Текст книги "Непереплетённые"
Автор книги: Нил Шустерман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
3 • 00039
Его ведут куда-то по извилистому коридору. Нет, коридор вовсе не извилистый. Он прямой. Просто его мозг так видит. Теперь он это знает. Знает, что стены, кажущиеся кривыми, вовсе не кривые, а диковинно косые окна на самом деле идеально прямоугольные. Чем настойчивее он твердит это своему мозгу, тем сильнее мозг верит, что это правда. Даже мускулы при ходьбе начинают работать более слаженно. Камю Компри был прав. Всё срастётся как надо, если приложить усилия.
Его вводят в комнату. Там его ждёт Камю Компри собственной персоной, а ещё – доктор, который никогда не обращается к 00039 напрямую. Говорит о нём всегда в третьем лице, полностью игнорируя его присутствие. Вот и сейчас он не поднимает головы – пялится в свой планшет и делает заметки.
Камю с тёплой улыбкой встаёт навстречу вошедшему и протягивает руку. 00039 тянет к нему свою, но вдруг соображает, что рука не та.
– Красная метка. Мимо. Опечатка, – говорит он.
Камю улыбается и ждёт, пока он поменяет руку. Вот теперь правильно. Они обмениваются рукопожатием.
– Слово, которое ты нащупываешь – «ошибка», – благожелательно подсказывает Камю.
– Ошибка, – повторяет сплёт, овладевая новым словом и гордясь этим новым знанием. Хорошее слово. Вкусное. Он его запомнит.
– И ты ещё сделаешь их очень-очень много, – замечает Камю. – Ничего страшного.
00039 кивает и показывает на собственную голову:
– Мозаика. Рубик. Верти, верти, верти.
– Ха! – усмехается Камю Компри. – Мне ли не знать! Быть сплётом – всё равно что пытаться сложить четырёхмерный пазл.
Он садится и приглашает сесть и собеседника. Доктор продолжает что-то выстукивать на планшете, время от времени поднимая голову. Явно доволен, что его не заставляют принимать участие в разговоре.
Всё ещё не зная, зачем его вызвали, сплёт говорит то единственное, что в состоянии сформулировать:
– Загадочник? Разгадай?
Камю несколько мгновений пытается расшифровать услышанное и наконец соображает:
– А! У него на груди знак вопроса, верно?[15]15
Загадочник, носящий на галстуке знак вопроса – персонаж из комиксов о Бэтмене.
[Закрыть] Ты спрашиваешь меня «почему». Почему ты здесь.
00039 кивает, но тут же обнаруживает, что не кивнул, а наоборот – покачал головой. И всё же Камю понимает, что его собеседник имеет в виду.
– Тебя привели сюда, чтобы мы могли лучше узнать друг друга. И чтобы я помог тебе с твоими проблемами.
00039 делает глубокий судорожный вдох. Да, проблем у него непочатый край. И дело даже не в том, с чего начать, а как о них рассказать. Первым делом Враги. Враги не дают ему покоя с того самого мгновения, как он обнаружил их существование. Он поднимает ладони, чтобы Камю и доктор сами увидели Врагов.
– Левая-правая, – говорит он, переводя взгляд с одной ладони на другую и обратно. – Эта, – он поднимает левую, с кожей цвета сиены, – ненавидит эту. – Он показывает другую руку, насыщенного цвета умбры.
Доктор вопросительно смотрит на Кэма, и тот понимающе кивает.
– Так вот оно что, – молвит Кэм. – У тебя одна рука цвета умбры, а какой-то кусочек твоего мозга расист. Что ж, ему остаётся только одно – научиться с этим жить.
00039 кивает, не совсем уверенный, что это возможно. Но он хочет довериться надежде, которую даёт ему Кэм, даже если это ловушка.
– Думай об этом так, – продолжает тот. – На подводной лодке заперты сто человек. Все они из разных мест, у них разный культурный багаж. Одни – достойные люди, другие – наоборот, но всем приходится работать вместе, иначе субмарина затонет. Ты и есть эта субмарина. Члены твоей команды научатся работать вместе, даже доверять друг другу. Потому что иначе никак.
00039 кивает. Единственная субмарина, приходящая ему в голову – это жёлтая, но он знает, что это несущественно. Камю говорит о сути, а не о форме.
– Есть ещё одна причина, почему ты здесь, – добавляет Камю. – И, по моему мнению, она более важная. – Он наклоняется вперёд, подчёркивая значительность своих слов: – Ты должен найти себе имя.
Сплёт не совсем понимает, о чём речь. У него на лодыжке клеймо – 00039. Это единственное известное ему наименование. При мысли о том, чтобы стать кем-то другим, все части его мозга начинают зудеть и чесаться.
– Уверен, в твоём внутреннем сообществе бродит множество имён, – говорит Камю.
Над этим 00039 раньше не задумывался, но сейчас, когда ему указали на это, имена так и сыплются из его рта:
– Шон, Итан, Армандо, Ральфи, Девон, Ахмед, Джоэл…
Доктор вскидывает глаза и приподнимает бровь:
– Поразительно!
Камю кладёт перед сплётом два листа бумаги со списками.
– Этих ребят расплели, чтобы создать всех вас. Выбери те, что найдут в тебе отклик: сначала первое имя, затем среднее, а затем фамилию. Сплети себе полное имя из списка – и это будешь ты.
00039 хмурит брови с такой сосредоточенностью, что швы на лице начинают ныть. Ведь это дело необычайной важности! Первое действительно большое задание, которое ему поручают после сплетения. Некоторые имена зачёркнуты. Видимо, их забрали себе другие сплёты. Но больше половины ещё свободны. Он просматривает список. Несколько имён словно прыгают ему навстречу, отрываясь от страницы. Имя «Китон» сопровождает вспышка-картинка: голубая комната, обклеенная постерами; повсюду разбросана одежда, которая с большим запозданием добирается до бельевой корзины. С именем «Мигель» связано воспоминание о Рождестве. А при виде фамилии «Шелтон» 00039-му хочется вскочить и крикнуть: «Я!»
Он указывает на эти три имени. Доктор вносит их в свой планшет, а Камю вычёркивает из списка. Никого больше не будут звать так, только его.
– Приятно познакомиться, Китон Мигель Шелтон, – говорит Камю. Он протягивает ладонь, и Китон пожимает её, с первого же раза выбрав правильную руку.
Он возвращается в общежитие с сознанием значительности свершённого. А позже вечером Китону М. Шелтону вручают посылку. В коробочке лежит пластиковая игрушка довоенных времён – кубик Рубика. Привет от Камю Компри.
4 • Кэм
Все сплёты получают имена. В списке гораздо больше имён, чем в колонии сплётов, так что есть из чего выбрать. Никто не остался обделённым.
Кэм старается запомнить все имена и лица. Поначалу ему трудно различать сплётов. У всех бритые наголо черепа, едва начавшие зарастать, а асимметрия ещё более усложняет задачу. Человеческий мозг настроен на запоминание лиц, а не мозаик. Ему не за что зацепиться в этом беспорядочном нагромождении черт. И только когда Кэм сосредоточивается на рубцах, он начинает отличать своих подопечных друг от друга. Вскоре он уже знает многих по именам – но не всех. Среди сплётов есть такие, что в присутствии Кэма стараются уйти в сторонку, прячутся в тень. Пусть. Он даст им время. Они сами выберутся из своих раковин, когда будут к этому готовы.
Уна нашла свою гармонию. Она теперь оператор, запечатлевающий прогресс маленькой колонии на видео.
– Я должна с умом выбирать объекты для съёмок, – говорит она Кэму. – Надо не только показать сплётов с их лучшей стороны, но и представить их фигурами глубоко трагичными. Публика должна видеть в них людей и при этом не забывать о том, насколько неудачной идеей было их создание.
Кэм понимает – она права, и все же её слова затрагивают в нём глубоко личную струну.
– То есть, ты считаешь, что создать меня было неудачной идеей?
– Я тебя умоляю! – Уна небрежно машет рукой. – И что ты вечно примеряешь всё на себя, любимого?
Но затем, немного подумав, добавляет более серьёзно:
– В мире пруд пруди неудачных идей, которые воплощаются потом в нечто чудесное. – И чмокает Кэма в щёку.
5 • Китон
После получения имён среди сплётов воцаряется приподнятое настроение. Драк меньше, смеха больше. Есть даже намёки на настоящее общение. Китона перемены радуют. У них появились перспективы на будущее, а это, что ни говори, гораздо лучше, чем киснуть в беспросветном настоящем.
Вот двое парней садятся играть в шашки. Проходит целых пять минут, прежде чем один из них в ярости переворачивает доску, и охранникам приходится растаскивать игроков. Пять минут! Отличное начало. Завтра пять могут превратиться в десять!
И тут кто-то чувствительно хлопает Китона по плечу. Обернувшись, он видит сплёта с пустыми разномастными глазами.
– Дирк, – буркает сплёт и снова бьёт Китона по плечу. – Дирк Маллен. Дирк Закари Маллен.
Он продолжает стукать Китона, пока тот не повторяет:
– Дирк. Ага. Понял.
– Ты – я, – произносит Дирк. – Часть – часть.
Он поднимает правую ладонь – точно такого же коричневого цвета, что левая ладонь Китона. Ах вот оно что! Обе руки раньше принадлежали одному расплёту.
Внезапно Дирк сжимает в своей ладони цвета умбры такую же ладонь Китона. Пожатие двух рук рождает странное и в то же время такое знакомое, родное ощущение…
– Братья, – говорит Дирк. – Твоя рука – моя рука.
Он не разжимает пальцев, пока Китон не повторяет: «Твоя рука – моя рука», – после чего Дирк, удовлетворённый, отпускает его.
– Ты – я, пленных не брать, – говорит Дирк и смеётся. – У полиции нет зацепок.
Охранники отводят сплётов в столовую на ужин, и Китону удаётся ускользнуть от Дирка Закари Маллена. Он пристраивается за переполненный стол, чтобы Дирк, если тому вздумается, не смог подсесть к нему.
Китон вяло ест. Аппетит у него пропал, поскольку всё, о чём он может думать – это Дирк и его пустые глаза. У большинства сплётов разные глаза, но в случае Дирка дело даже не в этом. В его глазах есть нечто такое, что вселяет в Китона страх. Потому что это нечто на самом деле… ничто.
6 • Кэм
Кэм решает выпустить сплётов наружу.
Нет, не за пределы поместья, конечно, – лишь во двор их спального корпуса. Те, кто проявляет интерес к работе, получают разные задания. Работа всегда укрепляет самоуважение.
– Грубый ручной труд, – замечает доктор Петтигрю, – наверное, это всё, на что они могут рассчитывать.
Кэм не удостаивает его ответом. Он даёт группе своих подопечных баскетбольные мячи и разрешает поиграть на площадке у главного корпуса. Вспоминает, что расплётов в лагерях во время занятий спортом держали под наблюдением: развитые мускулы имеют весьма высокую цену. Кэм лично проверяет, чтобы сейчас, пока сплёты играют, камеры были выключены.
Кэм, как и раньше, совершает пробежки по многочисленным аллеям поместья. Он призывает сплётов последовать его примеру.
– В здоровом теле здоровый дух, – цитирует он. – Учите свои мышцы работать вместе, а остальное приложится.
Одни присоединяются к нему, другие просто бредут следом – эти ещё не в силах заставить свои мышцы сотрудничать, бегать для них пока что слишком сложно. Остальные вообще не трогаются с места. Кэм никого ни к чему не принуждает. У каждого своё жизненное расписание.
– По-вашему, это умно – давать им столько свободы? – осведомляется доктор Петтигрю, явно считающий Кэма глупцом, раз тот не держит своих подопечных взаперти. Будь его воля, добрый доктор превратил бы всех сплётов в овощи, неспособные нормально функционировать за пределами колонии.
– Однажды они все выйдут на свободу, – возражает ему Кэм. – Пусть учатся понимать, что это такое.
Он знает: доктор обо всём докладывает своим боссам. Кэм лишь надеется, что начальство относится к рапортам Петтигрю с долей здорового скепсиса, и что прогресс в его собственном деле реабилитации сплётов докажет правильность подхода Кэма.
Но что если боссам надо того же, что и доктору? Может, им плевать на реабилитацию? Может, они попросту хотят замести сплётов под ковёр, и пусть мир забудет о них?
Нет, он должен верить в другое: если он сможет доказать, что его ребята – полноценные человеческие существа, то начальство поймёт, какая это грубая ошибка – держать их взаперти.
• • •
После пробежки Кэм находит Уну в большой гостиной особняка. Как же много воспоминаний связано с этой комнатой! Вот зеркало, в котором он впервые увидел себя. Крышка этого стола представляет собой компьютерный монитор, на котором Роберта с помощью картинок и мучительных умственных упражнений собирала разрозненные фрагменты его личности в единую сущность.
Сегодня на этой столешнице тоже картинки. Фотографии, которые делала Уна. Девушка пристально всматривается в них.
– Иди-ка сюда, – зовёт она. – Хочу кое-что тебе показать.
Монитор заполнен цифровыми фотографиями сплётов, но Уна движением рук убирает их к краям стола, оставляя в центре только три. Снимки не лучшего качества, зернистые и разбиваются на квадратики, как будто сделаны с дальнего расстояния, а потом увеличены. На всех трёх один и тот же парень.
– Посмотри на него. Ты его знаешь?
Кэму с некоторой неловкостью признаваться, что нет, не знает. Хотя он прикладывает все усилия, чтобы относиться к каждому сплёту как к индивидууму, среди них есть такие, что падают в зазоры его внимания. Вернее, прячутся в этих зазорах. Парень на снимках – один из них. Должно быть, когда Кэм рядом, он старается держаться вне поля его зрения. Конечно, они встречались, но сплёт, видимо, из тех скромников, которые предпочитают не попадаться Кэму на глаза.
– Приглядись повнимательнее, – настаивает Уна и увеличивает центральное фото. У парня одна рука цвета умбры и разные глаза, глядящие, как кажется, в никуда. – При виде меня он сразу же исчезает, так что эти три снимка – всё, что у меня есть. – Уна барабанит ногтями по стеклянной поверхности. – Что-то в этом парне мне очень и очень не нравится…
Кэм тоже видит это. В сплёте есть нечто такое, чего нет у других. Пустота. Смотреть на него – всё равно что заглядывать в пустой мешок.
– Это как если бы у него… – начинает Кэм, но сразу же прогоняет мысль, не дав ей толком оформиться. Вместо этого он произносит: – Хм-м… Похоже, у него проблемы с интеграцией личности.
Уна пронизывает его взором. Кэму очень не нравится, когда она так на него смотрит.
– Нет, за этим скрывается нечто большее, и ты прекрасно это знаешь, – возражает она.
– Я знаю только одно. – Кэм чуть-чуть повышает голос. – Каждому сплёту нужно время и возможность стать тем, кто он есть.
– А если он не станет никем? – спрашивает Уна. – Не всегда набор частей образовывает единое целое.
«Дверь на замок!» – вспыхивает в мозгу Кэма, как в былые дни – тогда если ему в голову приходила особенно опасная мысль, он опускал перед ней стальной занавес. Но сейчас он не позволяет этим словам сорваться с языка. Кэм стискивает челюсти и ждёт, пока приступ не проходит, а затем шёпотом, звучащим почти угрожающе, произносит:
– Осторожно, Уна…
Но его подруга не из тех, кто ступает тихо, даже оказавшись на минном поле.
– А что? – спрашивает она. – Боишься, что если какой-то один из сплётов не имеет души, то её нет ни у кого из вас?
На этот раз Кэм позволяет стальному занавесу упасть.
7 • Китон
Китон крутит, крутит, крутит кубик Рубика, но к решению головоломки, похоже, не приближается ни на шаг. У него получается свести один ряд, но когда он пытается сделать следующий, первый ломается. Китон подавляет раздражение и начинает всё сначала.
– Знаешь, есть один фокус, – сообщает ему охранник. – Могу показать.
Он протягивает руку, но Китон прячет кубик.
– Нет. Не надо фокус. Я должен сам.
– Ну и пожалуйста, – бурчит охранник. – Как хочешь.
Китон пытается сосредоточиться на игрушке, но – такая досада! – его отвлекает 00047. Дирк.
Тот строит планы. Китону это известно, не известно только, что за планы. Этот сплёт не только тёмный, он ещё и мутный. Непроницаемый, как кусок обсидиана с острыми иззубренными краями. Одно время он пытался завоевать симпатии других ребят, но никто не желает иметь с ним дела. Стая отвергла его. Все чувствуют, что с Дирком что-то очень не так, хотя никто не может определить, что именно. Теперь он по большей части держится от всех в стороне. Только ест, спит и следит, следит, следит за всеми своими странными глазами, в глубине которых нет ничего живого.
– Плохой он, этот Сорок седьмой, – говорит Китону одна из девушек. Большинство сплётов по-прежнему называют Дирка по номеру. – На одном поле.
– Точно, – отвечает Китон. И хотя он тоже не сделал бы этого самого на одном поле с Дирком, тот вечно лезет к нему с разговорами. Возможно, потому, что Китон не отшивает его так резко, как остальные.
– Ты, я, вррум-вррум! – втолковывает ему Дирк. – Рождённый жить на воле[16]16
Born to be wild – культовая песня, исполнявшаяся группой Steppenwolf (букв. «степной волк») и ставшая своеобразным гимном байкеров.
[Закрыть], твоя рука – моя рука!
– Да, да, как скажешь.
Но «как скажешь» Дирку недостаточно.
– Ты, я, Освальд, Руби, Бут[17]17
Освальд – Ли Харви Освальд, убийца президента Дж. Кеннеди; Руби – Джек Руби, убийца Л. Х. Освальда; Бут – Джон Уилкс Бут, убийца президента А. Линкольна.
[Закрыть], и дёру. У полиции нет зацепок. – Он лыбится своей пустой улыбкой, похожей на оскал мертвеца, и хватает Китона за плечо, глубоко всаживая ногти. – Бутч и Сандэнс.
Китон рывком высвобождается. Даже спустя долгое время после этого инцидента Китона не оставляет ощущение впившихся в него ледяных пальцев, словно ладонь Дирка так и осталась на его плече.
• • •
Весь день двери общежития сплётов по приказу Камю Компри остаются открытыми. Он не хочет, чтобы его подопечные ощущали себя узниками. Доктор мечет громы и молнии по этому поводу, но он мечет их по любому поводу. Он успокаивается лишь тогда, когда Камю посылает на дежурство нескольких дополнительных охранников.
Колония сплётов надёжно прячется от внешнего мира. Как правило, заграждение состоит двух заборов, разделённых полосой отчуждения шириной в двадцать футов; но так не везде. В одном месте беговая аллея отделена от главного шоссе всего лишь одинарной проволочной изгородью. Именно здесь иногда собираются местные жители, чтобы хоть одним глазком взглянуть на сплётов, о которых они только слышали, но никогда не видели.
И то же самое делают сплёты. Им так же хочется выглянуть наружу, как местным заглянуть внутрь.
В один из дней Китон избирает для пробежки аллею, идущую вдоль периметра. Он говорит себе, что хочет только пробежаться, однако осознаёт, что это лишь оправдание.
По другую сторону ограды, на обочине шоссе припарковано несколько автомобилей. Кучка островитян поджидает, когда какой-нибудь сплёт покажет своё личико. Кое-кто из зрителей и правда урождённые гавайцы; остальные же, цвета сиены, трансплантировались сюда из мест, в которых не прижились.
Китон останавливается передохнуть. Девушка-гавайка лет шестнадцати-семнадцати осторожно приближается к ограде.
– Привет? – говорит она, словно задавая вопрос, а не здороваясь.
– Привет, – отвечает Китон. – Боишься? Не. – Он тут же поправляет себя: – Не надо бояться. Я имею в виду.
– Окей… – Вид у неё всё равно слегка испуганный.
– Китон, – сообщает он.
– Келиана.
Китон указывает на своё лицо:
– Страшное. Да?
Но Келиана качает головой:
– Нет. Скорее, просто… необычное.
Китон невольно улыбается. Необычное? Ну, это не так плохо, с этим можно жить. Девушка, тоже улыбается в ответ.
И тут их идиллии приходит неожиданный конец.
Откуда ни возьмись появляется Дирк и бросается на ограду, словно дикий зверь. Пальцы его впиваются в сетку. Келиана ахает и отшатывается.
– НОЧЬ ПОСЛЕ БАЛА! – орёт Дирк. – НОЧЬ ПОСЛЕ БАЛА – ЗАДНЕЕ СИДЕНЬЕ! – рычит он на Келиану с мерзкой ухмылкой. – ТЕБЕ ПОНРАВИТСЯ! ТЕБЕ ПОНРАВИТСЯ!
– Ай! – вскрикивает девушка, бросает на Китона укоряющий взгляд, как будто поведение Дирка – его вина, и убегает.
– Нет! – в отчаянии взывает Китон. – Он не я! Я не он!
Но поздно. Китон поворачивается к Дирку:
– Ненавижу! – выпаливает он. – Ненавижу тебя!
Дирку, похоже, плевать на эту отповедь. Он только задирает вверх левую руку.
– Твоя рука – моя рука. Ты, я, одно.
Первый камень ударяется об ограду, та отзывается звоном. Второй камень пролетает сквозь сетку и попадает Китону в плечо.
Он поворачивается и видит, что ребята-островитяне набрали камней и швыряют их в обоих сплётов.
– Проваливайте отсюда! – кричат островитяне. – Уроды поганые!
– Сборная солянка! – выкрикивает один из них, другие ржут и начинают скандировать: «Сборная солянка! Сборная солянка!»
Дирк смывается, но Китон упорствует ещё некоторое время, пока очередной камень не попадает ему в лоб. Только тогда он понимает, что всё бесполезно. До тех пор пока он остаётся мишенью, эти люди будут забрасывать его камнями.
– Сборная солянка! Сборная солянка!
И тогда он поворачивается, сходит с дорожки и кидается в густые заросли, спасаясь от толпы. Его единственное утешение – Келианы среди бросавших камни не было.
• • •
Спят сплёты мёртвым сном. Быть может, потому, что изведали вкус смерти. Но случается, что Китон видит сны, и эти обрывки воспоминаний ещё более разрозненны, чем у обычных людей, потому что исходят от десятков разных личностей. Но иногда ему снится то, что он увидел после сплетения, и эти образы почти такие же чёткие, как явь.
Сейчас Китону снится Келиана; они идут по лучшему на острове пляжу, который как раз находится на территории комплекса. Может, это неправильно с его стороны – грезить о Келиане? Доктор ожидает, что юношей-сплётов должны привлекать девушки-сплёты, ведь подобное притягивается к подобному, считает он. В живой природе самые чудовищные существа чувствуют влечение к особям своего вида. Но они не отдельный биологический вид! Девушки-сплёты считают парней – своих товарищей по несчастью страшными и неодолимо отталкивающими; парни отвечают им тем же. В этой группе не будет никаких «невест Франкенштейна». Китон подозревает, что то же касается и девушек за пределами колонии: ни одна из них никогда не станет испытывать к нему нежных чувств. Но ведь сновидениям не прикажешь…
Это ещё что такое?! Кто-то трясёт его, выдёргивая из глубин чудесной грёзы.
– Шоушенк! Шоушенк!
Дирк. Он шепчет Китону в самое ухо, отчего шёпот перестаёт быть шёпотом.
– Уходи!
Но Дирк не желает оставить его в покое:
– Шоушенк! Сейчас! Сейчас!
– Уходи! Не твой друг!
Дирк хватает его руку цвета умбры:
– Твоя рука – моя рука! Ты, я, сейчас!
Наконец, Китон садится на кровати. Дирк показывает пальцем на дверь:
– Ты, я, сейчас!
Вот уж чего Китону совсем не хочется, так это ввязываться в затеи Дирка, но он почему-то чувствует себя в ответе за этого недоделанного.
Сегодня в общежитии сплётов дежурят двое охранников: один у парней, другой, вернее, другая, у девушек. Охранника юношей сейчас на посту нет; наверно, обходит периметр.
Повсюду в общежитии натыканы камеры наблюдения, но работают лишь некоторые из них. Это остатки системы охраны с тех времён, когда в этом корпусе кипела напряжённая деятельность. А теперь только двое охранников стоят на страже обделённых душой…
У двери, которая всегда заперта снаружи, Дирк вытаскивает из кармана карточку-пропуск «Граждан за прогресс» с фотографией серьёзного на вид мужчины.
– Чья потеря – моя находка, – приговаривает Дирк.
Ничего удивительного. Сплёты то и дело находят вещи, оставшиеся после «Граждан за прогресс».
Дик вставляет карточку в электронный замок, и дверь отпирается.
– Сезам! – говорит Дирк в своей обычной агрессивно-тупой манере. Китона разрывают противоречивые эмоции. Что делать? Ему очень хочется вернуться обратно в постель, но если он поступит так, а Дирк потом влезет в какую-нибудь передрягу, плохо будет всем. И Китон следует за бездушным сплётом в наполненную пением сверчков ночь.
В ярком серебристом свете почти полной луны Дирк пробирается к ограде – туда, где местные закидывали их камнями. Ограда высока, поверху идёт несколько рядов колючей проволоки, вымазанной транком. Стоит только уколоться – и свалишься без сознания, рискуя сломать руки-ноги, а то, глядишь, и шею. А поскольку они пока что в процессе сращивания частей, то Китон не удивится, если они просто рассыплются, как кубики Лего. От этой мысли ему становится нехорошо.
– Бессмысленно, – говорит он. – Не перебраться. Бессмысленно. – Он хватает Дирка за руку. – Назад. Поздно. Спать. Лучше, чем это.
Но Дирк выдёргивает руку и шагает вдоль ограды, пока не подходит к… дыре в проволочной сетке, как раз достаточной, чтобы в неё пролезть. Ясно, что сетку прорезали ножницами по металлу, и, скорее всего, снаружи. Китон раз слышал, как охранники жаловались, мол, местные всё время пытаются прорваться на территорию комплекса, потому что здесь лучшие на острове пляжи. Когда комплекс принадлежал «ГЗП», они вели себя осторожнее, потому что охрана стреляла по нарушителям без предупреждения. Но у стражников на службе Кэма при себе только транк-оружие, что не так пугающе, если ты не беглый расплёт. Дирк, должно быть, нашёл лазейку ещё позавчера и как-то замаскировал её. Теперь между ними и внешним миром нет преграды. Сердце Китона бьётся сильно, до боли, – того и гляди выскочит из груди.
– Нет! – вскрикивает он. – Не надо туда. Не сейчас. Не готовы. Никто из нас.
Сказать по правде, это не совсем так. Некоторые из них готовы. Китон уверен, что готов. Но Дирк – нет. Китон подозревает, что тот никогда не будет готов. Может быть, именно поэтому Дирка так тянет совершить побег.
Дирк смотрит на него с холодным любопытством.
– Ты, я? Фрэнк и Джесси? У полиции нет зацепок?
– Нет! – настаивает Китон. Не стоит отрицать – в его мозгу достаточно мятежных фрагментов, которым дыра в ограде кажется дверью в мир возможностей; однако личность Китона уже начала собираться воедино под влиянием его воли. Подводники. Они должны работать вместе ради общего блага, и в настоящий момент самым правильным будет вернуться в родную гавань. – Идём обратно! Спать. Забудь это!
– Ты проиграл, – пожимает плечами Дирк и обрушивает на голову несостоявшегося подельника камень, который прятал в руке. Китон падает без сознания.
