилась на том же втором этаже в конце коридора. Правила Империал-колледжа позволяли студентам, аспирантам и стажерам самим решать вопрос с организацией своего питания: они могли, если хотели, завтракать и обедать в столовой, оплачивая это из своей стипендии в дополнение к плате за комнату в общежитии, но могли и сами себе готовить. Оба они – и Алеша, и Гена, побывав в столовой, в магазинах, решили устраивать свой быт самостоятельно. Они решили по возможности экономить свои средства, имея (и тот, и другой) достаточный опыт семейной жизни и ведения хозяйства. Алексей Лукичев уже вовсю погрузился в расчеты и как будто бы уже ясно представлял себе, сколько денег понадобится ему на дневной, недельный, месячный рацион Эти суммы он сопоставлял с ценами на необходимые, на самые необходимые предметы одежды, которые он смог бы купить для своей жены, двух дочерей и для самого себя. Он уже видел в магазине при нашем посольстве, куда успел заглянуть, женскую цигейковую шубу за 25 фунтов. Это цигейковое изделие и стало для него мерилом и эталоном всех последующих расчетов.

Уезжать из Лондона не хотелось не только мне, но и другим. Нам было хорошо всем вместе в «Тьюлипсе», и хотя никто в этом прямо, кроме Васи Киреева, не признавался, никому не хотелось отрываться от остальных и отправляться в разные города. Киреев же прямо говорил, что он боится ехать «куда-то на край света», как назвал он стоящий на берегу Северного моря город Сент-Эндрюс. «Если бы хоть с кем-то из своих, – добавлял он, – то ещё ничего, а одному совсем неохота». Он тяжело вздыхал и сушил свои носки перед отъездом в далёкие края на стоящем в его гостиничном номере красивом торшере.

Полученные для поездки в Англию красные паспорта нас попросили оставить в посольстве, сказав, что больше нам они здесь не понадобятся. Выдали вместо них удостоверения личности, паспорта заменяющие. Работник посольства представил нас консулу по делам культуры грузину Нико Киасашвили, поинтересовавшемуся кругом наших научно-культурных интересов и посоветовавшему тратить «с умом» выдаваемые на книги деньги, так как книги дороги и надо выбирать самые необходимые.

В воскресенье 1 октября к концу завтрака Гена пришел в «Тьюлипс» с тем, чтобы договориться о том, кто и в какое время будет завтра уезжать, кто кого сможет проводить. Они с Лукичевым с утра уже будут на лекции, пропустить её никак нельзя. Потому проводить меня на утренний поезд он назначил Николая Титова, остающегося в Лондоне; Наташу Янсонене, уезжавшую в Эдинбург рано утром, проводит Костя Квитко, чей поезд в Глазго отбывает в полдень. Остальные будут устраиваться по возможности сами. После этого мы снова все вместе пошли прокатиться на пароходе по Темзе, а потом в посольство на кинофильм. Там каждое воскресенье показывали фильмы. На этот раз был хорошо известный «Мост Ватерлоо».

Гена попросил каждого сообщить ему по приезде на место свой почтовый адрес и время от времени писать, как идет жизнь. Его адрес нам уже был известен. Утром 2 октября на вокзале Юстон, куда мы доехали на метро, Титов посадил меня в вагон поезда «Лондон-Ливерпуль», вручив букетик цветов, купленный в палатке на платформе.

48

Особенность английских вагонов в том, что каждое купе имеет свой вход: прямо с платформы попадаешь в купе. Два диванчика, каждый для трёх пассажиров; между диванчиками у окна столик, у двери вешалки для пальто, зонтов и шляп. Я села у окна перед столиком. Никого, кроме меня, в купе пока не было. Титов помахал мне с платформы и исчез из вида. Мимо вагона проходили люди. Никто не торопился: до отхода поезда ещё оставалось пятнадцать минут. Носильщик на легкой повозке везет багаж. Дама в широкополой шляпе и гирляндами из бус, прижимая к груди, несет собачонку. Девочка с медвежонком. Хромающая старушенция входит в купе и, улыбнувшись, садится у окна на противоположный диванчик. За ней ещё двое – супружеская пара преклонных лет. Располагаются в нашем купе. Поезд медленно начинает двигаться, платформа обрывается, тянутся серые привокзальные постройки, столь же мало привлекательные, как на всех железнодорожных станциях. Я еду по Англии. Кругом – англичане.

Однако английская речь не звучит. Сидящие в купе пассажиры хранят молчание. И даже престарелые супруги, каковыми они мне кажутся, не обменялись ни словом. Дамы смотрят в окно, господин – в газету. Я тоже смотрю в окно. Теперь поезд мчится с большой скоростью, минуя какие-то склады, мосты, пересекая эстакады, вырываясь на зеленые просторы, которые очень быстро сменяются вновь возникающими сооружениями из бетона и камня, маленькими станциями, где остановки не предусмотрены. Вдали луга, стада коров, селения и фермы. Поезд устремляется к северо-западу, к устью реки Мереей, к стоящему на берегу Ирландского моря большому портовому городу Ливерпулю. Так написано о нём в портативной брошюрке-справочнике «Великобритания», которыми снабдили каждого из нас перед отъездом из Москвы в министерстве. Стучат колеса, в ушах их стук отдается словами, невольно всплывающими в памяти, знакомыми с детства:

 
Из Ливерпульской гавани
Всегда по четвергам
Суда уходят в плаванье
К далёким берегам.
Плывут они в Бразилию
В Бразилию, в Бразилию,
Плывут они в Бразилию,
К далёким берегам…
 

И ещё вдруг вспоминаю, что в той брошюрке как самое примечательное в архитектурном отношении сооружение Ливерпуля называется украшающее центр города здание Джордж-холла. Скоро, может быть, уже завтра я его увижу. Я обязательно пойду в центр города, сразу же увижу этот Джордж-холл, хотя гораздо больше мне хотелось бы остаться в Лондоне и пойти в читальный зал Британского музея, куда даже заглянуть не удалось.

На первой же остановке в купе вошли ещё одна дама и один молодой джентльмен и, улыбнувшись сидящим, погрузились в молчание. В 11 часов было сообщено, что в вагоне есть буфет, где можно выпить чай. Никто из сидящих в нашем купе не шелохнулся, никакие эмоции в связи с этим сообщением на лицах пассажиров не отразились. За окном продолжали с ещё большей быстротой меняться пейзажи, мелькать стада и селения. Остановка в Бирмингеме обозначила половину пути. В Бирмингеме, улыбнувшись, супружеская пара покинула поезд. Остальные невозмутимо сидели на своих местах. Около двух часов поезд вошел в зону серых строений; миновав ее, был совсем близок к Ливерпулю и, наконец, остановился столь же плавно и почти незаметно, как четыре часа назад отошел от платформы вокзала Юстон в Лондоне. Часы показывали секунда в секунду обозначенное в расписании время его прибытия в Ливерпуль.

Никого встречающих на платформе видно не было. Пришедшие встречать ожидали приезжих за барьером, у которого контролер просматривал и отбирал билеты. За барьером с плакатиком на палочке стоял приятной наружности человек средних лет. На плакатике увидела своё имя: «Миссис Михальская» и слова «Британский совет». Мистер Симпсон встречал меня. У меня не было в руках плакатика с его именем, но он и без этого ещё издали опознал миссис Михальскую среди двигающихся к барьеру и приветствовал её лучезарной улыбкой. Я тоже улыбалась, приближаясь к выходу, хотя и волновалась немного. Но мистер Симпсон был здесь, и причин для волнения уже не было. Машина ждала на привокзальной стоянке, мистер Симпсон без лишних вопросов погрузил в багажник коричневый чемодан, усадил меня, водрузил рядом мою сумку, и мы поехали, как он сказал, на Элмсвуд-роуд. Но прежде мистеру Симпсону хотелось бы показать мне центр города, проехать мимо университета и здания, где расположено отделение, ливерпульское отделение Британского совета. Это было очень мило с его стороны, тем более что разобраться в паутине ливерпульских улиц, как почти сразу же становилось очевидно, было в высшей степени сложно. В дальнейшем я в этом окончательно убедилась, осваивая городские маршруты, и пешеходные, и автобусные.

Начали с центральной площади, в середине которой стояло напрочь закопченное здание, оказавшееся тем самым знаменитым Джордж-холлом, о котором сообщалось в путеводителях по Ливерпулю. Это странное сооружение почернело, как и многие другие, от вылетавшей из городских труб копоти, производимой сжигаемым в каминах углем Однако Джордж-холл превосходил все другие здания степенью своей черноты. Университет относился к числу «краснокирпичных», как называли в Англии те университеты, которые были выстроены не во времена далекого средневековья, подобно Кембриджу и Оксфорду, а в конце XIX–XX веке. Здание Британского совета, собственно, и не являлось самостоятельным строением, а было лишь малой частью, незначительным сегментом маловыразительного двухэтажного дома из серого камня. Не произвело на меня с первого взгляда никакого впечатления и не вызвало никаких положительных эмоций и общежитие на Элмсвуд-роуд. Но это лишь с внешней стороны, а когда мы вошли внутрь, то мнение своё пришлось изменить: все блистало чистотой, полы сияли, великолепные растения в огромных вазонах украшали огромный холл, лестницы с широкими пологими ступенями устланы красивыми ковровыми покрытиями, стены увешаны гравюрами. Мистер Симпсон представил меня мисс Смит – главной хозяйке этого женского общежития Ливерпульского университета. Великолепие мисс Свит превосходило великолепие всего её окружения. Понятие «ворден», – а мисс Смит и являлась «ворден», – включает многое: это и хозяйка, и то, что обозначают у нас словом «комендант», и дама, задающая тон своими манерами живущим в общежитии студенткам, знаток этикета и многое, многое прочее, без чего просто невозможно представить себе образцовое университетское общежитие.

Мясе Смит приняла нас в своём кабинете, соседствующей с гостиной, где после деловой части беседы был сервирован стол, поскольку время уже позволяло выпить По чашке чая. На этом кратком чаепитии присутствовала ещё одна мисс – мисс Джулия Оливер. Она преподавала в университете немецкий язык и жила здесь, на Элмсвуд-роуд, в этом же общежитии в качестве своего рода «тьютора», а точнее – наставницы девиц, населяющих левое крыло второго этажа, где, как выяснилось, отведена и мне отдельная комната. Сама же мисс Оливер жила в просторной двухкомнатной квартире с маленькой кухней К ней можно обращаться, если у меня возникнут какие-либо проблемы или будет нужен совет, помощь, если понадобится с её стороны содействие. Мистер Симпсон, в свою очередь, пригласил меня заходить к нему в контору Британского совета и удалился, раскланявшись с дамами. А мисс Оливер сопроводила меня в моё новое обиталище, где рассказала о правилах и распорядке дня, принятых в общежитии, после чего предоставила меня самой себе на оставшееся до обеда время. Мисс Оливер, попросив дежурившую на втором этаже горничную принести черную университетскую мантию и сказав, что я должна облачиться в нее. когда придет время идти к обеду. И ещё прибавила, что идти не сразу в большой столовый зал, а сначала в малую столовую-гостиную, где за 15 минут до обеда собираются мисс Смит, живущие в общежитии тьюторы и приглашенные к обеду гости. «Выпьем по бокалу шерри», – сообщила, улыбаясь, мисс Джулия Оливер.

Оставшись одна, я вздохнула с облегчением я осмотрелась Комната была небольшой. От коридора её отделяла маленькая передняя с вешалкой для верхней одежды и зеркалом на двери, ведущей в ванную с душем. В комнате – широкое окно, выходящее в сад. Несколько позднее я поняла, что это не сад, а церковный двор, огороженный невысокой каменной оградой. Из окна видны большие часы на башне. Часы отбивают время не только каждый час, но каждые четверть часа, и бой их хорошо слышен. Вот и сейчас часы бьют половину шестого. Справа от двери – камин, но электрический. На каминной полке – тоже часы и по обе их стороны – вазы, а в них – свежие цветы, поставленные, очевидно, совсем недавно. Белые и фиолетовые астры. Перед окном письменный стол с тремя ящиками, с правой стороны стола книжные полки. Слева от стола тоже полки. А слева от двери шкаф для одежды, за ним тумбочка с лампой и широкая кровать, вернее, пружинный матрац с деревянным изголовьем, застланный клетчатым пледом, а под пледом два тонких шерстяных одеяла, одно бежевое, другое коричневое. Подушки прямоугольные, такой же длины, как кровать. На тумбочке лежит Библия в синем переплете с муаровой лентой-закладкой. Я все сразу же осмотрела, всюду, куда только можно было, заглянула Есть все самое необходимое. А на полу у края камина стоит маленькая бутылка с молоком. Такая бутылка будет появляться здесь каждый день. На одной из полок – две кружки, две тарелки и маленький электрочайник.

До выхода к обеду оставалось сорок пять минут. Надо приготовиться, умыться и переодеться. Черную мантию уже принесли. Широкое и длинное одеяние с большими разрезами для рук, большими складками, спадающее по бокам и спине. Решила, что к этой мантии больше всего подойдет мой светло-серый костюм с черной отделкой, и облачилась в него, надев поверх мантию. Часы на церковном дворе пробили шесть, потом прошло ещё десять минут, и я, пройдя по длинному коридору, где не встретила ни одного человека, спустилась на первый этаж, где должна была находиться та комната, что называлась малой гостиной. Здесь и предстояло встретиться с теми, с кем буду жить рядом в ближайшие месяцы.

49

Вокруг низкого столика на низком диване и в креслах сидели мужчины и дамы Многие в мантиях. Вели беседу. Вслед за мной вошли несколько человек. Я не знала, куда мне двинуться, но мисс Смит, оказавшаяся совсем незаметно рядом, представила меня как преподавателя-стажера, прибывшего из Москвы. Приветливые улыбки сопровождались приветственными кивками. Из Москвы ещё никто не приезжал стажироваться в Ливерпульский университет, хотя в прошлом учебном году был студент из Киева, но он жил в другом общежитии. Никому из присутствующих встречаться с русскими пока не приходилось. Констатация этого факта не получила развития. Беседа влилась в прежнее русло, речь шла о погоде, радовавшей этой осенью своей стабильной и столь приятной мягкостью. Особого интереса к погоде в Москве проявлено не было. И только один единственный вопрос, не наступили ли ещё в Москве морозы, позволил мне включиться в беседу.

Раздались звуки гонга, и все двинулись в столовую. Шли парами. Рядом со мной была мисс Оливер, а все остальные распределены были в соответствии с тем, как это было заранее решено мисс Смит. Ею же был составлен план расположения обедающих за столом. С этим планом, нарисованном на плотном небольшом листе бумаги, мисс Смит познакомила присутствующих ещё в малой гостиной за бокалами.

Вошли в огромный зал, уставленный множеством покрыты скатертями, а сияют блеском полировки, белизной накрахмаленных салфеток, на которых стоят приборы – семь приборов на каждом столе. Один из них во главе стола, по три прибора с каждой стороны. Из-за столов поднялись студентки, облаченные в мантия, приветствуя тем самым вошедшую в столовый зал процессию. Они стояли все время, пока шествующие парами и идущая впереди мисс Смит не поднялись по ступенькам на невысокий, подобный сцене помост в конце зала и не встали за спинками расставленных вокруг длинного стола стульев. Несколько мгновений все молча стояли, не шелохнувшись, а мисс Смит устремила свой взгляд в зал, обвела взглядом всех находящихся там и слегка кивнула головой. И как только она это сделала, высокий женский голос раздался где-то вдали; к нему присоединился второй, и они вознеслись в высоту, подхваченные хором голосов. Молитву пели все присутствующие в зале. Это продолжалось недолго, минуты две, и пение было прекрасно. Когда прозвучали последние звуки, последние, так и не понятые мною латинские слова молитвенного песнопения, задвигались стулья и сосед по левую мою руку слегка отодвинул предназначавшийся мне стул от стола и любезно предложил иве сесть.

Разной формы и разных размеров ложки, вилки и ножи лежали справа и слева, а также и сверху стоящего передо мною столового прибора; три вида бокалов радовали взор своими блистающими гранями и пугали неясностью своего функционального назначения. Но процесс «формал-милз», как называли такого рода трапезу, продолжался. Две официантки обслуживали сидящих за столом на сцене, а в большом зале, простиравшемся перед сценическими подмостками, за каждым столом была своя дежурная из числа студенток, которая и приносила все полагающиеся блюда в соответствующем порядке на большом подносе и расставляла их перед сидящими за столом.

На каждом столе стояли большие стеклянные кувшины с водой. В вазе – красивый и изящный букет. В разнообразных сосудах подливки и соусы. Томатный суп (ложки четыре в тарелке с эмблемой неизвестного для меня значения), томатный суп открывал вереницу последующих блюд. За ним – великолепно украшенный зеленью весьма существенный кусок легко разрезаемого и тающего во рту мяса. Несколько ломтиков золотистой картошки. Овощные приправы стоят перед тобой на столе. Но главная приправа к блюдам – застольная беседа, умело направляемая мисс Смит, обращающейся к почетным гостям, приглашенным на сегодняшний день к столу. Эти гости – солидные люди, известные в Ливерпуле своей благотворительной деятельностью, библиотекарь университетского книгохранилища, профессор истории. За столом сидят пять молодых девиц. Это – студентки, живущие в общежитии. В соответствии с принятыми правилами, на каждый такого рода обед (формал-милз) приглашаются пять студенток, с целью шлифования их манер и содействия приобщению их к университетской среде. За столом на сцене сидят и тьюторы, и стажеры. Стажеров прибыло к началу учебного года трое вместе со мной. Молодая особа из Франции, изучавшая историю Англии (она сидит рядом с профессором истории), преподавательница английского языка из Бельгии и я. Но ведь при Ливерпульском университете есть ещё и мужское общежитие, там тоже есть приехавшие из других стран стажеры Вслед за мясом и овощами появляются тарелки с порциями яблочного пирога, поливаемого по вкусу каждого или персиковым, или каким-то белым сладким густым соусом. Потом все сидевшие за «хай тэйбл» (за столом на сцене) отправляются пить кофе в ту же малую гостиную, в которой собрались за час с четвертью до этого. Сидение на сцене продолжалось больше часа. Обряд послеобеденного кофе занял ещё полчаса. Около половины девятого вечера я была в своей комнате, переполненная новыми впечатлениями, уставшая от напряжения этого первого ливерпульского дня.

Первый раз в жизни я проводила вечер в предназначенной для меня одной комнате. Я не могла назвать её «своей комнатой», и все же на некоторое время она стала моей И пребывание в ней рождало новые ощущения. Впрочем, пока они только начали возникать, предаваться им пока ещё не было ни сил, ни времени. Я разложила по ящикам своё имущество. Повесила в шкаф два своих костюма, разложила перед зеркалом в ванной туалетные принадлежности Здесь уже висели три полотенца разного предназначения и лежала новенькая губка нежно-голубого цвета. Бутылка с молоком одиноко стояла перед камином. Решила посидеть за столом. Стала вспоминать, что надо мне сделать завтра, где надо быть. После завтрака – в университете встреча с профессором Городецкой и профессором Мюиром. Днем – надо пойти для регистрации в полицию. Адрес мне дал мистер Симпсон. К обеду – вернуться на Элмсвуд-роуд. Завтра вторник, и потому это будет опять «формал мил» в черной мантии. Так будет трижды в неделю: по понедельникам, вторникам и четвергам. В среду к обеду можно не являться, а получить «сухой паек» и приготовить себе еду самостоятельно. В пятницу – обед без мантии. В субботу – только утренние завтраки, а в час тридцать – ланч, на который можно прийти и в два, и в два пятнадцать. В воскресенье тоже – завтрак и ланч, а вечернего обеда нет. В правилах общежития, как мне вспомнилось, говорилось ещё и о том, что для посещения мужчин женское общежитие закрыто во все дни недели за исключением среды. По субботам и воскресеньям своих гостей-мужчин проживающие в общежития могут принимать в гостиной первого этажа от трёх часов дня до девяти часов вечера. Мне таких гостей ждать было неоткуда ни в среду, ни в субботу, ни в воскресенье. Да и не хотелось этого. Но как только я сказала себе, что мне этого не хочется, так сразу же и захотелось, чтобы появились здесь те, кого знаю, с кем можно было бы вместе пойти завтра по незнакомому Ливерпулю, на встречу с незнакомыми людьми. Часы пробили десять, я я легла спать, положив под подушку маленького целлулоидного анютиного зайца. Он был величиной с мизинец. Завтра я снова положу его в сумку.