Текст книги "Здесь был Шва"

Автор книги: Нил Шустерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

22. Мой анонимный вклад в поп-культуру и телефонный счёт, который придётся оплатить моим родителям

– Здравствуйте, это Маргарет Тейлор?

– Да это я.

– Это вы продаёте дом в Бруклине?

– В Бруклине? Боюсь, что нет.

– Окей. Большое спасибо.

Шва не объявился ни на этой неделе, ни на следующей, ни на той, что за ней. Меня это не удивило. Я отправился в школьную канцелярию узнать, не переправили ли документы Шва в другую школу, но выяснилось, что его досье пропало неизвестно куда. Это меня тоже не удивило. А вот что удивило – так это лицо Шва, нарисованное на стене «Читального зала имени Уэнделла Тиггора». Оно было похоже на те рожицы, что я малевал по всему городу, но в этом туалете я не рисовал. К тому же надпись – «Здесь был Шва» – была сделана почерком и близко не похожим на мой.

– Здравствуйте, можно поговорить с Маргарет Тейлор?

– Это я. Чем могу быть полезной?

– Я слышал, вы продаёте дом в Бруклине.

– Деточка, если бы я владела недвижимостью г д е у г о д н о, уж я бы не стала её продавать.

Как-то ночью мне приснился Шва. Я стою посреди Таймс-сквер. Мимо проходит автобус и на его борту вместо рекламы очередного бродвейского шоу красуется физиономия Шва. Я бросаю взгляд на автобусную остановку – и там тоже Шва. Я поднимаю глаза к небу – и там на рекламном воздушном шаре Goodyear вижу то же лицо. И наконец на гигантском электронном табло Таймс-сквера – видео всё с тем же Шва.

«Энси! – кричит Шва с громадного экрана. – Энси, скажи им, чтобы посмотрели на меня! Заставь их посмотреть на меня, Энси!» Я оглядываюсь по сторонам: вокруг толчётся масса народу, тыщ четырнадцать, не меньше, и ни один не смотрит на табло. «Заставь их, Энси! Сделай так, чтобы они посмотрели на меня!»

А потом я внезапно переношусь в гондолу воздушного шара Goodyear, и вместе со мной там вся команда Нью-Йорк Джетс. И Дарт Вейдер. Ну, вы знаете, как оно бывает в снах.

Сидя в тот день в школьном автобусе, я всё думал о своём сне. Ни в автобусе по дороге в школу, ни в том, что вёз меня домой, не было рисунков Шва. Но в окно я заметил кое-что странное. Шёл снег – собственно, лишь снежная пыль. Такая, что ложится, но до следующего утра не доживает. С холодного автомобильного капота можно, пожалуй, наскрести пару снежков, но не стоит.

Так вот, сижу я смотрю в окно, думаю о Лекси и о том, что её родители вот-вот, в любой день, вернутся домой, гадаю, не зашлют ли они свою дочь куда-нибудь в частный интернат на не обозначенный на карте остров, лишь бы подальше от меня, и вдруг… На заднем стекле припаркованного «шевроле» вижу нарисованную на тонком слое снежка перевёрнутую букву «е» – знак «шва». Выхожу на ближайшей остановке, тороплюсь обратно к «шевроле», но того уже и след простыл.

– Здравствуйте, я бы хотел поговорить с М. Тейлор.

– Слушаю вас. А кто это?

– Простите, сэр. Ошибся номером.

Мама уже начала склоняться к мысли, что я чокнулся, потому что каждый вечер, как ненормальный, вишу на телефоне. Она подумала, что это временное помешательство – одно из проявлений пубертатного периода. К угрям и запаху пота прибавилась, похоже, телефонозависимость. А вот я смотрел на это иначе. Я чувствовал, что это наказание. Мне воздавалось за то, как беззастенчиво я использовал Шва, когда мы обнаружили эффект его имени, и за то, как безжалостно я оттёр его в сторону, когда дело коснулось отношений с Лекси. И за то, что не взял его с собой к Ночному Мяснику – до того как он выбросил кучу денег на рекламный щит. И теперь, в который раз стоически поднимая трубку и набирая номер, я чувствовал что-то вроде мазохистского удовольствия от обрушившейся на меня кары. Я воспринимал её как некую извращённую честь. Висение на телефоне стало частью моей повседневной жизни, чем-то, что я проделывал, не задумываясь; вот точно так же, выходя на улицу, я повсюду искал знаки шва. И находил их великое множество. Наверно, Кристина тоже, потому что она нарисовала перевёрнутую «е» на коробочке с завтраком, который брала с собой в школу. Я так же не мог объяснить происходящее, как не мог объяснить, что за странная сила заставляет меня каждый вечер садиться у телефона и звонить.

– Здравствуйте. Это М. Тейлор?

– Да.

– А «М» случайно не значит «Маргарет»?

– Да, именно это оно и значит. Чем могу помочь?

– Наверно, ничем. Это не вы продаёте дом в Бруклине?

– А что такое? Вы заинтересованы? Он в отличном состоянии!

Меня чуть удар не хватил. Вот это да. Неужели?.. Я настолько привык вешать трубку после своего сакраментального вопроса, что не знал, о чём же говорить дальше.

– Алло? – спросили в трубке. – Вы куда-то пропали.

– Да, да… Послушайте, я ищу одного парня, который жил в этом доме. Кельвин Шва.

– О, вы один из его друзей?

И опять у меня отнялся язык – я только сейчас сообразил, что разговариваю с той самой тётей Пегги! Не спрашивайте меня, какой имбецил придумал такое уменьшительное имя для Маргарет. У меня было чувство, будто мои мозги превратились в макароны. Так бывает, когда по радио объявляют, что каждый девятый позвонивший получает приз, и ты звонишь, но знаешь, что уж ты-то точно никогда не будешь этим самым девятым, и когда они поднимают трубку и начинают с тобой разговаривать, ты думаешь, что это какая-то ошибка. А потом, когда тебя пускают в эфир, то вообще впадаешь в идиотизм и вешаешь трубку, забыв назвать свой адрес, и в результате они не могут выслать тебе обещанные билеты на концерт. Не смейтесь – такое случается.

– Да, я его друг, – сказал я тёте Пегги. – Он у вас? Можно мне с ним поговорить?

– Боюсь, его здесь нет. Я могла бы передать ему сообщение.

– Да, хоро… А вы не скажете, почему он так внезапно переехал? И почему вы продаёте их дом?

Тётя Пегги испустила тяжкий вздох.

– Наверно, мне не следовало бы сообщать вам об этом, но, кажется, это уже ни для кого не секрет. У них были большие финансовые затруднения. А папа Кельвина… скажем так, не очень хорошо справляется с такими вещами. Вот я и занимаюсь продажей их дома, а он поселился у меня.

– А Кельвин придёт домой позже? Мне правда очень-очень нужно поговорить с ним!

– О, Кельвин не живёт здесь, – ответила тётя Пегги. – Он временно переехал к одному своему другу в Бруклине – чтобы не менять школу до конца учебного года.

– Отлично! Вы не могли бы дать мне номер этого друга?

– Конечно. Его зовут Энтони Бонано. Подождите, я сейчас найду номер.

Я отнял трубку от уха и воззрился на неё так, будто она внезапно превратилась в банан.

– Алло! – сказала тётя Пегги. – Вы слушаете? Так вам нужен номер или как?

– Э… Нет, всё в порядке, – пробормотал я. – Неважно.

Я повесил трубку и целую минуту недвижно пялился на телефон. Именно в эту минуту я и решил выйти из игры. Значит, Шва всё-таки исчез. Но, как и с его матерью, это был его собственный выбор. Пусть он принял неверное решение, как это не раз с ним случалось, но я обязан его уважать; и хотя у меня имелось подозрение насчёт того, куда делся Шва, я не собирался больше преследовать его. Я уже отбыл своё наказание.

* * *

Шва так и не вернулся в Бруклин, и жизнь пошла своим чередом без него. Родители Лекси возвратились из своего европейского загула и, как и предсказывал Кроули, я был им отвратителен, чтó мне, в общем, до фонаря – я привык, таких ненавистников у меня хоть залейся.

– Они убеждены, что любой человек с фамилией Бонано просто обязан иметь дела с мафией, – пояснила Лекси. Как по мне, так это то же самое, что утверждать, будто любой Симпсон – родственник Гомера или О. Джея [36]36
  Кто такой Гомер, наверно, объяснять не надо. А О. Джей, если кто-то подзабыл, то это Орентал Джеймс «О. Джей» Симпсон (англ. Orenthal James “O. J.” Simpson, род. 9 июля 1947 г.) – известный игрок в американский футбол. Актёр, сыграл роль детектива Нортберга в знаменитой трилогии «Голый пистолет». Получил скандальную известность после того, как был обвинён в убийстве своей бывшей жены и её друга и был оправдан, невзирая на улики.


[Закрыть].

– А пусть так и думают, – ответил я. – Побоятся со мной связываться.

Наверно, именно поэтому они сдерживаются и не вопят «бу!», когда я оказываюсь поблизости.

Оказалось, что встречаться с Лекси для вида – практически то же самое, что по-настоящему, только без всех этих напрягов «ты мой парень – я твоя девушка».

Что до Кроули, то он нашёл себе других собакогуляк – Айру и Хови, которые, как я подозреваю, надеются, что у Старикана объявится ещё парочка внучек.

– Вам понравится Хови, – заверил я Кроули. – Он как кубик Рубика, у которого все грани одного и того же цвета.

Когда эти двое первый раз явились на работу, Хови ввязался с Кроули в дискуссию о кличках его собак.

– Они названы в честь семи смертных грехов и семи добродетелей, – говорит Кроули.

Хови глубоко задумывается, а потом выдаёт:

– А почему не в честь четырёх свобод [37]37
  Имеются в виду «четыре мировые свободы» сформулированы в речи президента Ф. Д. Рузвельта от 6 января 1941 г.:
  «Первая – это свобода слова и высказываний – повсюду в мире. Вторая – это свобода каждого человека поклоняться Богу тем способом, который он сам избирает – повсюду в мире. Третья – это свобода от нужды, что в переводе на понятный всем язык означает экономические договоренности, которые обеспечат населению всех государств здоровую мирную жизнь, – повсюду в мире. Четвертая – это свобода от страха, что в переводе на понятный всем язык означает такое основательное сокращение вооружений во всем мире, чтобы ни одно государство не было способно совершить акт физической агрессии против кого-либо из своих соседей, – повсюду в мире».


[Закрыть]?

– Но тогда, – возражает Кроули, – десять барбосов останутся без кличек.

Хови поднимает брови.

– Не останутся, если остальных назвать в честь пунктов Билля о правах.

Кроули багровеет от негодования, Айра снимает всё это на видео – словом, старт у их отношений самый многообещающий.

Мой папа оказался слишком гордым, чтобы вот так сразу ответить на предложение Кроули. Сначала он недель шесть поискал работу, затем позвонил Старикану и договорился о встрече. От Кроули он вернулся в состоянии шока, но с работой. Вернее сказать, больше чем просто с работой. Старый рак-отшельник сделал моего папу деловым партнёром в новом ресторане. Он предоставил отцу полную свободу превратить это место во что тому будет угодно и в подлинно кроулиевской манере пригрозил вечным проклятием и адскими муками, если ресторан разорится. Папа в своей безбрежной мудрости решил привлечь к этому делу и маму. Таким образом кухня у ресторана стала смешанной, франко-итальянской. Они назвали его «Париж, capisce?», и дело пошло.

В парижкапишском туалете тоже нарисованы знаки шва, и я к этому не имею никакого отношения.

Собственно, шва теперь повсеместное явление. На весенних каникулах мне позвонил Айра; он был с родителями на Гавайях. А позвонил он, чтобы сообщить, что видел один такой знак на табличке с надписью «Осторожно, горячая лава!». Перевёрнутые «е» прошли парадным маршем по всей стране, а может, и по всему миру. Должно быть, в это движение теперь вовлечены сотни людей. Неизвестно, ни кто их рисует, ни зачем, но они превратились в неотъемлемую часть ландшафта. У Хови есть гипотеза, что тут не обошлось без пришельцев и космической теории струн, но верьте мне – эта гипотеза яйца выеденного не стоит.

«Здесь был Шва». Лишь немногие знают, что означает это выражение, и никто не верит, когда я говорю, что начало всему положил я. Ну и ладно. Анонимность меня не пугает, я с нею справлюсь.

Что касается самого Шва, то я больше никогда его не видел – но от него пришло письмо. Это случилось в августе, примерно через полгода после его столь удачного трюка с исчезновением.

Дорогой Энси,

Ты, должно быть, подумал, что я таки растворился в воздухе, правда? А офигенно вышло, да? Но ты ведь не дурак, наверняка понял, куда я делся. И знаешь что? Я нашёл её! Моя мама действительно оказалась во Флориде. Я добрался до Ки-Уэст как раз в тот момент, когда она собралась оттуда уезжать. Я сказал ей, что за ней бааальшой должок, и она согласилась. Поэтому она взяла меня с собой. Она вовсе не такая, как я ожидал. Столько всего умеет! Даже научила меня нырять с аквалангом, и теперь я могу очень близко подобраться к рыбам, потому что – внимание, барабанная дробь! – они меня не замечают!

Передавай всем привет. Я не забуду тебя, если ты пообещаешь не забывать меня!

Твой друг Кельвин.

К листку была прикреплена фотография Шва с мамой на тропическом пляже. Мама вовсе не выглядела той разнесчастной особой, которую так ярко описал Ночной Мясник. Шва на фото был даже вроде как загорелый – можете поверить? И он улыбался – так же широко, как на том рекламном щите.

Я тоже не смог сдержать улыбки. Штемпель на конверте был пуэрториканский, а скрепка в своё время побывала на Луне.

Конəц