Текст книги "На осколках прошлого (СИ)"

Автор книги: Нина Леннокс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– Я вижу, тебя надо заново воспитывать. Ну, так я этим займусь. Сколько у меня времени в запасе? На сколько ты прилетела?

– На три дня, – соврала я.

– Так не пойдет. Три дня мало, чтобы достать нужную мне сумму.

– Я не знаю, как достать такие огромные деньги! Поэтому и года будет мало!

– Не беспокойся, Ники. У меня есть план. Сейчас я тебе о нем расскажу. Присаживайся на диван и слушай внимательно. За каждый заданный вопрос – удар. В твоих интересах все понять с первого раза.

Я села на «диван», кривясь от отвращения про себя. С какой помойки он притащил это развалившееся нечто?

– Начну с того, что эти дни ты будешь жить здесь, – поухаживаешь за отцом. А насчёт того, что ты меня потянешь за собой, я так тебе скажу: после того, как я обнародую твои «секретные материалы», все, абсолютно все от тебя отвернутся. Журналисты выставят всё это в самом невыгодном свете. И никто тебе уже не поможет. Не дай бог, ты заикнёшься обо мне, – тебя найдут, и уже не пожалеют. Ты же помнишь, кем твой папочка работал, пока ты не родилась и не испортила его карьеру.

Верю, что никто не найдет. Даже собаки не откопают мои останки… Дорогой папочка постарается.

– Собственно, план. Ты втираешься в доверие к Митчеллу-младшему и достаешь деньги. Мне плевать, как ты это сделаешь. Но я знаю точно, что он неспроста появился в твоей жизни. Сама посуди, ты и он, – пренебрежительно бросил он. – Плюс, ты моя дочь. Что-то этот слизняк удумал, подбирается ко мне. Спустя столько лет…

– О чем ты? – шокировано спросила я. Что за чушь он нес? Бредятина!

– О том, что я должен знать о планах Майкла Митчелла. Ты будешь трахаться с ним так хорошо, чтобы он души в тебе не чаял, доченька. Будешь соглашаться на любые его прихоти. Заставишь его влюбиться в тебя. А потом – дело техники. Мне нужно знать, какого хрена он возник, как черт из табакерки.

Господи, господи… Что происходит?! В какие игры они все играют? И… Причем тут я? Как я оказалась под огнем, в самом центре мишени? Почему я, вообще, стала мишенью?

– Ты готов подложить меня под него, но ради чего? Ради каких-то своих догадок, ничем не подтвержденных? Скажи, ты никогда меня не любил? – горько спросила я. – Что я тебе сделала? Ну, что?

– Родилась. Этого достаточно. Ты убила Элизабет. Ты убила мою карьеру. Ты испортила всю мою жизнь, – он говорил с маниакальной убежденностью, зрачки моего «так называемого» папочки были расширены. – ТЫ погубила меня!

Боже, пусть только не убьет меня…

– Каким образом я убила твою карьеру?

– Когда всё вышло из-под контроля, Элизабет не было рядом, чтобы поддержать меня. Была только ты – вечная обуза. Какой от тебя толк? Позже меня отправили в отставку, объяснив это тем, что теперь у меня была семья, и я не мог справляться со своими обязанностями. Но семьи у меня не было. Только ты!

Сам виноват, упырь! Сам не смог справиться с проблемами, сам виноват, что тебя отправили в отставку! И у меня тоже не было семьи, только этот огрызок человека.

– Почему тебя уволили, отец?

– Тебя это не касается, маленькая тварь. Не суй свой поганый нос в мои дела. Никогда. Ясно тебе?

– Ясно.

– Вот и чудненько. А теперь приберись здесь и приготовь мне поесть.

– Я бы предпочла остановиться в гостинице.

– Я сказал, что ты живёшь здесь. По крайней мере, пока не влюбишь в себя Митчелла, а там, может, и к нему переедешь. Ещё одно пререкание, и твоё воспитание начнётся прямо сейчас, – его руки красноречиво легли на ремень. – Зачем же жить в гостинице, тратить деньги, если у тебя есть родной отец с квартирой?

– Я… не буду причинять Майклу боль. Он этого не заслужил.

Не заслужил, хоть и оказался козлом.

– Насколько же ты тупая, девочка моя. Я не спрашивал, будешь ты что-то делать или нет. Я поставил перед тобой условие. Невыполнение равно обличению тебя, любимой. Вернусь вечером, и для тебя же будет лучше, если всё будет так, как надо. Приберись тут и поесть приготовь. Да, и сделай так, чтобы я тебя не видел. Потеряйся до вечера, хорошо?

Сучий выродок!

– А если попытаешься сбежать, придут мои друзья. То есть, уже будет не один Итан… Ты поняла меня, Ники.

– Поняла, – огрызнулась я.

Наконец-то он ушёл, и я смогла вздохнуть спокойно. Правда, спокойствие длилось недолго. Слезы накрыли меня волной цунами. Я разревелась, как маленькая. Сползла на грязный пол и заплакала. Что же делать? Он запер меня в этой каморке и ушел. Боже мой, кошмар наяву! Майкл даже видеть меня не захочет, мы с ним так расстались. А что, если все ему попытаться рассказать? Не выйдет… нет… Папаша не пожалеет никого. Я знала, что у него остались влиятельные знакомые со времен работы в Сенате. Он погубит не только меня, но и Майкла тоже. Я не могла так подставить Майкла. Лучше обмануть его, возможно, придется украсть у него деньги, но это, несомненно, лучше, чем ставить крест на его карьере, опозорить его. Он был не последним человеком в этой стране, я не могла так поступить с ним… Не могла. Прости, Майкл. Но о чем говорил этот сумасшедший? С чего он взял, что Майкл что-то затеял? Одни загадки, черт бы побрал придурошного алкоголика и, по совместительству, моего отца!

Остаток первого дня в гостях у отца я провела в роли Золушки. Я вычистила эту каморку, как смогла, но разве можно превратить помойку в отель класса люкс? Готовить пришлось из того, что есть, то есть, из тараканов и банки супа. Вечером мне было выдано место на диване без постельного белья. Процесс сопровождался ещё одной лекцией на тему моего ничтожества. Меня затолкали в кладовую и закрыли. Супер. Сны мне снились соответствующие. Мрачные, страшные и угнетающие.

* * *

– Все-таки вернулся?

– Как видишь.

– Не простила?

– Черт, Мэтт, да ты – капитан очевидность! Так и будешь продолжать задавать тупые вопросы? – Взорвался Майкл, расхаживая по комнате.

– Прости, друг. А они – реально тупые. Как и ты!

– Мэтт…

– Что, Микки? А как еще я могу тебя назвать? Если влюбился, имей смелость признаться в этом! Не нужно прикрываться дурацкими записками и дебильными мотивами. Не нужно вешать мне на уши лапшу, понял?

– Я не влюбился.

– Ты еще и баран. Чего уперся? Кому ты что доказываешь?

– Заткнись, Мэтт! Не твое собачье дело, что я и кому доказываю!

– О-кей, – сказал Мэтт и поднялся со стула. – Иди нахрен и разбирайся со своими собачьими делами сам. Мне еще готовить дело на Краумана.

– Мэтт, стой, – остановил его Майкл. – Прости. Я на взводе. Я на чертовом взводе уже второй день!

– Все ясно, симптомы на лицо. Я знаю, что тебе нужно.

Мэтт залез в ящик стола Майкла и достал оттуда ключ.

– Что ты делаешь…

– У тебя тут хранится просто потрясающее лекарство десятилетней выдержки, – с видом знатока сказал он и достал бутылку коньяка из шкафа.

– Откуда ты знаешь, где лежит ключ?!

– Ой, Микки, долгая история. Но я уже неоднократно лечился твоими запасами.

Майкл уставился на друга, во взгляде читались упрек и требование объяснений.

– Ну, помнишь, год назад ты напился в хлам и уснул прямо на той красотке? А потом, утром, впаривал мне, что ты – лучший у нее, – засмеялся Мэтт, вспоминая ту историю. – Я еще сделал вид, что поверил тебе.

– Помню, и что? Так ты сделал вид, негодник?

– Да-а. Я тогда не успел напиться, как следует, а ключ от этого шкафа ты спрятал. Вот кто —негодник! В общем, когда ты спал на Миранде, – хихикнул Мэтт, выводя друга из себя, – я обыскивал твой кабинет. Моя недобитая печень так и чувствовала, где хранится ключ. Тебе же не жалко какого-то коньяка для друга?

– Какого-то! Элитного, между прочим.

– Смотри, ты мне – коньяк, я тебе – скорую психологическую помощь. Рассказывай, что там с мисс обломщицей, чей коронный удар чуть не сделал тебя евнухом.

– М-э-этт!

– О-кей, по стандартной схеме. Я заткнулся, ты говоришь.

– Да, что там говорить… Дерьмо, а не ситуация, – сказал Майкл и плюхнулся в кресло. – Чувствую себя куском дерьма.

– Думаю, Ники согласилась бы с тобой. Ой, молчу. Есть что-то, более существенное, кроме описания твоего душевного состояния?

– А что ты хочешь услышать, черт возьми?

– Хочу услышать, что вся эта байда с запиской твоего отца – именно байда, и ты сделаешь все, чтобы вернуть эту женщину обратно в твою жизнь! На хрена ты вернулся? Она – там, в Ричмонде. И ты там должен быть. Я младше тебя на три месяца, а объясняю тебе элементарные вещи! – говорил Мэтт, нарезая лимон дольками. – Нет, ну, этот коньяк стоил того, чтобы полдома перерыть…

– Мог бы и умолчать, что половину моего дома перерыл! Мэтт, я тебе не все рассказал про записку…

– Та-ак, чувствую, без драки не обойтись. И что ты утаил?

– Я тебе, в принципе, не раскрывал содержания. Там четко написано, что… какие-то важные документы, которые могут пролить свет на тайну его смерти, то есть, самоубийства, скрываются в одном месте…

– Ну!?

– В месте, куда часто ходит дочь Доминика Кросс – Ники. Там целый ребус.

У Мэтта даже челюсть упала. Он со стуком оставил коньяк и подался вперед.

– Микки, это будет круто! Почему ты раньше не сказал?! Покажи записку!

– Не могу. Она хранится в банке под десятью паролями. Я не решился держать ее в доме.

– Слушай, но твой отец ведь покончил жизнь самоубийством? И твоя мама…

– Да, я помню. Там написано, что их, скорее всего, убьют, но я должен буду узнать правду. Одно неясно – причем тут Ники? Почему из всех жителей Америки и, в частности, Вашингтона, именно Ники Кросс?

– Хм… дочь сенатора Кросс?

– Да. И это наталкивает на определенные мысли.

– Он может что-то знать об этом?

– Может. Возможно, Ники тоже в курсе. Она тогда была маленькой, но, может, отец ей что-то оставлял на хранение, не знаю…

– Есть план?

– Нет, как можешь опять увидеть. Но я был бы рад любой подвернувшейся возможности.

– Чтобы опять ее использовать?

– Да. И… нет. Не только. Хватит уже лезть в самое сердце!

– Майкл, просто признайся, что она тебе нравится.

– Нравится.

– И нужна не только из-за записки отца.

– Не только.

– Хороший мальчик! Держи за это бокальчик.

Мужчины чокнулись и осушили бокалы залпом.

– Шанс обязательно появится. Обещай, что используешь его с толком. Кстати, можем сгонять в Ричмонд. Я все равно еду.

– Зачем?

– К той крошке. Мой маяк больше не хочет ничью гавань освещать. Она потрясающая.

– И ты влюбился?

– Пока это просто секс.

– Ну да, да. С этого и начинается дорога в ад.

Глава 2.

Обожаю утро! Это лучшая часть дня. Оно всегда наполнено яркими событиями: то нет кофе, то твои тапки насквозь пропитаны кошачьими запахами «радости», то жизнь – отстой из-за какого-то козла, то, вот, даже и словами не описать... Я села на диван и протерла глаза. Ооо, нет! Все это было правдой. Этот кошмар мне не приснился. Я реально была в этой каморке, реально спала на каком-то матраце, все было реально.

– Проснулась, папина радость? – Окликнул меня незнакомый, ужасный человек из соседней будки – их и комнатами-то назвать было нельзя.

Я промолчала, надеясь, что это поможет.

– Лучше тебе ответить, маленькая дрянь! Иначе сам зайду проверить.

– Чего ты кричишь? Проснулась только что, – я сделала попытку притвориться, мгновенно покрываясь мурашками.

Господи, тут же больше никого нет… Даже Цезаря. Вдруг ему совсем снесет крышу?

– Тащи свою задницу в мою комнату, живо!

Притащила. Хорошо, что я легла спать в одежде. Не нужно ему видеть меня раздетой, даже чуть-чуть. Я не хотела повторения истории с Итаном. Во второй раз мне не выжить. Этот придурок уже успел с утра приложиться к бутылке!

– У меня к тебе есть два задания на день. Первое: приготовь поесть, и побольше. Вечером будут гости. Второе: после четырех и до самого вечера я не должен тебя ни видеть, ни слышать. Ну, и еще одно, скажем так, вне этого списка – приберись тут. Я слегка разошелся с утра.

Свинья! Не хватало только захрюкать.

– Конечно, папа, – ответила я приторно-сладким голосом, пытаясь растянуть губы в фальшивой улыбке. – Только где мне «гулять» до самого вечера?

– Вашингтон большой, детка. Пройдешься по родным местам, вспомнишь свои корни, – оскалился он.

– Если бы только их можно было забыть!

Выкрикнув это, я сорвалась с места и закрылась в ванной комнате. Я думала, он пойдет за мной. Но, слава Богу, этой рухляди было лень отрывать свой старый зад от такой же старой кровати и догонять меня. Я пыталась отдышаться. Дыхание срывалось, и я чувствовала, как задыхаюсь. Боже, ужасно страшно. Страх стягивает грудь железными прутьями, душит, сдавливая горло все сильнее. Что же делать дальше? Сидеть тут, пока он не уйдет? Я села на холодный пол, прислонившись к стене.

– Нет, Кросс, не это ты имела в виду, спрашивая, что же теперь делать… Не это…

Ну, уйдет он. Я выйду. А дальше, что дальше? А дальше – мрак.

За дверью раздался шум, кто-то ходил по дому. Папаша, видимо, собирался куда-то, к «друзьям». Через какое-то время хлопнула дверь, и я вылезла из своего дупла на свежий воздух. На полке в прихожей лежали ключи. Вот сука. Сбежать, может? Бессмысленно. Имеющийся у него компромат эффективнее любых уговоров остаться. Тяжело вздохнув, я вернула ключи обратно на полку, проверила, плотно ли закрыта дверь, и позволила себе роскошь – сняла водолазку и осталась в футболке.

Половина дня прошла абсолютно бездарно, я провела её в роли все той же Золушки. До возвращения моего родственничка оставалось полтора часа, и я решила потратить их с пользой – порисовать. Так как в распоряжении у меня были лишь тетрадный лист и карандаш, я взялась за рисование шаржей. Тут и таланта не надо, честное слово. Первым на очереди был папашка: макаронный взрыв на голове, глаза зеленого человечка, рот открыт, как у рыбы… Добавив бутылку с водкой в его крошечную, тонкую ручку, я подписала её: «Там, где сбываются мечты». Смешок непроизвольно вырвался изо рта, я вспомнила, что одна и рассмеялась уже во весь голос. Сейчас бы Цези сюда – так и хотелось у него спросить: классно вышло или нет. И услышать такое любимое «мяу»…

Время! За своими сопливыми размышлениями я проворонила время, когда нужно было уходить из дома. Без десяти четыре! Со скоростью света я впихнула себя в одежду, бросила листок с рисунком в рюкзак и ушла. Вашингтон оказался не просто большим, а огромным. Куда идти? Что делать? В сотый раз задавать себе один и тот же вопрос – первый признак шизофрении или депрессии. Ладно, ни один вариант не нравится, – спишу на собственную глупость.

Ноги привели меня к моей школе, в которой я не так давно училась. Где смеялась, плакала, скрывалась от отца. Здесь же я пробовалась в команду черлидеров, и меня пнули из нее. Конечно, вокруг накачанных парней с милыми мордашками должны носиться сексуальные девчонки, а не… я. Мало того, что скелет, так еще и волосы были неуправляемыми. Ими управлял только хаос. Помню, как споткнулась в столовой, и содержимое моего подноса стало пищей микробов, в изобилие обитающих на не очень чистом полу. А я надолго стала притчей во языцех для всей школы. Помню удар мячом по голове на физкультуре, вызов к директору за приклеенную под парту жвачку и первого парня, в которого я влюбилась. А тот наплевал на меня. Бетч, урод!

Оглянувшись вокруг, я увидела спортивную площадку. Эффект бабочки, не иначе. Я же вроде только подходила к школе, а уже оказалась тут. Все мысли о Бетче, хотя мысли о придурках не приводят ни к чему хорошему. Как у него, интересно, дела? Ну вот, опять думаю о нем!

Рядом – ни души, словно все вокруг вымерло. Я устроилась на скамейке и достала шарж. Ну, красота же. Папаня мой – само совершенство, ему только моделью и работать. Надо будет подложить этот лист Цезарю в кошачий лоток. Хотя, боюсь в этом случае он не захочет туда испражняться! Тоже мне, эстет! Я опять рассмеялась вслух, вытирая выступившие на глазах от смеха слезы. Внезапно что-то прилетело мне в голову. Что-то небольшое отпружинило от затылка, а тишина резко взорвалась криками детей. Господи, нашествие мертвецов меня бы так не испугало.

– Всем строиться! – отдал приказ мужчина, и раздался свист.

Я зажмурилась, проклиная всех вокруг. Какого черта они тут устроили? Уже и посидеть в тишине нельзя! А, ну, да, это же школьная площадка…

– Мисс, Вы не могли бы вернуть мячик? – Уже вежливо спросил тот самый мужчина, который только что отдавал приказы детям.

– Бетч?! – воскликнула я, не веря своим глазам. – Бетч, мать твою, это ты! Да ладно!

– Кросс, мать твою, это ведь ты! Иди, обнимемся, – сказал он и притянул меня в объятия.

–Ммм, а пресс у тебя стал стальным. Не то, что тогда, на выпускном.

– Если бы и тогда такой был, дала бы? А, Ники? Все дело в прессе?

– Точно, стальной, – констатировала я, ударяя его под дых.

Бетч задохнулся, но потом засмеялся.

– Узнаю тебя, Кросс. Я все эти годы задавался вопросом, почему ты тогда даже не попыталась меня избить? Все же знают о твоем характере.

– Была слишком ошарашена новостью о том, что я – ходячая вагина, на которую поспорили.

– Да ладно, Ник…

– Я не Ник, Бетч. Я не твой дружок из бара или бейсбольной команды, ясно? Задрали, так называть!

– Ок, больше не буду. Извини за тот случай. Это был не я, то есть, я, но подросток…

– Все в норме, не переживай. Ты первый, но не последний козел, попавшийся на моем пути.

– Все, все, не кипятись, крошка. Пойдем к ребятам, надо дать им указания.

Бетч свистнул в свисток и заорал, как самый настоящий коммандос, отдавая приказы детям: кому и сколько нужно сделать прыжков и отжиманий. А он возмужал… Только, что он тут делал?

– Что ты здесь забыл, Бетч? – спросила я, отходя в сторону, чтобы освободить ребятам место для пробежки.

– Прохожу практику.

– Практику? А как же карьера бейсболиста или еще кого-то. Ты же всегда грезил о славе Майкла Джордана.

– Кросс, Джордан – баскетболист. Запомни, наконец! Да, решил, что звездой бейсбола мне не стать, и нафиг надо париться – тренером тоже нормально.

– Значит, практика… И, как? Почему в нашу школу вернулся?

– А куда еще? Предлагали на выбор, но свое болото роднее всего. А ты что забыла в Вашингтоне? Вроде, переехала, или я что-то путаю?

– В гости к отцу заехала. Соскучилась по родной душе, – саркастично сказала я, вспоминая этого монстра. Мне еще столько времени гулять…

– Ясно. Эй, Майклс, отжимайся, не халтурь! Меньше есть надо, больше двигаться. Давай! Я слежу за тобой, – проорал Бетч какому-то полному мальчишке и вернулся ко мне.

– Скажи, Бетч, это же не предел мечтаний?

– Что именно?

– Наши с тобой жизни. То, чего мы достигли после школы. Это просто смешно.

– У меня все нормально. Живу холостяком, банка пива есть – и ладно. Еще каналы все показывают… Жизнь удалась. А ты чем занимаешься? Рисуешь, наверное?

Да, у себя в голове.

– Нет, не сложилось…

– Жаль. Мы все были уверены в тебе, Ники. Ты всегда с таким упоением рисовала, даже на два месяца летала в Париж, брала крутые уроки у крутого художника…

– Да… Знаешь, я пойду. Забыла, что дел куча, и, вообще…

– Я тебя чем-то обидел?

– Нет, Бетч, все – супер. Мне, правда, пора.

Он разбередил старые раны. А мне нужно было отвлечься. Срочно. Я уже собиралась уйти с площадки, когда Бетч меня окрикнул.

– Ник, если что, запомни мой адрес: Мэй роуд, дом первый, у дороги. Заходи, если будет желание.

– Конечно. Пока!

Я ушла так быстро, как будто спасалась бегством. От чего или, вернее, кого я опять убегала? Бетч напомнил мне об ужасе последнего года обучения. Все навалилось разом! Чертов снежный ком, который будет расти до тех пор, пока тебя не раздавит. И я была близка к тому, чтобы превратиться в лепешку. Нужно было как-то справиться с эмоциями, и я выбрала кардинальный способ: направилась туда, где меня точно накроет с головой, и в то же время принесет облегчение. На кладбище, к маме. Но сначала я заглянула в прилегающий к школе парк.

Как же я любила этот парк! Особенно, сейчас. Начало ноября… Природа застыла в немом ожидании зимы, растительность потеряла свои краски, и замолкли птицы. Окружающая обстановка соответствовала моему душевному состоянию. Мои птицы тоже молчат. Давным-давно, лишенные крыльев, они с дикими воплями попадали с неба на землю. И долго умирали в страшной агонии, крича о том, как сильно хотели жить… Краски поблекли, цветовая гамма сузилась до черного и серого. Столько лет я делила свою боль с этими деревьями и кустами, столько лет умывалась слезами, сидя на этих скамейках. И вот, всё вернулось на круги своя.

Так больно, что сердце рвет на части. Нет, мне не нужна отцовская любовь. Уже давно не нужна. Но почему он считает, что плохо только ему одному? Я лишилась матери, так и не почувствовав её любви. Я лишилась отца, так и не обретя его. Я одна во всём мире, и мой родной отец ненавидит меня. Но плохо ему одному, черт возьми!

Я разрушила его карьеру. Доминик Кросс был видным политиком, старшим сенатором в конгрессе более шести лет. Его избирали дважды. А потом взяли и отправили в отставку. Просто так. Не могло этого быть. Должна была быть серьёзная причина. Но мне уже её не узнать. Я была той самой страшной обузой, которая мешала ему возобновить карьеру. Но как я могла ею быть? Я была так мала, когда его отстранили от дел. Позже жизнь вошла в свое русло. Дома я старалась не появляться, задерживалась в школе так долго, как только могла, бродила по улицам, сидела по полдня в этом парке. В общем, ему я точно не могла помешать. Не думаю, что он даже помнит, как я выглядела лет в тринадцать. Улицы – мой дом. Совершенно справедливое высказывание.

Пнув банку из-под колы, я села на скамейку и погрузилась еще глубже в размышления. Я убила свою мать. Отчасти, он был прав. Но тогда правильней сказать, что убила неумышленно. Если бы я знала, что мама умрёт при родах, то предпочла бы не появляться на свет вообще. Но меня никто не спросил. Почему он не попытался дать мне свою любовь? Я бы ответила ему тем же. Мы бы смогли пережить эту страшную потерю вместе. А так мы находимся по разные стороны этой пропасти, и нам уже никогда не воссоединиться. Мост из ненависти невозможно было сжечь. Слово «семья» ничего не значит, оно обесценилось навсегда.

Ну, все, хватит нытья! Я вытерла выступившие слезинки и встала. Побродила по парку, вспомнила все, что можно было, и что – нельзя... Пора и маму навестить.

–Здравствуй, мама, – поздоровалась я, нежно проводя рукой по памятнику.

Этот мрамор был моим лучшим другом и все понимающим слушателем на протяжении долгих лет. Только, из года в год бездушный камень молчит.

– Я люблю тебя, мама. И очень скучаю, хоть никогда и не видела тебя. Ты всегда со мной, ты в моём сердце. Мне так одиноко, так больно, так плохо. —Слёзы-предатели уже катились по щекам. – Прости меня, мама. Прости! Зачем же ты родила меня? Скажи, зачем? Если сама ушла, а меня оставила здесь, одну, и я никому не нужна, – голос мой сорвался. Крик души вырвался наружу. Та боль, которую я все эти годы мужественно хранила в душе, извергалась из меня потоком слёз. —Я люблю тебя, мама. Прости. Прости!

Наверное, часа два я пролежала возле её могилы. Воспоминания терзали мое, и без того несчастное, сломанное сердце. Ржавыми гвоздями по уставшим струнам царапали свою песню.

…Мне девять лет, и я пришла из школы.

«– Папа, папа, привет! Я сегодня получила «пять» за итоговую контрольную по математике. Ты рад за меня?

– Очень. Отвали от меня, маленькая гадина. Ты такая умная только потому, что я оплачиваю твою грёбаную школу.

– Но, папа, я же написала эту контрольную сама!

Удар. Удар. Удар.

– Плевать я хотел на твою контрольную, и на тебя! Сколько раз я говорил тебе не лезть ко мне, когда я работаю с бумагами? Скройся, чтобы я тебя не видел!»

Теперь я понимаю, что работа была важнее меня. Да что там, всё было важнее меня. А была ли я вообще?

Мне пятнадцать лет.

«– Пап, я дома.

– Пошла вон, и побыстрей, не возвращайся до вечера. Я жду гостей.

– Но, пап, мне нужно готовиться к завтрашнему опросу!

Схватил меня за волосы и трясет.

– Не смей мне перечить! Пошла вон, я сказал!»

И я ушла. Вернулась только под утро, надеясь, что он спит. И он спал, а рядом лежала голая и очень неприятная на вид женщина. Шлюха. После этого раза я всё чаще возвращалась домой под утро.

Что такое? Землетрясение? Я разлепила глаза, и все вокруг поплыло. Это не землетрясение, это я сотрясалась от рыданий. Возвращение в прошлое всегда было крайне болезненно для меня. Прошлое никогда не отпускает. Оно только создает видимость, что ушло, прячется в чертогах сознания и подгадывает самый удачный момент, чтобы появиться вновь. Чтобы выпотрошить тебя всего, не оставив ничего. Только БОЛЬ. Я зажмурилась, сжимая руки в кулаки. Надо быть сильной! Какой ты была всегда, Кросс!

Последнее, и самое страшное воспоминание, навсегда сделавшее меня зависимой от тирана-отца. Оно всегда вне конкуренции по доставлению боли, и оно никогда не покидает меня.

Мне было семнадцать лет, и я ждала дома отца.

«Всё было готово. Сегодня у него день рождения, и он захотел отпраздновать его дома, впервые. Обычно он напивался где-нибудь с дружками, и домой приходил только дня через три. Не знаю, почему, но мне захотелось сделать ему приятное. Я вытащила стол из кухни, постелила праздничную скатерть, которую нашла в чулане. Как долго я провозилась в кухне с ужином! Но когда оценила результаты своих трудов, поняла, что всё не напрасно. В этот день отец точно будет гордиться своей дочерью. По крайней мере, я на это надеялась. Через полчаса в дверь позвонили, и я пошла открывать. На пороге стоял Итан О'Коннел, постоянный собутыльник отца. Только, что он тут делал сейчас?

– Ники, здравствуй. Какая ты сегодня красивая. Настоящая девушка, а не ребёнок.

–Спасибо, дядя Итан. А где папа, вы не знаете?

– Он скоро придёт. У него же сегодня день рождения, и мы собирались отметить его вместе.

– Вместе у нас?

Всё мои старания пошли прахом. Если бы я знала, то просто купила бы ящик пива и чипсов.

– Да, у вас, Ники. Я вижу, ты подготовилась. Хорошая девочка.

И почему мне было так неуютно под его взглядом? Я ведь знаю этого алкаша большую часть своей жизни. Но тут на пороге появился отец. Его взгляд блуждал по комнате, он явно уже успел поддать.

– Итан, дружище, здорово! Черт, нехорошо вышло. Мы же хотели отпраздновать. Извини, но проститутки отменяются. Что-то у них там случилось. Какая-то облава, проблемы… Я отдам тебе долг позже, может быть, даже деньгами.

– Не нужно, Дом. Ты можешь отдать мне его прямо сейчас.

Плотоядный взгляд скользнул по мне, как бы оценивая. Я вся сжалась, предчувствуя неладное.

– Твоя дочурка сгодится. Вполне.

Нет!

– Дядя Итан, что вы такое говорите?

– А что, малышка, наверняка какой-нибудь парень в школе тебя уже поимел? Ну же, иди к дяде Итану, крошка.

– Да, чего ты с ней сюсюкаешься? Я тебе отдаю долг в виде моей дочери. Давай, только побыстрее с ней тут заканчивай, и к столу, – заплетающимся языком отрезал отец.

Что делать?! Бежать! Но как? Он стоял прямо передо мной, а отец – в дверном проёме.

Итан подходит всё ближе, и вот я уже в крепком захвате его рук. Не вырваться, не убежать.

– Шшш, малышка, всё будет хорошо. Не дёргайся.

– Отпустите меня! Вы – насильник, педофил! Урод!

Тут же мою щёку обожгло от удара.

– Молчи, сучка! Не так больно будет.

Он начал расстёгивать брюки, одновременно пытаясь задрать моё платье. Я уже не могла думать связно, страх отключил разум и включил инстинкты. Из-за слёз всё превратилось в одно большое, размытое пятно. Когда я уже решила сдаться и стоять спокойно, моя рука наткнулась на что-то тяжёлое на столе. Нож для разделки мяса. То, что надо! Недолго думая, я всадила нож в пятно перед собой. Раздался дикий вопль, и я отлетела назад.»

Это море крови я не забуду никогда. Мне казалось, будто кровь била из него фонтанами. Она была и на моих руках тоже… Я воткнула нож ему прямо в живот. Куда-то под сердце. Эта сволочь выжила, но навсегда осталась инвалидом второй группы. А я отправилась под суд. Насколько я поняла, отец использовал свой политический авторитет, который ещё не до конца пропил, или знакомых в полиции, но нигде в деле даже не упоминалось о присутствии отца в комнате отца и о том, что он был свидетелем попытки изнасилования. Мне дали два года, условно. Из них два месяца я провела в детской исправительной колонии, в то время я заканчивала школу. В школе всем сказали, что я уехала брать уроки живописи в Париж… Спасибо папаше, что пожалел меня и выпустил из той колонии через два месяца, а то местные психушки пополнились бы еще одним чудиком. Жуткое это место – колония.

С тех пор у отца есть на меня компромат. В деле написано, что я сама набросилась на Итана, потому что он отказался заняться со мной сексом. Также там засвидетельствовано, что я находилась под действием наркотиков. Наркотики, естественно, у меня нашли, заключения в наличии, наркологи и судмедэксперты куплены. Когда мне исполнилось восемнадцать, я сбежала в Виргинию. Слава Богу, никто не проверял меня на наличие судимости, и я спокойно работала в разных магазинах. Конечно, у меня не было даже и мысли о том, чтобы попытаться поступить в университет. Денег нет, сомнительное прошлое. Кому я нужна со своими картинами? Парня тоже не было никогда. Доверять мужчинам я больше не могу, да и не хочу. Всего два слова "малышка" и "крошка" вселяют в меня панический ужас, толкающий на глупые поступки, продиктованные желанием убежать, спасти свою жизнь. Заслышав их, я сразу представляю лицо Итана и вспоминаю, как он пытался изнасиловать меня. В самых страшных кошмарах он все-таки доводит начатое до конца…

От слез клонило в сон, а я и так уже замерзла, лежа на земле. Наступил вечер, половина десятого! Дружки уже должны были свалить. Пришлось идти домой. По дороге к дому я твердо решила, что обманывать Майкла не буду. Я достану отцу эти деньги другим способом, как-нибудь, но без предательства и лжи.

Дома вовсю шла пьянка, мой приход никого не обрадовал. Папаша встретил меня на пороге.

– Дочурка, ты рано. У нас веселье в самом разгаре. Погуляй еще.

– Где мне гулять ночью?! Я и так замерзла, заболею, наверное!

– Ты мне еще поори, – прошипел он, на трезвея на глазах. – Вали к Митчеллу и начинай под него стелиться уже сейчас.

– Я не буду его обманывать. Нет! Я достану тебе эти деньги, но другим способом.

– Ты не поняла ничего. Тупая, как пробка! Мне нужен сынок Митчелла, нужно знать все о нем!

– Нет!

– Тогда, проходи, – сказал он и обернулся к своим дружкам. – Джек, смотри, какая красавица у нас сегодня на вечер!

– Не надо! – заорала я, пятясь от него.

– Значит, проваливай, на хрен отсюда, малышка. И думай, как ты окрутишь Митчелла.

Я выбежала из квартиры и наугад понеслась по улицам Вашингтона. Идти было не куда, поэтому я пошла… к Бетчу. Грин роуд, первый дом у дороги…