Текст книги "Непереплетённые"

Автор книги: Нил Шустерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

9 • Семнадцать

Всю тренировку Роланд исподтишка наблюдает за Зейном и лишь во время последнего перерыва предпринимает следующий шаг. Валери с подругами на трибуне ждёт, когда её бойфренд закончит тренировку. Идеальный момент для наступления. Роланд находит взглядом противника, устроившегося на жёстком деревянном полу у края мата, преодолевает море из борцов и становится над ним.

Зейн отводит от губ бутылку с водой и презрительно кривится.

– Чего тебе?

– Я хочу уладить наши разногласия, – спокойно, с полным самообладанием отвечает Роланд.

– Напрашиваешься на очередной фингал? – продолжает глумиться Зейн.

– Нет, хочу разобраться как мужчина с мужчиной. На ковре… – Роланд решает не тянуть резину. – Предлагаю матч-реванш.

Зейн просто лучится высокомерием.

– Один раз я тебя уже побил.

И отворачивается – пусть враг корчится от боли.

– Если ты победишь, я оставлю её в покое.

Это задевает Зейна за живое. Он рычит через плечо:

– Ты и так будешь держаться от неё подальше, без всяких матчей.

Зная, что все взгляды устремлены на него, Роланд решается на следующий рискованный, но просчитанный шаг.

– А что если нет?

В глазах Зейна вспыхивает ярость, и он стремительно оборачивается.

– Вот теперь и поговорим, – хмыкает Роланд.

Он знает, что Зейну хотелось бы разобраться с этим раз и навсегда, тем более, что за ними наблюдает Валери. Однако, оглядевшись вокруг, враг осознаёт, что загнан в угол и не может снова начать драку на глазах у всех. Он недоверчиво качает головой.

– Я не врубаюсь, Таггарт, чего ты хочешь?

– Если выиграю я, то займу твоё место в команде, – отвечает тот.

Зейн смеётся, но Роланд знает: его бравада фальшива, и в конце концов суперзвезда не сможет отвергнуть вызов, особенно на глазах у Валери. Заглотив приманку, противник застёгивает защитный шлем.

– Ну тогда готовься, я снова тебя размажу.

Роланд ощеривается окровавленной улыбкой. Становится в позицию и начинает кружить вокруг соперника, подходя всё ближе к жертве, готовый в любой момент нанести удар.

10 • Тринадцать

Акула бросается в атаку и промахивается, но только потому, что задевает край доски, отломив от неё кусок. Теперь зверюга нарезает круги, её стальной плавник рассекает воду на некотором расстоянии от жертвы. Роланда несёт на скалы. Вцепившись в остатки своего буги-борда, он молотит ногами воду. Из ноги, задетой акулой, течёт кровь. Он думает о сестре – может, она побежала за помощью? Об отчиме – наверняка прямо в этот момент он избивает их мать. О своих криках, которые уносит и пожирает ветер.

Когда Роланд наконец добирается до скал, его трясёт. Он лихорадочно выискивает на каменной стене выступы или трещины, по которым мог бы подняться, но на гладком скользком утёсе зацепиться практически не за что. Роланду удаётся встать на доску и подтянуться вверх, но волна смывает его со скалы и бросает в воду.

Хищник приближается. Тугой узел затягивается в животе жертвы.

Тёмная туша вкрадчиво струится под водой, ужасающая в своём молчании.

Роланд вцепляется окровавленными пальцами в едва заметные трещины.

Хищник ударяется об остатки буги-борда и размалывает его на куски.

Роланд зажмуривается, мечтая открыть глаза и проснуться в своей постели – вот бы это был всего лишь сон! Но реальность стремительно настигает.

Акула снова проходит мимо, задев его боком.

Роланд ощупывает скалу, впиваясь израненными пальцами в камень. И в этот раз ему удаётся подтянуться, почти выбраться из воды.

Акула приближается в последний раз, её бросок ещё быстрее, чем раньше. Роланд хватается за выступ, тот отламывается, и жертва летит вниз с камнем в руке.

Сердце Роланда падает даже не в пятки – оно, кажется, проваливается к самому дну океана, утягивая его за собой. Может быть, так оно и лучше? Эта мысль заставляет его желать смерти. И вдруг он обнаруживает, что его до краёв заливает ненависть. Он ненавидит океан, сыгравший с ним злую шутку. Он ненавидит утёс, подставивший ему подножку. Он ненавидит акулу. Но больше всего он ненавидит себя за то, что оказался слабаком.

И тут что-то начинает расти внутри него, некая не поддающаяся описанию сила – мощный всплеск энергии, какого он никогда не испытывал прежде. Пальцы Роланда сжимаются в кулак, стискивая камень.

И, молниеносно приняв решение, через мгновение после удара о воду, пловец отталкивается от скалы, сжимая камень так, что тот впивается в его кожу. Но боль не имеет значения, потому что в этот момент Роланд контролирует ситуацию. Съешь ты или съедят тебя. И теперь Роланд стал хищником. Ещё секунда – и вот он смотрит в глаза чудовища, тёмные-тёмные, чернее, чем сама бесконечность

Всё происходит очень быстро.

…Внезапно резкая боль охватывает его лодыжку…

…его тащит в глубину, в бездну…

…Он тонет в собственном головокружении…

…Колотит, пинает, бьёт изо всех сил…

…Всаживает камень в бездушный глаз…

… Вонзает его всё глубже и глубже…

… Пока наконец…

…хищник не отпускает его…

11 • Семнадцать

Зейн по-бычьи бросается вперёд. Роланд грациозно ускользает. Зейн обхватывает его ноги, и Роланд, нырнув, берёт голову противника в замок. Тот пытается вывернуться, но Роланд держит крепко, более того, сжимает ещё сильнее, не давая Зейну вдохнуть. Лицо противника багровеет, начинают выступать вены по мере того, как кровь приливает к голове. Зейн пытается поймать ртом воздух, но соперник ничего ему не оставил. Ещё мгновение – и Зейн потеряет сознание, но тут Роланд отпускает его.

Теперь жаждой крови одержим Зейн. Он пытается сражаться, но тело подводит его – движения неуклюжи и замедленны. Бьёт соперника в лицо. Бьёт ещё раз, но Роланд терпит, поскольку знает: с каждым ударом враг теряет силы. За ними следят все в зале. Роланд приседает, обхватывает ноги противника – крепче, чем это делал Зейн, поднимает его на плечо и одним разрушительным движением бросает вниз, за край ковра. Он отчётливо слышит звук ломающейся кости, когда Зейн приземляется на деревянный пол.

Зейн кричит от боли, этот оглушительный вопль отдаётся в барабанных перепонках Роланда. Враг конвульсивно выгибает спину, перекатывается, и в этот момент Роланд видит его сломанную руку – страшно вытянутую, заломленную назад под жутким противоестественным углом.

Роланд поднимается. Насытившийся, как никогда бодрый и живой, чувствуя пульсацию адреналина в крови, глядя, как бьётся и вопит его враг. Несколько секунд – и вокруг образуется толпа. Тут все: тренеры, борцы, зрители.

Тренер Пратт бросает взгляд на Роланда, но тот заговаривает первым:

– Он снова меня ударил. Вы сами видели, он первым ко мне полез. Это была самозащита.

И, как предполагалось, товарищи по команде подтверждают его слова.

Помощник тренера спешит оказать первую помощь, какая в его силах. Зейн стискивает зубы, глаза его наполняются слезами. Тренер Пратт в волнении снуёт взад-вперёд, и когда до него доходит весь ужас случившегося – его лучший борец, звезда команды, выведен из строя! – он закрывает лицо руками и трясёт головой.

– На пересадку руки уйдёт не один месяц…

Валери бросается к Зейну. Поднимает глаза на Роланда и кричит в истерике:

– Что ты наделал, урод?!

Роланд остаётся невозмутим. Стирает кровь с предплечья, демонстрируя татуировку-акулу, встречается взглядом с Валери и ухмыляется:

– Я победил.

И поворачивается к ней спиной, улыбаясь про себя. Теперь он знает, что он непревзойдённый хищник. Он – акула.

Нечистые
•
Соавтор Терри Блэк

1 • Джоб

Ордер на расплетение не стал для Джоба Мэрина неожиданностью.

Джоб не чувствует гнева, лишь смирение. В голове крутится вечная песня отца: «Жизнь, сынок, – это не даровая поездка. Нужно платить за билет». Отец смотрит на мир с позиций теории Дарвина: борись, чтобы получить своё, а Джоб в его глазах где-то среди динозавров. И что совсем не улучшает ситуацию – брат и сестра безумно успешны: благодаря достижениям в баскетболе Грег получит стипендию, а Бриттани одна из лучших студенток в колледже Уэлсли.

Джоб – их полная противоположность. Оценки в школе удручающие, никаких наград и кубков, нет даже заслуживающих упоминания друзей. Он именно такой сын, какого не хотелось бы его отцу – пассивный, не стремящийся к успеху, ничем не интересующийся, без хобби и увлечений. В общем, ордера следовало ожидать.

Когда на пороге их дома появляются юнокопы, Джоб даже не пытается сопротивляться. Он чувствует лишь усталость, изнеможение и безысходность.

– Подтвердите вслух, что вы и есть Джоб Эндрю Мэрин, – говорит один из копов. Тот, что с дёргающейся бровью.

Джоб кивает.

– Я сказал, вслух.

– Да, это я.

Дёргающаяся Бровь достаёт карточку и читает по ней:

– Джоб Эндрю Мэрин, подписав этот ордер, ваши родители и/или законные опекуны подвергают вас ретроспективной терминации, задним числом датируемой шестым днём после зачатия, что делает вас… – бубнит он стандартный текст, но Джоб не слушает. Он смотрит на родителей, неуклюже топчущихся в прихожей их современного дома: уверенный в собственной правоте папа и нерешительная мама. Сестра в колледже, брат на соревнованиях, так что в свидетелях только предки. Джоб даже рад, что брат и сестра не видят этот унылый спектакль.

Наконец Дёргающаяся Бровь завершает:

– … все права гражданина с этого момента официально и перманентно отзываются.

Падает неловкая тишина. Мама делает движение вперёд, словно собираясь обнять сына, но отец хватает её за локоть, покачивая головой. У юнокопа дёргается бровь.

– Ну что ж, если это всё, то мы пойдём. Спасибо за сотрудничество.

– Да, – отвечает отец.

Джоба запихивают в фургон, который отвозит его к автобусу, загруженному дюжиной таких же подростков – оцепеневших и апатичных, едва ли понимающих, как они здесь оказались. Их везут в заготовительный лагерь «Лесной Дар» на северо-востоке Пенсильвании рядом с городом Уилкс-Барром – в обширное поместье, огороженное металлической сеткой. Тут пахнет розами и можжевельником, деревья и кусты пострижены в форме разнообразных лесных животных. Новеньких отводят в зону ожидания и усаживают в алфавитном порядке за длинными столами, словно для некоего теста.

– Джоб Мэрин, – выкликает кто-то довольно скоро. Его ведут по коридору с ковровой дорожкой и заводят в комнату с надписью «Смотровая».

– Доброе утро, Джоб, – приветствует его мужчина в лабораторном халате, улыбаясь, но руку для пожатия не протягивая. На приколотой к его груди табличке значится: «Др. Дружес», и Джоб мысленно пририсовывает «кий», чтобы получилось «Др. Дружеский».

Его усаживают на смотровой стол, покрытый листом хрусткой стерильной бумаги. Очень похоже на визит к врачу, если только врач не планирует вытащить из тебя органы и раздать их малышне, как леденцы на палочке.

– Это не больно, – говорит дружеский доктор, затягивает бицепс Джоба резиновой лентой и берёт образец крови. Ставит пробирку в карман и велит: – Подожди здесь.

И надолго исчезает.

Джоб нервно оглядывается по сторонам. Через окно виднеется лагерный стадион, где подростки играют в софтбол, занимаются силовой гимнастикой и тяжёлой атлетикой. Задорная музыка, слышная даже через двойное окно, изливается из висящих на столбах громкоговорителей. Джоб задумывается, удастся ли ему хоть когда-нибудь натренироваться до такой степени, чтобы соответствовать здешним требованиям. Вообще-то к спортивным упражнениям он не готов.

Наконец доктор Дружеский возвращается в сопровождении дюжего санитара и медсестры, несущей поднос с медицинскими инструментами. Особенно бросаются в глаза два шприца: один маленький, второй неприятно огромный.

– Обычная биопсия, – говорит доктор. – Только чтобы подтвердить результаты анализа крови. – Он берёт первый шприц и поясняет: – Анестетик. От него ты почувствуешь лишь лёгкий укол.

Вообще-то укол оказывается совсем не лёгким, но не это беспокоит Джоба. А то, что, взяв второй шприц, дружеский доктор не говорит ничего. Видимо потому, что будет очень и очень больно.

Санитар крепко держит «пациента», чтобы тот не дёрнулся.

– Это быстро, – успокаивает здоровяк.

Игла входит в тело, Джоб кривится, стараясь не завопить, хотя боль невыносимая. Интересно, насколько сильнее она бы была без анестетика.

По крайней мере, санитар не соврал. Иглу вынимают. Боль начинает стихать. Джоба отпускают.

– Ты прям стойкий оловянный солдатик, – подбадривает санитар.

Извинившись, доктор удаляется, неся в руке пробирку с ярлычком «Мэрин, Дж.». Подчинённые следуют за ним, оставляя Джоба в одиночестве.

Через двадцать минут доктор Дружеский возвращается. Улыбка его кажется вымученной.

– Боюсь, тебя нельзя расплести, – говорит он с искренним огорчением. – Некоторое количество претендентов просто не соответствуют требованиям. Пожалуйста, не делай из этого вывод, что ты совсем ничего не стоишь.

– Но почему? – спрашивает Джоб. – Что вы нашли?

Доктор отвечает с извиняющейся улыбкой:

– Не я должен тебе это сказать. Подожди здесь, за тобой скоро придут.

Дверь за ним закрывается, и Джоб снова остаётся один. Он смотрит в окно, наблюдая, как остальные готовятся к процедуре, для него недоступной. Потому что он не годится даже для того, чтобы его демонтировать.

2 • Хит

– Хит, у нас ещё один парень.

Хит Кальдерон вздыхает. Он сидит в офисе пожарного депо Сентрейлии – вернее, того, что когда-то было пожарным депо. Теперь Сентрейлия – город-призрак. Он был заброшен после того, как в угольных шахтах под городом вспыхнул подземный пожар, распространяя ядовитый газ через многочисленные скважины[4]4
  Это реальный город и история с пожаром невыдуманная https://ru.wikipedia.org/wiki/Сентрейлия_(Пенсильвания)


[Закрыть]. Сентрейлия была обречена – здесь стало опасно жить. Штат Пенсильвания вынес приговор – и целые семьи сорвались с насиженных мест, оставив за спиной пейзаж, омрачённый руинами.

«Отличное место, где могут спрятаться беглецы, потому что всем плевать, что здесь происходит».

– И кто он? – спрашивает Хит.

Его амбициозный помощник по имени Себастиан сверяется с записной книжкой.

– Джоб Как-то-там, четырнадцати лет. Болен. Его вышвырнули из списка на расплетение, поскольку его органы не подходят даже для жатвы. Мы нашли его в многопрофильной больнице Уилкс-Барра.

– Как вы протащили его мимо охраны?

– А там никого и не было. Зачем охранять бесполезное существо?

Хит кивает.

– Отлично сработано, Себастиан. Думаю, мы можем его использовать.

Помощник расцветает радостной улыбкой. «Парень душу вкладывает в свою работу», – думает Хит. Даже в такую работу: выслеживать расплётов, близких к естественному финалу своей жизни, и приводить в этот глухой укромный угол. У Хита есть план, как использовать этих несчастных, но он не решается обсуждать его ни с кем, кроме помощников, которым доверяет больше остальных. Даже Анисса не знает.

«Такова цена лидерства», – кисло напоминает он себе. Ему очень нравится Анисса, и он хотел бы поделиться с ней. Она самая умная из всех знакомых ему беглецов. К тому же хорошенькая. Но план Хита – секрет, нельзя посвящать в него слишком много людей. Анисса – вместе с остальными – очень скоро всё узнает…

… потому что он близок к тому, чтобы нанести юновластям ответный удар – с той стороны, откуда они никак не ждут.

3 • Анисса

– Ногу ты не потеряешь, – говорит Анисса Бренту Линчу, окидывая опытным взглядом его рану ниже колена. – Отёк спал, температура снизилась, цвет кожи гораздо лучше. Антибиотики делают своё дело.

– Спасибо, Анисса, – говорит Брент, отводя от глаз прядь длинных волос. Три дня он был прикован к постели на этой ферме в душной комнате, на заплесневелом матрасе, который, впрочем, свою задачу выполняет. Анисса проследила, чтобы пациент получил чистые простыни, свежую воду и правильные лекарства с чёрного рынка. Всё это было необходимо после заражения грязным транк-дротиком.

«Идиоты, сами же портящие свой урожай», – думает Анисса, добавляя этот пункт к списку того, что она ненавидит в юновластях.

Она улыбается, перевязывая рану.

– Чемпионом по бегу тебе не стать, Брент, но у тебя хотя бы будет выбор между «ходить» и «не ходить». – И добавляет как можно более строго: – Если ты не станешь торопиться и перенапрягаться. Дай телу время восстановиться. Иначе толку от тебя будет мало.

Брент кивает, ероша волосы.

– Понял. Как здорово, что ты здесь оказалась и помогла мне. Ты, типа, раньше училась на врача?

– Переняла у папы, – отвечает она.

– Он был врачом?

– Нет. – Аниса улыбается своим воспоминаниям. – Пожарным.

4 • Джоб

C того момента как команда беглых расплётов вытащила его из больницы, Джобу спится менее спокойно, чем прежде. Он благодарен своим спасителям за безопасную гавань в Сентрейлии, но не знает, как их отблагодарить, если бы даже мог. Силы вытекают из него с каждым днём, больной чувствует себя как автомобиль, который вот-вот отправят на свалку, а уровень бензина приближается к нулевой отметке. Ему известно, что он умирает, что осталось несколько недель, да и то если повезёт. Впрочем, об этом он старается не думать. Он понятия не имеет, зачем его выдернули из больницы Уилкс-Барра и приволокли в этот покинутый, изгаженный край.

Они ничего от него не ждут. Как и в больнице, его регулярно кормят – тем, что удалось украсть или обменять у дальних соседей, а в остальное время бросают одного в пустой комнатушке с потрескавшимися стенами и заколоченными окнами. Но атмосфера здесь совсем не такая, как в больнице. Там им занимались по обязанности, он был никому не нужен. А здесь его явно ценят по причинам, о которых он не догадывается…

…пока ему не наносит визит Хит Кальдерон, вожак этой команды.

Хит харизматичен, при первой встрече же с ним Джоб догадался, кто здесь главный. Это видно по тому, с какой уверенностью он держится. Жесты, движения говорят о его лидерстве ещё до того, как он открывает рот.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает вожак.

– Как солнце на закате, – бормочет Джоб.

Хит придвигает стул, чтобы взглянуть собеседнику в лицо.

– Я в курсе, что ты не здоров. Чёрт, я в курсе, что ты умираешь! – Он качает головой. – Наверное, твои родители этого не знали. Или не хотели знать. Некоторые люди рады закрыть глаза на то, с чем не хотят иметь дела. Проще подписать ордер, чем возиться с мерзкой неизлечимой болезнью.

– Папа твердил, что я слабак, – говорит Джоб.

– Он неправ. У тебя медицинские проблемы. На самом деле, ты относишься к особой группе – юновласти называют вас нечистыми. Мы постоянно ищем таких людей.

– Зачем?

Хит улыбается.

– Хочешь принять участие в одном по-настоящему важном деле?

5 • Анисса

Может показаться странным, но Анисса Прюитт чувствует себя как дома в этом выморочном городе. Она посоветовала Хиту выбрать для лагеря Сентрейлию – всеми забытую и редко посещаемую. Здесь разит отчаянием, но это место – их единственная надежда на выживание, безопасная гавань, словно вторящая их яростной борьбе. Анисса постоянно размышляет о горящем сердце Сентрейлии – о шахтном пожаре, всё ещё бушующем под их ногами, о пожаре, который нельзя погасить и который, возможно, будет пылать ещё сотню лет.

«Папу это выводило бы из себя», – думает она в тысячный раз.

Она встречается с Хитом на кладбище – месте, которое многие сочли бы слишком мрачным. Но для Аниссы оно обладает особой привлекательностью, как и многое в Сентрейлии, напоминая о том, что она всё ещё жива. Каждая бронзовая табличка, каждый источенный временем надгробный камень рассказывает свою навсегда забытую историю. Интересно, чувствуют ли призраки Сентрейлии жар земли, согревающий их могилы? Это ведь как предварительный показ загробного мира, которого они предпочли бы избежать.

– Наслаждаешься видом? – спрашивает подошедший Хит.

– Как обычно. Ты опоздал.

– Занят был, – отвечает он уклончиво.

Анисса пожимает плечами. Их ежедневные совместные прогулки превратились в ритуал, хотя её спутник часто опаздывает и не объясняет причины. Вообще-то в их отношениях нет ничего романтического, но ей нравится его общество, хотя он немногословен и вечно что-то скрывает. Хит полон тайн – черта одновременно раздражающая и до странного привлекательная.

Они бредут по Локуст-авеню, главной улице Сентрейлии, где обжилось большинство беглых. Растения пробиваются сквозь трещины в асфальте, опутывают старые заржавленные машины. Дома не подлежат восстановлению, во многих невозможно жить, некоторые разрушены до фундамента. Пахнет серой, как от гнилых яиц – это газ просачивается из горящей шахты. Мало кому это место показалось бы прекрасным, но таковы ощущения Аниссы. В конце концов, это их фамильная черта – обретать надежду в сердце катастрофы и нырять в неё очертя голову.

– Снова думаешь о своём отце, да?

Анисса улыбается. Хит видит её насквозь с первой их встречи.

– Потому что он был пожарным?

– Потому что он был хорошим пожарным. Он никогда не сдавался, каким бы страшным ни казалось препятствие. Он входил в горящее здание так, словно прогуливался по парку. Он говорил, что огню его не победить.

– Даже такому, как здесь?

Она улыбается шире.

– Однажды папа сказал, что ему хотелось бы подойти ко входу в шахту Сентрейлии, набрать в грудь побольше воздуха и задуть огонь, как свечки на торте. И почти можно было поверить, что у него получилось бы. Он был как Поль Баньян[5]5
  Пол Баньян (англ. Paul Bunyan) – вымышленный гигантский дровосек, персонаж американского фольклора.


[Закрыть] среди пожарных.

– Но в конце концов огонь его победил.

Анисса смотрит в сторону. Чаще всего она благодарна Хиту за прямоту, но не любит, когда ей напоминают о дне, когда умер отец. Это случилось много лет назад – около десяти, но воспоминание по-прежнему тяготит её.

Мартин Прюитт погиб на посту во время пожара четвёртого уровня сложности в зерновом элеваторе Харрисбурга. Он вошёл в горящее здание, одетый в специальный управляемый компьютером жарозащитный костюм. Человеку в таком костюме комфортно и прохладно, даже если температура снаружи зашкаливает. Но главное преимущество этого чуда техники, вдохновлённое технологиями расплетения, заключалось в том, что костюм мог при необходимости ампутировать повреждённые конечности.

Отец застрял в горящем подвале, костюм рекомендовал отсечь конечности одну за другой, чтобы сберечь драгоценный кислород. Это дало бы папе время до прихода спасателей, и как пожарный он получил бы донорские конечности в обход всех очередей. Но он отказался, зная, что эти части тела могли принадлежать проблемному подростку, которого принудительно расплели.

– Папа мог бы жить, – с горечью произносит Анисса. – Но он не хотел конечности расплётов. Он хотел спасать жизни, а не использовать чужие для собственного спасения.

Наступает неловкая пауза. Ворон пристраивается на стене сгоревшего здания и наклоняет голову, глядя на пару. Анисса размышляет о том, что происходит в голове у Хита, когда он, к её удивлению, произносит с искренним сочувствием:

– Должно быть, ты его очень сильно любила, Анисса.

Та кивает.

– Он меня тоже любил. Уверена, он и представить себе не мог, что я попаду к приёмным родителям, которые подпишут ордер на расплетение.

– Тупые эгоисты, – комментирует Хит. – В том-то и беда расплетения: дело не в проблемных детях, а в проблемных взрослых. – Он сплёвывает на тротуар. – Твой отец был выше этого.

– За что и заплатил.

Хит внимательно смотрит на неё, словно что-то прикидывает, решает, насколько может ей доверять, взвешивает «за» и «против» на невидимых весах. Наконец, понизив голос, хотя поблизости нет никого, кто мог мы подслушать, заявляет:

– Возможно нам удастся всё изменить.

– О чём ты?

– Идём, я покажу.